– Беги, – прошептал он, наклоняясь в седле, трогая разбитыми губами макушку ее головы, – беги домой.
Девушка побежала.
Бойс доехал до ручья, лежа на шее коня. Конь вошел в пенный поток, остановился, начал пить. Бойс стал крениться все ниже, ниже, и свалился в воду. Сначала лежал в ней, глядя вверх. Наконец, с усилием сел, стянул с себя рубашку, промокшую и пропитавшуюся кровью. Мочил ее в ручье и мылся. Дождь превратился в ливень, помогал ему, падая сверху. Альпин понуро стоял и ждал поблизости. Вот хозяин его поднялся, побрел через ручей, через луг, ничего не говоря и не оборачиваясь. Конь, чувствуя неладное, не ржал, не пытался догнать хозяина. Брел следом.
Элеонора читала в гостиной, когда хлопнули двери, и в коридоре раздались бегущие шаги. Она отложила книгу и вышла к дверям. Выглянула. Это был Милле. Он успел добежать до конца коридора, через секунду пропал за поворотом. Он слишком спешил, чем возбудил ее беспокойство.
Элеонора решительно пошла за ним следом.
Дверь в комнату Джона, которая находилась рядом со спальней ее сына, была распахнута. Элеонора неслышно заглянула вовнутрь.
Молодой художник, стоя над тазом с водой, умывался, фыркая и выплескивая воду на пол. Умывшись, он схватил полотенце, прижал его к носу. Движения его были порывисты. Рубашка, как заметила Элеонора, порвана и вымазана черной грязью.
– Что случилось, Джон? – спросила она, входя. Сердце заколотилось чаще. Юноша повернулся к ней. На груди, на светлой ткани темнело большое кровавое пятно. Кровью постепенно пропитывалось и полотенце, которым он зажимал нос.
– Вы ранены?
– О, ничего особенного, леди МакГрей, – Джон отвернулся, – Пустяк. Всего лишь сломанный нос. Моя вина. Скоро пройдет. Кровь почти остановилась.
В тоне его было что-то, что помешало ей броситься ему на помощь. Джон отшвырнул полотенце, прошел к гардеробу, вынул свой саквояж. Леди, замерев, наблюдала за ним. Он кинул раскрытый саквояж на пол и стал сваливать в него вещи, стопками снимая их с полок шкафа.
– Вы уезжаете? – спросила она.
– Да, – был дан краткий ответ.
– На ночь глядя? Не предупредив нас заранее?
– Да. И да.
– Но почему, Джон?
Взгляд Милле упал на незавершенную картину, которая стояла на треножнике у окна. Майская королева, сидящая на цветущем лугу. Элеонора тоже посмотрела на нее и невольно подумала, что работа превосходна. Настоящий шедевр.
– Знаете, – Милле будто что-то вспомнил, метнулся к кровати. Сорвал с нее покрывало, бросил его на пол. – Я не мог вас предупредить. Ибо с утра сам не знал, что к вечеру уеду. Посему, прошу прощения и благодарю за гостеприимство.
Вслед за покрывалом он сорвал с кровати одеяло, затем простыню. Простыню набросил на холст.
– Где мой сын? – спросила Элеонора, не в силах ждать, когда он сам скажет ей то, что волновало ее больше всего на свете.
Милле впервые с начала разговора повернулся к ней. В его глазах застыло презрение.
– Разве я сторож брату моему? – он брезгливо скривил губы, – Я понятия не имею, где ваш сын. Чем он занимается. Знаете ли вы, что заниматься он может, чем угодно? Вещами, о которых нормальным людям лучше не знать!
Элеонора до боли в ладонях выкрутила платочек, который держала.
– Он жив, по крайней мере?
– Что с ним станется? – выплюнул Милле, надевая чистый сюртук поверх грязной рубашки. – Прекращайте волноваться за него, миледи. Это смешно. С такими людьми, как ваш сын, никогда ничего не случается. Земля сгорит, небеса рухнут, и в творящемся вокруг бедламе ваш сын будет чувствовать себя превосходно.
– Желаете, чтобы я приказала заложить экипаж?
– Да, будьте любезны, – Милле сел на корточки и стал застегивать чемодан.
Элеонора выбежала из комнаты.
Во дворе перед парадным входом в поместье закладывался экипаж. Грум Норри, конюх и кучер, которому предстояло вести Милле, выкатили из конюшни большую карету – нечета развалюхе, привезшей Милле в Тэнес Дочарн. Они впрягали в нее четверку лошадей и постоянно переругивались между собой на родном гэльском наречии. Джон, хмурый и бледный, с лиловыми синяками под глазами, укладывал свой багаж на запятки позади кузова кареты.
Дождь перестал, небо постепенно очищалось. Однако светлее не становилось – солнце двинулось на запад, и уже успело наполовину скрыться за горным кряжем. В саду пели птицы. Воздух был свеж и сладок.
Сквозь ворота поместья прошла высокая крепкая фигура. Пошатываясь, двинулась через двор прямиком к карете. Следом, с возбужденным ржанием в сторону конюшни пробежал караковый жеребец, задрав мочалистый хвост. Конюх, который с утра обещал и пальцем не шевельнуть ради коня младшего МакГрея, уронил оглобли и бросился следом за требующим ухода животным. Его бегство Норри сопроводил порцией заковыристых ругательств.
Бойс остановился рядом с Джоном, стал смотреть. Рубцы, оставленные хлыстом Милле на его теле, что виднелось под распахнутой рубашкой и на лице, налились, опухли сильнее. Они, должно быть, жгли его каленым железом.
Джон еще раз поправил коробки, чтобы лежали ровнее. Перетянул и перевязал багаж крепким канатом. Проверил прочность узлов. Лошади были впряжены, нетерпеливо топтались на месте. Возница взобрался на козлы. Все готово. Можно отбывать.
– Ты должен знать, – выдавил Джон, чувствуя, что не может уехать от Бойса без последнего слова, – дружбы между нами больше не существует. Ты умер для меня, как друг. И как человек. Я никогда не знал тебя. Лайонел Бойс не был мне знаком.
Бойс молчал.
– Есть грань, – продолжал Милле, избегая смотреть на бывшего друга, – которую никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя переступать. Ты ее переступил. Я не прощу тебя за это.
Бойс молчал.
– Я мог бы понять тебя, как мужчина. Но я не стану понимать. Я видел, как и ты, что она красива. Однако отнесся к ней правильно. Заставил себя смотреть на нее правильно. Глазами брата. Друга. А ты. Ты спустил с цепи свою похоть. Хотя мог бы ее сдержать.
Бойс молчал.
– У меня было много женщин, как и у тебя, Бойс. И я знаю, что это такое, когда в глазах темнеет от желания. И кажется – сам ад не способен удержать тебя…Но также я знаю – удержаться реально. Это не голод, не жажда – ты не погибнешь, удержавшись. Посему отказываюсь понимать тебя. И принимать. Ты лег в кровать с сумасшедшей. Она даже не поняла, что ты сделал с ней.
– Она не сумасшедшая, – проговорил глухо Бойс. Он шатался и казался пьяным.
– Кто? Девушка, лучший друг которой – камень? Валун, торчащий посреди леса?
– Она особенная. Не такая, как все.
– Вот как? Особенная? – Милле глумливо рассмеялся. – Тогда женись на ней!
Бойс сильно покачнулся, едва не упал. Оперся рукой о дверцу кареты.
– Заткнись, Милле…, – было видно, что ему очень плохо. Дыхание вырывалось из легких с присвистом, – ты не понял ничего. Ничего не увидел. Меня блевать тянет от твоих нотаций. Я люблю ее. А она любит меня.
– Послушай, – зашипел Джон сквозь зубы, наклоняясь к нему, – Делай с ней что хочешь – все на твоей совести. В любом случае, замуж ей, бедной дурочке, никогда не выйти. Девственность ее – не такая уж драгоценность. Допустим, ты даже облагодетельствовал ее, переспав с ней. Хоть я так не считаю. Но она женщина, Бойс. Созревшая, готовая рожать. Ты об этом подумал? Подумал, что будет, если она родит тебе? Наследник МакГреев, рожденный местной идиоткой!
Бойс зарычал. Оттолкнулся от кареты, отчего она сильно накренилась, повернулся спиной к Милле и направился домой, раскачиваясь. Джон плюнул ему в след и крикнул:
– Похоть! Похоть и есть, как ее не назови!
Он влез в карету, без сил упал на мягкое сиденье.
– Едем, сэр? – на ломаном английском крикнул кучер.
Вместо ответа Джон ударил кулаком в стенку кареты. Экипаж тронулся и покатил к распахнутым воротам поместья.
Глава 9.
Нью-Йорк, США, XXI век.
– Добро пожаловать домой, Кэт.
Перед ней возвышалась рождественская ель в бело-золотом наряде. Аккуратной конусовидной формы, она уходила острой верхушкой под самый потолок и казалась королевой, разряженной в органзу и муслин. От прежней мрачности в гостиной не осталось и следа. В воздухе дрожало сияние: на столе, каминной полке, журнальном столике горели свечи, расплескав вокруг себя озерца света. Гирлянды с миниатюрными лампочками обвивали колонны. Тут и там вспыхивали и погасали огоньки: стеклянные шарики и сосульки, развешенные по комнате, отражали лучи. Рассыпали снопы искр серебряные звезды. На пушистых ветвях ели горел иней, ангелы трубили в трубы, в иголках прятались эльфы с мерцающими крылышками. По санному пути из серпантина мчались санки, запряженные шестеркой оленей. Правил ими старец в синей шубе с развевающейся бородой.
– Пойдем, – Джерри сжал ее пальцы и повел к накрытому льняной скатертью столу. Центральное место на столе занимал огромный, аппетитный шоколадный торт на хрустальной подставке.
– Шампанского, Кэт? Бокал в честь праздника… – Джерри указал на набитое до краев колотым льдом ведерко, из которого торчало горлышко бутылки, – Или, может, десерт?
Он снял стеклянный купол с торта. В воздухе распространился сводящий с ума запах шоколада.
«Все как-то нереально, – подумала Кэт, озираясь, наверное, в десятый раз, – не могу поверить, что все происходит наяву. Что мы с ним здесь. Вместе. Это какой-то обман».
– Тут всё, – она отошла от стола и от Джерри, отпустила кисть его руки, – изменилось с момента нашей первой встречи.
– Я подготовился к твоему приезду. Кое-что поменял, – он следил за ней из-под опущенных век, глаза его поблескивали. Она хорошо чувствовала его взгляд. Он стоит в расслабленной позе, прислонившись бедром к краю стола. На вид, спокоен. Но от него исходит такая будоражащая, дикая энергетика, заполняя собой всю комнату, что просто некуда спрятаться. От его силы невозможно защититься. – Наверху тебя ждет сюрприз.
«Черт возьми, – она повернулась к нему спиной, обхватила себя руками за локти, направилась к елке, делая вид, что разглядывает ее, – Я не могу расслабиться. Такое странное чувство… Мне не по себе. Почему? »…
Кэт обошла вокруг елки, ощущая, как беспокойство внутри возрастает. Превращается в давящий страх, который начинает распирать легкие, затрудняя дыхание. Кровь болезненно стучит в висках. Почему? Вспомни, как ты ушла от него. То, что было пережито за последнюю неделю – это ужас. Вязкий, темный, как болотная грязь. Затягивающий, душащий. Страх. А вдруг все повторится? Ты больше не уйдешь от сюда вот так запросто. Налегке. Оставив бронзовую собаку на память о себе. Не сможешь. Жизнь без него больше не рассматривается, как вариант, правда, Кэт? Но здесь так неуютно, так тревожно. Почему? Да не все ли равно! Главное, он здесь.
– Тебя как будто что-то беспокоит, Кэт, – его низкий голос прозвучал мягко. – Почему ты разволновалась? Иди сюда.
Он подошел к ней сам. Склонил голову, секунду помедлил, прикоснулся к ее губам своими губами. Только на мгновение. Она почувствовала их хмельной, дурманящий привкус. Почувствовала, что плывет. Джерри взял ее ладонь в свою. Снова поцеловал, на этот раз в щеку. Очень нежно.
– Спасибо за елку, Джерри.
– Идем наверх, Кэт. Кое-что тебе покажу.
– Идем.
Джерри повел ее к лестнице. Вместе они стали подниматься по ступенькам.
– Помнится, ты говорил, что на втором этаже у тебя разруха, – проговорила Кэт только ради того, чтобы что-то сказать, – Ты все-таки решил поместить меня среди руин?
– Твое присутствие скрасит любую обстановку.
Сводчатый коридор второго этажа, до половины стен отделанный деревянными панелями, заканчивался стеклянной дверью и просторной лоджией, на полу которой виднелись заснеженные каменные кадки с высохшими растениями. В коридоре было три двери – две с одной стороны, одна с другой. На стенах висели бра, заполняющие помещение мягким шафранным светом.
– Сюда, Кэт, – Джерри открыл одну из дверей, пропустил девушку вперед. Она вошла и обомлела. Ей показалось, что она вступила в самое сердце вихря из красок и блеска. Минут пять она привыкала к обстановке комнаты и пыталась хоть как-то в ней сориентироваться.
Комната была неправдоподобна, как сон, восхищала своей камерной пышностью. Текстиль и обои всех оттенков золота подчеркивали необыкновенную красоту классической мебели цвета слоновой кости с паутинкой сверкающего кракелюра. Ноги приятно щекотал густой ворс ковра. Бело-коричнево-золотую палитру оживляли вкрапления темной, больной бирюзы – сине-зеленый древесный узор змеился по столбикам кровати, поддерживающим газовый полог, скользил по фасадам шкафов, дверцам тумб, завивался на крышке комода, множился в зеркалах, повторялся в декоре ночных штор, ваз и цветочных горшков. Кельтская вязь украшала дверные и мебельные ручки из старой бронзы, радужный свет люстры из хрусталя заливал собой все это великолепие. Осознавая, что она окончательно утратила ощущение реальности, Кэт остановилась едва ли не на пороге, не решаясь пройти дальше.
– Заходи, Кэт, – он протянул ей руку, приглашая.
– Так в твоем понимании выглядит хаос и бардак? – голова у нее кружилась от царящей вокруг роскоши, – Ты, кажется, именно этими словами описывал комнату…
– Доделал ремонт в рекордно короткие сроки. Я действительно очень ждал тебя.
Джерри успел немного узнать ее. Изучил ее жесты, взгляды, интонации, улыбки, смех. То, как она держит себя. Всегда достойно. Прямая спина, царственная шея. Женщина, которая везде чувствует себя естественно. Теперь она выглядела настолько растерянной, что он невольно улыбнулся. Изумленные глаза в пол лица, приподнятые брови, губы приоткрыты, она что-то беззвучно шепчет, ведя взглядом по комнате. Изумляется. Обеими руками убирает пряди светлых волос за уши, одергивает свой слегка примятый после дороги свитер. Смотрит на него и смущенно моргает. Едва заметно краснеет от чувства неловкости, но тут же берет себя в руки. Глядит в его глаза смело, прямо, долго. Ее взгляд сокрушает его. Он физически чувствует, как в груди что-то дает трещину и ломается, разваливается, обрушивается. Он сам не свой. Как он держался до сих пор? Как дожил? Господи, неужели она здесь? Наконец-то! Она. Ее голос. Очертания ее тонкого тела под свитером. Грудь вздымается медленнее. Он видит все. Ее приоткрытые губы блестят. На шее бьется тонкая жилка. Ее белая кожа ослепительно сияет и дразнит своей мраморной гладкостью.
Джерард вдруг понял, что ощущает собственную кровь. Она, загустевшая, ползла по венам медленно, толчками пробивала себе путь, распаляя кожу. Царапала сосуды так, как будто была насыщена битым стеклом. Вызывала такую боль, что казалось тело его вот-вот разорвется.
«Я больше не могу выдерживать это», – он рывком снял с себя свитер, обнажив литое тело.
– Кэт…пожалуйста…
– Джерри, – шепнула она, – я знаю.
Она точно также вся горела, дрожала. Шагнула к нему и вложила пальцы в его ладонь. Он притянул ее к себе. Прижал всем собою так, что она почти задохнулась. Позволила ему целовать себя, шептала ему на ухо что-то, пока он жадно освобождал ее от одежды. Ему чудилось, будто тело ее не имеет костей. Оно обвивается вокруг него виноградной лозой. Его оплетают сети звуков, вкусов, ощущений и ароматов. Шипы проникают в мускулы, пронзают. Их сладкий сок отравляет все внутренность. Обездвиживает, лишает опоры. И ему все равно. Есть только она. Его самое горячее желание.
Мурлыча, Кэт перевернулась во сне, перекатилась на правую сторону кровати и проснулась. За окном стемнело, комната тонула в полумраке, свет торшера, приглушенный тканевым абажуром, едва разгонял мглу. Место рядом пустовало. Оно еще хранило следы пребывания здесь ее любовника – примятая подушка, откинутое одеяло.
Прямо перед огромным ложем стоял туалетный столик с фигурным зеркалом. Туманная амальгама отражала картину, которую являла собой кровать с сидящей на ней Кэт. Постель взбита, полог полуопущен, девушка обнажена, выглядит растеряно. Где-то тикали часы, на улице гудели автомобили, снизу доносилась музыка.
На банкетке в изножье кровати лежал пеньюар из тончайшего бледно-зеленого батиста, украшенный кружевом. Вещь подобной красоты вполне могла принадлежать принцессе. Освежившись в душе, Кэт нарядилась в пеньюар и отправилась вниз, искать принца.
На лестнице музыка стала слышна четче. В гостиной играл Чайковский, Па-де-де из балета Щелкунчик. Тихо спускаясь, Кэт различила голос Джерри. Он разговаривал с кем-то.
– Сэр, она своевольна, вы же прекрасно знаете это. Как я смею ее увещевать и, упаси Боже, приказывать ей? – воскликнул голос его собеседника. Он показался Кэт неестественным. Через секунду до нее дошло – голос доносился из телефона, работающего на громком режиме.
– Я не прошу тебя приказывать, Роберт. Просто делай то, что должен. Если она начнет возмущаться – смело ссылайся на меня, – ответил Джерри.
– Сэр, ссылки на вас не имеют силы. Она утверждает, что из-за океана вы все равно ее не достанете. Не далее, как вчера у нас случился инцидент. Она выехала в город на автомобиле и, не знаю как, но разнесла в дребезги весь капот! Говорит, что не заметила чертов столб. Как можно не заметить столб, сэр?
– С ней все в порядке? – оборвал его Джерри. – Если хоть царапинка, Роберт, я тебя вздерну!
– Ни царапинки! Сами знаете, какая в машине система защиты, салон и водитель не пострадали. После аварии она была весела, ночью спала сном ангела. Сегодня подбиралась к вертолету. Сказала, что если не отдам ей ключи, уволит меня к дьяволу. У меня семья, сэр, дети, внуки… Чудная ситуация, ничего не скажешь – либо увольнение от рук леди, либо виселица от рук ваших. Вот он, подарок на Рождество в благодарность за десятилетия преданной службы.
– Не уволит она тебя, не паникуй. Уволить тебя могу только я, но я этого не сделаю! Мой тебе совет, брось ключи от вертолета в пруд, но не допусти, чтобы они попали в руки леди.
– С утра она закрылась в кабинете. Горничная носила туда чай, леди сообщила ей, что готовит бумаги для увольнения персонала.
Слушая разговор, Кэт оказалась в гостиной. Она встала у стены, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад.
– Это не серьезно, – ответил Джерард. – Горничная, видать, задала какой-то глупый вопрос, а леди пошутила в своей манере. Наверняка, она читает, или пишет свой роман. Она у меня взбалмошна, но безобидна, ты знаешь, Роберт.
– Не уверен. Тем более, когда вас нет дома.
– Хорошо, будь добр, отнеси ей трубку. Я поговорю с ней.
Электронный голос пожелал всего доброго и затих. Кэт осторожно вышла из-за угла и увидела Джерри. Он сидел на полу в полуоборота к ней, прислонившись спиной к сиденью дивана. На столике перед ним лежал мобильный телефон, а сам шотландец потягивал темную жидкость из стеклянного бокала на тонкой ножке, который держал в руке. Одет он был только в домашние брюки.
Ей захотелось послушать, о чем он будет говорить с этой загадочной женщиной, которая любит лихую езду, пишет романы и грозит увольнением всем, кто смеет становиться у нее на пути. Кэт осознала неприятный факт – она не знает о шотландце ничего… Хотя в самолете он, кажется, упомянул о брате…Но больше ничего, ни имен, ни событий, ни названий. Ничего.
Джерри поставил бокал на столик, взял телефон, нажал кнопку, приложил его к уху, заговорил. Тембр его голоса смягчился, в нем зазвучали нежные нотки. Он рассмеялся, так счастливо, что она с ног до головы покрылась гусиной кожей. Неподвижно стоя и с горем пополам пытаясь сглотнуть ком, который образовался в горле, Кэт не понимала ни слова, из того, что он говорил. Опять гэльский, исконный язык дикой Каледонии.
Ей стало дурно. Кэт впилась пальцами в полку, подвернувшуюся под руку. Тут же с полки спрыгнула и загромыхала по полу жестяная антикварная вазочка. Джерри обернулся на шум, быстро закончил разговор. Нажал отбой и поднялся ей навстречу.
– Почему ты стоишь в углу одна, как бедный родственник? – подойдя, он поднял с пола вазочку и вернул ее на полку. – Не складываются у тебя отношения с этой штуковиной?
– Жестянка выдала меня повторно, – Кэт направилась мимо него к дивану. – Третьего раза не будет. Я с ней разберусь.
– Она тут не причем. Я давно понял, что ты здесь, – сообщил шотландец, идя следом.
– Как?
– У меня на тебя чутье.
Она опустилась на ковер. Он устроился рядом. От него пахло свежестью и спиртным. Стараясь не поддаваться на его магию, она указала на стакан:
– Что пьешь?
Он достал из-за спины и продемонстрировал ей наполовину полную бутылку:
– Скотч.
– Где этикетка?
– Ее не успели наклеить. Угостить тебя.
– Нет, – Она отодвинула от себя бокал, в который Джерри налил немного напитка. – Ненавижу виски. Та еще отрава.
– Не соглашусь, Кэт, – он будто слегка насупился, – Шотландский виски – напиток благородный, если им не надираться до потери пульса. Он тебя опьянит слегка, загипнотизирует. Попробуй.
– У всего шотландского есть данное свойство – гипнотизировать, – сдаваясь, она сделала глоток и скривилась. – Горечь. Прости, но это гадость, Джерри.
– Выпей воды. Вот так. И больше не делай больших глотков – только смочи язык. Для начала понюхай. Чем пахнет?
– Спиртом.
– Еще чем?
– Чем-то сладким. Ваниль, кажется.
– Ванильный пудинг и мед. Виски бродил в бочке из американского дуба, в котором прежде выдерживался херес, отсюда и ароматы. У тебя хороший нос, Кэт. Не только симпатичный, но и чувствительный. Что еще чувствуешь?
– Ничего.
– Не вредничай.
– М-м-м. Пахнет солью.
– Этот скотч закален морем. Глотни немного.
– Он копченый.
– Точно, копчены. Не горький. Глотни больше. Копченый он оттого, что печи для просушки солода топили торфом. Понравилось? Хочешь еще?
– Пожалуй…
Они сидели рядом и медленно тянули скотч. Джерри рассматривал напиток на свет – в бокале играли янтарные блики.
– Скотч идет тебе, Кэт.
– Каким образом?
– Он золотой, как твои глаза. Но кое-что другое подойдет тебе больше.
Он достал из-под диванной подушки и положил ей на колени продолговатую плоскую коробочку, обтянутую бархатом.
– Джерри, – Кэт поставила свой бокал на стол, – это лишнее.
– Взгляни. Прошу тебя.
Она расстегнула замочек, подняла крышку. На светлом фоне подкладки возникли черные, как ночь, камни. Кэт слегка повернула коробочку к свету, траурные камни ожили, внутри каждого из них заколыхался кровавый огонь. Оправа серег и перстня отличалась простотой оформления, зато черные опалы были по-настоящему роскошны. Два массивных кабошона, оплетенных лозой из платины заигрывали со светом, переливались всеми оттенками красного, иногда в них зажигались медовые и лиловые проблески.
– Это тебе на Рождество…
– Джерард, – она не собиралась его спрашивать ни о чем. До последнего надеялась – он объяснит все сам. Но он не собирается объяснять. Изнутри ее согревает изрядная порция виски, Кэт достаточно смела, чтобы спросить напрямую. Уж слишком ценен подарок. Слишком хорош. Настолько хорош, что уязвляет своим блистательным видом. – Возможно, эти камни больше подойдут не мне, а той женщине, с которой ты говорил по телефону?
Джерри поцеловал ее в ладонь, хитровато улыбаясь.
– Не подойдут. Моя бабушка старомодна. Она предпочитает бриллианты.
– Ты уверен, что это была твоя бабушка? – она искала в его лице хотя бы малейший намек на ложь.
– Могу поклясться на крови. Хочешь?
– Почему бы тебе не рассказать мне о своей семье, Джерри? Я тебе о своих все рассказала. Не хочу твоей клятвы на крови. Хочу послушать историю.
– Кэт, – он обнял ее, притянул к себе. Она тихонько вскрикнула, когда он слегка прикусил зубами мочку ее уха. – У нас уйма времени впереди. Найдется день для историй. А сейчас мне болтать ну вовсе не хочется.
– Джерри, мы с тобой здесь, как замурованные, – сказала Кэт, сидя на коленях у Джерарда и лениво перебирая пальцами его густые волосы, – уже пошел третий день нашего затворничества. Надо прогуляться хотя бы до магазина – продукты закончились. Ты в курсе, что доедаешь последний кусок торта?
– Ты сама сказала, что не будешь, – Джерри не донес до рта вилку с тортом.
– Не буду, ешь. Я не о том говорю. Нам нужен свежий воздух, немного движения.
– Движения нам как раз хватает, по-моему. Или тебе мало, Кэт? Ты только скажи, дорогая, – его свободная рука, обнимавшая ее за бедро, поползла под коротенький подол шелкового халата.
– Джерри, – она заерзала, сидя на нем, стараясь, хотя и не очень активно, перехватить его руку, – серьезно. Давай прогуляемся. Ну, пожалуйста. Я хочу на воздух. Сначала прогулка, а потом все остальное.
– Раз ты настаиваешь, выбирай, куда пойдем, – он начал распутывать пояс ее халата, – можем просто побродить по улицам…
– Можем, но у меня есть идея получше. Я позвоню своим друзьям. Не против встретиться с ними, Джерри?
– Не против… Почему я должен быть против? – он спустил халат с ее правого плеча, прижал Кэт к себе крепче. Теперь его руки блуждали, изучали, гладили, скользя по ее обнаженной коже.
– Что ты делаешь, Джерри? – шепнула она, ненавязчивыми движениями рук и плеч помогая ему полностью справиться с ее халатиком…
В полдень такси подъехало к одному из десятков блоков многоквартирных домов в районе Астория, Квинс. Кэт и Джерри вышли на тротуар. Подмораживало, с Гудзона дул зябкий ветер, голые клены размахивали мерзлыми ветвями и скрипели.
– Пойдем, – Кэт прижалась к спутнику, – Холодно. Застегнись, Джерри, мне зябко смотреть на тебя.
Он рассеянно поднял воротник. Джерри оделся не по погоде – короткая кожанка, поверх хлопчатобумажной толстовки. Ни свитера, ни шарфа. Отсутствие теплых вещей мало волновало шотландца, он стоял румяный, сжимал ее ледяную руку теплой ладонью, пока Кэт шмыгала посиневшим носом и рассматривала окружающие дома.
– Туда, – простучала она зубами и указала путь. Джерри обнял девушку. Они пошли по небольшой аллее, окруженной клумбами со высохшими цветами, которая вела к кирпичному пятиэтажному зданию мимо продуктового магазинчика и детской игровой площадки.
– Не трясись, Кэт. Не напрягайся – расслабленные мышцы легче переносят холод. Я думал, русские не мерзнут.
– Русские – не люди, по-твоему?
– В России суровый климат.
– У-уух, ветрище! Я пятнадцать лет живу в Далласе. Зимой мы не мудрим с одеждой. Как ты сейчас.
– Я одет.
– Скорее раздет, чем одет. Боюсь, тебя продует, Джерри.
– Настоящие ветра у нас в горах, а это не ветер – сквозняк. Не продует.
– Не подхвати насморк, железный человек. Пришли!
Она запрыгнула на крыльцо, стянула перчатку, нажала кнопку вызова на домофоне, размещенном на стеклянном полотне кованой двери.
– Кто там? – раздался женский голос в динамике.
– Свои! – сообщила Кэт в микрофон, – Открывай, предательница.
– Господи! – воскликнул домофон, и дверь открылась.
– Почему твоя подруга зовет тебя Господи? – спросил Джерри, входя в подъезд вслед за Кэт.
– Знает, что пришел Судный День и сейчас придется каяться, – Кэт вбежала на первый пролет, – Нам на пятый этаж. Не волнуйся, Джерри, мои друзья люди радушные, хотя не без причуд.
– Я не волнуюсь, – Джерри шагал, перемахивая через две-три ступеньки разом, – разберемся с твоими друзьями.
– Кто собирается разобраться с нами? – спросили наверху. Кэт и Джерри одновременно задрали головы и увидели, как в потолок ввинчивается спираль перил. Где-то витке на четвертом спирали стояла и смотрела на них белокурая девушка.
– Адель! – крикнула Кэт. Резонирующее эхо прокатилось по этажам.
– Кэт, что ты тут делаешь? – не менее звонко ответила девушка и, стуча каблуками, побежала навстречу подруге. – Откуда ты здесь взялась?
– Прилетела на метле! – Кэт поймала девушку в объятия и без особого усилия приподняла. Она стояла на ступеньку ниже, но все равно возвышалась над Адель. Та была миниатюрна и прелестна, словно кукла. Румяная, ясноглазая, с задорно вздернутым носом. – Чего ты удивляешься? Нью-Йорк не на Марсе находится, сюда не сложно добраться. Где ты была на прошлой неделе?
– Мы ездили в Балтимор к родителям Зака, вчера вернулись. Почему ты не брала трубку?
– Долгая история, потом расскажу. Познакомься, – Кэт церемонно повернулась к Джерри, – Джерард Карвер.
Стрельнув в Джерри лазоревыми глазами, в которых светилось любопытство, девушка заправила белые пряди за уши и протянула шотландцу маленькую ладонь.
– Джерард, – повторила Адель, вслушиваясь в каждый произносимый звук, пока Джерри осторожно пожимал хрупкие пальчики, – Джерард – он?.. Джерри, как я понимаю?
– Джерард – шотландец, – перебила Кэт. – Он мой…
Пытаясь подобрать подходящее слово, она сотворила в воздухе сложный жест.
– А! – кивнула Адель, – Понятно.. Я Адель. Очень приятно, Джерард
– Взаимно, Адель.
– Вы такой джентльмен, – Адель сложила свои розовые губки в сердечко. – А знаете, кому еще будет приятно?
Кэт ущипнула ее за предплечье.
– Ай. Одному нашему другу будет приятно. Приятно оттого, что вы …
Она повторила за Кэт ее жест.
– …С Кэт.
Схватив Кэт за локоть, подруга потащила ее наверх. Джерри двинул следом.
– Дома нас ждет Зак, – слышал он голос Адель, который та старалась безуспешно приглушить, – Но Сэма еще нет. Я позвонила ему, думаю, он скоро подойдет. А ты ему позвонила?
– Нет, – ответила Кэт.
– Наверное, мне придется ждать его у двери. Чего доброго, у бедного парня случится инфаркт…
– Кто такой Сэм? – громко спросил Джерри, в душе посылая к лешему всякую вежливость.
– Сэм – рыцарь нашей Кэт. Проходите, Джерард, – Адель раскрыла перед ними дверь квартиры.
– Только после вас, дамы. Что значит «рыцарь»?
– Кончай ерничать, Адель, – Кэт вошла в квартиру первой, задев локтями попеременно Адель и Джерри. – Сэм – мой друг.
Джерри помог снять ей теплый жакет из дубленой кожи и шарф, следом снял свою собственную куртку. Прихожая была крошечная, вся увешенная фонариками и мишурой. Развернуться здесь было проблематично. Адель встала в узком коридорчике, который заканчивался дверным проемом, занавешенным шторами из цветных стеклянных бус. Пристраивая на вешалку свою куртку, Джерри задел рождественский венок на двери, и тот свалился, бренча колокольчиками.
– Тысяча извинений, – буркнул он.
– Какой он большой… – нарочито громко прошептала Адель.
– Не завидуй, – парировала Кэт.
Джерри поднял венок и пристроил его на прежнее место.
– Не стойте в дверях, дорогие гости, – Адель отодвинула в сторону позвякивающую занавеску. За ней открылся вид на небольшую, но уютную гостиную, – Проходите. Зак! Ты не повершишь, кто к нам пожаловал!
– Почему же, поверю! – отозвался из неведомых глубин квартирки веселый мужской голос, – Ты сама сказала мне три минуты назад, что приехала Кэт. Проходи, Кэти, я варю какао!
Они прошли. Джерри пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться о притолоку. В комнате было окно, диван и пара кресел. В центре – журнальный столик, над ним висела старая соломенная люстра в виде планеты Сатурн. На стенах – множество полок, развешенных в живописном беспорядке. На полках книги, фото, сувениры, в общем, масса всяких безделушек, создающих атмосферу тихого, семейного очага.