– Иди сюда, Кэт, – кровь в нем бушевала, внутри бесчинствовала настоящая буря, – иди ко мне, я больше не выдержу.
– Терпи, любимый, я еще не закончила.
– Хочу тебя.
Он уже терял сознание, озверел, рыча подмял ее под себя. Но она ловкой кошкой вывернулась из-под него. Спрыгнула с кровати, встала на ноги. Он отупело уставился на нее.
– Вот теперь, – сказала Кэт, отдышавшись, – Я оденусь. А ты можешь спать.
– Кэт, я не…
– Спокойной ночи, Джерард.
Она бесшумно вышла.
Он вцепился зубами в угол подушки, вжал в нее лицо.
«Получил. Расквитались с тобой по полной! – не справляясь с душащей его страстью, Джерри перевернулся на спину, – Кто кого наказал? Кто кому отплатил? Она делает со мной все что пожелает! Дьявол»!
Всегда, стоит ему лишь допустить мысль о Кэт, возникает это чувство. Будто она в нем. Она его плоть, его кровь, она в нем, везде, в каждой кости, в каждом сухожилии. Поросла в нем, укоренилась. Заняла мозг, сердце. Украла душу. Спрятаться некуда. Некуда сбежать от нее, спастись. В голове не осталось ни закутка, ни единого темного угла, куда бы истерзанное сознание могло забиться и забыться, хоть на мгновение. И мысли-то допускать о ней не надо. Она постоянно присутствует незримо рядом. Встает перед внутренним взором, стоит только прикрыть глаза – вот как сейчас. Снится. Есть только ее запах, ее волосы, ее гладкая кожа. И хочется ее, хочется до смерти. Постоянно в нем это чувство, потребность в ней, ломка. Он зависимый.
Спустя какое-то время, когда он немного успокоился и мог думать нормально, Джерри сел на кровати, оперся локтями о колени, уставился во мрак.
«Ничего меня уже не волнует кроме нее, – подумал он, – сегодня звонили из дома, я снова не взял трубку. Что будет дальше? Мой бизнес развалится? Этот бар в Нью-Йорке, на кой черт он вообще мне нужен? Все мои дела в Британии, а я сижу тут, как цепной пес у бабьей юбки. Что она со мной творит?»
«Ты кто, приятель? – спросил он себя, – Ее придаток? Без воли. Без принципов. Ждешь ее, подчиняешься ей как раб. Самому себе ты точно не принадлежишь. Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что происходит с тобой? Сегодня в галерее ты собирался убить человека только за то, что он приблизился к ней … »
В гостиной было тихо, видимо, Кэт отправилась спать наверх.
«Ты хотел убить и был готов сам умереть. Люди шейха тебя все равно бы в живых не оставили. Как?… Как ты вообще оказался здесь, Джерард»?
Он стал вспоминать.
«Я вышел из дома часа на три – съездить в Глазго, купить подарков к Рождеству. В итоге, я понятия не имею, где эти подарки, где мой автомобиль. Я вообще ничего не помню с того момента, как увидел ее в аэропорту. Я с тех пор не живу своей жизнью. А ту жизнь, которой живу, мне ее даже не жалко, я хоть сейчас готов убить и сам умереть, сунься к Кэт кто посторонний. И ладно бы я умер сам…»
Он встал, подошел к окну, стал смотреть на ночной Нью-Йорк.
«…Ладно бы сам умер. Что будет с теми, кто стоит за моей спиной? С людьми, перед которыми у меня есть обязательства… Кэт, моя Кэт, желанная до безумия. Ей я готов отдать все, что имею, всего себя с первого момента встречи. А Бри ждет столько лет. Если она узнает про нас с Кэт, то соберется и уйдет. Заберет Рокси, а этого допустить я не могу. Я не потеряю девочку».
Ему захотелось выпить. Он вышел в гостиную, где было пусто. В кухне на столе нашел стакан с виски, который не смогла осилить Кэт.
«О чем я думал, когда я поехал за ней? Нашел же в аэропорту силы уйти. Надо было уходить окончательно. Сейчас она начнет страдать».
Он прикончил стакан, отправился к бару за новой бутылкой алкоголя. Спать, похоже, ему сегодня не придется.
«Хорошо, что ей подвернулся этот шейх. Кэт утешится, вылечится. Я не вылечусь. Но дать ей то, что больше всего на свете хотел бы дать, я не в состоянии. Значит, надо возвращаться к прежней жизни».
Артур Мэлоун ликовал. Он не был, без сомнения, неудачником. Справедливо полагал, что родился с серебряной ложкой во рту. Но чтобы стать свидетелем настоящего чуда! Оказаться в самом его эпицентре! Только единицы могут похвастаться привалившей им, столь редкой, прямо-таки уникальной удачей. Лишь избранные способны выжать из посетившей их удачи всю выгоду без остатка.
Мэлоун оказался на пересечении интересов двух сильных мира сего. Ему предстояло решать их проблемы, в чем Артур видел истинное благословение.
Первым его озадачил принц Самир.
Да, он давно таскался в галерею, давно не скрывал своего отношения к Кэт. Но чтобы выдать такое… В свое последнее посещение принц сообщил, что скоро возвращается на родину – его призывал долг перед страной. Настало время становиться главой государства после собирающегося отойти от власти отца.
– Ее, – имея в виду Кэт, Самир указал на дверь кабинета Артура, где происходила их беседа, – я намерен сделать своей женой.
– Ты не шутишь, Самир? – спросил Артур. Честно, он просто обалдел.
– Мне не до шуток, – Самир прошел от стеллажа к дивану и обратно. Остановился. Погладил пальцами перстень с черным бриллиантом, которой всегда носил на левой руке, – Я люблю ее, Артур.
Артур с собой не совладал. Лицо его вытянулось.
– Да люблю, – повторил Самир, – И хочу. Ничто и никого так никогда не хотел. Я все получал всегда, сразу же, без промедлений. Ее получить не могу. Она заставила меня вспомнить, что я просто человек. Просто мужчина.
– Признайся ей в любви, Самир. Предложи девушке руку и сердце, как это водится испокон веков.
Принц посмотрел на Артура, как на сумасшедшего.
– Она – женщина другого мужчины, я не имею на нее никаких прав. К чужой жене даже прикасаться нельзя – харам. В этом я грешу, да простит меня Аллах. Чувства к ней очень сильны, порой, сильнее меня, моего рассудка и воли.
– Она не замужем, не будь слишком строг к себе, Самир. Ее возлюбленный не спешит ее делать своей женой.
– Но она любит его, – принц возобновил неспокойные хождения по кабинету, – это большая проблема. На меня Кэт не реагирует. Да, дружески общается, да, порой мило кокетничает, но не больше. Я весь сгораю, она равнодушна. Но я вижу, что я ей не противен, вижу. Есть по крайней мере симпатия. Она ответит мне взаимностью, если устранить этого ее, как ты говоришь, возлюбленного.
– Устранить? Ты его убить собрался?
– Нет, – шейх затормозил и вполголоса добавил грозно прозвучавшую фразу на арабском.
– А что тогда? – Артур, сидя в кресле, забавлялся метаниями шейха.
Ответа на заданный вопрос у Самира, естественно, не оказалось. Артур понял – настало время его выхода.
– Она живет чувствами, – делец сделал вид, что рассуждает на ходу, хотя давным-давно все продумал, – Нужен прецедент, который отвернет Кэт от ее шотландца. Девушка откажется от отношений с ним по собственной инициативе. И больше он тебе не соперник.
Принц перестал метаться и стал слушать. Артур продолжил развивать мысль.
– Нужно найти то, на чем его можно было бы зацепить. Все мы имеем пятна на биографии, о которых хочется забыть, но стереть которые не всегда получается. Карвер обладает на первый взгляд кристальной репутацией. Но он бизнесмен. Он начал рулить семейным бизнесом в неполные двадцать четыре года. Сейчас ему тридцать три. За десять лет успешного делопроизводства могло произойти всякое. Надо лишь выяснить….
– Выясни, – отрезал Самир. Глаза его сузились, губы презрительно скривились. Артур понял – принц терпеть не может слушать про чужое грязное белье, не то, чтобы копаться в нем. Ему явно претил нечистый план, но другого выхода не предвиделось. Какая-то белобрысая русская девка лишила покоя наследника земель и миллиардов.
– Выясни все, что нужно и сделай все, что нужно. Ты знаешь, Артур, как я отблагодарю тебя.
– Знаю.
«Отблагодаришь, по-королевски. Ибо на меньшее я не согласен», – подумал делец, протягивая принцу руку для прощального рукопожатия.
Он знал изначально, через кого будет искать грязные пятна на биографии Джерарда Карвера. Предлагая аферу Самиру, держал в уме фамилию и имя именно этого человека. Человека, который ходатайствовал за Кэт, устраивая ее в галерею, несомненно, по просьбе шотландца.
Правда, Мэлоун еще не представлял, как склонить его к сотрудничеству. Он скрытен, о людях, с которыми у него налажены связи, не сболтнет лишнего. Богат, не как шейх, но все же: сын – конгрессмен в Вашингтоне, антикварный бизнес Артура – нечета его бизнесу. Деньги здесь не помогут. Тогда что? Может, услуга. Главное – начать двигаться в избранном направлении, а там уж Артур как-нибудь отыщет верную тропку.
Мэлоун недолго ломал голову. Когда через три дня после беседы с Самиром Дэвид сам ему позвонил, Артур понял – вот он, его звездный час. Вот он, стук чуда в дверь.
В галерею Дэвид подъехал под вечер того же дня. Он вошел в кабинет как всегда непроницаемый, как всегда уверенный в себе, подтянутый, одетый в элегантный светлый костюм, пусть седой, но выглядящий куда моложе своих законных семидесяти семи лет. Артур усадил Дэвида в кресло. Сам сел рядом на диван, чтобы вести беседу в дружеском ключе.
– Я предан коньяку, Дэвид, у меня его в баре целый ассортимент, но бутылочка виски специально для тебя припасена всегда. Смотри, тот самый сорт, который ты мне однажды порекомендовал.
Дэвид посмотрел на бутылку, который показывал ему Артур.
– Ничего другого не пью лет сорок.
Они устроились со стаканами.
– Я к тебе по серьезному делу, Артур, – начал Дэвид. – Долго прикидывал, и понял, лишь ты здесь можешь помочь.
«Вон оно как, – Артур мысленно потер руки, – Я могу оказаться полезен тебе, Дэвид? Надо же, какой поворот событий».
– Это не касается бизнеса, я надеюсь? Помогу в чем угодно, ты же знаешь. Только очень хочется посидеть с тобой по-дружески, без официоза. Столько лет знаем друг друга, сотрудничаем, и не разу не удавалось просто поговорить за стаканчиком.
Дэвид слабо улыбнулся, и Артур понял, что взял правильную ноту. В жестком облике сидящего перед ним старика просматривался едва уловимый надлом.
«Видимо случилось что-то действительно серьезное», – подумал Мэлоун.
– Говори, что стряслось, Дэвид.
Старик отпил немного виски. Посидев с полсекунды, расслабил галстук на мощной шее.
– Я к тебе с семейными проблемами, Артур. В бизнесе у меня все отлично. Дома – трудности. Хотя трудности – слабо сказано. Мой внук попал в беду.
Артур покивал в знак того, что весь во внимании.
– Он – мой единственный внук. Сын Калеба. Ты, кстати, знаком с ним.
– Хорошо знаком. Я и твой Калеб ужинали вместе в Вашингтоне, в июле этого года на День Независимости.
– Точно, запамятовал. Старею.
– И сынишку его, твоего внука видел, хоть и давно. Мы с Жозефин заезжали к вам с Эммой в гости, на Пасху кажется. Было это лет десять назад. Крутился там чернявый малыш.
– Он. Марк, – лицо Дэвида посветлело, но на него быстро нашла мрачная туча. – Всегда был особенным ребенком. Вырос в не менее особенного парня.
– Все мы, родители, думаем про своих детей, что они особенные.
– Ну, я знаю, что говорю. Этот пацан будто не наш вовсе. Нет, внешне там все наше, наша кровь. Если быть точным, кровь бабушки, моей Эммы. Черные кудри, черные глаза. Но в том что касается всего остального… В первый раз он выставил на посмешище меня и своего отца в девять лет, когда пошел работать разносчиком газет. Ты понимаешь, Артур, да? При наших-то капиталах. Вот уже лет пятьдесят мы забыли, что это – стоять с протянутой рукой. И тут на тебе, разносчик газет.
Артур тихо рассмеялся, Дэвид покачал седой головой, вспоминая.
– Дальше было хуже. В частные школы, куда мы с отцом его устраивали, Марк ходить отказывался. Сказал четко и ясно – буду учиться в обычной школе, как все. В школу ездил исключительно на велосипеде, если мать, бывало, подъезжала с водителем – как-никак жена конгрессмена – пацан кортеж игнорировал и улепетывал прочь на велике.
– Надо же, независимый какой! – искренне удивился Мэлоун.
– Точно. Он мог поступить в любой университет. Лига Плюща, британские вузы, всё к его услугам. Ему было обеспечено блестящее будущее. Хочешь, иди по моим стопам, хочешь по стопам отца в политику, хочешь в космос лети – во всем поддержим. Он выбрал то, что мы меньше всего от него ожидали. Спорт, шоссейные велогонки. Тренируется по семь часов в день, страстно желает попасть в профессиональную команду, грезит о Тур Де Франс. Весь переломанный от падений, высохший от изнурительных тренировок. Мой внук. Дома шкафы ломятся от дорогих вещей, он носит кроссовки за пятьдесят долларов. Стыдно с ним на людях показаться. Ни копейки из того, что мы и родители предлагаем ему, не берет. Все сам.
– Ну, Дэвид, – Артур прищелкнул языком, – сказки рассказываешь. Быть такого не может.
– Сам бы не поверил, – безнадежно отмахнулся Дэвид, – если бы собственными глазами не наблюдал эту картину каждый день. Марк – патологически честный человек, воплощение самой совести. Это, согласись, порок в современном мире. Причем страшный порок. Я подозреваю, именно он сыграл с ним злую шутку. Он последние полгода жил и тренировался в Европе. Поехал за каким-то чертом на Персидский залив два месяца назад. На обратном пути его взяли в аэропорту с наркотиками.
Артур присвистнул и откинулся на диванную спинку.
– Зачем ему наркотики? Абсурд какой-то.
– Именно, абсурд.
Дэвид поднял на лоб очки, сжал пальцами переносицу.
– На такое идут лишь из-за крайней нужды в деньгах. Деньги ему не были нужны.
– Наркотики, я полагаю тоже. Эту бурду здесь купить можно, смысл вывозить из Ближнего Востока?
– Марк и наркотики – вещи не совместимые, Артур. Я знаю своего внука.
– Твои предположения?
– Их ему подбросили.
– Кто?
– Хотел бы я знать. После ареста он не категорически отрицал свою вину, отказывался от наркотиков, но меньше чем через час допроса сказал, что порошок его. Почему? Либо это сознательное решение. Либо к признанию его принудили пытками. Поговорить с ним лично или послать к нему доверенное лицо я не могу. Власти страны, на территории которой взяли Марка, не идут на контакт. Ни деньги, ни связи не помогают. Я представить боюсь, где его держат. В каком-нибудь каменном мешке. Арабские тюрьмы – это казематы, с европейскими, американскими апартаментами не имеющие ничего общего. Мать Марка в больнице, жене, Эмме, я говорить боюсь. Она безумно любит внука, удара не перенесет.
– Какое там наказание за наркотики? – осторожно спросил Артур.
Дэвид подряхлел на глазах, обвис, поник, потух. Слабость, которую он скрывал благодаря отточенному умению владеть собой, проявилась во всем своем безобразном виде. Это был не прежний энергичный пожилой мужчина. Это был старик на краю могилы.
– Смертная казнь. Его вывезут в сопредельные земли и пустят пулю в голову. Если уже не привели приговор в исполнение, пока я тут развожу с тобой беседы за стаканчиком виски.
– Думаешь, я могу тебе помочь в таком деле?
– Помочь может небезызвестный в этой галерее шейх Самир бин Ибрагим Азиз аль Саид. По стечению обстоятельств, которые я в своем положении смею считать счастливыми, Марка задержали на территории страны, где эмиром является отец шейха. Я пробовал встретиться с ним.
– И что?
– Шейх слышать ничего не хочет. Стоило мне упомянуть слово «наркотики», он занес меня в черный список – ни встреч, ни бесед, ничего.
– Ожидаемо, Дэвид. Для мусульманина помогать в таком деле означает потворствовать в грехе. Самир особенно жесток в этом отношении.
– Раз ты называешь его Самир, без титулов, полагаю, у тебя есть подход к нему. Я хочу, чтобы он просто выслушал меня, Артур. Выслушал, а там сам пусть решает. Если бы я просил за негодяя, я бы, возможно, и не подошел бы к шейху. Но я знаю, за кого прошу. За мальчика, который невиновен. Марк невиновен, я готов голову положить на плаху, ручаясь за него. Невиновен. Невиновен. Невиновен.
– Тише, тише, – Артур придержал руку Дэвида со стаканом, которым он, говоря «невиновен», колотил по низкому ореховому столику, – Какая конкретно помощь тебе нужна от шейха? Чтобы он освободил Марка? Даже при его влиянии это маловероятно.
– Пусть хотя бы запустят судебный процесс еще раз. Только не казнь.
– Пожизненное заключение, по-твоему, лучше?
– Если бы он был негодяй, – Дэвид не слышал Артура, – если бы был виновен, я бы боролся за него, но я бы понимал, по крайней мере, что он платит по счетам! Платит за свои же грехи. За что платит мой Марк?! За честность? Чистую душу? Есть еще справедливость в этом мире, Артур? Скажи мне. Двадцатилетний мальчик, который не виновен, умрет в арабской тюрьме. Этой простой вещи не способен понять шейх? Устрой мне встречу с твоим Самиром и я отдам тебе все свое состояние!
– Дэвид, – Артур взял пустой стакан старика и отправился с ним к бару, – для начала тебе надо успокоиться. Я не смогу устроить тебе встречу с Самиром, это ты должен понимать отчетливо.
Дэвид свис на кресле, на котором сидел. Если бы он стоял, то наверное бы рухнул на пол.
– Но…
Артур вернулся с заново наполненным стаканом, бутылку с виски принес с собой.
– …Но я тебе обещаю. Обещаю, что сделаю все возможное. Принц еще не знает одной вещи – ты ему нужен точно так же, как он нужен тебе.
Дэвид не понимал, о чем пошла речь. Но он был человек, который не сдавался. Он был из тех, кто до последнего ищет лазейку и в итоге находит ее. Седая голова его настороженно приподнялась, тусклые глаза с покрасневшими от бессонных ночей белками заинтересованно блеснули. Мэлоун это заметил.
– Я выступлю адвокатом твоего внука перед Самиром, – сказал Артур, – добьюсь нужного тебе результата.
– И получишь столько, сколько скажешь. Не стесняйся в нулях.
– Это да, – Артур выдержал ставший живым и острым взгляд старца, – Но ты щедрость свою попридержи, деньги тебе еще понадобятся.
– Я говорю тебе, не стесняйся.
– Дослушай. Ты должен будешь оказать Самиру услугу.
– Какую угодно. Я не в том состоянии, чтобы торговаться.
– Превосходно. Тогда я скажу тебе имя – Джерард Карвер. Шотландец, по просьбе которого ты устраивал сюда Катерину Шэддикс, моего нового искусствоведа. Мне нужен серьезный компромат на этого парня. Подумай хорошенько, знаешь ли ты что-то. Информация – это единственная валюта, который ты сможешь расплатиться с принцем Самиром.
– Компромат? – тяжело поднял морщинистые веки Дэвид. Хотел добавить еще что-то, но воздержался.
«Правильно сделал, что промолчал, старик, – подумал Артур, внимательно глядя на него, – ты правильно сказал, не тебе торговаться. Возьму я тебя со всеми потрохами, вместе с твоим сыном конгрессменом, и с этим арабским выскочкой. При правильном подходе возьму еще и Джерарда Карвера. Деньги нужны. Бизнес переживает не лучшие времена. А младший сынуля, увы, не обладает моральными качествами Марка. Мне как раз надо, кровь из носа, в ближайшее время расплатиться за его очередную тупую прихоть. Деньги нужны».
Молчание затягивалось, Артур не спешил его нарушать, терпеливо выжидая, какое решение примет оппонент.
– Кому помешал этот мальчик, Артур? – наконец со страшным усилием выдавил Дэвид.
«Дело сделано», – понял Мэлоун.
– Не задавай подобных вопросов, друг мой. Твой внук помешал кому-то. То же самое случилось и с Джерардом. Он помешал, и точка.
– Мир сходит с ума.
– Обычное дело. Я начну с начала, чтобы ты понял, – голос Артура перестал быть сочувствующим, потвердел, – Самир любит эту Катерину, любит сильно, впору волком выть, жениться мечтает. Ради нее он вытащит Марка, и вообще сделает все, что я скажу ему, если будет уверен, что в итоге получит девушку на блюдечке с голубой каемочкой. Девушка живет с Карвером, твоим знакомцем. Парня надо устранить с пути шейха. Не убивать, не дай Боже. Деморализовать, зацепить на чем-то, чтобы он ушел на дно. Перестал быть преградой. Ты ведь можешь дать мне информацию, Дэвид? Карвер близок тебе, за чужого ты не стал бы меня просить. Пойми, Самир при своих бабках в любом случае накопает на шотландца все, что захочет, и даже больше. Наймет армию детективов, или кто там ему понадобится для решения задачи. Вылезет вся подноготная Карвера, еще и приврут для пользы дела. Но зачем кого-то нанимать, когда есть ты. Зачем врать, когда ты, возможно, дашь нам что-то такое, что и девушку от шотландца отвратит, и ему позволит отделаться малой кровью. Самое главное, в итоге Марк будет спасен.
– Он не отделается малой кровью, – тихо сказал Дэвид, – была история лет тринадцать назад… Если вы начнете ее ворошить, вы его не деморализуете. Вы его уничтожите.
– Что за история? – Артур обратился в слух.
– Это действительно нужно? Стереть его с лица земли? Ты помещаешь меня между молотом и наковальней.
– Никто не собирается его стирать. Дай информацию, и мы посмотрим, как развести эту парочку безболезненно.
– Я дам тебе имя, – Дэвид закрыл усталое лицо ладонями, на манжетах его белой рубашки засверкали бриллиантовые запонки, – Она была там, когда все это происходило, она полностью в курсе, знает дело изнутри. Я тоже в курсе, но я не скажу ничего, не могу, слишком многим обязан этой семье, она вам больше пригодится. Я без того уже Иуда, позволь мне отделаться наводкой.
– Согласен, давай имя. С ней будет не сложно договориться?
– В два счета, Артур. Она любит прикинуться овцой. Но я-то достаточно хорошо в людях разбираюсь, взгляд там далеко не овечий. Если уж я предаю, то она без зазрения совести предоставит вам все подробности, а может даже и доказательства.
– Доказательства? Все настолько плохо?
– Более чем. Я помогал заминать историю. Паскудное дело. Я бы не заикнулся тебе, если бы не Марк… Мне бы только вытащить его. Потом, если понадобится, я начну вытягивать Джерри и брошу на это все свои ресурсы и возможности. А пока записывай.
Артур встал и пошел к столу, записал имя, фамилию, которые продиктовал ему Дэвид. Записал адрес и номер телефона. Старик, сидя в кресле, пугал его землистым оттенком щек.
«Чувствительный, – подумал Артур, ведя по бумаге позолоченным пером ручки, – видно, тяжело ему, того и гляди, умрет тут у меня. Ничего не поделаешь, жизнь жестока, он это прекрасно знает. Мальчика его, Марка, жалко».
Прежде чем Дэвид ушел, Мэлоун продержал его у себя еще с час ради эмоциональной реанимации. Выспрашивал подробности про Марка, которые могли бы помочь мальчику. Старику стало легче, ему нужно было выговориться.
– Послушай, – сказал Дэвиду Артур, – ты никуда не торопишься? Я бы хотел узнать, отчего ты так распереживался, когда тебе пришлось выдавать Джерарда. Он ведь не твой родственник?
– Не родственник. По крайней мере, не кровный. Но семье его я обязан многим, – ответил Дэвид, – хочешь, расскажу тебе эту историю. Я устал до смерти, Артур, за последние месяцы. Буду рад посидеть у тебя, отвлечься.
– Оставайся столько, сколько хочешь, я не тороплюсь. И весь во внимании. Ты ведь не собираешься выдавать мне страшный секрет.
– Да какой там секрет. Все секреты ты из меня вытянул.
– Его прадед заменил мне отца, – начал рассказ старик, – Вторая мировая застала нас всех во Франции. Моя семья проживала в Париже с двадцатых годов, эмигрировав туда из России. А Фредерик, шотландец по происхождению, караулил там свою гражданскую жену Марлен. Баба она была непутевая, последняя вертихвостка, танцевала в кордебалете в Мулен Руж. Не знаю, что он нашел в ней кроме симпатичной мордашки, но любил француженку безумно, был в ее руках мягче воска. В Шотландии жила их маленькая общая дочка Софи, Фредерик звал к ней жену, но та ни в какую не соглашалась бросать Париж. Фашисты оккупировали город, Фредерик взялся поставлять им превосходный шотландский виски собственного, кстати, производства. В пустых ящиках, проложенных сеном, он вывозил в Британию евреев. Отчаянный был смельчак, наглец, ни Бога, ни черта не боялся. Несколько раз на него доносили в Гестапо, но он с хохотом все опровергал, всегда выходил сухим из воды. Проверки и обыски, учиняемые у него дома, ничего не давали. Самого Фредерика не трогали – его виски действительно был хорош. Он долго прятал мою маму и нас, четверых детей у себя на мансарде. Потом выпала возможность переправить нас в Британию. Мама подарила ему в благодарность коллекцию картин, которую в семье моей собирали пять предыдущих поколений. Фредди принял подарок с радостью, он хорошо разбирался в живописи, был ценителем, а до войны водил близкие знакомства с импрессионистами. За день до выезда меня, самого младшего свалил тиф. Мама сказала тогда: «Фредди, оставьте младшенького, похороните, я не хочу кидать его за борт, когда он умрет в море». Фредерик умудрился меня выходить. Рассказал, что когда мама и дети отплывали от берега, по Ла-Маншу открыли огонь с берега.
– Судно ушло, – продолжил Дэвид, выходя из задумчивости, в которую погрузился надолго, – но многих на борту расстреляли. Фредерик писал домой, ему ответили, что никто из наших не добрался. «Ты теперь мой сынок, Дэвид», – сообщил мне Фредди, получив письмо из Шотландии. Я перешел жить в его квартиру на правах сына, а мансарду заселили очередные евреи. Деятельность в Париже он развернул кипучую – где-то пропадал, кого-то спасал, вывозил, торговал виски, успевая между делом скупать полотна, которые тогда почти ничего не стоили. Когда его не было дома, Марлен таскала домой офицеров и шлюх вроде нее самой, устраивала гулянки. Надо отдать ей должное, ко мне она относилась с материнским теплом, не выдала бы меня, но Фредди этим шантажировала частенько. Он бесился, ревновал ее, ненавидел, угрожал убить, прогонял. Если она в разгар скандала бралась скидывать платья в чемодан, он хватал ее и не отпускал. Каждая ссора оканчивалась одинаково: достойный, сильный мужчина падал к ногам похотливой девки, слезно просил прощения. Она его с презрением прощала, зная, что никто, кроме него о ней не позаботится, и назавтра спокойно шла налево. Дурочка играла с огнем. Ее труп со сломанной шеей нашли под старом каменным мостом у Сены. За день до этого Фредди и Марлен крупно поссорились. Она убежала, хлопнув дверью, он бросился следом. Вернулся ближе к полуночи, собрал меня, прихватил полотна, мы отбыл из Парижа якобы за очередной партией виски, чтобы уже не вернуться назад. Фредди не говорил о жене, но я уверен, именно он убил Марлен.
Артур слушал с огромным интересом. Он сходил к дубовому секретеру за сигарами. Мужчины закурили.
– Далее последовал этап моей жизни в Шотландии, в поместье Фредерика, – продолжил говорить Дэвид, выпуская облако ароматного дыма, – война закончилась, кругом была разруха, производство терпело упадок, а заводы Фредди процветали, словно виски вдруг превратился в единственную насущную потребность населения Британии. В поместье я первым делом влюбился в его дочурку Софи. Позже моя любовь переросла в нежную дружбу с ней. Мы и сейчас близко дружим. Время от времени я ее навещаю… Жизнь у Софи сложилась трудно. В 1957 году, будучи студенткой-первокурсницей, она поехала в СССР на слет молодежи и студентов, вернулась оттуда другой. Через пару месяцев стала заметна беременность. Софи умирала от любви к какому-то русскому, которого встретила в Москве. Рвалась назад, писала, но границы были закрыты. Она не придумала ничего лучшего, как перерезать себе вены перед Советским посольством в Лондоне. Ее удалось спасти, но Софи попала в психбольницу, там родила двойню – сына и дочь. Лечение ей помогло, она вышла успокоенной, о романе своей юности больше не вспоминала, но и замуж повторно не вышла, хотя я лет пять упорно склонял ее к замужеству. Фредерик отучил меня в Оксфорде за свой счет. Позже в США я нашел братьев, уцелевших во время переправки через Ла-Манш, собрался переезжать к ним. Приемный отец позвал меня в отдаленную комнату в поместье. Там он передал свернутые рулоном полотна, которые в войну за спасение ему отдала моя мама. «Я взял картины, – сказал он, – чтобы сохранить их для вас. Твоя мать бы не смогла перевезти Рубенса и Мазаччо. Слава Богу, твои родные живы, так что бери свое добро, Дэвид, езжай и будь счастлив». Я взял только половину. Эти картины стали моим стартовым капиталом. Коллекция, которую Фредди набрал за войну в Париже, все еще хранится в поместье. Софи иногда зовет меня к себе, просит продать что-нибудь. Время от времени я вожу туда команду для осмотра, сохранения картин. Именно из ее коллекции на рынок иногда попадают шедевры. От Софи получена сидящая на лугу дева, купленная тобой у меня буквально недавно, ее сейчас реставрирует мой двоюродный брат. Картину нашли в хранилище при последней уборке, в старом, упавшем за стеллаж тубусе. Она, в смысле картина, чем-то не понравилась Софи.
Они сидели долго. Перед уходом Дэвид сказал:
– Своим благосостоянием, жизнью, всем я обязан Фредерику, Артур. Думал, никогда с ним не расплачусь. Ан нет, сегодня выпал шанс расплатиться, правда, несколько иным, нежели я предполагал, способом.
Он ушел. Мэлоун позвонил по номеру, который ему предоставил принц Самир.
– Добрый вечер, записывайте, пожалуйста, имя и фамилию, которые Его Высочеству рекомендуется принять к сведению, – сказал он в трубку доверенному секретарю шейха, – Бри Арнетт.
Следом Артур продиктовал нужный номер телефона и адрес.
Глава 14.
Джерри не удачно перевернулся во сне и грянулся с дивана на пол. Приподнял голову над ковром, по-собачьи затряс ей. Самоощущение было мерзким. Мерзкая испарина по всему телу, мерзкий привкус во рту, мерзкое омертвение в мускулах. Перед самым носом на боку лежала опустошенная бутылка.
«Ага, – вспомнил Джерри, с трудом различая очертания предметов, – вчера я мучился и страдал. Мои страдания вылились мне в два галлона виски. Буду знать, этого мало, чтобы не проснуться».
Поднявшись, он побрел в душ. Думать ни о чем не получалось – голова была не та, тяжелая и больная. После вчерашних возлияний его подташнивало. Но оно уже висело напоминающей галочкой в мозгу. Принятое решение. Пора все расставлять по прежним местам. От этой, угнездившейся в сознании мысли мутило, снова хотелось упиться до потери пульса.
Постояв под парящими струями воды, он завернулся в махровый халат, вышел из спальни на первом этаже в гостиную. В это время Кэт спускалась по ступеням лестницы вниз. Воспользовавшись тем, что Джерри вытирал полотенцем голову и ничего не видел, она встала у него на пути.
– Доброе утро, любимый. Как спалось без меня?
Джерри опустил полотенце. На Кэт был элегантный брючный костюм цвета лаванды и рубашка под цвет, только на два тона темнее. Расчесанные кольца волос сияли, кожа светилась, на щеках цвел легкий румянец. Она была такой желанной, манила и притягивала к себе. В янтарных глазах вспыхивали соблазнительные золотые искорки. Помня о своем вымученном решении, Джерри попытался обойти ее.