Утерянный мир. Три пути

 
                                      * * *
 

– Эй, проснись, задрал дрыхнуть! – услышал я чей-то голос.

От неожиданности чуть не подпрыгнул на месте и открыл глаза. Оглядевшись, понял, что сижу на пассажирском сиденье в машине, на заднем ряду, за водителем, в окне проплывали бескрайние поля. На переднем пассажирском сидении лежал большой рюкзак, справа от меня все было загромождено кучей пакетов, из-за которых я не мог пошевелиться.

– Ну наконец-то, должны были по очереди рулить, а ты проспал всю дорогу, – сказал водитель.

С моего места мне не было видно лица водителя, он был в темной кофте с надетым на голову капюшоном.

– Где мы? – растерянно спросил я.

– Нижнее только что проехали, минут двадцать – и будем на месте, – ответил водитель.

Немного помолчав, я выдавил из себя:

– Кто ты?

– Ты в порядке? – с явным удивлением спросил водитель.

– Не знаю, скорее нет, чем да. Ты можешь ответить, кто ты и куда мы едем?

– Я-то? М-м-могу, – ответил водитель и, не прекращая ехать, повернулся ко мне.

– Кривуля, какого… – не успеваю договорить я.

Он рассмеялся и резко вывернул руль в сторону. Через мгновение машина, кувыркаясь и издавая скрежет металла, катилась по траве.

Плен

Я проснулся от звука шагов. Кто-то ходил вдоль стеллажей, медленно приподнявшись, я выглянул из-за прилавка, стараясь не издать ни звука. Между рядов ходил кто-то невысокий, мне было видно только макушку.

– Извините, – сказал я, пытаясь сделать голос мягким, чтобы не пугать человека. Но он все равно вздрогнул, выглянув между рядов, спросил:

– Кто здесь?

– Я не хотел вас напугать, я заблудился и ночевал здесь.

Человек подошел ко мне, я поднялся и оказался выше его на две головы. Он, прищурившись, осмотрел меня, после чего протянул руку и уверенно сказал:

– Я Ферка, – Видя мою растерянность, добавил: – Это цыганское имя, а кто ты?

– Я не помню, – тряся его руку, сказал я, оглядывая его. Цыганенку было около 15 лет, он был худой и невысокий, одет в какие-то лохмотья, кожа на руках была стерта, смуглое лицо – в грязи, из-за чего казалось еще более черным, а изо рта пахло тухлятиной. Но все же это был первый человек за три дня моих скитаний, с которым я говорил.

– Где я нахожусь?

– Дак э-э-э… Ленское… А ты откуда здесь?

– Я не помню, я попал в аварию недалеко отсюда.

– Черная машина на крыше? – его интонация и выражение лица явно изменились на этом вопросе.

– Да, – ответил я.

Ферка как ошпаренный рванул к выходу, сказав уже на пороге подождать его. Я же, наоборот, стоял как вкопанный, совершенно не понимая, что происходит.

На пороге появился тот самый парень, которого я видел ранее в доме Кривули.

– И долго прикажешь тебя искать? – спросил он, сплюнув себе под ноги.

– Зачем меня искать?

– Давай рюкзак, ружье и пошли со мной, – он кивнул головой в сторону выхода.

Но я не двинулся с места, чем вызвал явное раздражение моего собеседника.

– Где я? И кто ты, на хрен, такой? – сказал я, изо всех сил стараясь не выдать в своем голосе подступающее беспокойство.

Мой собеседник явно терял терпение и, в какой-то момент, выхватил из-под ремня сзади пистолет, чем заставил цыганенка испуганно выскочить на улицу, и, направив на меня, прокричал:

– Положи сумку и ружье на землю и иди за мной!

Дальше, как в тумане прозвучали два выстрела: его – в потолок, мой – в него. Ничего не помню, как руки на автомате направили на него ружье, помню, как снял его с предохранителя, помню выстрел, который заполнил звуком небольшое помещение и оглушил меня, одновременно со звуком вспышка на конце ствола, и человек, отшагнув назад, медленно сполз по стеллажу на пол. Я попал ему прямо в грудь. Сомнений в том, что он мертв, у меня не было. Я вскинул рюкзак на плечи и, опустив ружье, медленно подошел к нему, на всякий случай ткнув в грудь стволом. В ответ не было никакого движения, я находился в двойном шоке от того, что убил человека, и от того, насколько хладнокровно это сделал. В этот момент я почувствовал резкую боль в затылке от удара, картинка начала расплываться, я упал и потерял сознание.

Я определенно люблю природу, люблю походы, возможно, рыбалку и охоту, и умею обращаться с оружием. Мне около тридцати лет, рост около ста восьмидесяти пяти сантиметров, телосложение среднее. Это все, что я мог констатировать о себе на сегодняшний день.

У меня снова дико болит голова, лежа на боку, я открываю глаза, лицо щекочет трава. Чувство дежавю не оставляло меня, но нет. Вместо улицы я обнаружил устланный соломой пол в каком-то темном помещении. Единственным источником света было маленькое окно без стекла под самым потолком.

– Очнулся, деда, очнулся.

Я открыл глаза и постарался привстать. Напротив меня стоял мальчик лет двенадцати, светловолосый и очень худой, в длинной рубахе в пол и с босыми, грязными от земли, ногами.

– Обожди, – послышался низкий и медленный голос, к мальчику подошел старик, он был в похожей одежде, тоже босой, худое и вытянутое лицо было покрыто морщинами, седые волосы и густая борода. Он напоминал какого-то почтенного старца из старорусских народных сказок. Какое-то время они смотрели на меня, после чего дед сказал:

– Меня звать Тимофей Ильич, это мой внук, Егорка.

– Эм-м, я, если честно, не помню, как меня зовут и где я нахожусь.

– Ты из города, ведь ты из города? – сгорая от нетерпения, тараторил Егорка.

– Цы, кому говорю, – сказал старец, задвигая мальчика за свою спину и продолжая смотреть на меня. – Ты поднял тут немалый переполох, последние дни только и разговоров про тебя.

– Что говорят-то? – спросил я с надеждой получить ответы хоть на какие-нибудь вопросы.

– А говорят, из города живой нарисовался, так машину, как увидели, так Миша сразу своих холопов за тобой послал. Машина пустая, следов куча… эх, и наследил ты, однако.

– Кто такой Миша и что значит из города живой?! – вопросов у меня только прибавлялось.

– Да точно, ты же на голову слаб, – сказал Тимофей Ильич, прикладывая руку к виску и морща лицо.

В этот момент дверь открылась. Снаружи прозвучал низкий голос:

– Утро! На выход!

– Пошли, потом договорим, – сказал шепотом Тимофей Ильич.

Мы вышли на улицу. Это была большая территория, огороженная железным забором высотой около двух метров. В одном углу стоял небольшой одноэтажный дом из неотделанного газоблока, в другом – два небольших деревянных сарая, из одного вышли мы, из другого четыре женщины, одетые, как дед с мальчиком. Все они были в почтенном возрасте, стояли около входа в сарай и о чем-то шептались между собой, глядя на меня. Голос, который велел выйти на улицу, принадлежал очень высокому и полному мужичку лет сорока. Он не имел каких-то отличительных особенностей, кроме своих размеров. Еще двое парней – разглядеть их мне не удалось – они сидели в углу, прижавшись спиной к стогу сена, и о чем-то увлеченно беседовали, рядом с ними стоял цыганенок и молча смотрел на меня. Мгновением позже толстяк взял меня за шкирку и, практически полностью оторвав от земли, потащил в сторону дома. Он обладал просто нечеловеческой силой, это все, что мне пришло в голову. Я перебирал ногами практически в воздухе, едва доставая до земли, пока мы не подошли к входу.

– Раздевайся! – прозвучала команда в мой адрес. Прошло несколько секунд моего ступора, он, видимо, решил не дожидаться моей реакции и быстрым движением стянул с меня кофту. Не чувствуя сил сопротивляться, я покорно поднял руки вверх, чувствуя себя ребенком, которого раздевает нелюбящий родитель.

– Штаны, обувь! – пробурчал толстяк.

Я снял, не дожидаясь реакции. Я не ел уже больше суток и плохо спал, каждую ночь мне снились кошмары, которые тесно переплетались с реальностью. Сил не было.

– Все снимай!

После того как я полностью разделся, прямо в центре двора, на виду у всех, он начал меня вращать, внимательно осматривая. Я лишь прикрывал руками достоинство, чувствуя себя абсолютно нелепо. Процедура заняла меньше минуты, после чего мне было велено одеться и войти в дом. Это был очень странный обыск, думал я. Зачем это надо было делать повторно, меня уже наверняка обыскивали перед тем, как запереть. Но я заблуждался, и это был не обыск, а кое-что похуже. Мы вошли в дом. За столом сидел мужчина с ярко-рыжими волосами и такой же бородой. Он пил чай из блюдца и, кажется, не обращал на наше присутствие никакого внимания, но это только на первый взгляд.

– Михал Степаныч, привел, как вы и просили, – сказал толстяк, в его голосе звучали нотки неуверенности в себе.

– Осмотрел?

– Осмотрел, чист.

– Свободен, скажи бездельникам, пусть работают, а то замерли, как черти, чтоб их!

– Слушаюсь, – толстяк кивнул и вышел. Михал Степаныч перевел взгляд на меня, одной рукой он теребил свою бороду, другой держал блюдце, его зелены, с хитрым прищуром, глаза бегали по мне, внимательно осматривая.

– Ты проходи, садись, чего стоишь?! «Ты мой гость!» – сказал он.

– Да вроде не напрашивался, в гости-то по своей воле ходят, – ответил я, ожидая, что мой ответ его разозлит. Но он лишь ухмыльнулся и показал жестом на стул напротив себя. Я сел.

– Времена такие настали, никто ничего уже по своей воле не делает, Господь располагает. Тебя вот почему-то спасти решил, – продолжал он.

– Я не совсем понимаю, о чем вы.

– Еще бы… Мне сказали, что ты ничего не помнишь, грешником был, значит, но не потерянным, грехи твои смыли вместе с памятью, шанс дали на искупление. Бога благодари, мало кому в наше время такой шанс выпадает.

– Вы можете объяснить, что вообще происходит, где я нахожусь?

– Могу и расскажу. Люди давно перестали ценить то, что имеют, воюют, воруют, убивают. Нарушая все заповеди Божьи. Чем и вызвали на себя гнев Господень. Ад вышел наверх. Черти пожирают плоть грешников, утаскивая их с собой. У нас и так была глухая деревня, человек пятьдесят, не больше, а здесь на постоянной основе жило и того меньше. Вся наша связь с миром – телевизор да радио, ну иногда с продуктами в местный магазин экспедитор какие-то новости подкидывал. Тем утром телевизор и радио замолчали навсегда, продукты не завезли, у нас и раньше связь пропадала, но электрик из райцентра устранял, за неделю точно, а в этот раз не приехал. На второй неделе люди начали уезжать: кто в райцентр жаловаться, кто к детям, кто к друзьям, а все одно – не вернулись.

– А сколько времени с того момента прошло? Ну, как все отрубилось?

– Ну, посчитай сам, зимой началось, а нынче июнь заканчивается… с полгода, выходит.

«Бред! Какие черти? Какой апокалипсис? Что за бред?!» – подумал я, но говорить это не стал.

– Вижу, сомнения у тебя, могу тебя понять, нужно время и смирение. Новые времена наступили – темные. Но ты можешь быть спокоен, пока ты здесь, тебе ничего не угрожает. Данила покажет тебе, где ты будешь жить, и расскажет правила.

– Если я в гостях, значит, я могу уйти? – спросил я с явной долей надежды на положительный ответ. Но в ответ услышал лишь смех:

– Уйти? Не-е-ет, уйти ты не можешь, по твоим следам черти нас выследить могут, уйти нельзя, жить будешь здесь и работать, за это безопасность и еду тебе гарантирую… Данила! – прокричал он в конце своей речи, явно не желая слушать мой ответ. В комнату зашел здоровяк и жестом показал мне на выход. Я вышел на улицу, Данила положил тяжелую волосатую руку на мое плечо.

– Слушай и запоминай: каждое утро ты выходишь на работы, что делать, тебе расскажу я. Кто не работает, тот не ест. Во время работ говорить с другими нельзя, отдыхать без команды нельзя, покидать двор без разрешения нельзя. К Михал Степанычу напрямую обращаться нельзя. За непослушание будешь наказан. Все понятно?

– Это похоже на рабство, разве нет?

– Не задавай глупых вопросов и скажи спасибо Михал Степанычу за то, что не наказал тебя за убийство Гоши на заправке. Берешь сейчас косу и идешь косить траву. Потом относишь ее в угол и утрамбовываешь.

Я с косой в руках я растеряно побрел выполнять работу. В моей голове уже был план побега. Днем отработаю, усыплю бдительность, а ночью сбегу.

Руки не слушались меня, и коса лишь приминала траву, то и дело застревая острым носом в земле. Я периодически опускался на коленки и дергал траву руками, чувствуя на себе взгляды и насмешки. Все были заняты разной работой: кто-то возился в огороде, совершая непонятные для меня действия, кто-то подметал двор, кто-то мыл окна в доме. Очевидно, что сельскохозяйственные дела были для меня чужды. День пролетел очень быстро. Два трутня у сена в углу так и не пошевелились, просидев весь день на месте. Ближе к вечеру во двор вышел Данила и скомандовал: «По домам!» Все послушно сложили инструменты и разбрелись по сараям. Данила раздал каждому по паре вареных картошек и захлопнул дверь, засов снаружи задвинулся, перекрыв все мои планы на ночной побег. Я взял картошку, сел на пол, оперся спиной на прохладную стену сруба и начал жадно есть. В углу стояло деревянное ведро, наполовину наполненное водой, пол был из досок, посыпанных сухой соломой. Поев и осмотревшись, я подошел к Тимофею Ильичу, чтобы продолжить утренний разговор.

– Что происходит здесь? Вы можете рассказать?

– А что ты хочешь услышать? Ты же с Михаилом Степановичем разговаривал уже, он должен был рассказать. Я хоть и не верую ни в Бога, ни в черта, но люди, действительно, исчезают после того, как телевизор, радио и сотовая связь пропали, мы тут совсем оторванными от мира стали. Егорку-то, – он махнул рукой в сторону играющего в сене мальчика, – после каникул родители не забрали, так жена моя в город и поехала узнать, происходит чего, да так и не вернулась, как и остальные. У Михаила ведь тоже жена пропала, тоже уехала, да и не вернулась.

– А вы почему не поехали жену искать, узнать, что там случилось?

– Странные обстоятельства у оставшихся здесь страх вызвали, да и куда мы поедем? Здесь, кроме Егорки, старики одни, всем за семьдесят. Что мы можем?

– Михаил Степанович – кто? Почему он здесь всем заправляет? Вы же как в рабстве у него.

Дед почесал затылок, тяжело выдохнул и продолжил:

– Да как тебе сказать, он фермер, ну или был им, во всяком случае, у него большое хозяйство, парней во дворе видал? Дети его, Ферка сам к нему пришел, говорит, родители его пропали, жить за работу попросился. Все ведь с этого и началось, мы старые, хозяйств уже почти ни у кого нет, запасы кончились, и начали приходить к нему. Он говорит, мол, ты работай на меня, а я тебе еду. Вот потихоньку до такой рабской формы самовольно и докатились. Бугай Данила, брат его двоюродный, ходит тут на манер надсмотрщика. Не бьет никого – и то ладно, да и не за что, работают все хорошо, кормят, а что еще на старость лет надо? Я вот что думаю. Ты молодой, тикать тебе отсюда надо, нечего тебе тут делать. Мы свой век доживаем, а у тебя вся жизнь впереди.

– А Егорка?

– А, что, Егорка? Куда я его дену? Я в ответе за него сейчас, – дед бросил кусочком шкурки от картофеля в спящего калачиком цыганенка и подозвал его к себе.

– Я надеюсь, ты еще помнишь про должок?

– Конечно, помню, а чего делать-то надо? – ответил сонный Ферка.

– Его вывести надо, чтобы ушел отсюда по-тихому, – сказал Тимофей Ильич, кивнув головой в мою сторону, перейдя на шепот, периодически посматривая на Егорку, чтобы убедиться, что он спит и не слышит их разговора.

– Что-нибудь придумаю.

– Ну да, долг платежом красен, а теперь иди спать! – скомандовал ему дед.

– Что за долг-то? – спросил я, не скрывая своего любопытства.

– Помог я ему, было дело, когда табор еще неподалеку от нашей деревни стоял. Давай спать, утро вечера мудренее, – проговорил Тимофей Ильич, зевая во весь свой беззубый рот.

Это была первая ночь, в которую мне ничего не снилось, я был настолько вымотан, что сразу после разговора отключился. Проснулся от прикосновений к моему плечу, открыл глаза, передо мной стояли Тимофей Ильич и Ферка.

– Ферка выведет тебя и покажет направление, куда идти, там километров 30 ходу, будет другая деревня, Кочнево, запомни, там тоже есть люди, во всяком случае, так говорят, своими глазами не видал. «К вечеру должен добраться», – сказал дед.

– Давай-давай, только по-тихому, – быстро говорил шепотом цыган.

Мы подошли к дальнему углу избы, он отодвинул в сторону солому и две доски на полу. В стене образовался лаз, который вел за территорию селения. Сарай стоял, как я уже говорил, в углу, но не был огорожен забором, сам выполняя его роль. Я по-пластунски пролез в отверстие, стараясь делать это максимально тихо, выбравшись, сел на корточки, Ферка высунулся по пояс, лежа на земле, какое-то время вглядывался в еще темный, несмотря на ранний рассвет, лес, после чего уверенно показал пальцем на узкую тропинку, коих здесь было много, и сказал:

– Пойдешь по этой тропинке, никуда не сворачивай, она кончится перед полем, ориентир в конце поля – высокая ель, сразу увидишь ее, она выше остальных деревьев. После нее будет дорога для машин большая, пойдешь налево по ней, зайдешь в большое село, в нем на горе есть церквушка, от нее видно будет нужную тебе деревню.

– Понял, спасибо, – я пошел в лес. Удаляясь, услышал в спину: «Удачи!»

Только после того, как деревня скрылась из виду, мне в голову начали закрадываться мысли о коллективном сумасшествии, в которое я окунулся. Эти люди явно больны, не в себе. Самое странное, что они искренне верили в то, что говорили. Сейчас до меня дошло, там, на заправке, я убил человека, просто взял и застрелил его. Из-за чувства страха от произошедшего во мне боролись два желания: быстрее попасть в больницу, выяснить, что с моей памятью, и сделать явку с повинной в полицейский участок. Я шел настолько быстро, насколько позволяли мои уставшие ноги. Мысль о том, что уже был подъем, меня спохватились и ищут, не давала мне покоя. Только удалившись достаточно далеко, пройдя несколько часов, я позволил себе сделать привал, присел на поваленную сосну, достал отложенную вчера картофелину. Мысли о странности происходящего не покидали меня, если отсутствие адекватных людей и цивилизации я мог объяснить тем, что я забрался достаточно далеко, то мертвые леса, в которых я не встретил никаких животных и даже признаков их существования, кроме лося, конечно же, вводили меня в ступор. Я продолжил путь, день пролетел незаметно. Еще до восхода солнца я вышел к обозначенному селу. Оно было не просто большим, а огромным, расстилавшимся на двух холмах, все они были усеяны небольшими деревянными домиками, огороженными деревянными заборами, с огородами и банями. Уже на подходе к деревне я увидел знакомую картину: отсутствие признаков жизни и многочисленные следы мародерства. Все это не оставляло мне желания попробовать что-то найти здесь. На подходе к церкви я увидел парня, который выходил из близлежащего дома. Не зная, что ожидать, я рефлекторно отступил в сторону и прижался плечом к дому, но делал это слишком неуклюже, и был замечен.

– Эй! – Я услышал крик, явно обращенный в мою сторону.

Я вытянул шею и медленно выглянул в его сторону. Он смотрел на меня и, безобидно вскинув одну руку, махал мне. Другая его рука была за спиной, и, что в ней, я не видел. Он медленно направился в мою сторону и, когда расстояние между нами сократилось, сказал:

– Ты меня слышишь? Я тебя вижу.

Я отошел от стены и встал перед ним.

– Привет.

– Привет, дай угадаю: твоя десятка?

– Да.

– Это просто невероятно, как тебе удалось вырваться и добраться сюда? – спросил он, глядя на часы на руке.

Я собирался продолжить свой рассказ и, не чувствуя опасности, пошел в его сторону. Но, к моему удивлению, он сделал несколько больших шагов назад, сохраняя расстояние, между нами, и, вытянув одну руку вперед, сказал:

– Не подходи ко мне, так надо, я потом объясню.

Я был растерян, но рассказал ему свою историю, которая с каждым днем обрастала новыми невероятными поворотами, параллельно рассматривал его: ничего особенно, парень как парень, моего возраста, немного ниже и худощавый, с гладковыбритым лицом и смугловатой кожей, за весь мой рассказ он не произнес ни слова, только периодически смотрел на часы и на меня. Закончив свой рассказ, я спросил:

– А дальше что?

– А дальше мы еще стоим три минуты.

Эти три минуты были наполнены для меня неизвестностью, а ожидание тянулось вечность. Взглянув в очередной раз на часы, он вытащил из-за спины вторую руку, в которой был пистолет, поставил его на предохранитель и убрал в черную кобуру на поясе.

– Гриша! – сказал он, подойдя ко мне, и с улыбкой протянул мне руку.

– Очень приятно, – сказал я, пожав его руку.

– Я иду в деревню Кочнево, ты знаешь, где это? – спросил я.

– Зачем тебе туда? – прищурив одну бровь, спросил Гриша.

– Тимофей Ильич… – я сделал небольшую паузу и, не увидев никакой реакции на произнесенное имя, продолжил: – Он сказал, что там есть люди, которые могут мне помочь.

– Возможно, я оттуда.

Дальнейший путь мы проделали молча. Через полчаса мне открылось очень странное сооружение. Настоящий средневековый частокол из толстых бревен с заточенными верхушками, все бревна были подобраны приблизительно одного размера, высотой около трех метров, и стояли очень близко друг к другу, над забором возвышались две смотровые вышки в разных по диагонали в углах, с людьми внутри, к тому моменту, как мы подошли, распашные ворота открылись, они были очень массивные и внушали доверие. Внутри был обычный двор, в котором кипела жизнь, в середине двора стоял двухэтажный деревянный дом. Навстречу нам вышел мужчина среднего роста, с черными волосами, с еле заметной сединой, аккуратно зачесанными вбок. Он был среднего роста, руки держал в замке за спиной и внимательно смотрел на меня. Когда мы подошли, он посмотрел на Гришу, тот, не дожидаясь вопроса, сказал:

– Я проверил, он чист.

– Андрей Геннадьевич, – сказал мужчина и протянул мне руку.

– Я не помню, кто я, и совершенно не понимаю, что здесь происходит, мне нужно в больницу, я могу от вас позвонить?

– Батя, он от Кафтанова сбежал, – вмешался в мой рассказ Гриша.

– От Кафтанова, говоришь, я думал, он там уже окончательно с катушек съехал…

– Это рыжий… как его там… Михаил Сергеевич, а Степанович? Ну да он близко к этому, людей у себя держит как крепостных, развел средневековье, шизик он, чистой воды шизик!

– Может, и так, но он выжил, людей, которые у него, уберег, да и нам дорогу не переходит, уживаемся, одним словом. Устал с дороги? Пошли в дом, там поговорим.

Я разулся и прошел, внутри были чистота и порядок, мы сели на диван, аккуратно прикрытый накидкой, и продолжили разговор.

– Ты помнишь хоть что-нибудь до того, как пришел в себя?

– Нет, я пытался, но там полнейшая тьма, вы можете рассказать мне, где я и что происходит?

– Пф-ф-ф… Да я-то могу, вопрос, как ты это переваришь…

И он начал рассказ, я молча слушал и не перебивал.

– Если ты был у Кафтанова, то он не упустил момента рассказать тебе свою версию с чертовщиной и адом, так вот, насколько он бы ни сошел с ума, но часть правды в его словах есть.

Батя

Меня зовут Харин Андрей Геннадьевич, мне пятьдесят четыре года, я подполковник Федеральной службы охраны Российской Федерации по Свердловской области города Екатеринбург, второй заместитель директора.

В тот день я был на службе в городе, нам сообщили из Москвы о том, что есть вероятность применения по нам какого-то сверхсекретного нового биологического оружия. Информации, кто его будет применять, когда и как это произойдет, не было. Об этом рассказали четырем офицерам в управлении на экстренном совещании. Также был приказ об этом не распространяться ни личному составу, ни близким, ни тем более СМИ. Утечка информации абсолютно недопустима в целях избежание паники, они говорили, что у них все под контролем, системы мониторинга работают, инструкции о дальнейших действиях будут поступать по мере необходимости. Мне и раньше приходилось слышать подобные сообщения, но дальше слов дело не заходило. Здесь же сообщению был присвоен повышенный код опасности, что меня очень насторожило. К вечеру был озвучен приказ о создании усиленных патрулей в штатском на улицах города, при этом никаких пояснений на мои запросы не делалось. Все приказы и инструкции озвучивались по спец линии и только устно. Нас перевели на круглосуточный режим работы. И это все в один день, представляешь?! Голова кругом. А ночью поступил самый страшный звонок, звонок, который разделил жизнь на до и после. Приказ об эвакуации населения городов, которые, по информации военной разведки, должны оказаться в эпицентре: Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск, Екатеринбург, Казань, Уфа, Самара, Омск, Челябинск, Ростов-на-Дону, Нижний Новгород, Красноярск, Пермь, Воронеж, Волгоград. Эвакуацию разделили на два этапа: экстренную (с задействованием средств военной авиации, со сроком исполнения 24 часа) и упреждающую со сроком исполнения семь дней. Абсурдность ситуации заключается в том, что в первый список в нашем городе было включено всего семнадцать человек, их должны вывезти вертушками с семьями по координатам, указанным Москвой. Других подробностей не было, безопасные зоны начинались в пятидесяти километрах от указанных городов. Но подробностей о дальнейших действиях для граждан, сроках и способах их эвакуации не было. Это страшно, к такому не готовят.

Примерно на полчаса наступило затишье, я долго думал и принял, как оказалось, правильное решение. Вопреки инструкции я позвонил жене и велел собрать летнюю и зимнюю одежду, всю еду, которая была в доме, наших с ней матерей и быть готовыми в течение часа поехать в деревню, ни причин, ни подробностей я не озвучил по телефону, да и не надо было, она внимательно выслушала и без лишних вопросов сонным голосом сказала, что они будут готовы. Я покинул управление и поехал за родными. Деревня находилась в ста тридцати километрах от города, она была на достаточном отдалении от больших сел, крупных дорог и железнодорожных путей, я был уверен в безопасности этого места. Было три часа ночи, улицы были полностью пусты, изредка проезжали машины. Я подъехал к подъезду, сонная жена уже стояла с мамами у входа, рядом с ней лежали четыре больших чемодана, которые явно спускались в несколько заходов. Я забросил вещи в машину, усадил их, и мы поехали. Пенсионеры спали на заднем сидении автомобиля. Жена практически сразу шепотом, чтобы не будить их и не беспокоить, спросила:

– Что происходит? – в ее голосе, несмотря на мнимое спокойствие, чувствовалась огромная тревога.

– Пока не знаю, надеюсь, что это очередная перестраховка, – ответил я, пытаясь сам верить своим словам, которые прозвучали неубедительно.

Мы доехали за два часа, точнее, долетели, я выгрузил свою семью с вещами, убедился в наличии дров для растопки печи и помчал обратно. В кабинет зашел в начале восьмого, благо звонков с новыми инструкциями не поступало. Наше управление находилось в самом центре города, мой кабинет окнами выходил во внутренний двор, и когда я услышал тяжелый гул, то не сразу понял, в чем дело. Я вышел в коридор, где окна выходили на улицу, то, что я увидел, вызвало у меня небольшой шок. По улице города, как на параде, ехала колонна танков, я насчитал около тридцати, далее машины, оборудованные зенитно-ракетными комплексами, несколько десятков внедорожников типа «Тайфун» с пулеметами на крыше, несколько «Тунгусок» и несколько десятков комплексов дистанционно-химической разведки. Колонна растянулась на несколько километров и двигалась достаточно быстро, но организованным строем. Я быстрым шагом вошел в свой кабинет и, подняв трубку спецсвязи, набрал Москву.

– Самойлова к телефону, Екатеринбург на связи, моя фамилия Харин, – сказал я.

– Товарищ генерал-майор внутренней службы занят, – говорит первый зам, – Лапин моя фамилия, – послышалось из телефона.

– У меня нет никаких дальнейших инструкций, касающихся моего подразделения.

– В данный момент сведений нет, дальнейшие действия будут сообщены в виде инструкций в кратчайшие сроки, – это звучало заученно и неинформативно.

– Да послушайте вы, у нас никакого военного положения нет, люди едут на работу, и в город входят войска, мать вашу, у меня, мля танки по площади едут, это что за херня?! – я был очень зол и перешел на крик. Голос в телефоне молчал, а когда я договорил, продолжил:

– Товарищ подполковник, прекратите истерику, у них свои инструкции, а у вас свои. Не занимайте линию.

Связь оборвалась, одновременно со стуком в мой кабинет, не дожидаясь ответа, вошел человек. Высокий и худой, в штатской одежде, но во всех манерах проглядывались армейские черты. Сразу с порога человек достал удостоверение, раскрыл его и представился:

– Полковник Кафельников, Служба внешней разведки Российской Федерации.

– Подполковник Харин, – ответил я немного растерянно.

– Буду краток, несколько часов назад в Москве закончилось экстренное совещание, я буду курировать Свердловскую область. Есть информация о применении против нас биологического или химического оружия, агрессор неизвестен, как это будет происходить, нам также неизвестно. Сегодня в двенадцать часов будет объявлено военное положение со всеми вытекающими. Ваш отдел будет эвакуирован и продолжит работу на временном месте.

– Эвакуирован когда?

– Сейчас.

– А что касательно родных моих сотрудников?

– Мы заканчиваем подготовку автономных полевых лагерей для эвакуации гражданского населения силами вооруженных сил. Через несколько дней все будет готово, и мы приступим к эвакуации. Не волнуйтесь, мы вывезем всех, во дворе ждет транспорт, весь личный состав должен быть внизу через тридцать минут, приступайте!

– Есть!

Я поручил своему заму собрать всех внизу, а это порядка сорока человек. Сам же взял несколько папок с текущими делами, закинул их в рюкзак, туда же закинул старенький противогаз и несколько фильтров, проверил магазин в табельном «макарове» и сунул в кобуру запасной магазин. Спустившись вниз, по выражению лиц людей понял, что они не понимают, что происходит и куда их везут. Ответив, что знаю не больше их, сел в микроавтобус рядом с Кафельниковым. Тот посмотрел на часы и дал отмашку водителю, мы поехали. Глядя из окна на улицу, я видел абсолютно обычную жизнь, которой скоро наступит конец. Большинство людей, несмотря на наличие военной техники в городе, пребывали в неведении о том, что происходит на самом деле. Пока я был погружен в свои мысли, мы покинули город. Наш путь занял около часа. Когда мы приехали, моему взгляду открылся большой палаточный лагерь на несколько сот человек. Часть палаток болотного цвета уже была поставлена, часть лежала на траве. В лагере кипела жизнь, издалека это было похоже на муравейник с кучей муравьев, каждый из которых выполнял свою задачу. Когда мы уже почти приехали, Кафельников сказал мне: «Ровно в двенадцать часов в штабе будет экстренное совещание с главами ведомств», показывая пальцами на один из шатров, после чего встал и направился к выходу уже остановившегося автобуса. Я посмотрел на часы: полдвенадцатого. Мы вышли на улицу, несколько человек в военной форме поприветствовали нас и повели сквозь многочисленные ряды палаток. Нас всех разместили в одной из них, она была, действительно, огромной и рассчитанной на несколько десятков человек. Внутри было достаточно пусто, в углу стояла буржуйка с выведенной вверх трубой, на полу лежали скрученные спальники. Внутри лежало несколько коробок с сухпайками. Я велел всем размещаться и пообещал, что поделюсь информацией после совещания, отправился в штаб. Снаружи это была обычная палатка, но внутреннее убранство было намного шикарней, чем я ожидал увидеть. Внутри это походило на полноценный кабинет с кожаными стульями, большим раскладным столом, проектором, закрепленным под потолком, и растянутым напротив него экраном. В углу стоял собственный генератор. За столом сидели пять человек, Кафельников ходил из угла в угол, скрестив руки на груди, я прошел и сел на свободное место, кивнув присутствующим. По их лицам было видно, что они понимают в происходящем не более меня. Спустя несколько минут Кафельников посмотрел на часы и сказал: