Body-Бог, или Месть неандертальца

и вновь кладёт его на место.)

ЛЮЦИФЕР (в темпе).

Споём же старому Закону оду,

Сжуём убогую мацу

И, славу вечную воздав Отцу,

Заглянем в Моисеев кодекс.

(Листает «Второзаконие» Моисея.)

Здесь сказано: отдать за душу – душу,

Зуб – за зуб и глаз за глаз,

Чтоб у ответчика во лбу зиял пещеры лаз.

За рану – рану, за руку – руку

Мы отсекать должны законности врагу.

И, наконец, за обожженье – обожженье,

А за ушиб – ушиб.

При этом лучше до смерти,

Чтобы истца ответчик, погорячившись, не ушиб.

У Моисея масса указаний

Касательно святого обрезанья.

Но о лишении срамного уда, также ятр,

Скрижали Моисеевы молчат.

(Провидец не предвидел данный случай.)

Но мы, юристы, формалистикою мучась,

По аналогии укажем без ошибки,

Какой из членов Якова приговорить должно

К отъёму бритвою иль твердым чем к отшибке…

(Люцифер грозно возвышает голос.)

Во избежанье горшиих утрат,

Мы требуем усекновенья ятр

С последующим удаленьем третьего яйца,

Того, что на плечах у молодца!

Чтоб не плодил сомнительных идей

Рациональный прохиндей…

(Плотоядно улыбается.)

Пока ещё не до конца расформирован ад

Демократическим владыкой,

Сумеем мы блудливого кота

В его дерьмо по старым правилам натыкать.

К приёму гостя дорогого готово всё:

Топор, и плаха, и настил дощатый.

Чтоб он не оболтал охрану,

Я лично казни наглеца предам нещадной!

Пигмей зарвался в роли властелина.

Тем, что молчат, они кричат, несчастные русины:

(Люцифер молитвенно поднимает руки к потолку.)

«Доколе!!! Quo usque tandem abutere, Catilina?!»

(Люцифер делает последнюю паузу.)

Господь еси…

Высокий Суд, dixi!

РЕЧЬ МАТЕРИ ИСИДЫ

ИСИДА (выйдя к трибуне, всматривается в свои записи,

поправляет на груди белоснежный шарф).

Тьму лжи и мглу клевет

Свет истины да одолеет!

Перед Судом – рационал…

На этом держится весь иск.

Но сколько ни трости о сладости молва,

Во рту у вас не явится халва!

Что понимает под рациональностью Учение?

(Кланяется Боди-Богу.)

Природы-матери вольготное течение,

Благое Божье поучение,

Оправленный в законы разум –

И всё это не вразнобой, не вразнотык, но разом!

Что двигало злосчастным подсудимым,

На чём он сам в Суде настаивал?

Побудки первобытной стаи.

(Исида смотрит на Иакова с жалостью.)

Где европейская вазэктомия?

Где резаки, прошедшие ординатуру?

Нет ничего и никого.

Мы видим банду пьяных маргиналов,

Секатором орудующих сдуру!

Мой подзащитный знает

Ряд примитивных опций,

Известных пресмыкающимся гадам:

Боязнь врага животная,

Без меры насыщение,

Блаженство копуляции за бабки ночью в сауне

И утренняя дефекации отрада.

Отметим, что опорожняется пострел

В том самом месте, где он только что поел.

Классический вегетатив!

Его особая черта – ни с чем несоразмерный аппетит.

И не случайно медики Российского Минфина

Категорически ему не разрешают

Перед обедом пить аперитив.

Даже такие лёгкие коктейли с фруктовою навёрткой,

Как «камикадзе» и «отвёртка».

Клиент страдает булимией,

И это – не обман, не шельмовство –

Неукротимое,

Мучительное,

Свинское обжорство.

И чтобы как-то продержаться до обеда,

Он в ресторане молится и ропщет,

И даже похищает пищу у соседа.

А поданный больному супчик на овощном пюре

С чесночными ржаными гренками

Он просто лакшит через край тарелки

И в ожидании второго рычит и гавкает,

О чём есть в деле справка психиатра.

Мы просим Суд учесть

Означенное обожратство,

Как обстоятельство, смягчающее

Произведённые клиентом гадства.

Его диета по объёму гениальна,

Но явно не рациональна:

Сожрать заначку нефтяную в ближайшие года,

А дальше – не расти трава…

(Исида пересматривает записи.)

Как бы Суду бросая кость,

Иаков говорил о соблюдении приличий,

Божественных обрядов и обычаев.

Но именно на бога он набычился.

От веры доверитель наш давно отпал,

Что, собственно, не диво:

Он сам, по сути дела, бог

Беспомощных вегетативов.

(Исида обводит глазами присутствующих

и продолжает с особым значением.)

Иаков на допросе поминал о десятине.

Но в деле нет прихода

На счёт Небесного чертога,

Его проплаты не дошли до Бога!

Он финансировал бальзамы, фимиамы,

Заказывал молебны на изгнанье бесов,

По храмам мощи выкупал святые,

Но всё это – из шкурных интересов.

На веры стол, пожалуй, бросим мы

Лишь несколько баранов,

Лишённых кроткой жизни на байрамах…

ИАКОВ (с дрожью в голосе).

Не в глаз, а в бровь:

Люблю горячую баранью кровь!

А переписыванье Торы?

Это вам как, мадам?

Я столько забашлил писцам!

На эти денюжки я вычистил бы стойла Авгия!

ИСИДА (небрежно).

Какая это вера? Магия!

МАТФЕй .

Ишь раскормился за народные налоги!

В узилище его!

Пусть Люцифер ему пообломает роги!

(Боди-Бог предупреждающе ударяет молотком.)

ИАКОВ (Матфею возмущённо).

Что вы всё время по соседним клавишам-то лупите?

Читайте ангелам своим моралите!

Вы телевизор смотрите?

Вы пропустили о моей борьбе с Российскою империей

Последние сто серий!

ИСИДА (поучительно).

Рационала ли, вегетатива ли

Клеймить позором надо объективно.

За нашим доверителем не только гадства,

Но и заслуги налицо.

Кто русам распечатал мир?

Кто их, погрязших в страхе, вдохновил

Забыть напутствия ментов

И скинуть леерами кумиров с постаментов?

Для этого Иакову пришлось на вече

Разинуть бункер шире плеч!

Кто Ильича и Феликса, поверженных,

Приканчивал на мостовых камнями и железом?

Облиты чьей болваны краснопузые

Не влагой дождевой –

Едучею слюной?!

Иаков доказал как дважды два совкам,

Что идолы бесчувственны к харчкам!

Россия отрешилась от махровых маний

И укрепила нравы поруганием…

По всем затронутым вопросам

Самой прокуратурой к делу приобщены баулы

Подробнейших цидул…

(Исида просматривает записи.)

Теперь возьмём невинного теля

Российского младенца-обывателя.

Он отступается демонстративно

От практики вегетативной.

Традиции не держится пустой:

Ковров не чистит квашенной капустой,

Не выбивает их и снегом –

«Самсунгом» пылесосит смело!

На зиму шубы добывает в Греции,

Пивной в серванте тары накопил коллекцию.

Не прыскает водой во время глаженья на брюки

И азиата не честит чуреком и урюком.

Забыты анекдоты о Штирлице, Чапаеве и Неру…

В ушах совки не добывают спичкой серу.

Я уж не говорю о хомячках, живущих в Сети,

Они плодятся вольно в интернете…

(Исида листает записи и морщит лоб.)

Тут утверждалось:

Вера православная покинула народ.

Наоборот!

Совки интуитивно

Крещаются толпой в порыве сенситивном.

Столетнюю невежества счищают кору,

Не плакать нам, а радоваться впору!

На клиросе Бориска-грешник басом

В слезах нахваливает в ектении Спаса.

А рядом, осветлённый боссом,

Выводит возгласы дискантом

Охранник СНГ Иван,

С утра, что удивительно, не пьян…

А кто же правит музыкальный пир

И укрепляет социальный мир?

Кто тот, единый?

Всё он – наш подсудимый!

(Исида тяжко вздыхает.)

Я знаю, Яков – не гостинец,

Но мне – как сын, как похотинец.

(Исида с минуту молчит и продолжает с новой силой.)

Обязаны понять мы все:

Иаков действует не в космосе,

А в лесополосе!

По кочкам и корягам

Из греков, из Совка вегетативного

Он, сам вегетатив, за патлы волочёт русинов

К цивилизованным варягам!

Поэтому мы заявляем зычно:

Иаков Фридман – не рационал,

Он только грамотей-язычник!

В рационалисы его не пропихнуть,

Учение Отца о психотипах

Иаковым не опровергнуть!

…Конечно, остаются на века

Свидетельством вселенского греха

Оторванные с мясом потроха…

(Исида указывает на бочонок с гонадами.)

Но не забудем, что великий сенситив, святой Давид,

Таскал тюками гениталии

Со всех библейских битв!

(Сухо и твёрдо)

В чём можно обвинить Иакова

По той бумажке, на которой тиснуто «УК»

И рашками которая не соблюдается пока?

Какой ему предъявим иск?

Что он вегетатив, что не рационал?

Но мы же яблоко зеленое в начале лета

Не обвиняем в том, что оно скулы сводит!

Созреет и оно, хоть время и уходит.

Мы же не будем малого судить всерьёз

За то, что он в загон скота перо пронёс,

А не букет цветущих роз!

Скажите откровенно мне, с какой бы стати

Иаков не воспользовался

Плывущей в руки, хоть и не Божьей, благодатью?

Да если бы он топал с цветами ненароком,

Он не был бы дельцом и финансистом,

А признан был героем и пророком!

ЛЮЦИФЕР (фальцетом).

Кому нужон этот бон-тон? Высокий Суд,

Прошу остановить пропагандон!!!

БОДИ-БОГ (Люциферу).

Низвергнутый во ад, внимай сюда!

Кто председатель Верхнего Суда?

Здесь вам не шоп, не коммуналка,

Чтоб вашу я не вспомнил мать,

Советами прошу не донимать!

ИСИДА.

…А что касается Фортуны,

Которая Иакова, возможно, ставит на котурны,

То мы перешерстим разинь –

Нам вверенных языческих богинь.

И установим,

Не было ли превышенья ими власти

И незаконного распределения

Слепого нефтяного счастья?

(Исида сворачивает свои записи.)

Два слова на исходе

О современной форме Боди.

Остаться на века вегетативом-богом

Отец Небесный, ну, никак не мог.

Он разрывался между

Зевсом, Моисеем, Павлом, Златоустами,

Цивилизуя их без устали,

Между Коперником, Ньютоном, Галилеем,

Сближая гениев-бунтовщиков

С толпой монахов и алхимиков,

Которые в Творца все верили,

И в рай и в ад,

Но каждый – на свой лад.

Хотя бы вспомнить о Спинозе,

Который толковал о разлитом,

Бесформенном, природном Бозе!

Я, как великая всего живого Мать,

Сама-то на разрыв была Отцу подстать.

Бывало, не поймёшь, кого в кипящем мире

Вперёд утешить, приласкать, утихомирить…

Одно я знаю твёрдо:

Homo не жил без Божества ни дня.

Никто в ином не убедит меня!

Нужно понять Отца:

В любой из ипостасей одну Он заводил шарманку.

До петухов поднимется, бывало, и долбит спозаранку:

«Дети! От вас Всевышнему

Не нужно ни поклонов, ни курений лишних!

Будьте в делах самостоятельны

И к ближнему внимательны!

Не возгорайтесь страстью к его бабкам,

Наложницам, подругам

И завистью к его большому уду.

И с вами Я вовек пребуду!»

БОДИ-БОГ (нетерпеливо).

Твои соображения, премудрая адвокатесса:

Какую точку ставим мы в конце процесса?

ИСИДА (вздохнув и сокрушённо покачав головой).

Я не могу по статусу небесной матки Божией

Потребовать суровой кары

Даже последней уголовной роже.

Мир и гражданское согласие,

Ничтожное бла-бла

Превыше подлого бабла.

Репрессию пусть экономят россияне,

Они достаточно ей наигрались ранее.

Высокий суд! Будь милосерд,

Прости преступников за счёт их жертв!

Кто смел – тот съел,

Таков итог исследованья дела,

Простая, как мычанье, истина.

К Иакову же и ко всем ворам российским

Финансовую примени амнистию…

МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ (ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ИАКОВА)

(Исида подходит к клетке подсудимого. Вид у неё сумрачный.)

ИАКОВ.

Мне бзики продолжать,

Благая Мать?

ИСИДА.

Скажу тебе, как адвокат с приличным стажем,

Я с изумлением смотрю на эту лажу.

И даже думаю порой, что мой подельник

Сошёл с катушек в самом деле.

Доселе только Люцифер

Умел Отца порой слегка дурачить.

Не гамлетуй, оставь репризы,

Ещё назначит экспертизу!

ИАКОВ (тоскливо).

Я, Мать, запутался уже: где явь, где сон?

В ушах какой-то похоронный звон…

(Иаков, приволакивая левую ногу и потирая правое плечо,

выходит из загородки для подсудимого

и становится за трибуну перед судейской кафедрой.)

ИАКОВ (тягуче).

Пред вами, горний Суд, гонимый иудей…

Ой вей!

(Хлюпает носом.)

Ну, шо я вам могу сказать?

Меня вострила тут Исида-Мать…

БОДИ-БОГ (морщась).

Иаков, поживее.

Преступника здесь судят – не еврея.

ИАКОВ (мотнув головой).

Кто я –  вегетатив или рационал?

Я меж градациями вашими завис.

Я, господа, простой жидель.

Трясусь над благоприобретенным,

Как над булдыгою кобель.

Но разве Вы, Высокий Суд,

Не стережёте свой кошель!

Я вечно требую ням-ням.

Мне говорят: «Ты бы и мыло съел,

Что так сдурел!»

Да,  у меня имеется домок в Москве, хата в Майами…

А вы хотите, господа,

Чтоб  я ходил-гремел костями?

…Когда паскуда римский Тит Ерусалим зорил,

Я не был жидомором, скважиной и хамом.

Ну, за какие пироги меня погромом наградили

Сначала Первого, потом – Второго Храма?!

(Иаков достает из кармана кителя и листает записную книжку.

Обращается к Боди-Богу со слезами в голосе.)

Отец! Ты знаешь, сколько нашего добра

Похитил нечестивый Тит?

Он гору серебра и меди закантарил

И в Рим на триумф свой отправил!

Из кедра инвентарь, из кипариса и маслины

Вагонами на запад гнал, скотина!

Хищения размах сравнится – господи, спаси! –

С разгулом иудейских комиссаров на Руси.

Пропал алтарь кадильный,

Десяток седмисвещников светильных,

А что нахапал Тит во Дворике священников

И во Дворе народа –

Пересчитать не хватит года!

И даже Двор язычников,

Где я, как финансист-меняла, рос,

Где буйствовал пророк Христос,

Где жертвенных мы продавали с выгодой

Тельцов, козлов и голубей, –

Наш знаменитый скотный двор, тех лет Бродвей,

Очищен был до нитки –

Гевалт! Мы даже не успели умыкнуть

Священные пожитки!

А сколько драгоценной древесины

Сгинуло, ситтима!

Отец, мы горькой теме этой

Отдельную беседу посвятим.

Как вспомню, Отче, о погроме титовом,

Во мне свирепый оживает троглодит,

Беда сухая грудь теснит,

Буровит лёгкие и плевру:

По курсу настоящему убытки досягают

Неисчислимых лярдов евро!

Мы, Ротшильды несчастные, до сей поры, поверь,

Оправиться не можем от потерь!

Вы спросите, на кой я вспоминаю нечестивца Тита?

(Пауза. Иаков напрягается и выкрикивает.)

А кто мене наклады возместит?!?

(Горестно кашляет, хлюпает носом и вновь вдохновляется.)

… Хазария – в духовном росте был мой следующий,

По вашей схеме, сенситивный, шаг:

На Волге я молился Яхве ревностно

И принимал из Киева ясак.

Русейские прекрасно помню барыши,

Особенно бобры там хороши!..

(Иаков запинается.)

…Когда б не князя Святослава вислоусого

Оттянутые палаши…

(Иаков печально опускает голову.)

Тогда я понял достоверно,

Что идолопоклонство скверно.

Кумирник Святослав

По камышам за мной устроил шмон,

Меня, как волка, порскал он.

Но я, как пел блаженный Вольдемар,

За красные флажки устроил дёру

И спас сундук: спасибо дромадёру!

Да, я утёк, захлопнул двери.

Но кто, чёрт побирай,

Окупит мне славянские потери?!?

(Горько вздохнув.)

После того, друзья мои, житья была глава

В стране сосисок и ржаного пива.

Там, в «Талмуд Тора»,

В меня священные вколачивали тексты.

Но больше мне запомнились

Ужорные кошерные бифштексы.

Наш рабби мне сказал в лицо:

«Чёрт с ними, Святославами и Титами!

Старик, с таким прекрасным аппетитом

Быть тебе русским референтом!»

И долго бормотал рефреном:

«Чтоб всем ивримам стало так!»

Наш рабби был большой добряк.

Конечно, я к рациональной жизни

Был не вполне ещё готов,

И добытое часто вырывали

Из крепких, но неопытных зубов.

(Иаков вспоминает, повеселев.)

…Я финансировал Колумба, Ваша честь,

Его проект был адски дорогой.

Он при последней нашей встрече

Меня пытался изувечить

Подзорной медною трубой.

Под поручительство Пинсона-капитана

Испанские марраны

Набили Христофору золотом карманы.

В ту пору я раввина зятем был,

Марранами руководил.

Вы слышали, надеюсь я, о Меломеде?

Это моя мошна Колумба привела к победе!

Звал адмирала океанский бриз,

Сокровище его не занимало.

Но я потребовал рундук металла!

В конечном счёте мы договорились,

И души наши в западную сторону

По ветерку совместно понеслись.

Но были и просчёты. Боже!

Бандит Писсарро до сих пор мне должен.

В Перу исчез, подлец!

Он где-то здесь, у вас, надыбай мне его, Отец!

Рационалису хоть чёрта финансировать, такое моё мнение:

Открытие Америки, апачей избиение…

Ведь это я на пляжах океанских

Закладывал привозы, синагоги, храмы христианские.

Привозы обращались в города,

А храмы обрастали дворцами и притонами,

Лилось вино, жратвы уписывались тонны,

Метались кости и шуршали карты,

Прекрасные, как золото, выгуливались жёны.

Я не делил людей,

Кормил-поил врагов, друзей,

Гелт под процент ссужал

И должников долгами жал.

Зверело хамство и наглела знать,

Долги не торопясь признать.

…Я, наконец, Ост-Индскую компанию

Раскинул по морям.

Да, смолоду я был куда упрям!

Я мог бы стать рационалисом законченным,

Пусть и немного порченным!

Всё дело в одиночестве.

Пёс отчего у будки зол?

Пса не берут играть в футбол.

Кому я мог печаль излить

О прибылях, разлитых в мире?

Свои ассимилировались,

В них Сима с Иафетом оставалось по чуть-чуть,

Кругом – неграмотная чудь,

Потомки Хама.

Стараешься, по сути дела,

Ради чужих людей,

Ой, дарагаямама!

Там полпроцента, там процент…

Дерёшь ведь не со зла.

А вместо благодарности – хула.

Всё, что ни сделаешь, всё плохо.

А тут ещё Вильям с меня списал

Вонючего Шейлока!..

Бывало, вечером сочтёшь гешефты мельком,

Да почитаешь Вильяма пасквиль,

И плачешь в тюфячок, к утру мокра постелька.

И всё, бывало, думаешь-мечтаешь:

Забацать бы Всемирную торговую организацию,

Экономическую насадить бы интеграцию,

Наладить бы движение труда и капитала,

Дать в одну руку чуди бутерброд BigMag,

В другую – «Pepsi» в форме фалла…

И сладкая на ум являлась версия:

А не пора ли нам Россию-матушку качать

И газовое заднепроходное ей отверстие

От Proktora&Camble гелем смазывать?!

(Просветлев лицом.)

Несовершенен мир продажный.

Но если сильно помечтать, глядишь, и сбудется.

О визуализации желаний известен ныне каждый:

Сегодня тощий фьючерс, хилый опцион,

А завтра прямо руки приплывёт залоговый дармовый

Российский нефтяной аукцион!

И вот, мой друг…

(Иаков обращается к заслушавшемуся его Матфею.)

Очнулся утром вдруг,

Смотрю в окно: двадцатый век, Россия!

На кухне Рашка-друг

Глазуху в сковородку бьёт,

Играет яйцами да нагло так, спесиво…

На бёдрах дюжих – фартук бабий…

Тут вспомнился мне незабвенный рабби.

Могучий Рашка, но какой-то снулый…

О Титовом погроме мысль мелькнула,

О Святославе с тяжким палашом,

О должнике Писарро…

А Рашка шастает по кухне, считай что телешом…

Ну, фрукт! Ну, гад!

Ведь ничего ему не надо,

Всё есть в Московии!

А ты езжай в Месопотамию,

Парад-алле!

Гоняй арабов по жаре…

(Иаков сглатывает слюну.)

…Теперь представь, Отец, пустынный Беловежский коридор.

В банкетном зале наверху волною ор.

Я с балыками шёл и с чёрною икрой,

Вдруг кто-то крикнул мне от лифта:

–Яков, стой!

Я: «Шо такое?!»

Смотрю: в дверях панёнка…

Помните шкоду

При Жёлтых Водах?

Поправила веночек свой:

« О чём задумался, герой?

У тебя зубы вряд?

Имей в виду, двуногий брат:

Жох на рысях летит к обеду,

Плетётся лох под обух роковой!»

…Глухое занималось утро.

И вдруг свело моё нутро…

Ударила тоска:

Ужель не ухвачу куска?!

Тогда боярам я и сыпанул Синайского песка…

…Потом – сырой предбанник,

Храпящий с всхлипом Ваня…

Я как с горы летел облыжно,

Как из петли летит булыжник,

Как сумасшедший я радел,

Я откусил бы и от камня!

(Иаков судорожно вздыхает.)

Когда охотник сгоряча

Палит навскидку в косача

Счастливою рукой,

Кто виноват из них?

Я думаю, ни тот и ни другой.

Высокий суд!

Огонь с водой не подружить

И рай несходен с адом тоже.

Иван передо мной не виноват,

Но и мене виниться перед ним… за что же?!

Мы с ним как бы глухие и немые.

Не встретятся в Галактике ни в жизнь

Две параллельные прямые…

Высокий Суд!

Я должен вам сказать такое,

Что вам, наверно, не понравится:

Скорей всего я довегетатив, а может, пострационалис.

Имеете ли вы себе такое понимать,

Чтоб времена и нравы обнимать?

Не знаю я, чего мне больше надо:

Бродить в саванне с первобытным стадом,

Гонять слонов и антилоп,

Жевать собратьев-троглодитов?

Или в раю Доминиканы, в отеле Пунта-Кана

Сосать тушёные мозги фазана?

Скажу, чтоб лишних избежать вопросов:

Я тот, кто верен своему гешефту,

Я там, где лежбище моих порносов!

МАТФЕЙ (шёпотом, в ужасе).

Великий грешник, дьявола насмешка!

До дикаря-вегетатива ему лет тыщу

Мелкой перебежкой…

Не человек разумный он –

Какой-то ракоскорпион!!!

ТОРЖЕСТВО ГУМАН

ИЗМА

(Боди-Бог выходит в зал заседаний из совещательной комнаты

с исписанными листами бумаги в руках.)

БОДИ-БОГ (озабоченно).

In summa. Стороны закончили боренье.

Прослушайте Суда определенье…

(Все встают на оглашение.)

ЛЮЦИФЕР (скороговоркой).

Высокий Суд, protest!

Нарушен dromos уголовного процесса!

Я не ослышался, Отец? Определенье –

Вместо сурового о казни приговора?!

БОДИ-БОГ (раздражённо).

Молчи, сын буйный, непокорный!

Мы не пойдём греха дорогой торной.

Рассмотрим суть и глянем в корень.

Я объясню свое решенье вскоре…

(Поднимает руку и медленно её опускает. Люцифер, повинуясь,

так же медленно опускается в кресло.)

БОДИ-БОГ (откашливается).

В порядке исключения

Суд рассмотрел земные приключения

Живого смертного, политика и финансиста видного,

Иакова Исаковича Фридмана.

Суду было непросто разобраться в этой шизофрени,

В смешении реального и мнимого,

Весомого и явной дребедени.

Мешало, кроме прочего, новейшее российское арго,

Словарь и обороты подсудимого.

(Боди-Бог делает паузу.)

Итак, Иаков Фридман, сын Исаков,

Услышав тайные мистические «голоса» –

Прошу на это обратить внимание –

Свершил преступный подвиг свой

В известной миру беловежской бане.

Нечаянный в тот час лакей,

Поверив «голосам» прелестным,

Он Рашку и Совка

(Так подсудимый именует

Свой собственный народ),

Лишил, вступив с партийными бандитами

В преступный сговор,

Существенных частей телесных.

(В виду имеется наследное имущество:

Земные недра, нажитый трудами капитал –

Всё, что Творец усердному народу дал.)

Преступное свершил тем более легко,

Что вся заступа и Совка и Рашки

На деле состояла из конституции-бумажки,

Игравшей роль адамова листка,

Собою прикрывавшего стыдливо

Диктаторское порно.

Этот листочек горсткой прохиндеев,

С прямым участием Иакова,

С причинных мест народных

Был мимоходом сорван.

  (Боди-Бог повышает голос.)

Мы выслушали стороны,

Исследовали ситуацию

И к выводу приходим, господи прости:

История доселе не знакома

С подобными погромами

Ни по масштабам, ни по наглости.

Ну, можно ли себе представить,

Чтобы страна, шестая суши часть

Не героической являлась ныне стратой,

А бандой пастырей-космополитов

И стадом валухов-кастратов?!

Святая Русь свою топтала,

Пусть и не самую удобную дорогу,

Сбивалась, ошибалась

И подвигалась в Вечность понемногу.

Когда Советский Святогор в последнюю войну,

Спасая мир, губил свою страну,

Никто не отвернулся от него

Со страхом и презрением.

Сердца неслись к нему

С надеждою и восхищением.

В конечном счёте богатырь сломал хребет

Вселенскому врагу, его добился поражения.

Уже поэтому Отец и Сын достойны уважения.

(Боди-Бог отпивает глоток амброзии.)

Надо сказать, Совок, символом будучи Советов,

Поиздержался несколько на этом,

Имперская его окостенела форма,

Но не таких она ждала реформ.

(Боди-Бог отрицательно качает головой.)

Вышеуказанной торя дорогу горстке,

Иаков обыграл в напёрстки

Трудягу Рашку,

Всучив ему в обмен на капитал

Лажовые бумажки.

Раша Иванович – пусть он Меня простит –

Классический вегетативный тип,

В котором глупости не меньше честности.

Необходимо в оправдание сказать:

Означенный раб божий Рашка

В казарме родился и воспитался в каталажке.

Он бессеребренник, усерден и вынослив,

Как мирный вол или Христовый ослик.

Пьет винную барду, закусывает репой пареной,

Христианин стихийный…

Есть в деле заключение на этот счет

Философа народного Панарина.

Русак Раша своей обязанностью полагал

70 лет кого ни поподя гобзить,

Чтобы в конце концов Иаков,

Возглавив за спиною президента Русь,

  Степные ханства отвалил киргиз-кайсакам,

Хохлам – Хохландию спустил,

Спихнул Молдову бессарабам,

А Русь святую отворил

Для всех желающих её арапов!

О роли самого Раши Ивановича в погроме

Сказать подробней просится,

Но это к делу не относится.

Пускай о том подумают, досуг имея,

Рашкины невесты.

Итак, деяние имело место…

(Пауза.)

Какой же, собственно, закон, статью какую

Попрал российский апокалипсический буржуй?

(Боди-Бог внимательно смотрит на Иакова. Иаков непроизвольно ёжится.)

С начала мира Я, как многоипостасный Бог,

В какую бы не одевался тогу,

Строжил сынов Земли брутальных:

Не ампоше! Не укради у ближнего и дальнего!

Ты хочешь хорошо пожить –

Vis recte vivere? Quis non –

А кто не хочет, боже?

Твой ближний домогается того же!

Этот весьма простой резон

Я высек на базальтовом пилоне

Параграфами Хаммурапи,

Благословив, как бог Мардук,

Вязь клинописных каменных царапин.

Столп в поучение потомкам

Украсивший персидские пенаты,

Вкопали с торжеством в пустыне азиаты.

Те же заветы кратко изложил в стиле мандата

На двух скрижалях из граната,

Вручил Моше-пророку: «Да будет так!»

При Мне Моше скрижали двухпудовые,

Как драгоценный капитал,

С горы Синайской кантовал.

Подобные уставы,

Оформив на 12-и таблицах деревянных,

Выставил в Риме на Форуме,

Чтобы народные трибуны руководились ими хором.

А сколько в поздние эпохи

Было придумано Разумными аналогов-законов

И сколько сказано на этот счёт резонов!

Казалось бы, на веки вечные проложена стезя,

И, на неё не оглянувшись, Разумному прожить нельзя.

И вот нашёлся персонаж злодейский,

(Боди-Бог смотрит на Иакова.),

Лишённый страха иудейска,

Который догмы веры и догматы права

Как нет ничто рушает

И заповедь свою провозглашает:

«Всё в мире Якова!

Всё! Рано или поздно!

И если вещь каким-то чудом не моя –

Res nullius! – стало быть, бесхозна!

(Люцифер радостно рукоплещет, Исида закрывает лицо шарфом.

Иаков стоит, молитвенно протянув руки к Судье.)

БОДИ-БОГ.

Вопрос Суду на заключение:

В чем выразилось Якова участье

В ужасном преступлении –

Отца и сына славных оскоплении?

В том, что, присутствуя при сговоре

Партийной сволочи поддатой,

Он не остался соглядатаем.

Суд констатирует с прискорбием:

Когда от власти отстраняли пустомелю Горби

И банда подлая Совок делила,

Сошелся накоротке обвиняемый

С преступным обществом

Под гнусным ярлыком "Далила".

Иаков подстрекнул преступную орду

И чёрную предательства печать

Оттиснул на библейском лбу…

ИАКОВ (рыдая).

Отец, ведь я же объяснил Суду!..

ЛЮЦИФЕР (радостно).

Он блудно в мире жил!

И честно окочурится в аду!

БОДИ-БОГ (рычит, от чего участники Суда приседают).

Нишкните, беззакония адепты!

Я покажу вам длань простёртую и мышцу крепкую!

Оставьте при себе сомнения и чаянья,

Во рты вложите удила молчанья!

(Все в страхе опускают головы.)

БОДИ-БОГ.

Я плачу по земле Московской

Сегодня горькими слезами:

Она не засевается весной,

Не радует оратая плодами.

Зря упирается оратай –

Терние глушит добрые ростки,

Зла колосится урожай богатый.

Покрыты души солью разложения

И серой горя терпкой.

Главу склоня, московский люд

Дрова сечет и воду черпает.

Но жажды не унять и не нагреть им очагов,

Сокрушены столбы их домов,

В обломках жертвенники, алтари в обломках…

(Боди-Бог горестно качает головой.)

За хохмы таковые положено на зону, на пермский север,

Провинность предусмотрена

И уголовным кодексом Эрэфии,

И «Правдой» русскою,

И лестницею наказаний Моисеевой.

(Боди-Бог задумывается.)

Как выяснилось в ходе острых прений,

(Боди-Бог переводит взгляд с Матери Исиды на Люцифера.)

Иаков Фридман – либо подонок небывалый,

Либо невероятный гений.

Ни первое и ни второе, господа и вумен.

Иаков, утверждаю Я… безумен!

Как Я догадываюсь,

Нам не случайно навязали в обвиняемые монстра.

Цель провокатора проста:

«Суперталант» и «мегамозг»,

Естественное дело, в ад

Будет отправлен Нами без вопросов.

Чем Мы торжественному пуску Конуса –

Объединению небесных и подземных сфер,

Где каждый каждому и друг и брат –

Своей рукой поставим мат!

Где же ещё, как не в последнем круге ада,

Где леденеет бездна,

Где для предателей

Печётся из порока и лукавства спецмаца,

При полной изоляции

Держать века такого отщепенца?

А если нам хотя единого не охватить,

То, стало быть,

Объединению миров не быть

И огненной геенны во веки вечные не потушить.

(Боди-Бог подкрепляется глотком амброзии.)

Мы многое видали, господа.

И мы давно не дети.

Давайте проследим внимательно

Преступника замысловатые мыслете…

Чего бы ни коснулись мы:

Политики, культуры, техники –

Везде он мыслит надвое,

Везде у него две сути,

Которые нормальному уму

Не получается сомкнуть.

Не будем принимать гипотезы на веру,

Наглядный приведём пример.

Нормальный человек,

Не обязательно, что кулинар,

Прекрасно отличит яичницу

От божьего, как говорится, дара.

Иаков путает элементарные понятия отчаянно.

И это не случайно.

Смотрите, вот он рассуждает о Совке.

В его рассказе это мэн, мужчина важных лет

С ногами и руками, с бородой

И, наконец, с увесистыми бейцами.

И что же мы имеем налицо?

Совок всего лишь симулякр

И красное словцо!

Нет никакого мэна с бородой.

И бейцев нет увесистых само собой.

А между тем Иаков уверяет –

Ну, точно он с приветом! –

Кастрат Совок при СНГ работает привратником…

Добро хоть не полпредом!

Возможны ли такие вычуры

Без повреждения коры?

(Боди-Бог стучит себя пальцем по лбу.)

Больше того.

Преступник в состоянии духовного распада

Признал при опознании своими

Совковские гонады,

Которые, как Мы установили позже,

Всего лишь бычья требуха.

Кому всё это надо,

Эти фальшивые пудовые гонады?!

Иаков бычник? Или мясоруб?

Или хотя бы волопас?

Какой-то тихий ужас!

И так во всём маразмы,

Всё распадается на пазлы.

Во всём раздвоенность, дихотомия,

Везде двузначность и амбивалентность.

(Боди-Бог пожимает в недоумении плечами.)

Что вообще такое российская буза?

Только одно – Иакова шиза!

Бред заразителен, как всякий стресс,

Пример такой инфекции могли мы наблюдать в процессе.

Наш прокуратор заговаривался, горемычный,

Гонады Святогорова вслед за Иаковом

Не отличал от бычьих.

Понятно, Люцифер звёзд с неба не хватает,

Всё как-то мимо…

Детство, видать, тяжёлое, нехватка витаминов,

Врождённый страх меча дамоклова…

Всё ходит, чёрт его дери, вокруг да около.

Общаясь с обвиняемым,

Давно сообразил, конечно,

Что в Суд доставил невменяемого.

Но уверяет Нас почтительно,

Что «случай он надыбал исключительный».

Стал вообще наш прокурор каким-то нудным,

Неуправляемым и трудным…

(Боди-Бог делает передышку и опускает голос.)

…Мы выслушали стороны,

Свели земные и Небесные законы

И полагаем, лишь один итог Суда разумен:

Этот субьект…

(Боди-Бог указывает на Иакова,

который стоит с потупленной головой.)

… Будь он рационалис, будь вегетатив,

Подонок или гений,

А может быть, то и другое вместе –

Не иначе – безумен.

Недугом страждет Фридмана мятежный дух,

Его рассудок навсегда потух.

Нормальный человек

Не может так портачить.

Я не могу его продерзостных поступков

Истолковать иначе!

(Пауза.)

Что же имеет в результате Суд?

Объект преступных посягательств налицо,

В то время как отсутствует субъект деяния – виновное лицо.

Нет уголовного субъекта – нет преступления.

Приходится признать:

Закону… некого карать!

(Люциферу, раздражённо.)

Да было бы тебе известно, рационал-, процессуал-

И прочая бандит,

Что скорбных головой Верховный Судия не судит!

(Боди-Бог переводит дыхание. Люцифер недовольно фыркает).

Но чтобы ни у кого во всей Вселенной,

Ни у подонков, ни у гениев,

Не возникало подозрений

В полнейшей беспристрастности Суда

И не было бы двух о Нас различных мнений,

Я должен сделать, господа,

Коротенькое заявление.

Нас связывают с обвиняемым

Не шапочное знакомство,

Не телеинтервью, не радиобалда –