Глава 8
Как только Григорич произнес последнюю фразу, точнее, вопрос кота Бегемота, Кира с Ирочкой в один голос воскликнули:
– Суперская сказка получилась.
– Но очень уж мрачная, – с легким скепсисом добавила дегтю Рита.
Впрочем, ее сейчас больше занимали дела семейные, поэтому сценарий она слушала в пол-уха, постоянно пребывая на телефонной связи с дочерью.
– Бедный дядя, – пропищала сердобольная Ирочка, имея в виду несчастного Хрякина.
– Сам виноват, – возразила всегда прямая Кира. – Не надо было трогать прошлое. Опасно для жизни.
– Опасно, – подтвердил Григорич. – Увы, прошлое – фундамент человека и крепость замеса каждому из нас всю жизнь приходится проверять на прочность. Хорошее или плохое твое прошлое, но от него уже никуда не деться. Хрякин попробовал и сами видите, каким стал.
– Очень злым и беззззз…. – скривила губки Ирочка.
– Бездушным! – нетерпеливо выпалила Кира. – А у меня тоже есть прошлое?
– Как тебе сказать… – задумчиво произнес Григорич. – У вас с сестренкой пока только все в настоящем. Но когда оно станет прошлым, не забудьте взять из него в будущее только самое лучшее. Ирочка забралась на коленки к Рите и попала в самые ласковые объятия на свете.
– Дедушка, а у бабушки хорошее прошлое?
– Ты ее любишь? – переспросил Григорич.
– Очень.
– Значит, хорошее.
Рита улыбнулась, и тут раздалась соловьиная трель из домофона. На благодушном лице Риты появился легкий румянец, а глаза выдали волнение – приехали Маша с Вованом. Все кроме Григорича побежали открывать дверь, а довольный проделанной работой сценарист принялся за вычитку очередного шедевра и уже обдумывал текст сопроводительного письма для киностудии.
Несомненно, Григорич верил в настоящий успех, но не успел он даже почту открыть, как из коридора донесся оглушительный вопль жены. Григорич метнулся на звук и только подбежал к двери, как та с силой распахнулась и в комнату влетела взбешенная Рита. Резким движением она захлопнула за собой дверь так, что даже задрожал хрусталь в буфете, закрыла ее на щеколду и бросилась на кровать. Отвернувшись к стенке, Рита стала сопеть, закашлялась и глухо зарыдала в подушку. Из семейного опыта муж знал, что его жену в такие моменты лучше не трогать – взорвется, а виноватым окажешься сам. Когда чуть спадет первая волна негодования и боли, от которой темнело в глазах и саднило в груди, Рита сама непременно выскажется, а пока Григорич сидел на краю кровати и терпеливо ждал. За стенкой настойчиво барабанила в дверь Маша и пыталась что-то нечленораздельно объяснить, но обиженная мать закрыла подушкой уши и не желала никого слышать. Из невнятных обрывков оправданий, тем не менее, Григорич начал понимать, что в общей суматохе вокруг продажи дома ящик с детскими фотографиями Риты якобы по ошибке снесли на свалку. Машу тогда больше заботило, куда девать мебель, посуду, книги и сколько за все это запросить. «А что фотографии? – легкомысленно решила она. – О них можно будет подумать и позже». Но не подумала, а после распродажи всего имущества довольная барышами Маша дала указание Вовану вывезти на свалку весь оставшийся в доме мусор.
Когда первые и самые удушающие спазмы обиды чуть ослабли, Рита прижалась к Григоричу и сквозь слезы прошептала:
– Это все, что у меня оставалось от мамы, понимаешь? Там всё, вообще всё моё…..моё…
Рита вновь глухо зарыдала, уткнувшись в грудь мужа.
– Как мне хочется…. – сжав кулаки, произнес Григорич.
Он ожидал, что Рита остановит его, вновь обвинит, что он ненавидит ее дочь, вновь начнет рассказывать, как тяжело Машенька ей досталась. Но жена не остановила, хотя прекрасно поняла, что Григорич имел в виду. В ее воспаленных от слез глазах застыл сизый туман, а в голосе холодно просквозило:
– Она вся в свою бабу Раю – мать моего первого. Та тоже как дело касается собственной выгоды, своего не упустит и плевать она хотела на чувства других.
Рита отстранила нежные руки Григорича, тяжело поднялась и неспешно подошла к зеркалу, стоявшему на комоде. Взглядом охватила пространство, схватила шпильку, нервно постучала ею по зеркалу, нахмурилась, затем открыла пудреницу, захлопнула крышку, проделала эти манипуляции несколько раз и застыла. Наконец, Рита взяла расческу и начала выделывать на голове немыслимые башни. В дверь постучали. Один. Два. Три удара. Проскулил голосок Ирочки.
– Открой, – холодно попросила Рита мужа.
Григорич отодвинул щеколду и в комнату в диком волнении вбежали их внучки. Дергая то дедушку, то бабушку за ноги и плечи, они наперебой щебетали, что мама не в себе, на всех кричит и приказала им сложить в мусорные пакеты весь их хлам, который собиралась позже выбросить. Не оборачиваясь, Рита холодно бросила:
– Вы что, не видите, чем я занята? Оставьте меня в покое! Все оставьте меня в покое навсегда!
Из груди ее стали вырываться хрипы, а губы на безобразном от гнева лице задрожали так, что внучки со страху ринулись из комнаты с криками:
– Злая! Злая!
Григорич встал, подошел к жене и слегка коснулся рукой ее плеча. Рита отдернула руку мужа и продолжала причесываться. Тот мялся, подбирая слова утешения, наконец, произнес:
– Мася, с другой стороны, старые фотографии обладают сильной отрицательной энергией. На них изображено много умерших. Я имею ввиду… Только пойми правильно, но моя мама тоже сожгла все старые фотки на всякий случай.
Григорич зажмурился, ожидая гневной тирады со стороны жены, но ее не последовало.
– Я понимаю, – тихо ответила Рита. – Просто так обидно стало. От родной дочери.… Теперь у меня не осталось прошлого. Ничего не осталось. И никого.
– А я? – растерянно спросил Григорич и взял в ладони руку жены.
Рита повернулась к мужу и поцеловала его в губы.
– Какое же ты прошлое? Ты – мое настоящее и наверное, вообще единственное мое спасение – каждый день и каждую минуту. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь стал моим прошлым.
В комнату вбежали заплаканные внучки. У каждой в руках были их ценности – маленькие, какие бывают у детей, но самые-пресамые дорогие. Кира обвесилась кучей золотых и серебряных медалей от танцевальных конкурсов, а Ирочка прижимала к груди уже полюбившуюся ей куклу Аню. Девочки ежились у стола Григорича и Ирочка плаксивым голоском пожаловалась:
– Мама хочет выбросить наши вещи. Можно мы их у вас спрячем, а то….а то…..?
– А то нам нечего будет взять в будущее – отрезала Кира, и Григорич заметил, что та прилагает огромные усилия, чтоб тоже не расплакаться.
– Конечно, – тихо ответила Рита и спрятала ценности в самое укромное место – в книжном шкафу. Туда уж точно Быдловичам не придет и в голову заглянуть.
– Бабушка, а ты уже не злая? – спросила посветлевшая Ирочка.
– Нет, мои дорогие, идите ко мне.
Внучки подбежали к Рите, и крепко обняли бабушку.
На следующее утро Рита призналась Григоричу:
– Знаешь, что я подумала. Значит, так надо было, чтоб я больше никогда не увидела фотографий. Меня тогда на кладбище не зря так сильно потянуло зайти в дом. Словно мама, зная все заранее, хотела, чтобы я в последний раз взглянула и вспомнила всю-всю нашу жизнь и запомнила ее навсегда. Сегодня ночью мне приснилась бабушка и так мы хорошо поговорили, будто живьем ее видела и ощущала. Она успокоила меня и посоветовала…. В общем, я решила, что буду теперь собирать фотоальбом своих внучек и вклеивать все-все их фотографии.
– А я стану Хранителем этого альбома, – поддержал жену Григорич.
Заряженный положительной энергией, Григорич сел за компьютер и начал строчить: «Уважаемая киностудия! Я – начинающий сценарист и хотел бы предложить на Ваш суд заявку и сценарий фильма «Свалка истории». Это поучительная история о том, что может произойти с человеком, если однажды он возьмет и плюнет в прошлое….
Глава 9
За то время, пока Григорич корпел над сценариями, накопилась уйма переводческой работы, поэтому он вынужденно погрузился головой в заказы, ибо заработки со сценариев представлялись пока еще отдаленной перспективой, а кормить семью приходилось уже сейчас. Кроме того он знал, что если переключиться с мучавшей проблемы на другую тему, то все может решиться само собой самым неожиданным образом. Главное сделать вид, будто никакие квартиры тебя уже не интересуют, и продолжать жить, как ни в чем не бывало: зарабатывать на хлеб насущный, в свободное время ходить с женой в театр или устроить на даче пикник с друзьями. Работы и в самом деле привалило выше крыши: приходилось ночи напролет с бешеной скоростью тарахтеть по клавиатуре, параллельно осваивая языковую программу Традос, выдерживая бесконечные дискуссии с въедливыми редакторами бюро переводов и тестировать нервы на ударную прочность, выслушивая зачастую невнятные претензии заказчиков.
Не забывали о вечно занятом Григориче и «вежливые» домочадцы. Рита как могла, оберегала зыбкий покой мужа, окружая его чуть ли не китайской стеной и возвышаясь на форпосте в дверном проеме в их комнату. Но как говорится, против хамства не выстроили еще той стены, да и против контрабандистов тоже. В этом плане настырные внучки проявляли чудеса лицемерной дипломатии, чтобы уговорить бабушку пропустить их к дедушке – то за скотчем для Киры, то за листиком для рисования Ирочке, то обеим кровь из носу нужно было получить оценку постороннего зрителя за их совместный танцевальный номер. Посторонним они выбирали, естественно, Григорича. На кухне за стенкой по традиции пререкались Вован с Машей – громогласно вопя о том, кто сколько съел котлет и шепотом шурша о делах денежных. Проданный дом Ритиной мамы уже пустовал, но денег Рита еще не получила. По договору клиенты должны были расплатиться с Быдловичами на неделе.
Словно незримая Сила свыше дала возможность Григоричу немного рассчитаться с делами, потому что почти сразу же по завершении последнего заказа ему написали из киностудии. Письмо пришло от той самой Карины, оказавшейся живее всех живых на кладбище студийной редактуры, чему Григорич несказанно обрадовался. Правда, девушка тут же предупредила, что сценарий «Свалки истории» она не читала, поскольку студия переполнена проектами на реализацию на пять лет вперед. Вместе с тем Карина предложила Григоричу приехать в Москву на питчинг. Еще не зная, что за гадость скрывается под странным словом, Рита женской интуицией почувствовала нечто сомнительное в приглашении и категорически его отвергла.
– Хочешь, поедем вдвоем? – предложил Григорич.
Но закрытые из-за карантина границы между Украиной и Россией оставляли планы Григорича наивной эфемерной мечтой. Был, правда, один вариант: добраться до места назначения через Белоруссию, но тут надо сказать пару слов о самом мероприятии под чудным названием питчинг, что с английского переводится как кидание или бросание. Речь шла не о том, как собираются маргинальные личности и начинают друг друга кидать, заканчивая свои доклады и прения банальным мордобоем и поножовщиной. Для питчинга действительно существует вброс, только он информационный: собирается многочисленная аудитория из продюсеров, финансистов, директоров студий, режиссеров и прочей орды киноведов, перед которой робкий сценарист, путаясь в смысле и спотыкаясь на словах, презентует свой проект. И от того, насколько мастерски он подойдет к подобному вбрасыванию, зависит, захочет ли кто-нибудь из собравшихся магнатов и мэтров вложить деньги в экранизацию работы новичка. Шаг этот довольно рискованный и в тоже время наглый – за три минуты, а именно столько времени отводится на презентацию проекта, из серой неизвестности прыгнуть в счастливое будущее или так и оставаться в небытие с хроническим комплексом неудачника.
– И никаких гарантий? – спросила Рита и повела плечами.
– Увы, – вздохнул Григорич. – Но если сценарий не купят, то может, удастся познакомиться с нужными людьми.
Рита пристально посмотрела на мужа и переспросила:
– Может? Ты и вправду хочешь потратить кучу денег на переезд через две страны и обратно, чтобы три минуты поучаствовать в конкурсе, не будучи уверенным в успехе?
– Ну почему не будучи… – не очень смело протянул Григорич. – А вдруг повезет.
Рита опустилась на стул и отвела взгляд в сторону. Муж присел на корточки и охватил руками полноватые ноги жены.
– Они устали, – вздохнула Рита, показывая на налитые ступни.
– Хочешь, разотру их «Силой лошади», – предложил Григорич.
– Я отдохнуть хочу, а не участвовать в скачках, – съязвила жена. – Ирочка вон как кашляет, за ней уход нужен. А Кира в школе с Софией какого-то мальчика побили – мать к директору вызывают.
– Пусть Машка пойдет, – буркнул Григорич.
– А где она, наша Машка? – разведя руками, воскликнула Рита.
– Не наша, а твоя. По городу с Вованом бегают – уголок укромный ищут. Зов предков, етит.
– Ты снова начинаешь?
Григорич ничего не хотел начинать и потому молчал, хмурясь и стискивая зубы, лишь только играющие желваки на щеках выдавали его сердитость.
– От того что ты насупился, – заметила Рита, – легче не станет. Ну, повесили на нас детей, в первый раз что ли? Короче, езжай в свою Москву, я сама справлюсь.
Рита вскочила с кресла на хриплый окрик Ирочки из соседней комнаты, но споткнувшись о ножку комода, плашмя грохнулась на пол и больно ударилась бедром. Григорич подскочил уже поздно и только хотел поднять жену, как та нервно отбросила его руку. Он понял, что никуда уже не едет, но помог жене встать и усадил ее в кресло. Рита не давала себя обнять, и Григорич молча вышел из комнаты. Ему нужно было «растрясти голову» и спокойно все обдумать.
Через полчаса он вернулся к Рите с загадочной улыбкой на губах.
– Что? – пытливо встревоженным тоном спросила жена.
– Мы едем в «Дубраву», – радостно возвестил Григорич и поцеловал ошарашенную Риту.
– Не поняла. В санаторий?
– Ну да. У меня там одноклассница работает администратором, Наташка Кракова. Обещала все устроить. Как раз есть свободный финский домик на двоих. Хвойный воздух, озеро, трехразовое питание, процедуры на выбор и все удобства. А главное – тишина и покой.
Глаза Риты загорелись, но она тут же посерьезнела.
– Сколько стоит?
– Бесплатно.
– Только этого мне не хватало! – встревоженно воскликнула жена.
– Успокойся. На самом деле условно бесплатно. К ним сейчас заселилась одна дамочка….
– Ах, вот как, – игривым тоном сказала Рита. – Ну-ну.
– Нет, ты не поняла, – замахал руками Григорич. – Она Наташкина подружка, но главное то, что она – известная режиссер и ей нужен репетитор по английскому языку.
Рита встала, и фривольно виляя бедрами, подошла к мужу.
– Ты уверен, что ей нужен только язык? – с нескрываемым сарказмом поинтересовалась Рита.
Быдловичи, как узнали об отъезде Риты и Григорича, в тот же миг возопили:
– Как так?! – в один голос кричали Вован с Машей. – А как же Ирочка с Кирой? Кто за ними присмотрит?
– Вообще-то, – возражала Рита, – у них родители есть.
Маша повизгивала вслед за муженьком.
– Конец месяца, я зашиваюсь на работе допоздна. Мама! Имей совесть. Ты же бабушка.
– Ну и что? – ухмыльнулась в ответ Рита.
– А то, – продолжал Вован, – что бабушка обязана….
– Ничего она не обязана, – гаркнул в ответ Григорич, крепко удерживаемый за рукав женой. – Обязаны детям, прежде всего родители – до их полного совершеннолетия. А бабушки с дедушками ничего не должны, а только если пожелают из большой любви. Но не надо ею злоупотреблять и кричать о совести. Не по адресу. Вы лучше с клиентами разберитесь и отдайте нам деньги за дом.
Как бы там ни было, а уже через пару дней Григорич с Ритой отправились в поселок Песочин, что в сорока километрах от Харькова – в санаторно-курортный пансионат «Дубрава», состоявший из шестиэтажного административного здания, лечебно-оздоровительных корпусов, спортивных площадок, роскошного парка-заповедника с бегающими декоративными свинками и козочками, большим живописным водохранилищем, бюветами с минеральной водой и многими уютными уголками вдали от суетного пыльного города. Наши герои поселились в одном из двадцати деревянных финских домиков на двоих с видом на розарий, за которым сразу же золотился пляж, и рассчитывали на приятный отдых. Но покой, как говорится, только снится тем, кто больше всего на него рассчитывает.
Длинноногая стройная как тростинка Ева, которой едва можно было дать лет двадцать, выглядела гибкой хищной павой с пышной огненной шевелюрой почт до пояса, стреляющими по сторонам глазками и миленькой лисьей улыбкой, под которой угадывался волчий оскал – только тронь, возрази или посмей встать на дороге. Несмотря на то, что бедра девушки были плоскими, грудь лишь угадывалась, а ягодицы, обтянутые шелком коротких шорт, выделялись небольшими холмиками, Ева настолько искусно пользовалась всем, чем одарила её скромная природа, – так умела повернуться, выгнуться, пройтись и повилять, – что все невзрачные женские достоинства сразу же попадали в ТОП вкусов мужской части отдыхающих сердечников. Впрочем, кардио-терапевтическое оснащение в санатории действовало мобильно и без особенных сбоев успевало спасать и подлечивать дряхлые, но претендующие на боевитость органы плотоядной публики. Еву – всегда живую, приветливую и любезную со всеми – хотели завоевать многие, но Рита сразу же предупредила мужа, что на прелестях подобных дамочек сплошь выбиты знаки: ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ! и ОСТОРОЖНО! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! и ей странно, что мужчины замечают это когда уже слишком поздно. Поэтому пусть он даже и не мечтает подкатывать к манерной пигалице. Григорич уверил жену, что она – его ученица и режиссер, и подкатывать он намерен исключительно с творческими планами. В свою очередь Рита выразила надежду, что ей не придется корректировать эти планы. На том и согласились: Рита продолжила спокойно завтракать на террасе столовой, а Григорич из-за стола изредка кидал взволнованные взгляды через парапет на пляж, где под зонтиком возлежала Ева и полотенцем отгоняла кружащих над нею комаров.
В тот заезд как назло на зону отдыха напали полчища летучих тварей. Кто говорил, будто с вертолета сбрасывали на поля специальные удобрения, но тех отнесло сюда и вслед за ними за вкусненьким ринулись комары, а кто утверждал, что комары появляются к климатическим катастрофам, но в любом случае жужжащих агрессоров было очень много. Скрыться от них было просто нереально ни днем, ни ночью, ни утром и ни вечером. Проснешься – весь искусан, сплевываешь остатки лапок и крылышек, вокруг тебя на постели кровавые пятна, такие же на стенах, потолке и на окнах. На аллейках, в барах, в процедурных кабинетах и на пляже не было покоя от раздражающего писка мелких негодяев, и вот сейчас весь пляж лежал и был занят только одним – кто панамкой, кто платочком, а кто и веткой березы – отгонял обнаглевших кровососов от своих изнеженных телец. Григорич сочувственно поглядывал на Еву и тут же бледнел, ловя на себе пристальный взгляд жены.
Видя страдания мужа, Рита шлепнула его по лбу и убив комарицу, вынула из сумочки баночку с кремом.
– Иди и предложи бедняжке, – сказала она и поставила баночку перед мужем.
– Зачем? – недоуменно спросил Григорич.
– Иначе кровожадные комарики сгрызут нашу режиссершу, – усмехнулась жена. – Ступай, рыцарь.
Григорич пытался было вяло отнекиваться, но Рита тут же предупредила, что еще одно его «Нет!» и она спрячет крем обратно в сумку. Судорожно схватив со стола баночку, Григорич изобразил на лице страдание, наспех пригладил волосы, подышал в ладонь и как бы нехотя, вперевалочку вышел на аллею, которая вела на пляж. Вслед ему сдержанно улыбалась жена, но когда заметила, как он, робея, сделал вокруг пляжа несколько кругов, поглядывая в ее сторону и не решаясь подойти к Еве, рассмеялась во весь голос.
На прекрасном, чуть подернутом пунцовым загаром личике Евы, отразилось раздражение, когда над ней возвысилась тень очередного воздыхателя. Но державший в одной руке баночку с кремом, а в другой папку со сценариями, Григорич вовсе не собирался флиртовать и выглядел чудаковатым чертежником из какого-нибудь захудалого СКБ. Ева оценивающе оглядела мужчину, который ничем особенным ее не впечатлил и с некоторым удивлением спросила:
– Вы что-то хотели?
Нарезая круги вокруг объекта своего желания, Григорич не терял времени даром, а обдумывал, с чего начнет разговор со столь ярким и очаровательным представителем киноиндустрии, внимания которой так рьяно добивался. Несколько сносных вариантов начала беседы успокоили его, но как только Григорич оказался совсем близко к девушке, а та еще и задала вопрос, в голове у мужчины образовался давящий на виски вакуум. Первое, что он сделал со страху, это протянул девушке крем.
– Хотите?
– Что это?
– От комаров.
Равнодушный взгляд Евы, которая повела плечиками и собиралась отвернуться от странного мужика, заставил Григорича начать выдавливать из себя информацию об однокласснице Наташке, о том, что он здесь, чтобы обучать английскому известную кинодиву, а вообще он хочет стать сценаристом и вот он здесь с женой, потому что у той болят ноги и ей нужно отдохнуть от семьи, а еще…еще…. Со скоростью пулеметной очереди он выплевывал такую словесную кашу, пока не выдохся и не услышал звонкий смех Евы. Она привстала и взяла в руки крем. Заинтересованная содержимым, девушка открыла баночку и понюхала. На лице отразилась довольная улыбка, и проявившийся было гнев, сменился милостью. Приглашая Григорича присесть рядом, она спросила:
– Так вы и есть тот самый знаменитый преподаватель английского и подающий надежды сценарист?
– Ну, – замялся Григорич, сжимая в руке папку. – Я бы так не сказал. У меня есть два написанных сценария, но их…
– Никто не покупает, – сочувственно добавила Ева и покачала головой.
– Увы, – вздохнул Григорич.
На обложке папки фломастером были выведены названия: «Колокол по тебе» и «Свалка истории». Проведя ногтями по картону и поиграв бантиком тесемок, Ева улыбнулась и протянула:
– Слишком вычурно звучит, не находите?
Она выгнула спинку и потянулась навстречу солнцу, запрокинув голову назад и оголяя верхнюю часть грудей.
– Не трудно догадаться, о чем там написано, – продолжала Ева уже более серьезным тоном. – Что-нибудь мистическое и претенциозное, да? Однако зрителю совсем не нужна ваша заумь.
– А чего нужно зрителю? – спросил Григорич.
– Натуральности, вот чего, – словно ожидая вопрос, воскликнула девица. – Ничего наносного, высосанного из пальца, никакого чуда, понимаете? Только реальность. Мистика – для узколобых бездарей, которые не способны подумать и призвать здравый смысл, чтобы логическим путем решить проблему, с которой столкнулся герой. Выбросьте всю эту феечно-ванильную чушь из головы. Зритель должен узнать из истории свою личную ситуацию, а не увидеть надуманную и размазанную соплями сказку. Если бы в жизни так все было просто как в романах графоманов: Бац! И у нищенки виллы, лимузины и гениальные дети. Любящий рыцарь муж или любовник-боксер, который успешно защищает вас ото всего зла на свете и внезапно свалившееся на вас наследство из-за границы. Какая слащаво-тошнотворная хрень, не находите? Я только за правду. Чем правдивее – тем скорее к вам потянется зритель, потому что вы рассказываете ему о нем самом, о его жизни, его страданиях и он понимает, что не одинок в своих бедах, что есть и хуже проблемы. Вы сочувствуете ему и помогаете справиться с горестями. Я, как зритель, хочу почувствовать правду и насладиться реальными ощущениями, хочу искренне плакать и искренне смеяться, а для этого я должна поверить вам – как опытному автору, который знает, о чем пишет и что делает. Ну, дайте же мне….
– Что? – не понял Григорич, вновь протягивая крем.
– Дайте мне правды ощущений, – томным голосом произнесла Ева, обволакивая Григорича ласковым взглядом и приподняв слегка изогнутую в коленке ножку, отвернулась, выпячивая ягодицу. – Ну же!
– Вы хотите… – робко произнес Григорич, открывая баночку.
– Да-да… – прошептала девушка, касаясь голенью ноги мужчины. – Помажьте там.
– Где?
– Там где вы видите укусы.
Дрожащими руками, из которых выпала папка, Григорич открыл баночку, выдавил на ладонь густую белую с жемчужным отливом жидкость, и искоса бросая взгляд в сторону террасы, стал массировать бедро Евы.
– Ах, – еле слышно протянула девушка и выгибаясь, попросила втирать плавно и нежно. – Вот так… Да… Ощущения должны быть натуральными. Мы не в Америке, где все дутое, даже зрители в кинозале, которых надувают огромными….ах….и мощными насосами. Но они профессионалы, они мастера эффектов и им все….абсолютно все простительно. Да…еще пожалуйста… А нам нужно пользоваться только тем, чем умеем, иначе фальши нам зритель не простит.
– Чем умеем? – не понял Григорич.
– Чувствами, мой дорогой, – застонала Ева и чуть сильнее выгнула попу навстречу мужским ладоням. Когда Григорич выдавил почти полбаночки крема на зависть проходившим мужикам, он вновь бросил встревоженный взгляд на террасу, но Риты за столиком столовой уже не было.
– Эй, – услышал он голос Евы. – Вы слышите меня?
– Простите, задумался. Вам легче?
– У вас руки прирожденного массажиста, – игриво порхая ресничками, произнесла Ева. – Я все так натурально ощутила, и знаете, начинаю верить вам. До профи, конечно, еще далеко, но… Вы, кстати, смотрели мой фильм «Стадо»?
– Нет, – смутился Григорич. – Но обязательно посмотрю. А вы….вы можете прочесть мои сценарии?
По кислому выражению на лице, он понял, что Еве меньше всего этого хотелось. Небрежно взяв папку и оценив ее вес на ладони, она сухо произнесла:
– Ого, тяжеленная. Натуральность гораздо легче, мой дорогой. Ладно, почитаю. Однако когда же мы начнем наши занятия?
– Давайте прямо завтра.
Прощаясь с девушкой, Григорич еле поднялся, обнаружив напряжение в районе паха, и еще больше смутился от того, что этот казус заметила Ева, которая усмехнулась и удовлетворенно щелкнула зубками. Повернувшись на животик, и снова выгнув попу со слегка спущенными по бедрам трусиками, она одарила Григорича очаровательной улыбкой и пожелала приятного отдыха.
В своем домике Григорич с Ритой начинали потихоньку обустраиваться, создавая некое подобие домашнего уюта. Вооружившись молотком и отверткой, Григорич под руководством жены подбивал, подкручивал, подключал. Обладающая тонким вкусом и заботливой душой Рита развешивала шторки, украшала комнатку и кухню-веранду цветами и благодаря маленькой газовой плите и заполненному припасами холодильнику из кухни по всему домику разносились вкусные ароматы яств. Обоих домочадцев радовал вид из огромного на всю стену от пола до потолка французского окна, увитого снаружи диким виноградом и жимолостью. Из кухни с таким окном не хотелось уходить – вот так засиживались Рита с Григоричем в креслах за большим столом и любовались природой, сонно потягиваясь и ведя ленивые беседы-мечты, избегая каких-то сложных тем, особенно связанных с Быдловичами. В самом деле, погружаясь в атмосферу расслабленности, при отсутствии беготни и нервотрепки от давящих на тебя хищников и угнетающих бытовых проблем, сразу чувствуешь накопившуюся усталость. Под ее мощной властью, лишенный всякой энергии, бродишь как амеба и не способен ни соображать, ни что-то решать, а только поражаешься, как у организма до сих пор хватало сил выдерживать неимоверные нагрузки.
Несмотря на близость к пляжу, Рите не нравилось загорать, она вообще ненавидела солнце, хотя плавать любила и проводила много времени в реке, подтрунивая над мужем, который сгорая от стыда из-за боязни воды, плескался у берега. Сотню раз пыталась она затащить Григорича в воду и научить плавать, но тот ни в какую. Правда, после общения с Евой, Григорич вдруг почувствовал в себе невесть откуда прилившие силы и приободренный, бросился на волну. После нескольких судорожных пассов, какие, наверное, делают птенцы-желторотики, впервые выпавшие из гнезда в естественной надежде взлететь, инстинкт самосохранения напомнил Григоричу, что как бы тому на радостях не утонуть. Обозленный же на собственное неумение держаться на воде, он все-таки пытался барахтаться, отгоняя от себя удивленных и испуганных пловцов, вскрикивая при этом что-то смачно матерное. Григоричу казалось, что если мат зачастую помогает правильнее выразить мысль души, много веков решая запутанные проблемы между людьми, то почему бы ему с таким же успехом не подкрепить невинное желание неумехи проплыть пару-тройку километров. Довольно скоро пришлось смириться с тем, что на мате далеко не уплывешь. Единственное, чего удалось добиться – так это снять животное напряжение между ног, оставленное от незримой животной силы манкой женщины, которую Григорич до сих пор ощущал на себе, как бандар-лог от власти Каа. В воде сделалось намного легче, и он еще пытался контролировать движения рук и ног в надежде на чудо. Чуда не произошло, а острые прикосновения игривых мальков к лодыжкам горе-пловца заставили Григорича прекратить совершать глупые конвульсии, испугаться и ринуться к берегу.
Вернувшись в домик, где Рита встречала его с миской клубники в сметане, Григорич плюхнулся в кресло и сразу же с гордостью соврал, что сумел проплыть целых два метра.
– По воде? – поинтересовалась жена с иронией в глазах, указывая на грязные от мокрого песка и прилипшей гальки с ракушками шорты. Григорич надулся, но не обиделся, а с жаром стал рассказывать, как прошла встреча с режиссершей.
– Дай Бог, – серьезно сказала Рита. – А как же английский?
– Завтра начнем, – ответил муж и облизнулся при виде вкусно жующей жены, требуя себе тоже клубники. Рита удивленно вскинула брови.
– Я думала, ты сыт, – сказала она и прыснула от смеха. Но перехватив укоризненный взгляд мужа, встала с кресла и пошла за новой порцией ягод. – А ты пока сметаны достань из холодильника.
На двусмысленность просьбы и неиссякаемый иронично-игривый тон Риты, Григорич бросил в жену свернутую газету и вскрикнул:
– Пошлячка!
Когда уже стемнело и на всех прибрежных аллейках и у фасада главного корпуса зажглись фигурные фонари, а в траве застрекотали цикады, где-то с побережья стали доноситься мелодии дискотечной музыки, вызывая ритмичные и разноцветные всполохи на небе. Пансионат гулял и почти все домики опустели. Наши же герои, изрядно утомленные за день, оставались дома. Им было чем заняться в тишине, охраняемой вековой задумчивостью дубравы, помимо, конечно периодических шлепков – то либо Рита, либо Григорич лупили по комарицам, оставляя на местах кровавые трупики всмятку. У Риты болела голова, она лежала в комнате на широкой кровати, о которой мечтала дома, и дремала. Г Григорич сидел в кресле на кухне и набрасывал план предстоящих занятий с Евой, хотя мыслями он блуждал в своей теме, а в голове переваривался весь сегодняшний разговор с девушкой. Сама мысль Евы об умении точного изображения эмоций персонажа интриговала Григорича, но тут же возникала масса вопросов: Как это сделать? Нужно ли писателю, перед тем как создавать персонаж, прежде все испытать самому: страх, ненависть, любовь, начать проявлять жестокость или совершить подлый поступок, чтобы понять глубину собственных ощущений от всего этого и тем самым научиться убеждать читателя, а затем и зрителя в реальности того, что описывает автор? С другой стороны, критическим оком наблюдая игру многих актеров в сериалах, Григорич не раз убеждался, что виноватым чаще всего оказывается не сам сценарий, а бездарный или просто нерадивый актер, которому недосуг вживаться в образ и показывать то, чему его четыре года учили в институте. Такого проходимца больше беспокоит, сколько он заработает за эпизод и удастся ли переспать сегодня вон с той смазливой статисточкой, которая глазенок не сводит с его ширинки.