И все же сейчас Григорич все больше волновался о приговоре, который вынесет ему как автору известная режиссер и все меньше думал об английском. Не в силах постичь принципов достоверного изображения эмоций, он не находил себе места от мысли: А достоверно ли он сам раскрыл психологическое состояние Вадима в «Колоколе по тебе», когда герой попадает в яму и понимает, что виновен в убийстве сестры? А реально ли он сам отобразил душевный коллапс Хрякина из «Свалки истории», когда тот осознает, во что превратил родной город грязными политическими играми и собирается свести счеты с жизнью? «Да что мне, – в отчаянии заскрипел зубами Григорич, – самому повеситься, чтобы достовернее изобразить на том свете ощущение удушья?»
Григорич глубоко вздохнул и неумолимое чувство сонливости – самое реальное и самое достоверное ощущение, которое он знал идеально – стало наваливаться на него, лишало энергии и желания размышлять и растворяло оплывающий мозг в пространстве, размазывая фокус реальности бытия до сплошного серого пятна. Вдруг в окно постучали – сначала тихонько и однократно, затем дробно в разных местах и очень резко и призывно. Стекла задрожали, распугивая заночевавшие стайки комаров, а снаружи замелькала чья-то беспокойная тень.
– А! Кто? Что?
Григорич быстро вскочил с кресла и опрокинул тумбочку, на которой стоял стакан с чаем и блюдце с печеньем. Стакан разбился, выплеснув парующую жидкость на мгновенно размокшую сдобу печенья, но на чертыханья Григорича стук в окно усилился и перешел на топот у двери. Из комнаты появилась заспанная Рита в халате и с полотенцем на голове.
– Кто там? – испуганно спросила она мужа.
Они оба открыли дверь, и из темноты на них надвинулась фигурка в коротких облегающих шортиках и топе, и тут же везде запахло очень дорогим парфюмом. Перед хозяевами домика стояла Ева и тихонько всхлипывала. Она слезно просила прощения за позднее вторжение, хотя если бы знала, что они отдыхают, то никогда не посмела бы. Но судя по мелькнувшей лукавинке в лисьих глазках девицы, проницательная Рита с ухмылкой отметила: «Врешь ты всё, сучка длинноногая. Еще как бы посмела».
– Можно? – тихим робким голоском попросилась войти Ева. Григорич тут же суетливо пропустил трясущуюся от страха девушку вперед и извинился за осколки на полу. Многозначительно взглянув на жену, которая лишь зевала и не предпринимала никаких действий, Григорич взял веник с совком и быстро стал сметать мусор. Ева встала у холодильника, и едва тронув дверцу, тотчас отпрянула от нее.
– Вы голодны? – наконец поинтересовалась Рита, пряча зевоту в кулак.
– Нет, нет, – задыхающимся голоском произнесла девушка. – Я хотела, но там кто-то есть.
Она закрыла лицо руками и затрясла головкой. По воздуху изящными прядями распустились шикарные золотистые волосы. Григорич поневоле залюбовался мерцающим звездопадом, но тут же отвел глаза, чувствуя пронизывающий взгляд жены.
– Где есть? – начиная просыпаться, спросила Рита. – В холодильнике?
И Ева лихорадочно на надрыве стала рассказывать, что она уже собиралась ложиться у себя в домике, как вдруг в тишине с кухни послышался шорох, и будто что-то пискнуло и упало за холодильник. Поначалу девушка не обратила внимания – мало ли, что за звуки, может быть чей-нибудь гуляющий кот вышел на охоту. Однако спустя пару секунд вновь зашуршало, но уже в комнате и по воздуху будто начал летать детский вертолет, крутя пропеллером, и издавая страшные писки. Внутри у Евы все похолодело, а ноги стали ватными, но девушка смогла заставить себя встать и держа перед собой шелковое покрывало, пошла включить свет. И только комнату озарило освещение, как все пространство по диагонали пересекла огромная летучая мышь и уцепилась за занавеску. Ева дико заорала и выбежала из комнаты, а затем и из домика. Заперев за собой дверь, она буквально спрыгнула со ступенек крыльца и побежала по аллее, заворачивая к каждому домику. К сожалению, жильцов не было дома, и только у Григорича горел свет на кухне. Не желая показаться навязчивой и рискуя испортить отношения семьи, Ева долго мучилась, но страх пересилил сомнения, и она постучала в домик, прося помощи. При этом девушка такими жалобными слезливыми глазками смотрела то на Григорича, то на Риту, что только последняя бессердечная сволочь могла бы остаться равнодушной к мольбе несчастной.
– Какой ужас… – прошептал Григорич и предложил Еве воды, но та скромно отказалась.
– Нет, что вы, – сказала она. – Я только прошу, пойдемте со мной, я страшно боюсь мышей.
От Евы и в самом деле исходил самый настоящий страх, сопровождавшийся икотой и всхлипываниями. Рита вздохнула и обратилась к мужу.
– Ладно, сходи, посмотри, что там за мышь. Только возьми веник или что-нибудь и не вздумай гонять ее руками. А вам, Евочка, я бы порекомендовала перед сном никогда не краситься.
У Евы промелькнула легкая хмарь на лице, она бросила быстрый холодный взгляд на Риту, но видя ироничную улыбку на лице опытной женщины, так же быстро опустила глазки долу. Григорич схватил веник и вышел вслед за девушкой, глаза которой источали теперь благодарность и полное удовлетворение. Рита закрыла за ними дверь и попросила мужа не забыть принести веник обратно, чтобы не пришлось ходить два раза. Григорич буркнул что-то неразборчивое и исчез в темноте.
Они проникли в домик Евы и затаили дыхание в тишине. Грудь девушки так плотно прилегала к спине мужчины, что Григорич мог чувствовать каждый стук сердца Евы и этот стук словно пригвождал его к кресту. От дыхания – такого ароматного и глубокого – Григорича пробирала дрожь и не только по спине, но и по всему телу заструился щекочущий липкий пот. Капельки пота проявились и на лбу. Ева прошла вперед и аккуратно промокнула лоб Григорича платочком.
– Вы – мой герой, – прошептала она и близко-близко поднесла губки к лицу мужчины. Тот с постным выражением на лице обвел глазами кухню, нашел кастрюлю и вручил ее девушке.
– На случай если придется обороняться, – пояснил он и приказал Еве стоять на месте и быть начеку.
– Да, мой герой, – со сладостным придыханием произнесла та и затаилась, держа кастрюлю на уровне грудей и слегка постукивая игривыми пальчиками по дну снаружи.
В комнату Григорич вошел с некоторым чувством стыда, ведь это была комната женщины и он – здесь, да еще и ночью. Если бы не истинная причина появления мужчины в покоях незнакомки, мало ли что можно было бы предположить. В любом случае нашелся бы какой-нибудь доброжелатель, который тут же доложил бы Рите о ночных похождениях ее благоверного. Впрочем, Григорич был убежден, что подобные мысли на него накатили только благодаря возбуждающему аромату парфюма, смешанному с запахом женского тела, исходившего от белья, разбросанного по всей комнате. Помахивая веником, Григорич включил свет и никого не обнаружил. Сделав несколько шагов, он заглянул за занавеску, приоткрыл створки шкафа и даже заглянул под кровать. Никакой летучей мыши нигде не наблюдалось. На прикроватной тумбочке стояла ваза с черешней, и Григорич не сдержался и положил одну ягодку в рот. Предательский сок брызнул из-под кожуры треснувшей мякоти прямо на белую футболку. Прижимая руку к груди, чтобы скрыть пятна, Григорич позвал Еву, но девушка никак не реагировала. Подозревая неладное, он вышел из комнаты напряженными пружинистыми шагами.
Испугавшись за безопасность и душевное состояние Евы, Григорич распахнул дверь на кухню и увидел девицу в коротком прозрачном халатике, стоящую с двумя бокалами шампанского в руках и одаривающую Григорича очаровательной улыбкой.
– Что это? – не понял он, принимая бокал из руки девушки. – Зачем?
– За мое спасение, – прошептала Ева и усадила мужчину в кресло, а сама села на ручку, закинув ногу на ногу, оголяя бедро до нежной белизны ягодицы, которую еле-еле прикрывала бахрома трусиков.
– Но как же мышь? – сглотнув слюну, спросил Григорич?
– А не было никакой мыши, дурачок, – фамильярным, но очень мягким тоном произнесла Ева.
– Не понимаю.
– А зря. Вы только что испытали гамму всяких эмоций, которые в жизни не так часто испытать.
– Каких же? – все еще не понимал Григорич.
– Например, чувство страха, когда к вам кто-то стучится среди ночи, – сказала Ева.
– Ну, какой же это страх? – улыбнулся Григорич. – Мне по работе и стучат, и звонят и окликают с улицы в любое время суток. Все это – мои неутомимые заказчики.
– Хм, – дернула плечиками режиссерша. – А смущение от того, что придется оставить жену и пойти с молодой девушкой? Разве вы не испытывали дискомфорт?
– На долю секунды, может быть. Рита доверяет мне и потому не волнуется за мой моральный облик.
– Какая у вас замечательная жена, – задумчиво проговорила Ева и добавила, поджав губки: – И слишком умная.
– О, да – восхищенно согласился Григорич, ставя бокал с шампанским на стол. – Простите, не пью. Недавно удалили желчный пузырь, и теперь моя печенка не защищена перед разрушительным действием алкоголя. Реакция мгновенная и весьма болезненная.
– Как все прозаично, – уныло сказала Ева и встала. Она прошла к окну, взяла пачку сигарет и предложила мужчине.
– Простите, не курю, – усмехнулся Григорич. – Сосуды, знаете ли. Работа по ночам за компьютером сделала свое пагубное дело и вот теперь….
Ева не дала ему договорить.
– Какой-то вы мужчина-заповедник! Просто пупсик с витрины «Детского мира».
Не теряя последней надежды, Ева решительно направилась к креслу, в котором сидел Григорич, наклонилась и уперлась руками в подлокотники. На Григорича смотрело влажное бледное личико хищницы, готовой вцепиться своими зубками в горло жертвы и высосать из нее всю кровь до последней рубиновой капельки. Соблазнительно выпуклые соски упругих грудей тоже готовы были ринуться в смертоносную атаку и ждали лишь сигнала своей хозяйки. Ева произнесла последний аргумент, оказавшийся козырем в рукаве:
– Но как насчет эмоции героя, которую вы должны были испытать, спасая меня от нечисти? Если скажете «нет», значит, вы просто не мужчина.
Григорич не сказал «нет» и вдруг стал ясно осознавать, что Ева затеяла всю историю с летучей мышью с единственной целью, далекой от банального плана соблазнения, который мог бы привидится только такому убого пошлому уму, как у него. Напротив, она поступила как настоящий режиссер, умело заставив актера – в данном случае Григорича – испытать настоящие эмоции ради правды искусства. Он и вправду почувствовал, что совершает ради девушки подвиг, и совершая его, ощутил себя настоящим мужчиной. Можно долго описывать, как герой инстинктивно придерживает закрывающуюся дверь вагона метро, видя подбегающую женщину. После чего он должен чувствовать себя мужчиной-победителем. Но как передать это ощущение? Как правдиво донести правильную эмоцию эйфории героя? Надо ее пережить самому автору? И Ева предоставила сценаристу такую возможность. Восхищенный также блестящим артистическим даром девушки, Григорич схватил со стола бокал, мигом осушил его и рассыпался в благодарностях за бесценный мастер-класс от режиссера. В душе он глубоко сожалел, что оказался таким же примитивным дикарем как все, посмевшим допустить в адрес целомудренной девушки невесть какую чушь и лишь подтверждая обоснованную женскую сентенцию о том, что мужикам нужно только одно. Ева скромно опустила глазки и попросила не рассказывать жене о происшедшем, иначе та не правильно поймет, а невинной девушке не хотелось бы наживать здесь врагов – их и так предостаточно в ее бурной жизни.
– Не беспокойтесь, – уверил ее Григорич. – Мы ведь не делали ничего предосудительного, и потом вы сами назвали Риту умной женщиной. Думаю, она все поймет как надо.
При этом он очень внимательно посмотрел на Еву, словно увидел перед собой другого человека. Вскоре они уже прощались и желали друг другу спокойной ночи на английском языке, после чего учитель удалился. Ночь окутывала сонным теплом и благоухала ароматами засыпающих цветников. Ева чуточку постояла на крыльце, сделала несколько глубоких вдохов и еле слышно застонала, прижимая ладонь к груди и медленно опуская ее вниз вдоль тела по плоскому животику к лобку. Затем она выгнулась, резко схватила себя за ягодицы, сделала несколько круговых движений и подняв бледное личико к звездам, скорчила безобразную гримасу. Распушив копну густых волос на голове, она ухмыльнулась, после зашла в домик, схватила нетронутый бокал с шампанским и выплеснула все содержимое себе в лицо.
Глава 10
На следующее утро все отдыхающие разбрелись по лечебно-профилактическим процедурам, ради которых и приехали: кто подпитывался в бювете у артезианского источника с подогретой водой, кто занимал очередь в массажный кабинет, а кто уже изнемогал от физических нагрузок в тренажерном зале, мечтая за пару часов сбросить лишних 100-120 кг. Поскольку санаторий специализировался преимущественно на лечении и профилактике заболеваний сердечно-сосудистой системы, нуждающимся гражданам предлагались все виды программ: от лечебного электросна до всякого вида комплексных терапий. Всегда обеспокоенная больше здоровьем мужа, нежели своим, Рита водила Григорича по арома- и лазеротерапиям, заставляла заниматься лечебной физкультурой, записывала его на усиленный курс иглоукалывания и грозилась электрошокотерапией, если тот будет упираться.
– А разве такая бывает? – недоверчиво восклицал муж.
– Я договорюсь, – утвердительно кивала жена.
Нездоровая больничная суета и в городских поликлиниках ужасно раздражала Григорича, и он всячески старался избегать походов по врачам. Не последнюю роль в этом играла и природная лень звонить, записываться, а затем куда-то ехать, выстаивать в очередях, давать себя прослушивать, прощупывать, проникать в интимные места и с охапкой новых направлений от врача к своим дружкам-подельникам из частных кабинетов, уныло отправляться в другой конец города сдавать кучу очередных неприятных анализов. Через несколько дней следовало не забыть сделать следующий круг, чтобы забрать результаты и потом вновь собираться к своему участковому терапевту, которая непременно назначит тебе еще более усиленную программу марафонского забега. Когда же истощенный и раздраженный после всех оздоровительных марафонов, сеансов, процедур, заборов крови и вызывающей рвотные позывы эндоскопии, возвращался Григорич домой, кроме пустого кошелька, ужасных болей в желудке и густой сыпи на теле после экспериментальных антибиотиков и иных дорогущих препаратов, у него появлялась жгучая ненависть ко всем врачам в мире. От этого начинала ужасно болеть голова, ныть тот же желудок и бешено колотиться сердце. Беднягу вновь записывали к врачу и доставляли в поликлинику чуть ли не связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту. Мда. Лечиться только начни, это как приступить к ремонту в квартире и никогда уже его не закончить.
Здесь в санатории Григоричу не хотелось чувствовать себя больным и особенно выглядеть дряхлым стариком перед юной Евой. Испытанные вчера ощущения словно бы запустили маховик какой-то программы омоложения в Григориче. Он нарочито начинал хорохориться перед женой:
– Хочешь, подтянусь двадцать раз, как когда-то в школе?
– Сорок лет назад? – вопросом на вопрос отозвалась Рита.
Не обращая внимания на иронию жены, Григорич подбежал к перекладине, схватился двумя руками за железный брус и сделал резкий рывок вверх. В глазах вдруг потемнело, в пояснице что-то хрустнуло и с воплем: «Еб, твою мать!» новоиспеченный атлет свалился в лопухи.
– Ну, ты с ума сошел! – воскликнула жена и помогла встать отбрыкивающемуся мужу. Ухватившись за выпирающий из земли корень дуба, тот со стоном поднялся и прислонился спиной к дереву. Сочувствуя страданиям тяжело дышавшего Григорича, Рита недоуменно спросила:
– Какая собака тебя укусила, что ты решил в детство впасть на старости лет?
– Я не старик! – запротестовал тот, сверкая выпученными глазами и кряхтя от боли в боку. Обхватывая талию мужа, Рита стала шептать успокоительное: «да-да, конечно, мой красавчик» и поглаживать его поясницу, а затем предложила спокойненько, как нормальные люди, просто погулять по парку и просто подышать сосновым воздухом. Нездоровый спортивный порыв в Григориче уже несколько ослаб и оглянувшись по сторонам, горе-спортсмен таки смирился, позволил жене взять себя под руку и они пошли вдвоем прогулочным шагом по тропинке, обозревая живописные красоты парковой дубравы.
Настало назначенное время занятий по английскому языку и Григорич, побритый и надушенный, взял учебник с методичками и не спеша направился к домику Евы. Но дома девушки не оказалось, что несколько озадачило учителя. Он постоял минут пять и решил прогуляться по аллейке, ведущей к пляжу, надеясь где-то по дороге столкнуться с ученицей. По пути встретилась только Рита, которая обрадовалась, что муж оказался не у дел, и тут же надавала тому кучу поручений, самое легкое из которых включало сходить на базар и купить картошки, лука, помидоров, огурцов, сметаны и арбуза. Нехотя обещая выполнить все, Григорич вдруг заметил в конце аллеи за эстрадой-ракушкой на корте знакомый силуэт рыжеволосой девы, одиноко игравшей в бадминтон со стенкой. В бежевой короткой юбочке, слегка прикрывающей трусики, и в красном топе с глубоким декольте Ева выглядела сногсшибательно. Щелчком пальцев Рита вывела остекленевший взгляд мужа из ступора, и еще раз перечислила список дел, предупредив, что если что – она пошла поплавать. Григорич молча кивнул и направился к корту. Заметив его, Ева радостно замахала ракеткой и предложила составить ей пару. На что Григорич скромно заметил, что вообще-то он пришел заниматься с ней языком. На лице девушки отразилось замешательство, сменившееся поджатыми губками и порхающими ресничками над виноватыми глазками.
– Простите, совершенно забыла об этом. Дырявая у меня голова – вечно забываю учиться, привыкла учить других.
Она рассмеялась, обнажив ровный ряд отливающих жемчугом зубов, и взяла Григорича под руку. Не отрывая взгляда от ее губ, мужчина проговорил:
– Ничего страшного. После вчерашнего у меня тоже голова идет кругом.
– Но вы же готовились, – виновато сказала Ева, показывая на учебник. Игриво улыбнувшись и сложив ладошки вместе у груди, она произнесла по-английски: – I am extremely ashamed of my ugly behavior. Sorry! Forgive me, my dear teacher. I swear from the bottom of my heart that you will never hear a bad word about me again, I will never cause you suffering or other inconveniences, and I will never act as shamelessly as I did today. I repent! I repent before you. Punish me as you see fit, make me stand on my head for two hours, whip me or, as a sign of forgiveness, kiss me in the place you have been dreaming of for a long time, just do not leave your forever devoted and executive student3.
Григорич обомлел, а Ева рассмеялась и затанцевала на месте, давая волю опасно взлетающей юбке и развевающимся шелковым волосам.
– Но, – удивленно сказал Григорич, – вы же прекрасно говорите. Зачем вам уроки?
Ева, гордая собой, закатила глазки и ответила:
– Я закончила спецшколу, но мне очень не хватает языковой практики, а скоро улетать на кинофестиваль в Америку и я боюсь, что как только раскрою ротик, то уж лучше бы я его не открывала.
Она снова звонко рассмеялась и прижавшись грудью к плечу учителя, спросила жалостливым голоском:
– Я прощена, мой господин?
– Да, – быстро ответил Григорич. – Только не называйте меня господином.
– ОК! Так мы поиграем? – снова предложила Ева, подавая мужчине ракетку. – Я подаю.
Григорич согласился, только предложил во время игры разговаривать по-английски.
Игра началась. Но сразу же после подачи Евы учитель деловито заметил:
– Верхней подачи в бадминтоне не бывает. Минус 10 очков.
Ева показала язык и мстительно сверкнула глазками, мол, ладно, умник, сейчас я тебе покажу. Она действительно играла живо, энергично, демонстрировала отличную реакцию и не пасовала перед резкими тушами Григорича. Почти час под палящим солнцем мужчина и девушка изматывали друг друга, заставляя волан со скоростью света перелетать с одного поля на другое и не давая сопернику ни секунды на передышку. Имеющий разряд Григорич, никак не ожидал встретить соперницу, ни в чем не уступавшую его мастерству. Как ни старался пробить он защиту Евы невообразимо искусными финтами и молниеносными ударами, та мгновенно защищалась блоками, и волан с еще большей скоростью отлетал к Григоричу, не давая тому опомниться. Ловко маневрируя и отличаясь просто обезьяньей прыгучестью, девушка так легко гоняла бедного мужчину из одного угла площадки в другой, что Григорич чуть не зарыдал от отчаяния и уже собирался просто свалиться на траву и просить пощады. Ему казалось, что он играет с какой-то компьютерной программой самого высокого уровня.
Но вскоре и Ева стала слабеть и задыхаться, пропуская легкие удары, а еще через полчаса счет сравнялся. На издыхании оба соперника еле-еле передвигали ноги и просто перекидывали воланчик через сетку, демонстрируя так называемый чисто бабский бадминтон. Оба уже потеряли всякий интерес к игре, истощались и силы. Никто из них уже не способен был на мощный туш, но у обоих упрямство и амбиции зашкаливали до предела, и об уступках не могло быть и речи. С облипающими мокрое лицо волосами и со стонами, Рита двумя руками, словно стопудовым мечом отражала вялые атаки Григорича, который со своей стороны ненавидел юную пигалицу, посмевшую противостоять мастеру. Ох, как он хотел наказать ее. Как он ее хотел. Наверное, как хитроумный шахматист, который только и ждет, когда соперник зевнет, и тот сразу же воспользуется ситуацией. С другой стороны, ему – как мужчине, нужна была честная победа, без форы, тем более от женщины. И вот когда волан очень высоко перелетал от Евы на поле Григорича, девушка допустила странную глупость, она двинулась к сетке, беззаботно наблюдая полет. Человеческий фактор? Может быть. Она опомнилась лишь тогда, когда волан был на расстоянии удара Григорича. Ева успела лишь сделать испуганные глазки, судорожно скривить рот, словно собиралась заплакать и прошептала:
– Умоляю…
Звериный азарт Григорича только раззадорило это слово, он собрал последние силы и с дикой яростью варвара-завоевателя хлестко ударил по волану. Тот попал прямо в живот Еве. Григорич упал на траву, но подбежавшая к нему девушка, присела на колени и подложила ладони под голову.
– Вы мой победитель, – восторженно глядя на Григорича, прошептала она, поглаживая мужчину ладонью по лицу и заставляя целовать ее пальчики. – Мой господин.
– Вы точно не поддавались мне? – тяжело дыша, спросил Григорич, стараясь отстраниться.
– Ну что вы, – возразила девушка. – Это была честная игра. Вы настоящий сильный мужчина и я от вас просто тащусь.
– Тогда… – произнес Григорич, победоносно сверкнув ожившими глазами, – давай на «ты».
– С удовольствием.
– Ох, – застонал он. – Мне же на базар надо. Столько всего купить. Ненавижу базары, вечно меня дурят.
– Пойдем вместе. Двоих они не посмеют.
И они пошли, болтая по дороге на английском языке.
А на базаре они буквально нос к носу столкнулись с Ритой. Одно только присутствие Евы удержало жену Григорича от остроты по поводу столь пикантной встречи. Рита лишь улыбнулась и спросила:
– Вы нашли друг друга?
– Да, – ответила Ева, даря ответную улыбку. – Уже занимаемся.
– Каким образом? – удивилась жена Григорича.
– Вот ходим и общаемся, – нервничая, ответил муж. – Тема «Покупки».
– Какая чудесная тема. Ну ладно, не буду вам мешать, занимайтесь. А я сама все куплю.
Рита поцеловала мужа в губы и слегка прикусила нижнюю, чего никогда в жизни не делала при посторонних, и помахав пальчиками Еве, исчезла в рядах. Григорич со своей спутницей вышли к краю торгового ряда и стали рассматривать всякие безделушки. Поскольку с Григорича была снята ответственность за покупки, он спросил, читала ли Ева сценарий. Та уклончиво ответила, что начала читать.
– Я просмотрела, но знаешь, только без обид?
– Конечно! – воскликнул Григорич, подозревая проблему и насупился.
– Понимаешь, у тебя очень много сцен, непропорциональных по времени и скорости. Восемь сцен быстрые и только одна медленная, потом шесть медленных и одна быстрая. Несбалансированный темпо-ритм – это как ввел член и сразу же как угорелый погнал наперегонки со своим сердцем. Потом, когда девушка вроде стала адаптироваться к ритму, ты – раз и остановился отдышаться минут на семь. А что девушке прикажешь делать?
У Григорича появились морщины на лбу, он попытался сосредоточиться на услышанном, но замотал головой в непонимании. Ева была терпеливой и сейчас она разговаривала с ним по-деловому, серьезно, как начальница с подчиненным.
– Все сцены должны идти плавно, органично, где-то быстрее, где-то замедляться, наращивать напряжение, дразнить зрителя и потом когда тот не ожидает, обрушивать на него проблему и увлекать в водоворот событий. Но все рассчитать надо так, чтобы ни персонаж и ни зритель не выдохлись и не разозлились на суетливость невменяемого и неуверенного в себе автора. А для этого каждая следующая сцена должна логично вытекать из предыдущей. Прежде чем писать сцену, ты должен задать себе вопрос: В чем ее смысл? Чего хочет персонаж? Если он там ничего не делает, вычеркивай его. Кроме того, в каждой сцене должен быть конфликт и его решение.
– Но это же всего лишь сцена, а не сценарий, – возразил Григорьевич.
– Ну и что! – менторским тоном продолжала Ева. – Между прочим, сцена – это мини-фильм со своими актами и поворотами. Да-да! Герой постоянно, в каждой сцене должен стоять перед выбором. Заставь его делать выбор между плохим и очень плохим. Сложно? Ну, милый, это же искусство, а не графомания. Тут пахать надо. Создай герою такие условия, от которых зрителя вдавит в кресло и тот не шелохнется до тех пор, пока твой протагонист не решит все свои проблемы и не перебьет всех своих врагов.
– Я вроде так и писал, – оправдываясь, бубнил Григорич, но деловая Ева его не слушала и продолжала идти вперед, пребывая на своей волне. Ее сухой тон и строгое выражение лица при фривольно поднимающейся юбке начинали дико возбуждать фантазии Григорича и он еле сдерживался, чтобы не схватить девушку за попу, не наклонить ее и не изнасиловать прямо на месте.
– А еще надо знать, – продолжала поучать Ева, поднимая вверх пальчик, – что главное: начинай сцену как можно позже и заканчивай, как можно раньше.
– Оригинально, не знал, – удивился Григорич.
– Учись, пока жива, – сказала Ева и затараторила еще быстрей: – Начинай с того, что герои уже пять минут, как беседуют. Не давай зрителю скучать, это тебе не роман писать. Все должно быть быстро, но разумно быстро. Не забывай контролировать эмоциями сцены, проверь, как они меняются. Включи поворот. Например, сначала лидировал один герой, затем первенство перехватил другой. Интрига, опасность, надо что-то решать, а темп нарастает-нарастает!
Ева уже кричала и развернувшись к Григоричу, оступилась и упала в его объятья. Григорич подхватил девушку, и сильно прижала к себе. Снова он услышал знакомый волнующий стук девичьего сердца. Ева слегка отодвинулась и тихо сказала:
– Но не забывайте, что есть еще и сцены-паузы.
– Зачем? – тоже прошептал Григорич, крепко держа Еву за плечи. Мягко увернувшись, она оправила юбку и сказала, растягивая слова:
– Чтобы дать зрителю перевести дыхание и не обрадовать его раньше времени. Знаешь, я мечтаю снять золотую сцену. Натуральную с идеальным героем и реальными эмоциями.
– А я, – признался Григорич, – мечтаю написать ее. – С чего же начать?
Ева задумчиво осмотрелась вокруг и указала Григоричу на дальнюю торговую палатку.
– Смотри, собака ворует мячи.
Действительно, какой-то облезлый пес все время шастал вокруг связки с мячами и выгадывал момент, когда отвернется хозяин. Тогда пес поддевал носом мяч и вел его по сетке вверх, пока тот не выпадал на землю. Тогда пес быстро укатывал мяч носом с глаз долой и гнал его через дорогу в лес. Ева с Григоричем рассмеялись.
– Его кто-то научил, – предположил Григорич.
– Дело не в этом, – сказала Ева. – Вот тебе сцена. Продумай, для чего она? Что дальше?
– Ну, дальше собака бросит мяч в лесу или обменяет его у местных пацанов на косточку.
– Оригинально, но как-то все у тебя предсказуемо и опять сказка.
– Ну а как тогда? – раздражался манерности юной девицы Григорич.
– Не кипятись, – спокойно произнесла Ева, заметив стоявшую недалеко Риту, которую Григорич не видел, потому что стоял к ней спиной. Увлеченная режиссерша продолжала:
– А что если предположить любовь? Скажем, есть собачник и у него очень старая собака, которую ему жалко бросить. А тут с ним увязалась его девушка-красавица писаная, которую он тоже обожает. Но вот беда: у девушки аллергия на собак.
Последние слова Ева отчеканила очень громко. Григорич вздрогнул и сказал:
– Дилемма. Но при чем тут мячи?
– А вот при чем. Эта красоточка решила избавиться от пса и научила того воровать. А ты представляешь, что будет, если вороватого пса поймает хозяин палатки?
– Несомненно, прибьет! – воскликнул Григорич.
Ева сверкнула ледяным блеском на Риту, выбиравшую помидоры в палатке напротив. Та обернулась и ответила не менее уничтожающим взглядом.
– Вот и я о том же, – медленно произнесла режиссерша.
– А что же дальше?
– Дальше, – медленно, словно в тумане, произнесла Ева. – А дальше только чувства, мой дорогой. Хочешь, напишем золотую сцену вместе?
– Я с радостью, – воскликнул Григорич. – Но когда? Сейчас?
– Нет-нет. Вечером. Сегодня вечером. Только нам нужен будет кой-какой реквизит.
– Любые расходы!
– Пожалуйста, возьми резиновую лодку.
Григорич удивился, но не успел отреагировать, как Ева ахнула и попросила Григорича застегнуть ей туфлю. Услужливый мужчина нагнулся выполнить просьбу, а Ева подставила ногу так, чтобы губы Григорича коснулись кожи внутренней части бедра, и в это время Ева провела ногтями по спине своего раба. Рита обвела тяжелым взглядом эту сцену, специально показанную для нее, но сделала вид, что ничего не произошло и быстро отошла от палатки.
– До вечера, – ласково прошептала Григоричу Ева и исчезла.