Воевода

40

 
         Этот треск да этот стук
         Всполошил по дому слуг.
         Скрип дверей пошёл да шорох —
         Вылезают из каморок,
         Выползают из людской
         Кто с лучиной, кто с клюкой.
 
 
         Тут раздался новый грохот,
         Несусветный чей-то хохот,
         Чу! Неужто от Еланьи,
         Из боярыниной спальни?
         По оказии такой
         Люди кинулись в покой
         Да отпрянули назад —
         От разбросанных лампад
         На коврах круги горят,
         И боярыня… о, боже,
         Без платка и без одёжи
         По-над тем огнём резвится,
         И хохочет, и кружится!
         Ниточкой по белой коже
         Кровь с чела её сочится,
         Очи злым огнём горят,
         Не мигаючи глядят…
         А и вправду дьяволица,
         А и вправду сущий ад!
 
 
         Уж постель заполыхала.
         Между Глашек и Афонь
         Рыжий Ванька, ровно конь,
         Проскочил да сбил огонь
         Византийским покрывалом.
         Кто-то притащил ушат,
         Да водою из ковша
         На ковры пошёл плескать,
         Тряпки дымные топтать.
 
 
         А Еланья голымя
         Среди чада-полымя
         Пляшет, голову сломя,
         В руки слугам не даётся,
         Диким хохотом смеётся.
         Вдруг на рыжего наткнулась
         И, незнамо что творя,
         Рысью дикою метнулась
         На Ивана-ключаря!
         Обвила его руками
         И бесстыжими ногами
         Да целует его всласть:
         – Обойми скорее, князь!
 
 
         Челюсть Ванькина отвисла,
         Будто сгрёб его нечистый
         Так, что рук нельзя поднять,
         Ни вздохнуть, ни слов сказать.
         Ан людишки подсобили —
         Навалились, отцепили
         Ту безумную любовь,
         Полотенцами связали,
         Будто куклу спеленали
         Да с лица утёрли кровь.
 
 
         Плачет барыня, трясётся,
         Челядь же по стенкам жмётся,
         Горю горькому дивясь,
         За хозяюшку молясь,
         Просит милости у бога.
         Постепенно суматоха
         Поутихла, улеглась…
         Тут вошёл хозяин, князь,
         На сундук большой присел,
         Старца привести велел.
 

41

 
         Мудрый старец, Белый дед,
         Сердце – маленькая печка,
         Сколько зим да сколько лет
         Люд её теплом согрет…
         Ан мелеет жизни речка,
         Белый дед – в окошке свет
         Нынче кожа да скелет…
 
 
         Привели. Перекрестился.
         В свете жиденьком лампад
         На колени опустился
         И, уставив тусклый взгляд
         В этот умственный разлад,
         Долго слушал бормотанье,
         Вздохи, всхлипы да стенанья.
 
 
         Уж в окошке рассвело,
         Дед, сложив ей на чело
         Свои высохшие длани,
         Тихо молвил: «Спи, Еланья».
         Кукла пару раз моргнула,
         Веки синие сомкнула
         И притихла. И уснула.
 
 
         Кончилась дурная ночь,
         Потянулась челядь прочь.
         Слуги, что у стен стояли
         Да топтались на пороге,
         Старца подняли на ноги,
         Кукле руки развязали
         С сундука, кряхтя, крестясь,
         Кое-как поднялся князь:
         – Не прожить, видать, без бед…
         Вызволяй Еланью, дед.
 
 
         Смотрит тот слезливым оком,
         Смотрит далеко-далёко…
         – В том уже не наша власть,
         Нет назад дороги, князь.
         Был ведь чувственный запрет
         На Еланье али нет?
         Кабы не снимать его,
         Не стряслось бы ничего,
         И с боярыней без бед
         При увечиях твоих
         Прожили б вы много лет
         В уваженьи да любви.
         Только нам всегда неймётся,
         По заветам не живётся.
         Закусили удила —
         Лишь копыта засверкали!
         Всё, боярин, прискакали —
         Это божии дела.
 

* * *

 
         День прошёл, другой… И вскоре
         Снова слёзы в княжьем доме.
         Князь в окно глядит, молчит,
         Ванька на людей кричит,
         Те лошадок запрягают,
         В путь Еланью собирают —
         Как велел хозяин, в скит.
 

42

 
         Печи топятся. В палате
         Жарко, будто бы в парной.
         Ноги парит князь в ушате,
         У печи сидит смурной.
         Вдруг собаки забрехали,
         Вот за дверью топот ног,
         Всю закутанную в шали
         Девку тянут на порог.
         Взгляд от печки оторвав,
         Подивился князь Мстислав:
         – Что за горе-лебеда
         В наши тихие берлоги?
         Аль случилось что в дороге?
 
 
         Бухнулась чернавка в ноги:
         – А и вправду, князь, беда…
         Как проехали заставу
         Да как скрылись терема,
         Повернул ключарь направо,
         Где под липою корявой
         Тараканова корчма.
         Там все наши мужички
         Побросали облучки
         Да в корчму пошли гурьбой,
         Что бычки на водопой.
 
 
         – Это вся твоя беда?
         Да уж так привыкли мы,
         Чтобы задалась езда,
         Вёрсты мерить от корчмы…
         А что знахарь, Белый дед,
         Бдит Еланью али нет?
 
 
         – Грелись мы в возке втроём,
         Не ходили в пьяный дом.
         Погодя ключарь явился,
         Деда силился сманить
         Да не смог уговорить.
         Не на шутку обозлился,
         Кулаком его огрел:
         «Чтоб, кощей, ты околел!»
         Я за дедушку вступилась,
         Ваньке в бороду вцепилась,
         Он легко меня стряхнул,
         Да ногой вдобавок пнул —
         Пригрозил отдать стрельцам
         Аль скормить бродячим псам…
 
 
         – Это как, отдать стрельцам?
         Мелет, что незнамо сам…
         Как вернётся, той порою
         Я ему допрос устрою!
         Что Еланья?
         – Слава богу,
         Дед её перед дорогой
         Зельем-дрёмой напоил,
         Заговором усыпил.
         Ей в лицо ключарь глядел,
         Будто разбудить хотел.
         Покряхтел да потоптался,
         И назад в корчму убрался.
 
 
         – Деда сильно он зашиб?
         Чай, не помер старый гриб?
         – Он в возке чуть жив сидит,
         Сильно кровушкой плевался,
         Как немного оклемался,
         Мне на ушко говорит:
         «Больно Ванька наш сердит.
         Я по рыжей бороде
         Вижу, Настя, быть беде.
         Да не о себе пекусь,
         За Еланьюшку боюсь…
         Ты давай-ка, девка, ходу —
         Прыгай в крайнюю подводу,
         Да в усадьбу поспешай,
         Извести там воеводу.
         Коль не свидимся, прощай…»
 
 
         – Ах ты, рыжий асмодей,
         Сей же час пошлю людей!
         Впрочем, эти заодно
         Станут с теми пить вино…
         Ай да Ванька! Ай да хам!
         Погоди, я еду сам!
 

43

 
         Тараканова корчма —
         Тарарам да полутьма,
         Воздух спёрт, зато тепло,
         Людно, шумно, весело!
         Стоит только выпить бражки —
         Жизнь средь этой кутерьмы
         Будто выйдет из тюрьмы,
         Из ярма да из упряжки,
         Из студёной темноты,
         Из обуз да маяты.
 
 
         Питухам и бог и царь,
         Бражку в кружку льёт корчмарь.
         И охрана, и возницы
         Поскидали рукавицы,
         Пьют за краткое приволье
         Да за Ванькино здоровье.
 
 
         Сосипатров сын Анфим
         Звался по отцу Овца
         Да удался не в отца,
         Простодушного стрельца.
         Блюдолиз и подхалим,
         Скользкий был, что твой налим,
         Да хитёр, что та лиса…
         Но при том имел глаза
         Синие как небеса,
         Голос – вкрадчивый родник
         И вельми пригожий лик.
         По холуйству хитреца
         Не водилась челядь с ним,
         Был зато Анфим Овца
         Дюже бабами любим.
         Да и сам он был не слаб,
         Коли уж дойдёт до баб —
         До застенчивых девиц
         Да румяных молодиц.
 

44

 
         Ох, и бражка хороша!
         Полковша за полгроша,
         Коли грамотно считать,
         Умножать да прибавлять,
         И водой не разбавлять,
         То получится, что ковш
         Обойдётся ровно в грош.
         Коль, карманы вороша,
         Не отыщешь ни гроша —
         Ты лаптями не сучи,
         Просто грейся у печи.
 
 
         Ванька мрачен, нелюдим
         Пьёт степенно, не спеша
         Из особого ковша —
         Для корчмы такой питух
         В уваженьи стоит двух.
         Примостившись рядом с ним,
         Шепчет на ухо Анфим:
         – Знаю, в чём твоя печаль,
         Отчего душа зудит —
         Красоту такую жаль
         Отвозить из дому в скит.
         – Грош цена той красоте…
         Нынче времена не те —
         Даже мужу не нужна
         Полоумная жена.
 
 
         – Муж-то муж, да столько лет
         Вроде есть он, вроде нет —
         Оттого, знать, и свихнулась.
         Видишь, как всё повернулось…
         Говорят, тебя она
         Принародно обнимала
         Да как будто бы жена
         Лобызаться заставляла.
         Сказывают, ты при всех
         Отказался от утех.
         – Оттого, что это грех.
 
 
         – Интересное житьё!
         Грех брать силой не своё.
         Потакать же барской воле —
         То для челяди святое.
         Не сиди тут как болван,
         К ней ступай теперь, Иван,
         Да отведай напоследок
         Сладкий княжеский объедок —
         Привалил счастливый случай,
         Вряд ли в жизни будет лучше…
         – А и то… Такой мороз,
         Как бы там кто не замёрз…
         Надо б выйти, осмотреться,
         Кой-кого прогнать погреться.
 

45

 
         Ванька ковшик опростал
         И покачиваясь встал,
         Долго ль, коротко ль, вернулся,
         Как в помои окунулся —
         Тёмен ликом и на вид
         Ещё более сердит.
         Снова ковшик опростал
         И Анфиму так сказал:
         – А и вправду хороша
         Наша барынька–душа…
         Как в обитель попадёт,
         Во дремучие леса,
         Так навеки пропадёт
         Лучезарная краса…
         – Дык а я тебе про что —
         Ты робеешь-то почто?
         Не кобенься, не чинись,
         Полезай в возок, женись!
         Ну что, друже, осмелел?
 
 
         Ванька сильно захмелел.
         А над ним Овца Анфим,
         Знай, дудит в свою дуду:
         – Спим мы, Ванька, на ходу,
         Так и жизнь свою проспим.
         Я тогда в возок пойду!
 
 
         Ванька вздрогнул, глянул косо,
         Пальцы дулею скрутил,
         У Анфима перед носом
         Этой дулей поводил:
         – Ты, Овца, и есть овца
         Против Ваньки-молодца!
         А и вправду мне пора
         Подсластить худую жисть! —
         А глаза – два комара,
         Будто крови напились.
         …Кабы знать тогда ему —
         Не вернётся он в корчму.
 

46

 
         Распахнулась дверь корчмы.
         Входит князь:
         – А вот и мы!
         Али княжеский указ,
         Ребятушки, не про вас?
         Отчего вы не в пути?
         Ну-ка, Ванька, выходи!
         Лебезит Анфим Овца:
         – Княже, нет здесь шельмеца.
         Выставил нам бражки жбан,
         С репой пареной казан,
         Сам напился – и в возок,
         К нашей барыне под бок —
         Мол, пошёл вздремнуть часок.
 
 
         Князь на улицу идёт,
         Вслед за ним гурьбой народ.
         Вот подходят к лошадям,
         Глядь, чернеет что-то там…
         – Это что за остолоп
         Приспособил лоб в сугроб?
         – Эва Ванька нализался,
         До возка и не добрался! —
         Вмиг услужливый Овца
         Мужичка перевернул
         Да с испугу и икнул,
         Вдруг узревши мертвеца.
         Стеклянистыми глазами
         Под замёрзшими слезами
         Дед глядит в глаза Овце,
         Кровь застыла на лице.
 

47

 
         Князь шагнул к возку и с сердцем
         Распахнул с размаху дверцу,
         Глянул внутрь, остолбенел,
         Ликом грозным потемнел!
         Застонав, дрожа от гнева,
         Тащит за ноги из чрева
         Как брыкливого барана
         Полуголого Ивана.
         Спьяну тот не разберёт
         Что к чему, ногами бьёт:
         – Не шали, Анфим Овца!
         Удавлю же подлеца!
 
 
         Как боярина узрел,
         Враз осёкся, отрезвел.
         Хочет встать – не тут-то было!
         Князь ему ногой поддал:
         – На колени! Ну-ка, быдло!
         Али князя не узнал?!
 
 
         Ванька на колени встал,
         В ноги князю поклонился.
         – Каюсь, княже! – повинился.
         – Без порток, поди, озяб?
         Поделом, лукавый раб…
         Славно князю служишь ты —
         Вместо веленой езды
         Отвалил на пёсий брех
         И дорвался до утех!
         Аль досель убого жил,
         Скудно ел да мало пил?
         Почто деда загубил,
         Почто жёнку возлюбил?
         Смрадный пёс! Ума хватило
         Полоумную взять силой!
 
 
         Глянув барину в глаза,
         Тот тверёзо так сказал:
         – Кабы не проклятый хмель,
         Был бы старец жив досель.
         А Еланья… Чтоб ты знал,
         Силой я её не брал,
         И теперь без сожаленья
         За безумные мгновенья
         Голову кладу к ногам —
         Утоли свои проклятья!
         …Каковы её объятья,
         Ты, боярин, знаешь сам.
 
 
         – Пёс смердящий, замолчи!
         По делам же получи! —
         Полушубок скинув с плеч,
         Князь из ножен вынул меч.
 

48

 
         Из возка вдруг голос: «Нет!»
         И является на свет
         Белогрудая Еланья,
         Будто Ева в час созданья
         Али в час, когда из рая
         Уходила прочь нагая —
         Белыми ногами боса,
         Головой простоволоса.
         Рядом с Ванькою во снег
         Опустилась как во сне,
         Обняла его, целует,
         Нежной горлицей воркует:
         – Исполать тебе, мой князь,
         Рыжий мой, я заждалась…
 
 
         Пуще муж рассвирепел,
         Оттащить её велел.
         Кинулись к ней люди было,
         Да она остановила:
         – Эй, холопы, лапы прочь!
         Чай, боярская я дочь!
         Будь смелее, князь Мстислав!
         Коли воин, меч достав,
         Кровенить его боится —
         В витязи он не годится.
         Али больше ты не воин
         И меча уж не достоин?
         Коли пробил судный час,
         Так суди обоих нас!
 
 
         Вскинул голову Иван:
         – Князь, безумная она!
         Лишь на мне одном вина,
         Я отвечу за обман!
 
 
         Выскочил Овца Анфим:
         – Не спускай обиды им!
         Чтобы честь твою сберечь,
         Дай мне свой булатный меч!
         За хозяина готов
         Я срубить хоть сто голов!
 
 
         – Раб, изыди! – рыкнул князь
         И, плечом разворотясь,
         Да взмахнув что было сил,
         Меч на Ваньку опустил!
         Даже глазом не моргнув,
         Вдругорядь мечом взмахнув,
         Порешил он и жену,
         Как во полюшке копну…
 
 
         Люд, что бражничал и пел,
         Только что в корчме шумел,
         Оробел и онемел.
         Девка сзади подскочила,
         Шалью барыню прикрыла,
         С неизбывной бабьей силой
         Над хозяюшкой завыла