Мистер Блох, или Благое безумие

РАДУЙТЕСЬ!

На следующий день, с утра в Рутинополе объявился пророк. Он обнаружился на площади Невозможного, там, где сходятся проспект Трезвых кочегаров и авеню Сытых шахтеров.

Лет пророк был неопределенных, не молод и не стар: ровно вытоптанная загорелая плешь, клочкастая борода, красноречиво требующая газонокосилки, в то же время – молодые, полные пигмента глаза. Одет в полосатый древнегреческий рваный гиматий, пошитый из матрацного тика производства Ивановского текстильного комбината. На голове – арабская накидка эпохи Убайда, схваченная обручем, изготовленным, как уверял пророк, из лидийского золота фирмы «Крез и К⁰» и, как установит дознание, из картона, покрашенного золотой краской. На ногах – реставрированные сандалии, подошвы которых были наверняка спартанскими (настолько они были изношены), ремни же точно – меховой фабрики «Вятка». Несмотря на явный южный колорит, гражданин чем-то напоминал Деда Мороза, только без мешка. Видимо, не желая ошибок и разночтений, неизвестный повесил на грудь картонную вывеску на шнурке: «Иоанн Ионов – пророк. Открыто с 5 ч. утра до 1 ч. ночи». В руках Ионова была карманного формата книга «М-р Блох. Мысли и мюсли». Как было указано в протоколе задержания, гр. Ионов вел на площади Невозможного антинаучную пропаганду, не имея лицензии на консалтинговые услуги и не оплатив налога на вменённый доход.

Пропаганда состояла из нескольких корявых слоганов, объединённых, по-видимому, неким общим замыслом:

«Очищайте кишечник, продувайте мозги!».

«Тупой делец лучше хитрого вора».

«Думайте головой – вам понравится!»

«Ты не дурак? А кто тогда?»

«Где трезвый ум – там здравый рассудок,

Где трезвый рассудок – там здравый ум.»

«Радуйтесь!!!»

Пророк бормотал нечто вроде молитвы, или стихотворения в прозе:

– В начале был Логос, всё через Логос начало быть, без Логоса ничего не начало быть, что начало быть…

На вопросы из толпы собравшихся, чего ожидать в июле**** года, пророк уверенно отвечал, де «будет много чего, но ничего хорошего».

Вышедший из автомашины «Ока» индивидуальный предприниматель Чудовищев осведомился об изменении налогов в ближайшем будущем, при этом заранее оплатив ответ пророка зелёной бумажкой с водяными знаками.

Ответ пророка гласил:

– Лично для вас, Василий Васильевич, налоги изменятся в соответствии с вашей фамилией. Вас разорят в**** году. С вас снимут исподнее в*****году. Но в******году у них снова кончатся деньги… С этими словами гр. Ионов демонстративно вытер нос долларовой бумажкой, заявив: «Зелёное – зелёным!» и на прямой вопрос Чудовищева В. В., платить ли ему налоги за второй квартал, пророк ответил уклончиво: «Я бы подумал…». На этом пророк закончил собеседование с индивидуальным предпринимателем, который впал в размышление.

Вышедшему из автомобиля «Чероки» президенту ОАО «Пингвин-лимитед» Лобкову Фоме Филимоновичу, занимающемуся по доверенности выдачей бюджетных льгот пингвинам, переселяющимся из Антарктиды в Арктику с целью отыскать замороженные Сбербанком вклады, человеку в Рутинии известному и уважаемому, пророк Ионов обозначил следующую перспективу:

– Идёт Некто за мной, значительно страшнее меня. Который покажет тебе, президент ОАО Лобков, такие чудеса на земле внизу и на небе вверху, что ты, президент ОАО Лобков, за пару часов добежишь пешком до Большой Медведицы впереди всех пингвинов…

Поразило Лобкова не это дикое предупреждение, а то, что незнакомый ему и его телохранителям, пророк каким-то образом узнал фамилию, должность, род занятий, а быть может, и домашний адрес его, Лобкова, хотя Лобков паспорта пророку не предъявлял, рутиновского паспорта вообще не имел, а имел израильский, а в бумажнике, кроме фальшивых денежных знаков, подделанных накладных и ксерокопий неоплаченных счетов-фактур держал при себе два билета в Мадрид через Северный Полюс с дозаправками в Нью-Йорке и Токио. Пророк также посоветовал Лобкову торопиться «вкусить в последний раз окорока из императорского пингвина со спагетти по-болонски».

Кто-то из собравшейся толпы (кто, милиции, к сожалению, не удалось установить) попросил «пророка» высказаться о президенте Рутинии Дубовике. На каковой вопрос «пророк» ответил дипломатически в том смысле, что «президент – редкий подонок, обжора и алкаш. Но это не мешает ему быть также и дураком…».

Однако, на конкретный вопрос дознавателя ММВД капитана Глеба Широченского, может ли гр. Ионов предсказать, что будет лично с ним, Ионовым, через минуту, гр. Ионов ответить затруднился и думал ровно минуту, после чего, будучи взят капитаном Широченским за шиворот, сообщил: «Буду взят за шиворот». Помолчав, ворчливо добавил: «Имею же я право подумать!».

ВЕЩИЙ СОН

Всенародно избранному президенту Рутинии, гаранту конституции, Главнокомандую-щему Вооруженными силами, Председателю Семейного Совета Безопасности, другу Билла и Жака, названному брату Мишеля и Слободана Рурику Хероновичу Дубовику рассказали историки, что Пётр Великий имел обыкновение ежедневно, несмотря на тяготы Северной войны и бесплодные переговоры с тупым султаном Мустафой Вторым, употреблять за обеденной трапезой совокупно с Лефортом, Гордоном, канальей Меньшиковым и солдафоном Шереметевым пару-другую бокалов отборного лафита.

Эту полезную привычку Дубовик уточнил. Его отец Херон Вавилович Дубовик, механик, изобретатель вечного двигателя, о чём будет рассказано ниже, «Шато Лафит» откровенно презирал и всю жизнь заряжался исключительно свекольным первачом собственной выгонки, называемым по-русски «Бурячихой», а по-английски – «Turned-up eye» («Вырви глаз»). В отличие от «Лафита», «Бурячиха» не требовала подогрева, ибо изначально имела градус открытого огня. Много Дубовик перепробовал спиртсодержащих напитков, особенно став президентом, но ни один напиток не шёл в сравнение с отцовским по крепости и вызываемым эффектам. Испробовав папашиного абсента, все эти Шереметевы и Меньшиковы немедленно бы повалились под стол во главе с императором. О Гордонах и Лефортах нечего и говорить, их бы и в щели не нашли, а не то чтобы что…

х

На другой день после распространения первых слухов о м-ре Блохе, в обед Рурик Херонович принял обычную норму 70-градусной «Бурячихи» и, отобедав, лёг почивать на диван, точнее – в специальный президентский диван, о котором уже упоминалось, представлявший собой как бы громадную плетёную корзину. В своей Корзине (во всех документах эта мебель писалась с прописной буквы) Дубовик всегда спал безмятежно, как спал когда-то в детстве в настоящей ивовой плетюхе вместе с любимым котёнком Трофимом. Вообще, всю жизнь он спал хорошо. Сон немного нарушился в институтские годы, но он нашёл средство быстро засыпать: читал на ночь учебник по физике и неизменно отключался на параграфе «Понятие шестимерного пространства». Президенство, особенно поначалу, тоже тормозило засыпание: в голову лезла разная демократическая бяка, но он оборонялся от навязчивых мыслей «Бурячихой», и находил, что это лучшее средство против любой демократии.

Для недопущения инсомнии (нарушений сна) и поддержания иллюзии ивовой плетюхи, главврач ЦКБ академик Пичугин подкладывал Дубовику в постель клубок, которым Дубовик перед сном играл, представляя его себе котькой Трофимкой. На непредвиденный случай в Корзине всегда дежурила полулитровая ёмкость «Бурячихи» с резиновой соской. В качестве ортопедической подушки использовался известный всему миру чемоданчик с красной кнопкой и маркировкой «А». Иногда Дубовику показывали во сне какую-нибудь несуразицу, но едва очнувшись, он благополучно её забывал.

И на этот раз Дубовик кочумарил крепко, можно сказать мёртво, как пеньку продавши, что называется. Но на этот раз приснилась Дубовику такая откровенная ахинея-галиматья, что он запомнил её во всех подробностях.

Явилась будто бы к нему в Корзину как бы какая-то тварь, короче, кикимора наподобие гномика или, как выражается молодёжь, тролль, ростом с небольшую куколку, но ничем не отличную от нормального человека: на головке – цилиндрик, в одной ручке – тросточка, в другой – объёмистый сидорок. И эта козявка, сложив свои пожитки в ногах у Дубовика, прыжками напоминавшая блоху, поливала его из хрустального лафитника бальзамирующим раствором – смолой с каким-то воняльным маслом – и, обнаглев, примеряла ему на лицо гипсовую маску. Нахально скача по всенародно избранному телу, тролль приговаривал: «Страхов много, а смерть одна» и «Смерти и блохе не избыть».

Болтая, тварь разматывала «Трофима» и опутывала Дубовика с головы до ног толстыми нитками, слой за слоем. Опутав, плескала бальзамом. В результате президент, Предсемсовбеза и Главнокомандующий Вооружёнными силами должен был превратиться в куколку, чтобы, как уверял пройдоха-гном, в дальнейшей жизни, в результате плебисцита насекомых, претвориться в бабочку и, начав по законам реинкарнации новую жизнь, опылять цветы.

Разумеется, Рурик Херонович возмутился наглым поведением тролля: «Ты что меня хоронишь, леший?! Я, слава богу, жив. А вот ты сам-то, пупс, живой ли? Или только придуриваешься?». На что пупс вежливо возразил:

– Позвольте представиться: мистер Блох, Христиан Октавианович, международный эксперт по вопросам жизни и смерти. Что я могу ответить на ваш вопрос? Когда-нибудь всех нас объединит общее небытие. В разное время это коснётся каждого. Лично вы, Рурик Херонович, лимит свой исчерпали: подурачились, подиволюдничали, винца с хлебцем попили, сколько уже можно? Да вы не волнуйтесь. Сказано: смерть, не имеет к нам никакого отношения, когда мы есть, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Назначьте преемника – и дело с концом.

Дубовик опешил. Однако собрался с мыслями:

– Слушай, кикимора международная, что значит, «всех нас объединит»? Кого с кем? Я всё же страной управляю, указы издаю, законы подписываю. А ты кто такой? Блоха! Банник-овинник! Преемника ему назначь!!! Тоже сказанёт, как в бочку это самое… – Дубовик удержался от грубости. – Старобабского что ли преемником назначить?

– Можно и Старобабского, – как будто ждал этих слов, быстро подтвердил «эксперт». Через три месяца выборы, народ решит, кого куда девать…

Дубовик даже закашлялся во сне:

– Народ? Решит куда меня девать?!

– По коронкам будут сличать. У кого американские – тот чужой, того на Новодевичье. А у кого отечественные коронки, того упокоят на Красной площади, как героя, погибшего за идеалы…

– Гы-гы! А у меня какие коронки?

– У вас американские. Вас на Новодевичье отнесут.

Что характерно, Дубовик вполне себя контролировал. Даже спящий, он не забывал о случающейся с мужиками белочке, когда по локтям бегают зелёные чертенята. Надо будет посоветоваться, планировал он во сне, с лепилой, академиком Пичугиным.

Блоха успокоила:

– Подумаем, что с вами делать, дорогой Рурик Херонович. Вы у нас – клиент специфический. Rara аvis. Редкая птица. Может быть, зубик мудрости полечим вам для начала… С вышестоящими посоветуюсь.

Дубовик обиделся всерьёз:

– Какой зубик? С какими ещё вышестоящими? Я здесь вышестоящий. Черть знает что, бёныть!

С этими своими справедливыми словами Дубовик очнулся.

– Ишь, какая загогулина! Черти – понятно. А блохи к чему на что? – бормотал, приходя в себя, Дубовик.

ДОКЛАД СИЗО

Дубовику рассказали историки, что, передохнув после трапезы, Пётр Великий брал в руки дубовую палку с набалдашником и шёл руководить отраслями. Дубовик и эту традицию уточнил. За нежеланием ходить, даже и с палкой, он по рации вызывал отрасли к себе в Корзинную палату. Чаще других с докладами был призываем министр ММВД Сигизмунд Иванович Задерищев-Овцын, а попросту, Сизо.

С точки зрения Дубовика, любившего в людях загогулины, Сизо был тип нескучный, засадный. Он был тощий, но сосредоточенный, хотя, по наблюдениям Дубовика, тощие обычно рассеяны. Лысый, но изворотливый, хотя лысые большей частью тупые. Долговязый, но исполнительный, хотя коломенские вёрсты, как правило, ленивы. Шустрый, но молчаливый, хотя бойкие обычно не в меру говорливы. Имел не квадратные, как у прочих смертных, а овальные мозги, что позволяло им при необходимости вращаться в черепной коробке, подобно ротору электромотора, в любом направлении, соединять несоединимое и разделять неразделяемое, вырабатывая всякий раз креативные решения. Наконец, и это немаловажно, Сизо имел исключительно развитую хвостовую мышцу. Только Сизо умел так ловко завязывать и развязывать шнурки на государственных ботинках Дубовика, что ботинки никогда не жали.

После дневного отдыха Дубовик выглядел необычно озабоченным. Странным был и первый вопрос:

– Сизо, ты зуб мудрости имеешь?

– В детстве, типа, вырвали, Рурик Херонович, лез криво.

Видя, что президент настроен поговорить, Сизо осторожно сообщил:

– Большие новости, шеф: депутаты, типа, не дерутся…

– Поговори у меня!

– Точно. Всей палатой чистят Пырялову пиджак. Вымазали помидорами на вчерашнем заседании при полном общественном согласии…

– Из блохи пиджака не скроишь… – отвечая каким-то своим мыслям, заметил Дубовик.

– Птицелов желает импичмент к вам применить, Пырялов с друзьями – прокатить на выборах, а Гормональный по очереди то за тех, то за других топит…

– Знаю. А почему не дерутся? Повод, кажись, крупный.

– Вариант для обеих сторон, типа, ищут приемлемый. Говорящая блоха посоветовала. Блоха вчера выступала с микрофоном в Палате. Наверно, этот, как его, о ком вчера говорили, «мистер Блох». Больше некому. Всё собрание вчера, типа, слышало блоху. Блоха, дескать, консенсус найти велела, габузом действовать, типа, навалиться.

– И тут блоха?! Вишь ты… На чём порешили?

– Мечтают двойника вашего, Рурик Херонович заполевать… Дескать, на самом деле вы умерли после пятого инфаркта.

– И здесь я умер! Черть их побирай! Я же в телевизоре каждую неделю вещаю. Чего ещё?

– Форма ушей, типа, не совпадает с истинно вашей… Эксперты нашлись по вашим ушам.

– Эксперты! Покемарить спокойно не дадут. Во сне уже являются, скакуны! От депутатских-то ушей с души воротит, а туда же… Вот я им вариант предложу, свой… третий. Блошку за ушко посажу и чесаться не велю. Ещё что?

– Псы бунтуют, шеф! Особенно Жирик ваш бесчинствует, в Думу вчера приглашался. Зачем – неизвестно. Наверно, стажируется. Якобы партию свою, собачью, зарегистрировать хочет.

– Партию? Пусть регистрирует, свинья. Чуть мне нос не оттяпал. За моё-то добро. А партию… что ж. Лишняя партия – лишняя загогулина.

– Злостные слухи, типа, распространяет…

– Слухи? Какие? Об чём?

– Об НЛО. Вся гопота, включая собак, насчёт НЛО бредит, Рурик Херонович. Звезду на Западе видели вчера вечером и пришельцев, типа, с саквояжами…

Дубовик задумался. Но ненадолго.

– Надо подкараулить этих пришельцев, – вдумчиво сказал Дубовик. – Подождать, пока выползут из НЛО. А как выползут, из АК-47 всех положить.

– Как вы их положите из калаша, если они, типа, блохи?

Президент оживился:

– Блохи с саквояжами? Опять! Тогда вот что…

Дубовик оторвал от клубка крошечный кончик и сделал такое движение, будто ногтем большого пальца правой руки давит нечто на ногте левой руки. Раздавив, поднёс щепоть к носу Сизо:

– Был шустрик и нет шустрика! Вот как с экспертами надо поступать! С международными.

Тут даже Сизо задумался:

– С кем, с кем, Рурик Херонович?

– Поговори у меня. Ладно, свободен.

Много загадочных разговоров с шефом выдержал Задерищев за те шесть лет, что служил Дубовику после его первого всенародного избрания. Но этот разговор был ни на что не похож. Во всяком случае, ни о каком «третьем варианте» речь никогда не заходила. И о «международных экспертах», которых надо давить на ногте, тоже. А тут ещё какой-то Блох под ногами путается… прежде насекомых тем в беседах не возникало.

Министр, втянув голову в ворот мундира, вышел из палаты. Овальные мозги его

вращались с бешенной скоростью. «Насчёт шустрика намёк, или крыша поехала? – гадал Сизо. – Намёк. Старик ещё крепок».

Навстречу по коридору академик Пичугин на каталке с лекарствами вёз огромный, как табурет, муляж зуба мудрости. На плече у медицинского светила сидел десятисантимет-ровый эмбрион с человечьей рожицей, в шляпе, с тросточкой, саквояжем и планом ЦКБ в лапках.

– Друг мой, как нам проехать к президенту? – озабоченно осведомилось существо голосом взрослого мужчины. – Мы везём ему новый моляр.

«Старик-то крепок, да я не выстоял!» – последнее, что мелькнуло в голове у Сизо.

Когда через полчаса министра откачали, он увидел над собой вежливое лицо академика Пичугина, который как ни в чём не бывало всаживал в хвостовую мышцу Сизо шприц промедола.

Ни зуба мудрости, ни каких-либо насекомых…

ГЕНПРОКУРОР В ПРОЦЕССЕ

Генеральный прокурор республики Рутиния Григорий Лукьянович Бельский старался во всём следовать президенту Дубовику, хоть это не всегда у него получалось. Дубовик твёрдо держался своей «Бурячихи». Генпрокурор такой отчётливой приверженности к одному напитку не имел, что постоянно вводило его в сомнения. Сейчас он мрачно размышлял, стоя у мини-бара в своём служебном кабинете, о том, что он выпьет: «Тоник», «Джин-тоник», или «Гипер-тоник сильвупле»?

Генпрокурор оторвал от листа с крупным заголовком «Очная ставка» три полоски бумаги, написал на каждой название напитка, полоски закатал в шарики, и, немного пожонглировав ими, поймал в горсть и притворился, что делает мучительно сложный выбор.

С полки книжного шкафа Григорий Лукьянович достал точные фармацевтические весы со скульптурой Фемиды вниз головой вместо стрелки. На этих весах Бельский обычно анализировал указания президента Дубовика, взвешивая pro и kontra. Сейчас генпрокурор бросал бумажные шарики по очереди на чаши весов, прикидывая удельный вес и значение каждого напитка, если рассматривать их не просто как способ нагрузиться, но с позиций законности, справедливости и гуманизма. Эти манипуляции (о чём прекрасно знал и сам Григорий Лукьянович) были совершенно излишни. Бельский от рождения имел феноменальную способность буравить взглядом всё, что видел перед собой – философские понятия, финансовые выкладки, людей с их прошлым и будущим, бетонные бункеры и чугунные плиты. Добиться признания от какого-нибудь закоренелого преступника было для Бельского плёвым делом. Выражаясь профессиональным языком, он оголял татей за считанные секунды. От него, тогда ещё начинающего прокурора, не ушли даже знаменитые братья-террористы Эжен и Алекс Норнье, в поисках которых, как вы знаете, Интерпол в своё время сбился с ног. Стоило им объявиться в Рутинополе и попасть на глаза Бельскому, как они были буквально прожжены его взглядом. Но бог с ними, с братьями. Бельский мог оголить любого, стоило только мигнуть президенту Дубовику. Вся трудность заключалась в том, чтобы предугадать желания шефа, упредить их, чтобы президенту не пришлось напрягаться и мигать. Нужно было сообразить, в какую сторону в данный момент несёт Дубовика: в сторону капитализма демократического или в сторону капитализма бюрократического? Дубовик мог завестись на одной воде, не говоря уже об H₂O с добавлением спирта.

Удивительная способность оголять обнаружилась у Гриши Бельского в пятилетнем возрасте. На совершенно безобидный вопрос во всех смыслах достойной дамы, третьего секретаря райкома партии, беседовавшей с матерью Гриши – завхозом этого райкома: «Я вам нравлюсь, молодой человек? Вы меня любите?», Гриша, посмотрев на тётю исподлобья, сообщил:

– Ты стъяшная и безобъязная!

При этом тётя-секретарь машинально гладила мальчонку по русой головке.

Как мог он в своём невинном возрасте предполагать, что тётя-секретарь райкома действительно в некотором смысле заслуживала осуждения и критики?! На возглас испуганной матери: «Не болтай лишнего, балбес!» – Григорий, вместо того чтобы смягчиться, продолжал обличения:

– Велни хлустальную вазу. Антиквалиат!

Секретарь грохнулась в обморок.

– Тлетьей степени тяжести, – прокомментировал, не моргнув глазом, удивительный ребенок. – Будет знать, как воловать.

Как вскоре выяснила ревизия, упомянутая тётя-секретарь действительно во время инвентаризации под шумок присвоила дорогостоящую хрустальную вазу, украшенную рубинами из чистого богемского стекла.

Вот почему никакой нужды в катании бумажных шариков и их взвешивании у генпрокурора не было. Он и так в любом шарике, мгновенно просверлив его взглядом, разобрал бы текст. Просто генпрокурор обдумывал свой очередной визит к президенту Дубовику и находился в раздумье.

Вместо того, чтобы прямо насладиться любимым «Гипер-тоником» (50 градусов крепости, настоян на 77 травах, приготовлен на воде Святого Белогорского источника), Бельский, вынув без промаха необходимую бумажку, устроил фужеру «Гипера», чтобы не слишком зазнавался, показательный уголовный процесс с привлечением рюмок из того же мини-бара в качестве потерпевших и свидетелей. В суде между сторонами произошла небольшая потасовка: три шухерные рюмки, почувствовав настроение генпрокурора, напали на фужер с «Гипером», при этом одна из рюмок с повреждениями, несовместимыми с жизнью, была отправлена в мусорную корзину.

Это дало генпрокурору повод возбудить новый процесс против заносчивого фужера на основании статьи 108 УК (убийство при превышении пределов необходимой самообороны). Генпрокурор полагал, что фужер причинил смерть рюмке сразу же после отражения нападения, как бы по инерции, находясь ещё под влиянием отражённого посягательства. И хоть это смягчало вину фужера, но закон (а генпрокурор решительно стоял на точке закона) требовал от субъекта преступления не распускать нервы и нюни.

Все попытки фужеров из сервиза «Арфистка» (женщин генпрокурор угощал исключительно из «Арфистки») с помощью телефонных позвонков помочь беде друга и собутыльника: «Григорий Лукьянович, отпусти, нужный чел!», разбились о непреклонность

стража закона: «Убийца и вор должны сидеть. Независимость прокурора и суда – фундамент любого успешного общества. Имейте это в виду, щенки!». (Григорий Лукьянович именно так ответил министру Сизо, которого изображал на столе кувшин из сервиза «Рог изобилия». И даже хлопоты серебряного Бочонка на три литра не тронули Бельского, хотя Бочонок представлял интересы администрации самого президента: «Ничьих просьб не исполняем!» – прямо заявил он Бочонку, решив заранее, что если будут гневаться те, кто подсылает Бочонка, прикинуться шлангом, мол, ничего не знаю, в первый раз слышу, такой заявки не поступало. Пусть докажут, что заявка была в природе.

Раздражение Григория Лукьяновича, впрочем, имело и вполне реальное объяснение. На его рабочем столе лежал лист лощёной бумаги с шапкой «ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ РЕСПУБЛИКИ РУТИНИЯ», пониже: «Председатель». Ещё ниже – «ЗАПРОС», а совсем внизу: «А. Климакс». Между «запросом» и «А. Климаксом» заключалась какая-то ересь, которую Бельский не мог осмыслить, но которая содержала, чувствовал он, нечто тревожное:

«Уважаемый Григорий Лукьянович!

В последнее время в г.Рутинополе среди местного населения и понаехавших циркулируют возбуждающие массы слухи о якобы имеющем место появлении неопознанных летающих объектов (НЛО) и тому подобных материй в небе над «Тремя вокзалами». НЛО предположительно западного происхождения. Непосредственно в здании ГД во время творческой дискуссии о всеобщем общественном согласии имели место заграничные выкрики по микрофону на русском языке в рифму и вылазки эмбрионов на поверхность стола президиума. С наглым хождением по казённой мебели. Чем был сорван обмен мнениями по вопросу повестки дня.

Просим принять меры прокурорского реагирования».

Бельский понимал, что повод для этой галиматьи был, город гудел от слухов об НЛО и о каком-то якобы мистере Блохе. Но можно ли было всерьёз лицу, занимающему крупный государственный пост, поддаваться бессмысленной кроличьей панике? На этот счёт вчера президент высказался однозначно. Как? А никак. Что отвечать Думе? Как реагировать на эту заведомую мутотень?

Чтобы соответствовать уровню депутатских запросов, Генпрокурор всегда разогревал себя «Гипер-тоником». Что он был вынужден предпринять и сегодня.

…Рюмки с «Гипер-тоником», которые и сами были не рады происшествию, напрасно пытались залить благородное прокурорское негодование… Григорий Лукьянович был неумолим и требовал для опустошённого им фужера примерного наказания (лишение свободы на срок до двух лет или исправительные работы в Бухенвальде на тот же срок).

В этот напряжённый правоприменительный момент дверь в кабинет отлетела в сторону, треснув ручкой о стену. (Стены прокурорского гнезда были отделаны фирмой «Домостил», $100 за квадратный метр.) На пороге явился следователь по особо важным делам Цапаев – всклокоченный, в мыле, с пеной у рта, с дикими, жёлтыми, как у камышового кота, глазами. При этом Цапаев что-то нечленораздельно мямлил, явно находясь в трансе. Григорий Лукьянович решил, что следователь-важняк не спал ночь, проведя её в служебном кабинете, составляя по заданию генпрокурора справку о преступных действиях младореформаторов Хрюши, Ржавого и Хока, стараниями которых за последние семь лет население Рутинии сократилось на 30 процентов. Определяя реформаторам наказание, Цапаев, вероятно, сломал собственную голову, что нередко случалось с сотрудниками прокуратуры, на каковые случаи была даже заведена штатная должность прокурор-психиатра. Генпрокурор, через важняка Цапаева держал процесс убыли населения под личным контролем. На всякий случай. Однако Цапаев был взволнован чем-то другим. Он протягивал генпрокурору нечто на трясущейся ладони.

Бельский объявил перерыв в процессе, отставив в сторону свидетельницу – серебряную ложку для размешивания коктейлей – и сурово обратился к Цапаеву:

– Почему не по форме?

– Сам явился! Совесть заела! – не слыша вопроса, трудно выдохнул следваж.

Бельский направил сверлящий взгляд на ладонь Цапаева. На ладони стояла кукла. Но кукла живая, так как она непринужденно кланялась, улыбалась и приподнимала приветственным жестом двумя крошечными пальчиками шёлковый блестящий цилиндр. «Эмбрион!» – сверкнуло в мозгу генпрокурора.

Но поразило даже не это. Обычно взгляд генпрокурора проходил сквозь любую преграду, как гвоздь сквозь трухлявую доску. На этот раз взор Григория Лукьяновича отразился от крошечной фигурки на ладони Цапаева, от цилиндра, как луч солнца отражается от зеркала, и, отразившись, обратным ходом был отброшен в сторону самого генпрокурора. Бельского ослепило и прохватил озноб. Он метнул непонимающий взор на Цапаева, решив, что что-то произошло с его собственным рентгеном. Но нет! Его рентген действовал. Напряжение генпрокурорского взгляда было столь сильно, что раздался треск электрического разряда, запахло горелым, а на мундире Цапаева закурилось круглое чёрное пятно.

К Цапаеву вернулся дар речи:

– С повинной притопал, гад! И сразу ко мне…

Существо, в свою очередь, лирическим баритоном, на мотив куплетов из оперетты «Люксембург», подтвердило:

 
Я к вам по Неглинной
Явился с повинной!
 

Цапаев бил себя ладонью по лацкану мундира государственного советника 3-го класса. Частица генпрокурорского испепеляющего взгляда испортила его новый мундир.

Объявив рюмкам и позванивавшему от страха фужеру, что слушание дела откладывается, генпрокурор, взял со стола лупу, подаренную ему в детстве райкомом партии за разоблачение чиновной преступницы (с этой лупой Бельский никогда не расставался) и рассмотрел странного заявителя, усиливая линзой свой знаменитый взгляд.

– Как насчет повышения в должности? – спросил хват Цапаев.

– Пошел к черту! Не мешай работать…