Путь Белой маски

– Кто первым заканчивает полосу, получает сыр и вино на ужин. Последнему достается порка, – произнес Бут, смотря на мальчишек. Лёфор понимающе кивнул, Эйден промолчал. Спина горела от боли, руки ныли, а сердце норовило вырваться из груди и уродливым кровоточащим куском шлепнуться ему под ноги. Но в груди, помимо боли, горела и гордость. Он выдержал. И полосу препятствий, и порку. Меж тем Бут продолжил. – Мне плевать, больно ли вам. Плевать, устали ли вы или хотите есть. Моя цель – сделать ваше тело сильным и гибким, а как я это сделаю – плевать. Из этого лагеря есть два пути. Закончить обучение, стать вольным человеком и влиться в семью мадам Анже. Или отправиться к Тосу в виде вонючего трупа, неспособного бороться за место под солнцем. Ясно?

– Да, Бут, – синхронно ответили мальчишки.

– Славно, – кивнул тот и неприятно улыбнулся. – На полосу с остальными. Бегом!

На второй заход Эйден понял, что прохождение полосы препятствий с Лёфором – это легкая прогулка. Теперь его толкали со всех сторон, и он устал считать, сколько раз падал на землю. Лёфор, в отличие от него, сориентировался быстро. Он пристроился за самым сильным в шатре и никому не давал себя обогнать. К тому же Бут прогнал их по малой части полосы, в этот раз после трапеций предстояло карабкаться по стенам, удерживать равновесие на качающихся бревнах и пытаться не рухнуть вниз с канатов. Канаты были мокрыми и липкими от крови, но остальных это не останавливало. Они упрямо лезли наверх, чтобы через секунду спуститься вниз к очередному снаряду. Мальчишки, девчонки… Бут не делал исключений ни для кого. Последнего, кто заканчивал полосу, ждала порка.

И Эйден ожидаемо оказался последним. На финише его обогнал плешивый паренек и, развернувшись, сильно ударил ногой в грудь. Эйдену повезло, что он при падении зацепился за веревочную лестницу и не сломал себе шею. Впрочем, Бут и тут исключений делать не стал, заставив его вернуться на полосу и закончить её, а потом выпорол мальчишку мокрыми розгами, пока остальные отдыхали.

Затем пришел черед растяжки и Эйден поблагодарил Ласа за то, что его тело отупело от боли и новую боль восприняло, как нечто само собой разумеющееся. А вот Лёфор орал так, что Бут не выдержал и сунул мальчишке в рот кожаный кляп. Их учили садиться на шпагат и учили жестко. К вечеру Эйден совсем лишился сил и еле дополз до шатра.

Он лег на свой мешок, свернулся калачиком и вытащил из-за голенища сапога нож. Задумчиво посмотрел на лезвие и ужаснулся от мыслей, которые закрались в его голову. Внутри него словно шел диалог. Эйден говорил с Эйденом.

– «Вспори себе горло», – шептал один. Слабый. Голос тоненький, усталый, дрожащий.

– «Убери нож и не будь слабаком», – отвечал второй. Он тоже дрожал от боли и усталости, но был твердым, в отличие от первого. – «Тебя бросили в дерьмо. Так выкарабкайся, а не сдайся».

– «Зачем? Завтра будет новый день и новая полоса», – устало обронил первый. – «Ты не встанешь с постели, чтобы помочиться. О какой полосе может идти речь».

– «Каждый в лагере прошел через это. Бут не врет. Либо ты станешь частью цирка, либо сдохнешь, как старый пес, которого забили палками, потому что он ослеп».

– «Это легко, Эйд. Найди вену на шее, которая пульсирует. И вскрой её».

– «Соберись. И покажи, чего ты стоишь на самом деле».

Как только Гэймилл принес еду и поставил тарелки перед Эйденом и Лёфором, со своего места тут же поднялся мальчишка, отобравший у Эйдена еду в первый день. Когда он подошел ближе, до носа донесся кислый запах вина и пота. В этот раз тарелку он забирать не стал. Остановился в шаге от Эйдена и протянул руку, словно требовал принадлежащее ему по праву. Мальчик мотнул головой и жадно зачавкал. Этого рослый не стерпел и, скрежетнув зубами, сжал кулаки. В ответ Эйден отложил тарелку в сторону и вытащил свой нож.

– Я вырежу твое сердце, – тихим и бесцветным голосом сказал он. Лёфор, выжатый досуха после первого дня, молча кивнул и сжал в руке осколок разбитой тарелки. – А потом скормлю тебе, если ты так голоден.

– А я твои яйца заберу… – он не договорил, потому что к рослому присоединились еще трое мальчишек. Все, как один, крепкие, молчаливые и ждущие приказа главаря.

– Он вытерпел две порки, Эрдо, – вставила нахмурившаяся девочка, соседка Эйдена.

– И что? – голос у рослого Эрдо был скрипучим и неприятным. – Можешь ему свою порцию отдать. А свою он еще не заслужил.

– Если для этого придется убить тебя, мы справимся, – неприятно улыбнулся Лёфор. Пусть он все еще сидел на мешке с сеном, но в глазах горела холодная решимость. Он понимал, что будет следующим, если Эйден сломается. Однако Лёфор запнулся, услышав со стороны полога чей-то громкий голос. Остальные дети, словно по команде, бросились врассыпную, а потом ему стала понятна причина такого поведения.

В шатер вошел знакомый мальчишкам толстяк, которого Бут назвал Вильямом Волосатым. Во время прошлой встречи Эйден не успел его хорошенько рассмотреть, зато сейчас ему никто не мешал этого сделать.

Вильям по комплекции напомнил ему отцовского конюха Ставта, но Ставт передвигался медленно и частенько страдал от отдышки. Вильям вошел в шатер мягкой походкой и, паскудно усмехнувшись, осмотрел притихших детей. Ярко рыжие волосы говорили о том, что циркач родом из Алии, а вот смуглая кожа выдавала в нем такого же полукровку, как и Эйдена. Массивные ручищи свисали до колен, но с такой комплекцией он двигался проворно, и полнота ему никак не мешала.

– Волосатый Вилли, – зашелестели обитатели шатра, но стоило толстяку метнуть в их сторону раздраженный взгляд, как шепотки стихли. Вильям еще раз обвел детей взглядом, пока не остановился на нахмурившейся девчонке. Эйден вспомнил её. Она обмывала его спину после порки.

– Иди сюда, – коротко приказал Вильям. Девочка упрямо мотнула головой, но его это только повеселило. – К ноге, сучка. Ты знаешь, что будет, если ты не подойдешь.

– Не пойду, – тихо промямлила девочка. Рослый Эрдо гневно засопел, но остался на своем месте. Вильям подошел к ней, растолкав остальных, улыбнулся и неожиданно влепил девчонке пощечину, от которой бедняжка отлетела в сторону, расплескав похлебку и разбив тарелку. Девчонка не успела удивиться, как Вильям схватил её за шкирку, закинул себе на плечо, словно мешок с репой, и, не обращая внимания на болезненные стоны, отправился к выходу. Теперь Эйдену стали понятны слова Бута о том, что ему не повезло. Однако девочке не повезло сильнее, потому что Вильям Волосатый выбрал её.

Она вернулась под утро, когда шатер спал. Прохромала к своему мешку и, усевшись на него, подтянула худые коленки к груди, после чего беззвучно заплакала. Эйден, спавший беспокойно, проснулся, потер глаза и удивленно на неё посмотрел. Затем вздохнул, сунул руку под матрас и вытащил оттуда кусок хлеба. Он подобрал его после того, как Вильям Волосатый ударил несчастную и разбил её тарелку. Хлеб был грязным, но Эйден сохранил его и, вытащив, протянул девочке. На миг в её глазах мелькнуло удивление, а потом и страх. Она попятилась, когда Эйден положил кусок рядом с её мешком и так же молча вернулся в свою постель. Скоро запоют петухи и надо хоть немного поспать, пока за ними не пришел не Бут.

Но разбудил их не Бут, а Калле. Эйден к тому моменту уже проснулся и попытался растормошить спящего Лёфора. Тот на вялые тычки сонно мычал, однако вскочил с мешка, как ужаленный, стоило Калле наклониться и влепить ладонью по уху мальчишки. Калле захохотал и к нему присоединились остальные дети, однако смех продлился недолго. Циркач кашлянул и махнул рукой, приглашая следовать за ним.

С непривычки болело все тело. Еще и располосованная спина постоянно напоминала о себе. Калле, как только обитатели шатра пришли на тренировочную площадку, поделил всех на две группы и отправил разминаться. За то короткое время, которое отводилось на разминку, Эйден попытался хоть немного разогреть окаменевшие мышцы, понимая, что еще одну порку точно не переживет. Молчаливый Бут, стоящий рядом с бревнами, многозначительно похлопывал себя кнутом по бедру. Одно дело розги и другое – длинный, черный, похожий на жирную змею кнут.

– Держись за ним, – шепнул ему Лёфор, кивнув в сторону разминавшегося Эрдо. Эйден кивнул и, вздохнув, скинул сапоги. Затем захватил горсть земли и растер её в ладонях. Лёфор и остальные поступили схожим образом, а потом, по сигналу Калле, вышли к началу полосы.

– Награда та же, – громко произнес Калле. – Первый прошедший полосу получает сыр и вино. Последний получит порку. Первая группа на линию. Полный круг.

– Полный круг, – громко повторил Эрдо на правах старшего и гадко улыбнулся Лёфору, смотрящему на него с вызовом.

– Пошли! – рявкнул Калле, и первая кучка детей бросилась к веревочной лестнице.

Эйдена быстро оттеснили от лидера. Рядом с ним бежал только Лёфор, непривычно собранный и даже злой. Сбоку мелькнуло лицо девочки, которую забрал из шатра ночью Вильям Волосатый. Под глазами черные круги, но в самих глазах горит ярость и угрюмая решимость. За ней, пыхтя и отдуваясь, лезет по лестнице наверх плешивый мальчишка, сбросивший Эйдена на землю во время вчерашней гонки.

– Тебе мало вчерашней порки? – зло бросил Бут, идя параллельно бегущим. Эйден оглянулся и похолодел, увидев, что он замыкающий. Остальные умчались вперед. Закусив губу, мальчик напряг руки и резво полез наверх по еще одной веревочной лестнице. Веревки намокли от пота, от них нестерпимо воняло, но Эйден на запах не обращал внимания. Он лез вперед с отчаянием смертника и жаждал одного – опередить хоть кого-нибудь.

Догнать худенькую девочку и плешивого мальчишку удалось ближе к концу полосы. Остальные, пытаясь отдышаться, стояли внизу и ждали отставших. Эйден увидел Лёфора, который улыбаясь сидел на земле на корточках. Но его гонка закончилась, в то время как Эйдену еще предстояло побороться.

Он понял, что легко догонит и девочку, и плешивого. Перед ним встал выбор, кого скинуть, а кому позволить бежать дальше. И девчонка была идеальным вариантом. Она наверняка не спала прошлой ночью, тонкие руки дрожат от напряжения, а лицо не бледное, а зеленое, будто её вот-вот стошнит. Но свой гнев Эйден обратил на того, кто стал виновником вчерашней порки. Вредность не дала поступить иначе.

Плешивый мальчишка сам не понял, что случилось. Только что он карабкался по канату наверх и вот он летит, кувыркаясь, вниз. Цепляется ногой за бревно и, изогнувшись, падает на землю. Эйден услышал звук падения тела, громкий хруст и яростный вопль, наполненный болью и досадой. На миг он пересекся взглядом с худенькой девочкой и увидел в её глазах удивление, а потом благодарность. По канату Эйден тоже спустился быстрее неё, но это не имело значение. Ни он, ни худая девчонка не были последними. Последний сейчас корчился на земле и орал от боли, а его левая рука неестественно вывернулась.

Но Бута это не остановило. Он отхлестал плешивого кнутом и велел одной из девочек омыть его спину. К своему удивлению Эйден понял, что ему не жаль этого мальчишку. Он равнодушно смотрел за поркой, как и остальные циркачи, не обращая внимания на жалобные крики.

После порки Калле заставил их еще дважды пройти полосу препятствий, после чего отправил всех на растяжку. И снова невыносимая боль, треск мышц и черные пятна перед глазами. Но Эйден, сжав зубы, терпел, как и Лёфор.

Как только растяжка закончилась, Калле дал всем немного отдохнуть. Молчаливый Гэймилл принес два ведра с теплой водой и напоил измученных детей, после чего так же молча ушел с площадки. Эйден вздрогнул, когда к нему подошел Калле. Высокий циркач пугал его куда больше, чем Вильям Волосатый и безносый Эрик. Было в нем что-то необъяснимо жуткое.

– Встань, – повелел он и, дождавшись, когда Эйден поднимется, протянул ему два ржавых ножа. – Умеешь жонглировать?

– Нет, господин.

– Господ у нас нет, мальчик, – усмехнулся Калле и кивнул. – Фокусируйся на клинках. Как только ловишь один, второй подбрасываешь в воздух. Старайся подбрасывать его на уровне своих глаз. Пробуй.

Эйден подкинул первый нож, но поймать его не сумел и, ойкнув, прижал к груди руку, с которой на землю капала кровь. Калле сухо рассмеялся, в запавших зеленых глазах блеснуло веселье.

– Каждый порез – это урок. Если порезов нет, значит ты усвоил все уроки и покорил лезвие, мальчик. Продолжай.

– Да, Калле, – кивнул Эйден. Он вытер руку об штаны и вновь подкинул нож. Первый удалось поймать, но второй он подбросил с опозданием. Ржавый клинок больно оцарапал ладонь, снова заставив Калле рассмеяться.

– Довольно, – хмыкнул циркач и вытащил из ножен на бедре еще один нож. – Будешь упражняться каждую свободную минуту. Ясно?

– Да, – ответил Эйден и вздрогнул, когда Калле протянул ему грязную тряпку.

– Перевяжи руку, – он повернулся к молчащему Лёфору и, прищурившись, добавил. – Встань.

– Встал, – нагло ответил тот, заставив Калле улыбнуться.

– Помню, как ты перед мадам Анже жопой вертел. Покажи, что умеешь.

Гибкий Лёфор послушно кивнул и сделал сальто назад. Затем, из той же позиции, прошелся колесом по двору, закончив все ловким прыжком на бревно. Пройдя по нему, Лёфор улыбнулся, поклонился наблюдавшей за ним мадам Анже и сделал двойное сальто, приземлившись на землю.

Калле усмехнулся и кивнул красивой девушке в бордовом костюме. Та улыбнулась, легко запрыгнула на тонкое бревно, после чего прошлась по нему колесом, сделала стойку на руках и изящно спрыгнула вниз, сделав все куда более плавно и изящно, чем у Лёфора. Мальчишка покраснел от смущения и злобно посмотрел на покатывающегося со смеху Калле.

– Сможешь также? – спросил он. Лёфор, промолчав, мотнул головой. – Вот когда сможешь, тогда и попадешь в труппу. Упражняйся каждую свободную минуту. Понял?

– Да, – хрипло ответил мальчишка, исподлобья смотря на циркача.

– Тогда на линию. Еще одна полоса препятствий, – скомандовал Калле и дети, ворча, отправились на старт.

Вечером в шатер снова зашел Вильям Волосатый. Худенькая девочка, чья постель находилась рядом с Эйденом, вздрогнула, но циркач на нее даже не посмотрел. Он хмыкнул, подошел к тощему мальчишке с густыми бровями и велел тому подняться. К удивлению Эйдена мальчик поднялся безропотно и, побледнев, поплелся за Вильямом к выходу из шатра. Как только они ушли сразу же появился молчаливый Гэймилл, несущий в руках большую кастрюлю с похлебкой.

Быстро съев свою порцию, Эйден злобно оскалился, поднявшемуся со своей постели Эрдо, вытащил кинжалы и с вызовом на него посмотрел. Рослый мальчишка в драку ввязываться не стал. Лишь хитро улыбнулся, мотнул головой и уселся на мешок. На миг Эйдену показалось, что в его глазах блеснуло удовлетворение, но оно тут же сменилось привычным холодком.

– Пойдешь на площадку? – тихо спросил Лёфор, покончив со своей похлебкой. Эйден подумал и кивнул. Не зря Калле говорил упражняться каждую свободную минуту, а он как-то умудрился об этом позабыть. – Пойдем вместе? Хочу на бревне колеса покрутить, а ты можешь со своими железяками позабавляться.

Вернулись они за полночь. Лёфор мокрый от пота и довольный, а Эйден с замотанными грязными тряпками руками. Ржавые ножи были на удивление остры и за каждый промах наказывали его свежим порезом. Вернувшись в шатер, Лёфор рухнул без сил на свой мешок и моментально уснул, а Эйден, подвинув к себе ведерко с водой, принялся менять повязки. Если рана загноится, ни к чему хорошему это не приведет.

– Возьми, – услышав тихий голосок, Эйден вздрогнул и повернулся в сторону постели худенькой девочки, которая омывала его спину после порки. В руках она держала три маленьких тряпичных мячика. – Это лучше ножей.

– Спасибо, – чуть подумав, ответил Эйден. Девочка слабо улыбнулась и кивнула.

– Лайл тоже учился жонглировать клинками, но отрезал себе два пальца и его отправили на скотный двор, – добавила она.

– Ты тоже жонглер?

– Да. Если справишься с мячиками, то и с ножами сладишь. Сложнее всего с горящими факелами, но Калле говорит, что для этого рано, – кивнула девочка и снова вздрогнула, когда полог шатра дернулся. Но это был всего лишь Гэймилл, зашедший проверить спящих.

– Что Вильям с тобой делал? – спросил Эйден. Девочка побледнела и поджала губы.

– Он говорит, что им овладевает Тос и его надо ублажить, – её голос задрожал и она отвернулась. – Спи. Утром снова будет полоса, а Бойд сломал руку и последним точно не будет.

Следующий день был точно таким же, как и предыдущий. Калле отвел их на площадку и заставил проходить полосу препятствий. Затем растяжка под присмотром Бута, акробатика, жонглирование, гимнастика, снова полоса препятствий и растяжка. Ужин, Вильям Волосатый, выбравший новую жертву. Иногда вместо Вильяма приходили другие, но Эйден равнодушно смотрел, как они уводят детей с собой. Его больше волновал беспокойный сон и боль от измученного тела.

Жизнь превратилась в тягучую, как смола, рутину. Днем Эйден учился цирковому искусству, а ночью гадал, сломает ли себе завтра шею на полосе препятствий или Лас убережет его от падения и позволит прожить еще один день. Лёфор, в отличие от него, быстро принял новый статус и легко учился новому. На одной из тренировок он удивил Калле, выполнив ровно тот же набор движений, что и красивая девушка в бордовом костюме, бывшая частью труппы цирка мадам Анже. За это вместо зуботычины от Бута он получил кувшин с вином, а вечером за ним пришла красивая циркачка и увела с собой. Лёфор вернулся под утро, взъерошенный и счастливый, а на все расспросы таинственно улыбался и молчал.

Но Эйден тоже менялся. Худенькие руки и ноги обросли жесткими, сухими мышцами, растяжка больше не приносила боли и совсем скоро он научился крутить колеса не хуже Лёфора, легко садился на шпагат. С жонглированием было сложнее, но мягкие мячики дали свои плоды. Поначалу Эйден то и дело ронял их, однако со временем научился довольно сносно жонглировать. Правда пользоваться мячиками можно было только ночью. Калле, как и остальные циркачи тщательно следили, чтобы он практиковался с выданными ножами. Впрочем, и ножи ему однажды покорились, не оставив после жонглирования ни одного пореза на ладонях. Мячики Эйден той же ночью вернул хозяйке вместе с яблоком, полученным в качестве поощрения от Бута.

– А мне здесь нравится, – мечтательно улыбнулся Лёфор, когда они улеглись на мешки после ужина. Эйден, пользуясь моментом, приводил в порядок ножи. Он почти отполировал их до зеркального блеска и всегда точил лезвия перед отходом ко сну. – Такая жизнь по мне.

– Утром полосы препятствий, а потом занятия до тех пор, пока мышцы рваться не начнут? – съязвил Эйден, заставив Лёфора рассмеяться.

– Нет, Эйд. Купеческому сынку не понять бродягу с улицы, – ответил он. – Здесь у тебя есть крыша над головой, горячая похлебка и теплый бок девицы. Глядишь, в труппу попадем. Бут вчера обмолвился, что тем, кто в представлениях хорошо себя показывает, мадам Анже дает серебряного лиса.

– Врешь, – рассмеялся Эйден. Серебряную монету с головой лиса в окружении ветвей альмиря – гербом императора – мальчишка видел лишь однажды, когда отец покупал еще одну лавку в Ларахе. В городке, где находился его дом, обычно в ходу были медяки. Мысли о доме снова заставили мальчика загрустить, но Лёфор понял все по-своему.

– Выше нос, Эйд. Глядишь и правдой окажется. В одном Бут не врет. Если тебя берут в труппу, то ты становишься вольным, а не рабом.

– Но уйти-то тебе не дадут, – вздохнул Эйден, вертя в пальцах нож. – Вольным ты будешь только на словах.

– Да и плевать, – хмыкнул в ответ Лёфор. – Все равно тут лучше, чем слоняться голодным по улицам, пока желудок сам себя не сожрет.

– Или виной всему Лейнира, – улыбнулся Эйден, заставив друга покраснеть. Лёфор рассмеялся, но негромко, потому что рядом уже спали другие дети. Впрочем, Эйден знал, что прав. Красивая Лейнира, носящая багровое трико и багровую рубаху, когда-то позволила Лёфору согреть свою постель, а мальчишка с того дня потерял покой и с тоской смотрел на полог шатра, надеясь, что красивая циркачка еще раз порадует его своим визитом. Но вместо Лейниры в шатер обычно приходил Вильям Волосатый. Сегодня Вильям задерживался, но Эйден знал, что он придет. И каждый раз дрожал от страха, когда колючий взгляд толстяка останавливался на нем.

– И без Лейниры в цирке достаточно прекрасных дев, – ехидно ответил Лёфор. Эйден знал, что он не врет. В лагере циркачей Лёфор освоился быстро и частенько ночевал не в шатре, а под теплым боком какой-нибудь девицы. На девочек из шатра он даже не смотрел, словно они для него не существовали.

– Но она… – острота застряла в горле, когда полог шатра откинулся и раздался шершавый голос Вильяма Волосатого.

– Ну, Тосовы выродки. Спите? – гаркнул он, разбудив всех. Девочка, спящая рядом с Эйденом, задрожала и вжалась спиной в опору шатра. Она побледнела, увидев, что Вильям, похотливо улыбаясь, смотрит на нее, как и его указательный палец. – Ты! Быстро ко мне.

– Не надо… Я… – девочка не договорила, потому что Вильям, подлетев к ней, резко ударил несчастную по щеке, после чего схватил за шею и рывком поднял на ноги.

– Если я говорю «ко мне», ты идешь ко мне, дрянь, – прошипел он, а потом посмотрел на Эйдена. – Не волнуйся. Я верну её утром, а там, глядишь, и тебе повезет.

– Нет, – прошептал Лёфор, увидев, что Эйден сжал в руке нож.

– Поднимешь нож? – усмехнулся толстяк и, наклонившись, дыхнул в лицо Эйдену перегаром, чесноком и нечищеными зубами. – Если поднимешь, то должен ударить, щенок. Ты готов?

– «Один удар. В шею. И все», – мысли проносились в его голове так быстро, что Эйдена невольно затошнило. Вильям, увидев, что мальчик побледнел, довольно кивнул и, развернувшись, отправился к выходу, волоча за собой плачущую девочку.

– Он тебя одним ударом убьет, – мрачно сказал Лёфор, как только Вильям ушел. – Я видел, как он живых зайцев разрывает и монеты пальцами гнет. Не зря он камни каждый день таскает, пока мы по полосе бегаем.

Эйден не ответил. Крепче сжал нож в ладони и, свернувшись калачиком, задумчиво посмотрел на пустую постель девочки, которую уволок Волосатый. Спать не хотелось, сердце в груди ходило ходуном и желудок норовил отвергнуть съеденную похлебку.

Утром девочка так и не вернулась. Не вернулась и к тому моменту, как в шатер вошел Бут и, разбудив всех, погнал на тренировочную площадку. Правда на площадке в тот день было непривычно тихо. Циркачи не отрабатывали элементы на бревнах, никто не тягал камни и в воздух не взлетали разноцветные палки и ножи. Бут, растолкав столпившихся у площадки, вышел вперед и грязно выругался.

Девочка, которую Вильям Волосатый забрал прошлой ночью, висела на веревке над землей и сильный ветер заставлял её тело качаться из стороны в сторону. Голова свисает в бок, глаза, в которых навсегда застыла боль, давно уже остекленели, а на руках и ногах жуткие кровоподтеки.

– Ты и ты. Снимите её, – велел Бут, указав хлыстом на Эйдена и рослого Эрдо. Мальчишки кивнули и полезли на бревно. Эрдо подтянулся на руках и, взобравшись по канату наверх, выхватил нож и секанул им по веревке. Эйден, стоя снизу, поймал тело и удивился тому, насколько легкой и почти невесомой была мертвая девочка. От нее пахло кислым вином и еле уловимым запашком смерти. Эйден сглотнул липкую слюну и с трудом справился с тошнотой. Он осторожно положил девочку на землю и опустился рядом с ней на колени. Эрдо, спрыгнув с бревна, тоже присел рядом. Грудь мальчишки бурно вздымалась, но не от того, что пришлось лезть по канату. В нем бурлил и клокотал гнев.

– Как её звали? – тихо спросил Эйден, не надеясь, что Эрдо ему ответит. Но тот неожиданно грустно улыбнулся.

– Мэлли. Мы были из одной деревни, – хрипло ответил он и, поиграв желваками, с ненавистью посмотрел на Вильяма Волосатого, который, как ни в чем ни бывало, стоял рядом с Калле.

– Мэлли, – прошептал Эйден и осторожно закрыл девочке глаза. Затем провел рукой по её волосам и, поднявшись на ноги, повернулся к Буту. – Я хочу её проводить.

– В яму потаскушку и Тос с ней, – хохотнул Вильям Волосатый. Стоящий рядом с ним Калле улыбнулся. Но Бут улыбаться не стал. Он сурово посмотрел на Эйдена, но мальчик выдержал взгляд.

– Я хочу её проводить. Она была добра ко мне, Бут.

– Рабам запрещено покидать лагерь, малец, – тихо ответил он и покачал головой. Глаза Эйдена заблестели, он упрямо сжал зубы, унял дрожь и повторил.

– Я хочу её проводить. Клянусь моей матерью, что не сбегу.

– Насрать всем на твои клятвы, – вздохнул Бут. Он почесал грязным пальцем бровь и повернулся к Калле. Циркач еле заметно кивнул ему. – Ладно, малец. Пригляжу за тобой. Бери девчонку и пошли. Остальные на полосу. Живо!

Бут вместе с Эйденом, который нес на руках худенькую Мэлли, вышли через главные ворота лагеря и отправились к лесу. Мальчик не знал, какой веры была девочка, но решил проститься с ней так, как обычно провожали ушедших в империи.

Сперва он нашел старое дерево с густой кроной, сквозь которую не проникал солнечный свет. Земля под таким деревом голая и влажная. Она с радостью примет в себя ушедшего и охранит его от злых духов, которые непременно попытаются полакомиться мертвой плотью. Бут, стоя в отдалении, с интересом наблюдал за приготовлениями.

Эйден выкопал большим плоским камнем ямку, затем оторвал от собственной рубахи кусок ткани и прикрыл им лицо девочки. Осторожно поднял её на руках и положил в ямку. После этого он сбегал к кустам рогтеры и сорвал несколько багровых, сухих цветков, стараясь не касаться ядовитых шипов. Бут хмыкнул и сделал шаг назад, чтобы не мешать ему. Два цветка легли на глаза девочки, еще один Эйден вложил ей в руки.

– Звери найдут её и сожрут, малец, – зевнул циркач.

– Не сожрут. Рогтеру они ненавидят, – тихо ответил Эйден. Он взял плоский камень и принялся засыпать Мэлли землей, пока на месте ямки не образовался небольшой холмик. – Эти цветки необычные. После зимы они дадут всходы и уже летом здесь будет куст, а то и два… Бут, я могу побыть немного один? Мне нужно проводить Мэлли молитвой.

– Если обещаешь, что не попытаешься сбежать, – ответил ему циркач, внимательно смотря на мальчика. Эйден кивнул и, опустившись на колени перед холмиком, закрыл глаза. Бут снова улыбнулся, мотнул головой и, развернувшись, отошел подальше.

В лагерь они возвращались в полном молчании. Бут, широко шагая, шел впереди, а Эйден, задумчиво глядя ему в спину, семенил следом. Перед воротами циркач неожиданно остановился и повернулся к мальчику. Хмыкнул, потом прочистил горло и сплюнул на землю.

– О чем ты молился, малец? – тихо спросил он.

– Просил у нее прощения. Благодарил. Молил Ласа, чтобы он принял Мэлли и позволил ей веселиться на своих зеленых лугах. Молил Тоса, чтобы он не забирал её душу с собой. Я сказал ей то, что не успел сказать, Бут.

– Хорошая, видать, была молитва, малец, – улыбнулся Бут и от его улыбки повеяло теплом. – Ладно, ступай. Я освобождаю тебя от занятий. Рыть камнем могилу сродни полосе. Скажи Гэймиллу, пусть винца тебе плеснет. Я разрешаю.

– Спасибо, Бут. Я предпочитаю, чтобы разум оставался ясным, – поклонился ему мальчик и, вздохнув, вошел в ворота.

Лёфор, вернувшийся вечером с занятий, без лишних слов скользнул на свое место и, повернувшись, внимательно посмотрел на Эйдена. Но тот сверлил пустым взглядом в землю и рассеянно вертел в руках нож.

– Чего ты так убиваешься, дружище Эйд? – зевнул Лёфор и кивнул Гэймиллу, принесшему ему тарелку с похлебкой и кусок хлеба. Свой ужин Эйден давно съел и пусть за него не пришлось драться, наслаждения получить от не сумел.

– Потому что человек во мне еще не умер, – улыбнулся мальчик, посмотрев на друга. Он чуть подумал и вытащил кувшин с вином. – Я знаю, ты любишь вино. Держи. Бут сегодня сам на себя не похож.

– Это я всегда приму, – широко улыбнулся Лёфор, и не успел Эйден опомниться, как выдул все вино и бросил пустой кувшин на землю. – Кислятина. Однажды я стащил бутылку из виноградников герцога Кловерта. Вот это вино богов, Эйд. А здешний люд пьет мочу. Но, как говорил мой папка, пей, что дают, и не забудь добавки попросить.

– Я думал, что ты сирота, – удивился Эйден.

– Как сказать, – хохотнул Лёфор. – Папка себе молодуху нашел, а меня с мамкой взашей из дома выгнал. Сказал ей, мол нагуляла ублюдка, вот и вали с ним. Мамка той же зимой слегла с горячкой, а потом и к Тосу ушла. Ну а я что? На улицу пошел, куда деваться. Все мечтал, что вырасту, найду папку и задушу его. Да Тос опередил, забрал этот пропитанный вином мешок дерьма. Молодуха-то ушлой оказалась, дружище Эйд. Вскрыла ему горло, деньги забрала, а дом спалила. Так и не нашли, зато листы с рожей её по всей империи висели.

– Жизнь иной раз удивляет, – вздохнул Эйден и нахмурился, когда полог шатра откинулся и внутрь вошел Вильям Волосатый. Он слегка шатался, вонял вином и мочой, но Эйдена углядел сразу и, зло ощерившись, указал на него пальцем.

– Ко мне! – рявкнул он. Эйден подобрался, сжал нож и отрицательно мотнул головой. Вильям словно ждал этого. Он рыгнул, вытер губы волосатой рукой и, отпихнув в сторону вставшего Эрдо, подлетел к Эйдену. – Сучонок. Когда я говорю «ко мне», ты идешь ко мне.

– Тосово говно, – выругался мальчик и резко всадил нож Вильяму в ногу. Тот не ожидал удара и отпустил руку. В глазах сначала блеснуло удивление, а потом злоба.

– Я выдавлю тебе глаза, а потом… – он не договорил и, махнув ручищей, отправил Эйдена на землю. В голове зашумело, а во рту стало солоно от крови. Мальчик попытался встать, но удар сапога в живот заставил его закашляться.

Вильям бил выборочно, стремясь причинить боль. Дважды ударил по яйцам, несколько раз досталось лицу. Хрустнул нос. Но Эйден не чувствовал боли. Он сосредоточился на лежащих рядом с его мешком ножах. Схватить. Подняться. И вспороть жирную шею. Резать… резать, пока жизнь не погаснет в злобных водянистых глазах. Вильям заметил, куда смотрит Эйден. Рассмеялся и ногой подвинул нож к нему, после чего наклонился и зашипел.

– Рискнешь поднять, сосунок?

– Ненавижу! – прорычал Эйден, хватая нож. Но Вильям был проворнее. Он выхватил нож, торчащий из ноги, и приставил его к горлу мальчишки. Одно движение и на землю хлынет кровь.

– Нет, мальчик. Это не ненависть, – хрипло ответил Вильям. – Ненависть заставляет тебя встать и драться, даже если ноги сломаны, а рук нет. Ненависть удесятеряет ярость. А ты всего лишь злобный и жалкий выродок суки, выплюнувшей тебя в этот мир.

– Вильям! – Эйден скрежетнул зубами, услышав голос Бута. Нажим на шею ослаб и лезвие ножа исчезло. Мальчишка, сипя разбитым носом, отполз в сторонку и оперся спиной на чьи-то ноги. Бут стоял в центре шатра, хлыст размотан и готовится секануть по коже, если потребуется.