Книга аэда

– Господин Мао, вы ничего не хотите мне объяснить? Или показать последнюю работу учителя?

– К сожалению, не могу, госпожа Шандэ, простите меня. Я желаю вам успешно написать работу на звание мастера-аэда. Для господина Силлагорона это было очень важно, раз он взял вас с собой в предполагаемую Ксантию фактически против моей воли. И думаю, что, если вы достигнете мастерства, а я еще буду вести это расследование, я обязательно обращусь к вам за помощью.

– Вы не боитесь, что я тоже пропаду? – грустно улыбнулась она.

– О нет, теперь я этого совершенно точно не допущу, – очень серьезно ответил Олдер. – Удачи вам.

Ему надо было спешить: Саргат ждал отчета.

* * *

В отделении Саргата ничего не изменилось за это время, словно Олдер и не уходил отсюда, словно и не было путешествия в предполагаемую Ксантию и произошедших там событий…

Он прошел в свой кабинет в левом корпусе здания и сел за стол, с наслаждением включив электрический светильник. Сначала он развернул копию последней работы Таруса, так как времени сделать это раньше не было. Там оказалось только две руны: та, неизвестная, портальная, из пятидесяти черт, и, кто бы сомневался, Жнец.

Олдер включил компьютер и начал записывать свои наблюдения. Особое внимание он обратил на закономерности, которые могли бы оказаться ключевыми в его расследовании: ведь свидетелей событий, предшествовавших исчезновению других аэдов, до этого времени не имелось. Первым стал он, Олдер, сопроводивший Таруса не только до предполагаемой Ксантии, но и до двери номера после изучения древнего портала. Он со всей тщательностью описал всю последовательность действий: вошли, Тарус активировал световые руны, потом перерисовал неизвестную руну в пятьдесят черт (изображение прилагается), потом деактивировал световые руны, а потом…потом ослаб и сам удивился, что изнурен так, будто активизировал нечто гораздо большее, чем световые руны… Здесь явно какая-то загадка; именно отсюда, с этой точки, нужно продолжить расследование…

* * *

Одна из традиций Саргата – долгая и неспешная работа с документами. Эту традицию, как, впрочем, и другие, Саргат нарушает крайне редко. Однако на сей раз с дхармами на территории отделения что-то точно было не так: не прошло и двух часов с того момента, как отчет был передан наверх, а Мао уже вызвали к начальнику отделения.

Начальник, господин Ривьяж, сидел за столом, но не в привычном вальяжном виде повелителя всех Шести миров одной из возможных вселенных, а так, как будто он только что получил личный выговор от президента Антариона Кольдера Аддара. Лицо, и без того красноватое от чрезмерных возлияний, стало совсем кирпичного цвета, а взгляд уперся в дубовую столешницу.

– Олдер, – начал Ривьяж, даже не поприветствовав его, – вы мне всегда нравились. Я убежден в том, что вы один из наших лучших сотрудников, и считаю, что вы сделали верный выбор, оставив аэдический университет и перейдя к нам. Вы как никто из всех моих подчиненных на своем месте. Но сейчас сложилась очень сложная ситуация, и… В общем, прошу сдать удостоверение и написать заявление об увольнении по собственному желанию…

– Что?! – Олдер не верил ушам. Какой угодно он ожидал исход, пусть строгий выговор с занесением в личное дело за своевольное посещение предполагаемой Ксантии и слишком откровенные разговоры с Тарусом. Но увольнение!

– А как же мое расследование? Оно ведь останется незавершенным, а у нас уже двое пропавших! Не только господин Фельтауз, но и господин Силлагорон!

– Вы полагаете, мне это неизвестно? – неожиданно рявкнул Ривьяж. – Я знаю, Запределье вас побери! Саргат больше это дело не ведет, вы, соответственно, тоже! Дело перешло Адарату! От меня же требовали, чтобы я вас уволил из-за профессиональной непригодности, под предлогом этих ваших… перемещений и остального, сами знаете… Единственное, что я могу для вас сделать, – принять ваше заявление! Тогда у вас еще есть надежда остаться в службах, пусть не в Саргате, но остаться! И не надо думать, что мне эта моя доброта ничего не будет стоить! Пишите заявление!

* * *

Олдер не помнил, ни как писал заявление, ни как сдавал удостоверение… Коллеги пытались его ободрить, но все органы чувств как будто отказали: цвета поблекли, а звук доходил с трудом, словно сквозь вату. Дома его ждали безработная жена и двое детей, и как объяснить им свое внезапное увольнение, он не представлял.

Закрапал дождь, но Олдер не открыл зонт, а сел на скамейку напротив подъезда своего дома и подставил лицо холодным осенним каплям. Ну что ж, сейчас узор дхарм сложился именно так. Но возможность влиять на их колебания дана не только аэдам. Выбор, быть ли гребцом в бушующих водах или же плыть по ним безвольным обломком затонувшего корабля, есть у каждого человека. И, поглоти его Запределье, он будет грести!

Брат. Друг. Враг

– Что современной науке известно о происхождении Вальдераса?

– Достоверных сведений не сохранилось, мы можем только предполагать, опираясь на косвенные данные.

– Поясните, пожалуйста.

– Вальдерас говорил о своем деде, царе Нардхе Сакхаре, но о родителях молчал. Он был бледнокож и светловолос, как сингварец: все прочие народы в Ханшелле смуглые. В пользу сингварского происхождения Вальдераса говорит и его имя: оно не ульмийское.

– Но как сингварец стал ульмийским царем?

– В древности Ханшеллу раздирало противостояние двух величайших царств – Ульма и Карагарта. Прочие города и царства назывались их союзниками, но на деле были данниками. Во время очередного военного конфликта Нардх увеличил поборы, и Сингвар возглавил мятеж против Ульма. Нардх отправил карательные каноссы стереть город-зачинщик с лица земли. Потом он передумал и послал гонца с приказом о помиловании, но было поздно. Вероятно, после тех событий в Ульм привезли сингварского царя.

– Его не убили?

– В Древней Ханшелле царь был священной фигурой. В бою даже враги берегли царей. Их старались пленить, потому что царская кровь ценилась дороже золота: никакая другая жертва не могла сравниться с царской.

– Получается, отцом Вальдераса был последний царь Сингвара?

– Других объяснений его внешности и имени нет.

– Но почему же Вальдерас это скрывал?

– Давайте рассуждать логически: если отец Вальдераса – сингварский царь, привезенный в Ульм отнюдь не как почетный гость, а дед – Нардх Сакхара, то кто мать?

– Дочь Нардха?

– Хотя прямых подтверждений нет, с вами согласятся все историки Древней Ханшеллы и биографы Вальдераса. Связь между пленным сингварским царем и ульмийской царевной была незаконной, даже преступной. Поэтому Вальдерас рос не у деда в Ульме, а при дворе сарисского наместника.

– Все равно не очень понятно, почему величайший царь, объединивший Шесть миров, как будто стеснялся или даже стыдился своих родителей.

– Давайте рассуждать как политики: вы живете в обществе, полном религиозных суеверий, у вас не такой, как у всех, цвет кожи, а ваши родители вступили в преступную связь… Вы бы надеялись на то, что многочисленные недруги никак не используют эти нюансы против вас?

– Но что-то же он должен был говорить о родителях?

– Вальдерас стал не только великим аэдом, но и гениальным мифотворцем. Он сочинил легенду. Якобы Нардху предсказали, что его дочь родит сына, который его свергнет. Нардх испугался, заточил девушку в темницу, туда к ней явилось солнце в виде луча, и она от него зачала. Когда эта весть дошла до Нардха, тот велел убить и дочь, и новорожденного внука. Но слуги сжалились над младенцем и оставили его в роще.

– Изобретательно…

– Прекрасный миф, обосновывающий войну против сторонников культа Шести, главных врагов Вальдераса. Зачем молиться далеким божествам, когда царь – сын Солнца?! И его божественное происхождение подтверждается не только золотыми волосами, но и аэдическим искусством, которое в то время воспринималось как божественная магия!

Из стенограммы интервью господина Таруса Силлагорона, великого мастера аэдического искусства, профессора университета имени великого стратега Каоры Риццу, специально для радиопередачи «Загадки истории». Стенограмма зачитана в прямом эфире мастером дикторского искусства, господином Румелем Даиром.

* * *

Как всегда, их было десять. Нартор, прозванный за свой амулет Драконьим Клыком, высокомерно осматривал светловолосого белокожего мальчишку лет двенадцати: тот обреченно пялился единственным глазом в песок детской тренировочной площадки.

– Разве тебя не предупреждали, что эта площадка наша?

– Предупреждали про северную, а это западная.

– Мама тебя бросила, потому что ты тупой урод! Хочешь сказать, я перепутал запад с севером?!

– Нет, конечно, нет, но…

– Утомило блеянье! Проучите его как следует, – лениво бросил Нартор своей свите.

– Вдесятером? На одного? – Никто не заметил появления незнакомого мальчика.

– Ты кто? – Нартор внимательно разглядывал новичка: добротная одежда, дорого вышитый пояс и учебный деревянный меч…

– Я Рагдар, сын Тарвелла Кханка. Мой отец – первый меч Ульма.

– Рагдар, ты мне нравишься. Послушай доброго совета: займись своими делами. Не трогай нас – мы не тронем тебя. Хочешь, присоединяйся к нам.

Вальдерас попытался улизнуть, но один из подростков схватил его за руку и с силой швырнул в песок.

– К вам? Если бы вы вдесятером были против сотни, я бы с вами. Но вас десять против одного.

– Кодекс ульмийского воина касается благородных противников. А это – проклятие Шести, от которого даже родная мать отказалась!

– Мой отец учит, что Кодекс касается всех. Не вынуждайте меня драться с вами. – Рагдар говорил так уверенно, будто за ним стояла армия, готовая вступить в бой. И на мгновение Нартору и его дружкам даже показалось, что так оно и есть.

Вальдерас, воспользовавшись замешательством, зачерпнул горсть песка и метнул ее в глаза тем, кто стоял к нему ближе всех. Началась драка.

* * *

Чуда не произошло. Десятеро без труда одолели двоих.

Они сидели рядом на берегу Лебединого пруда, охлаждая водой ссадины и синяки.

– Почему ты вмешался? – заговорил Вальдерас. – Разве ты не понимал, что тебя тоже побьют?

– Мой отец учит, что, когда совершается несправедливость, воин обязан вмешаться.

– Даже если точно проиграешь?

– Лучше проиграть врагам, чем собственной слабости. Так говорится в Кодексе.

– Звучит отлично, хоть и глупо. Но я тебе очень признателен, – поспешно добавил Вальдерас, испугавшись обидеть неожиданного союзника.

– Почему тебя не любят?

– У меня нет семьи. У меня светлая кожа, волосы тоже светлые, и глаз один…

– Кожа у тебя, конечно… Как у червя под камнем. А вот что глаз один – это ж здорово! Как у великого воина!

– Рагдар, у тебя есть друзья в Сариссе?

– Нет, мы приехали позавчера.

– Может, – сердце Вальдераса замерло от надежды и страха, – может, ты станешь моим другом?

Рагдар внимательно посмотрел на него.

– Приходи ко мне завтра к полудню. В этот час отец учит меня фехтованию – я попрошу дать тебе пару уроков.

* * *

На следующий день Вальдерас явился в дом Кханков. И через день, и потом снова… Через какое-то время он уже оставался ночевать, а первый меч Ульма, господин Кханк, взял его в ученики, хотя некому было заплатить за обучение мальчика.

Спустя полгода Вальдерасу казалось, что Рагдар – его брат, а господин Тарвелл и госпожа Шенна – родители. Самым большим счастьем стало заслужить одобрение Тарвелла, а самым горьким несчастьем – не оправдать его ожиданий. Вальдерас стремился во всем превзойти Рагдара. Он изучал те же книги в библиотеке наместника, которые читал друг; высунув кончик языка, корпел над каллиграфией, вникал в законы чисел и стихосложения и до изнеможения тренировался с учебным мечом.

Но то, чего Вальдерас добивался с огромным трудом, Рагдару давалось играючи, как будто само: ему ничего не стоило оставаться лучшим во всем, за что бы он ни брался. Это казалось несправедливым, и Вальдераса иногда охватывала жгучая обида, почти до слез: Рагдаром и так все восхищались, проча ему великое будущее, родители и так души в нем не чаяли – мог бы хоть в чем-то уступить первенство ему, безродному ублюдку. Но Кодекс ульмийского воина учил, что обида и зависть – недостойные чувства, и Вальдерас похоронил их в глубинах своей души.

Труднее всего давалось фехтование. Если техническую сторону учения господина Тарвелла Вальдерас уяснил довольно сносно, то философская часть оставалась загадкой. Кханки, бывшие уже несколько поколений первыми поединщиками Ульма, учили, что залог победы – не столько в силе, ловкости и скорости, сколько в умении достичь кэльвы, почувствовать себя единым целым с мирозданием, с мечом и противником.

– Вальдерас, – терпеливо повторял господин Тарвелл из раза в раз, – не спеши! Потрать пару минут на вдох и выдох, отрешись от себя! Постигни скрытый ритм жизни, взгляни на противника так, словно тебя нет, а есть только он! Если все сделаешь верно, время замедлится само, и ты все успеешь!

И вновь и вновь безуспешно объяснял, что граница между рукой и мечом, между собственным телом и телом противника – иллюзия, что весь мир един и состоит из одинаковых дхарм.

Неумение применить учение господина Тарвелла Вальдерас с лихвой восполнял любознательностью и расспросами, беседуя с учителем по много часов. Тот даже иногда подумывал, что талантливый ученик достиг бы большего, избери он путь халита, а не воина.

Однажды Тарвелл взглянул на мальчика с грустью и бросил: «А может, и к лучшему, что тебе не удается постичь кэльву. Ее окончательное постижение дорого стоит – ты начинаешь видеть Тени, но остаешься бессилен в их играх». Сколько Вальдерас ни расспрашивал, Тарвелл так и не объяснил, что имел в виду.

Оставалось лишь утешаться мыслью, что из учеников Тарвелла только Рагдар постигал кэльву.

* * *

Они скрывались от банды Драконьего Клыка в роще Атальпас. Рагдар сидел на камне и раздраженно ковырял деревянным мечом землю. Он уже давно был не рад тому, что год назад решил следовать Кодексу ульмийского воина столь буквально.

При каждой встрече Нартор предлагал Рагдару отступиться. И Вальдерас смертельно боялся, что однажды тот согласится. Страх потерять единственного друга подталкивал к решениям, на которые он ни за что бы не отважился в прежнем своем одиночестве.

– Рагдар, я знаю, что делать, – начал он.

– Я тоже, – огрызнулся тот в ответ. – Всего-то найти еще хотя бы троих и изменить соотношение сил. Но с тобой никто не хочет водиться.

– Ты прав, – ответил Вальдерас неожиданно деловитым тоном. – И я знаю, что делать.

Рагдар вопрошающе воззрился на него.

– Я буду вызывать Клыка на бой из раза в раз, я буду преследовать его. Как тебе план?

– Дурацкий. Нартор старше тебя на три года и весит в два раза больше. Он сделает из тебя отбивную.

– Нартор многих задирает, просто нас с тобой больше всех. Точнее, меня, тебе за компанию достается. А я изменю правила: одно дело, когда он настигает жертву и смотрит, как ее бьют его дружки. И совсем другое, когда жертвой становится он.

– Он?! Жертвой?! Твоей?! – поднял бровь Рагдар.

– Конечно! Потому что бой начинаю я!

Рагдар недоверчиво покачал головой:

– Ты станешь учебным манекеном.

– А я и так… Но уж лучше пусть меня бьет вожак, чем его стая. Пошли, откладывать ни к чему.

* * *

Долго искать Нартора и его банду не пришлось.

– А-а-а-а, – обрадовался он, завидя их. – Рагдар, отойди! Сколько можно получать по шее ради бледнокожего ублюдка?!

– Я тебя искал, Нартор, – Вальдерас собрал всю свою решительность.

Как там учит господин Кханк? Лучше проиграть врагу, чем своей слабости. Правда, слабость не бьет так больно, как Нартор…

– Ты трус и прячешься за спинами своих дружков, потому что ни на что не способен сам! Я вызываю тебя на бой!

– Я не ослышался?! Не всегда различаю комариный писк от твоего.

– Я! Тебя! Вызываю! – В единственном глазу темнело от ужаса.

– Ну, ты напросился, урод!

Бой сразу превратился в избиение. Удар ногой в живот бросил Вальдераса на землю, а следующие три удара отбили всякое желание вставать. Вальдерас скорчился в пыли.

– Ну что, получил?! Парни, за мной! Нам больше здесь делать нечего. – Лениво пнув лежащего еще раз, Нартор направился прочь.

– Я буду вызывать тебя и впредь! – из последних сил крикнул ему вслед Вальдерас.

– Вызывай! Вышибу тебе последний глаз!

* * *

Летели месяцы. Победить Нартора по-прежнему казалось невозможным. Вызывая его на бой, Вальдерас собирал все свое мужество, вновь и вновь твердя, как молитву, строку Кодекса: «Лучше – врагу, чем слабости…»

Поначалу затеянная им игра всем казалась самоубийственной глупостью, продиктованной безысходностью. Среди дворцовых детей всех происхождений она стала излюбленным поводом для шуток и анекдотов. Но с годами упрямство бледнокожего ублюдка, его нежелание скрываться от обидчиков и готовность сносить боль принесли ему союзников. Круг зрителей рос с каждой дракой, и Драконий Клык, становясь заложником общественного мнения, был вынужден относиться к игре все серьезнее.

Вальдерас из затравленной жертвы превращался в героя, который на своих ошибках, на боли, синяках и ушибах учился давать отпор заклятому противнику.

* * *

В четырнадцать лет юноши сменили деревянные мечи на стальные. Наместник распорядился, что приемный сын его покойной наложницы должен переселиться в казармы. Вальдераса ждало будущее солдата, в лучшем случае – командующего тарсом. Но растущее уважение сверстников внушило мечты о большем. Рагдар, убежденный в том, что нет низких воинских званий, не поддерживал честолюбивые разговоры друга, но тот нашел благодарного собеседника в лице Бальвира Дхирама, младшего сына первого халита Сариссы.

Однажды, когда Вальдерасу исполнилось пятнадцать, Рагдар застал их за чтением какого-то толстого тома.

– Что это? – Рагдар всегда горячо интересовался новыми книгами.

– Талассат! – восторженно прошептал Вальдерас.

– С ума сошли?! Его разрешено читать только высшим халитам, царям и наместникам! Откуда он у вас?

– Я принес, – невинно ответил Бальвир.

– С разрешения отца? Да ни за что не поверю!

– Я не спрашивал, но…

– Значит, украл, – безапелляционно перебил его Рагдар. – Вальдерас! Мой друг не берет ворованное и не дружит с ворами!

– Дослушай, пожалуйста, Бальвира, а?!

– Воровство – это когда что-то берут без спроса, чтобы обогатиться. – В словесной казуистике Бальвир недурно поднаторел в храме. – Я же не обогащаюсь и сразу верну, как только прочитаем.

– Меня учили, что воровство – это когда берут без спроса, неважно зачем.

– Плохо учили, раз ты для девчонок воруешь гранаты в садах наместника, – парировал Бальвир.

– Впрочем, о чем с тобой говорить… Вальдерас, зачем?

– Не хочу быть солдатом…

– В этом нет ничего унизительного, любое воинское звание…

– Я помню, что ты об этом думаешь! – Вальдерас заводился. – Да-да, любое воинское звание почетно! И это я слышу от человека, блестящее будущее которого уже расписано! Да тебе даже стараться не надо, впрочем, как всегда! Сначала – младшая гвардия, потом – оруженосец у кого-то из вельмож, а потом – командование…

– Я же сын начальника дворцовой гвардии!

– Вот именно! У тебя есть всё по праву рождения! А я никто, найденыш и бледнокожий ублюдок! Ты твердишь, что почетно все, но ведь не просишься в солдаты! А я б попросился в младшие гвардейцы – только меня не возьмут, потому что у меня нет высокопоставленного отца! Никакого отца нет!

– Почему ты не хочешь быть солдатом?

– А ты почему?! – уже кричал Вальдерас. – Я скажу, Рагдар! Потому что ты знаешь каллиграфию, законы чисел, звезды и поэзию! Ты учился фехтованию у своего отца – прославленного мастера клинка! Ты читаешь карты, держишься в седле и стреляешь из лука! Кто ж захочет с такими умениями в солдаты?!

– И ты тоже… – В голосе Рагдара наконец-то послышалось понимание.

– Да! Тысячу раз да! Я тоже учился у твоего отца, я занимался в дворцовой библиотеке, я был жаден до знаний! И вот со всем этим – в солдаты?! А у меня нет выбора! Потому что нет высокопоставленных родственников, которые бы могли обо мне позаботиться! Значит, я позабочусь о себе сам, нравится тебе или нет!

– Я понял, не кричи! Только не представляю, как тебе поможет Талассат?!

– Это тайное знание! Ведь неспроста же халиты так трясутся над ним?! А вдруг я с ним достигну большего?!

– Ладно. Чем тебе помочь?

– Бальвир должен вернуть книгу в храм, пока отец не хватился. Помоги ее переписать. Переписывать будем ночами, по очереди.

* * *

Талассат оказался подробным комментарием к Священному Гальдару. Вальдерас читал и перечитывал страницы о творении мира.

– Мир создан из дхарм, – делился он с Рагдаром и Бальвиром. – Дхармы колеблются, из этих колебаний рождаются жизнь и движение. Дхармы не сотворены, они извечны. Атальпас привели их в движение рунами, очертания которых вырезаны в наших храмах. И Кшартар заклинал эти руны, потому что он был Воплощенным Создателя.

– Ты-то не Воплощенный! Как это знание поможет тебе сделать карьеру? – недоумевали друзья.

– Вы не понимаете! Если овладеть искусством направлять потоки дхарм и менять материю мира…

Эта мысль поглотила разум Вальдераса. Он все чаще уединялся в храме Атальпас и заучивал руны Шести, пытаясь осмыслить закономерности в написании, чтобы заклинать их подобно Кшартару.

* * *

Праздник Последнего Цветения знаменовал окончание пахотного года. Но в вечер накануне религиозных торжеств и народных гуляний в доме Кханков царило отнюдь не праздничное настроение.

Тарвелл Кханк разъяренно чеканил шаги перед виновато опустившими головы подростками.

– Мой сын! Оскорбил госпожу Дворцовых Цветов!

– Я не сомневался, что в Саду поздних пионов меня ждет Нетха. Кто ж мог подумать, что…

– Да никто, Рагдар! Никто не ждет госпожу Дворцовых Цветов в Саду поздних пионов накануне Праздника Последнего Цветения! А отличить старую благородную женщину от девчонки-рабыни вообще невозможно!

– Она суха и со спины…

– Довольно! Я даже слушать больше не хочу! – гремел Тарвелл. – Теперь госпожа Дворцовых Цветов всем рассказывает, что я воспитал юного нахала, не чтящего ни возраста женщины, ни ее высокого происхождения!

– Будь она действительно оскорблена, она бы не жаловалась на бесчестье всем, от наместника до золотаря. Она хвастается, что впервые за много лет ее прижал к себе молодой мужчина, я так думаю.

– Он думает! – взорвался Тарвелл. – Если б твой ум был хотя бы вполовину твоего самомнения…

– Отец… – начал было Рагдар.

– Ты наказан! Всыплю тебе плетей и на все праздничные дни посажу дома! Сам прослежу, чтоб никуда не улизнул!

– Господин Кханк! – Вальдерас больше всего на свете боялся встретить праздник в одиночестве. – Не только Рагдар виноват! Я тоже… Накажите и меня!

– Ты не мой сын! – отрезал Тарвелл.

Слова сорвались хлестко, как пощечина.

– Поэтому я не могу тебя наказывать, – попытался сгладить свою резкость Тарвелл.

– В самом деле. Мы не родные, – тихо согласился Вальдерас.

Он понимал, что Тарвелл уже сожалеет о сказанном, но еще понимал, что старый воин прав. Как бы ни был гостеприимен дом Кханков, родители Рагдара никогда не станут родителями бледнокожего ублюдка.

Вальдерас ушел, не попрощавшись.

* * *

Ни праздничные шествия в масках Покровителей Земли и Воды, ни изысканно непристойные танцы Дочерей Земли, ни забавные пьески театра торотт – ничто не занимало Вальдераса. Рагдар оставался под арестом, Бальвир помогал отцу в храмовых ритуалах. Вальдерас, одинокий, как пчела без улья, бродил кругами – большими и малыми – вокруг дома Кханков, такого родного – и в то же время безнадежно чужого.

Веселящиеся люди раздражали его. Сначала Вальдерас, ведо́мый странным желанием усилить горечь своего одиночества, наблюдал за компаниями друзей, знакомыми и незнакомыми, за семьями, за влюбленными. Все они были друг с другом и друг у друга, и только он – один, никому не нужный и всеми забытый именно тогда, когда так хотелось разделить радость праздника с другими людьми.

А ведь он бы мог быть среди них, если б родители не отказались от него. Может, Нартор прав? Может, мать сошлась с демонами Запределья – и родила сына с белой, как асфалийская соль, кожей? Может, оставляя его в лесу, она скрывала свой позор, потому что его рождение обрекало ее на невыносимую жизнь или мучительную смерть?

Противоречивые чувства: обида на мать, вина перед ней, жалость к себе – целый рой жалил его, и Вальдерас был беззащитен перед ним, как бык перед оводом. Он и не заметил, как перешел сначала на быстрый шаг, а потом на бег. Юноша мчался, не разбирая дороги, по городским улицам, украшенным гирляндами последних пионов этого года, добежал до торговых ворот и, провожаемый удивленными взглядами стражников, скрылся в орешнике Пристенной рощи.

Остановился он только у Капища Покровителей Земли и Воды. Служители завершили ритуалы утром. Было безлюдно: жители Сариссы и окрестных поселений искали развлечений в городе. Вечерний воздух холодил разгоряченную кожу.

Мечом он начертал на земле одну из рун Шести, почти не осознавая зачем. Закончив, завороженно в нее всмотрелся: его чувства как будто обретали некое единство, как разрозненные крупицы руды в тигле плавильщика. Вальдерас стер одну черту, потом еще одну, потом третью… По мере того как он их стирал, чувства сплавлялись и поднимались снизу живота к горлу, как рвота. Он лихорадочно стирал все ненужное, не понимая, какая сила водит его рукой. Наконец, когда лишних черт не осталось, а тошнота стала уже невыносимой, Вальдерас, вложив ее в глотку и не отрывая ни взгляда, ни мысли от руны, выхаркнул:

– Таф!

Он не знал, почему «таф», а не другое слово. Не знал, почему в лицо полетели комья земли, а на месте руны появилась яма. В тот момент это было даже неважно. Важно было, что боль ушла: ее и прочие чувства растворила благословенная опустошенность, и он заснул прямо в орешнике.

* * *

Вальдерасу исполнилось семнадцать, а Нартору – двадцать, и враги решили сойтись в последней драке, чтобы свести счеты. Весть разнеслась среди сверстников, как пожар, ее обсуждали, делали ставки и с нетерпением ждали ночи последней схватки.

Рагдар и Бальвир ожидали Вальдераса на полюбившейся им тренировочной площадке.

– Извините, опоздал. – Вальдерас запыхался от быстрой ходьбы. – Хочу кое-что показать.

Он повесил одному из манекенов на шею пустую глиняную бутыль. Потом отошел и, направив левую ладонь на манекен, выкрикнул на выдохе:

– Таф!

Бутыль разлетелась на мелкие осколки. Рагдар и Бальвир испуганно переглянулись.

– Как? – выдохнули они одновременно.

Вальдерас торжествующе продемонстрировал ладонь. На ней сажей была начертана руна, состоявшая всего лишь из трех черт.

– Что это? – оторопел Бальвир.

– Руна Таф. Я был прав! Руны правят дхармами!

– Как мало черт… Это совсем не руна Атальпас!

– Повтори! – потребовал Рагдар.

Вальдерас направил ладонь на голову манекена.

– Таф! – Удар невидимой силы оказался еще сильнее, чем предыдущий, и манекену с треском снесло голову.

Оба друга потеряли дар речи. Вальдерас же устало опустился на землю.

– Выматывает, – пояснил он. – И жрать очень хочется.

Друзья заговорили наперебой – слов было много, но всех их не хватало, чтобы выразить удивление, неверие, восторг, восхищение и страх. Когда первые чувства улеглись, Бальвир сказал:

– Сделай так в драке! Тебя сегодня же нарекут Воплощенным!

– Да о таком даже думать нельзя! – возмущенно перебил его Рагдар. – Это низко! Так же, как с мечом против безоружного! В Кодексе об этом…

– Кодекс тебе мозги сожрал! Вальдерас, не слушай его! Не надо сносить Нартору голову, но как следует ткнуть его мордой в мостовую полезно!

– Рагдар прав, но не из-за Кодекса, – ответил Вальдерас. – Нартора я и голыми руками урою. Не ровен час, скажут, что служу Господину Запределья. Руна-то и в самом деле не Атальпас. Обещаете молчать?

* * *

Драку назначили на широком Сельском мосту, соединявшем Сариссу с торговыми дорогами, ведущими в Ульм. На нем могли свободно разъехаться две телеги.

Собралась вся дворцовая молодежь. Нартор нетерпеливо ждал в образовавшемся круге, освещенном факелами, – он был исполнен решимости скинуть бледнокожего ублюдка в мутные волны Малой Ульмы и навсегда утвердить свое превосходство.

Вальдерас вышел в круг:

– Ну что, покончим с этим наконец, Нартор?

– Деремся до конца, – ухмыльнулся тот.

Юноши разделись по пояс и сошлись. Первый порыв был яростным и бездумным. Обменявшись серией свирепых ударов, противники стали действовать хладнокровнее и сдержаннее. Зрители, разделившись на партии, выкрикивали имена дерущихся, подначивая их. Бой становился безжалостнее, враги одурели от боли. Наконец, Вальдерас, увернувшись от очередного удара, направил кулак Нартору в челюсть. Тот упал, Вальдерас вскочил на него и сомкнул пальцы на бычьей шее. Нартор, пытаясь освободиться, изо всех сил бил врага в лицо. Вальдераса тошнило от боли, в глазу темнело, но он был готов скорее умереть, чем ослабить хватку.

– Это уже не драка, а убийство! Разнимаем! – донесся голос Рагдара. Вальдераса попытались оттащить, но он еще крепче сцепил пальцы на глотке Нартора. – Помогите! Ну?! Бальвир!

Вальдераса оттащили. Нартор Драконий Клык не встал. Не встал впервые за все годы, которые был вожаком. Вальдерас вырвался из удерживавших его рук, рванулся к поверженному противнику и сорвал с шеи заклятого врага легендарный амулет.

– Я, бледнокожий ублюдок, поверг Драконьего Клыка! – Он шел по кругу в свете факелов, окровавленный, с лицом, разбитым в месиво, зажав в высоко поднятом кулаке амулет, и, потрясая рукой, безустанно выкрикивал:

– Я, бледнокожий ублюдок, поверг…

Толпа с ликованием подхватила его клич…

* * *

Первый амир Ульмийского царства, великий Радхан Шелвис, прибыл в Сариссу ночью. Наместник встретил его в своем теуне.

– Приветствую, Радхан! Вероятно, дела совсем плохи, раз ты пустился в такую дорогу в нынешние неспокойные времена.

– Приветствую, Дирхам. Ты прав, у нас все плохо. Царское дитя?

– С ним все в порядке, расскажи новости.

– Карагарт нас теснит. После гибели нашего последнего царевича они объявили Сакхара проклятой династией и теперь рвутся очистить Ульм от скверны.

– Проклятые фанатики… Что Нардх?

– Царь – наша главная проблема. Потеряв всех наследников, он уверовал в правоту Карагарта. Не выходит из храма, молится безустанно… Перед армией не появился ни разу. Сам понимаешь, это не больно-то воодушевляет, поэтому мы проигрываем, хотя мечей и луков у нас достаточно. Менять династию посреди войны – самоубийство. Самое время встряхнуть царя.

– Встряска будет или очень сильная, или…

– У нас нет выбора. Рассказывай.

– Когда мои люди нашли мальчика, я, как мог, отстранился, чтобы не привлекать ничье внимание. Его усыновила моя наложница. После ее смерти я сделал так, чтобы казалось, будто он при дворе по привычке, потому что я о нем забыл. Образование у него хорошее, и обстоятельства сложились так, что мне даже не пришлось самому об этом заботиться.