– Что же ты решил, милый? – взволнованным голосом спросила Рита.
– Пусть будет так, – вяло ответил Григорич. – Устал я, честно говоря. Очень устал.
Рита тихонько подошла к мужу, приобняла его и прошептала на ухо:
– Я тебя люблю. Ты – мой Мазин.
По телу Григорича словно токи прошлись и он очнулся. Обхватив ноги Риты, он стал целовать ее живот и говорить, как сильно тоже ее любит.
Глава 17
Все свои сценарии коротких метров, с которыми читатель уже знаком, Григорич добросовестно отправил на сайт «Лига кино», в базе которого собрано самое большое количество сценариев, автоматически защищаемых законом об авторских правах. Сам текст на сайте прочесть невозможно. Потенциальный продюсер или режиссер, коих там кишмя кишит в поисках свеженького материала, может лишь ознакомиться с логлайном, не более того. А уже сам текст сможет получить только по запросу у автора. Почти каждый день Григоричу на почту приходили подобные запросы, преимущественно от студентов или выпускников театральных вузов, которым для курсовых проектов требовался оригинальный сценарий. Поначалу Григорича раздражала сама концепция взаимоотношений между сценаристом и молодыми режиссерами, c которыми он пытался торговаться. Но просящие студенты, все как один, вещали о том, что денег нет, бюджет на съемку маленький и так далее и тому подобное.
– Чуть ли не милостыню просят, – ухмылялся Григорич жене. – Им остается только добавить: «Мы сами не местные, подайте сюда ваш сценарий, и если он нам подойдет, мы его живьем сожрем».
– Так и пишут? – рассмеялась Рита.
– Почти. Обещают имя в титрах – в первой тройке.
– И то хорошо.
– Меня смущает фраза: «….если он нам подойдет». А если не подойдет, но они воспользуются им, а я об этом и знать не буду? – бурчал Григорич.
– У тебя же есть авторские права, – резонно замечала жена.
Муж только вздыхал и закрывал воспаленные от долгой работы за компьютером глаза.
– Если со всеми судиться…. – обреченно отвечал он и продолжал отсылать сценарии по запросам голодающих, от которых слышалось только: Дай! Дай! Дай!
Шли недели за неделями, отшелестела осень, заснежила зима, и хоть сценарных запросов стало еще больше, и Григорич неустанно отправлял свои работы по адресам, обратной связи не было почти никакой. Потихоньку проблемы добывания хлеба насущного начали превалировать над мечтами о глобальном, и Рита, видя, как муж увлеченно работает над переводческими заказами, стала понемногу успокаиваться. Про себя она давно уже решила, что «худо-бедно и так проживем – без этой сумасшедшей гонки за призраками. Все так живут и ничего – с голоду не умираем, на лекарство и культурные программы есть, за коммуналку платим и чудесно».
Заказов перед новым годом и в самом деле навалилось выше крыши, и работать приходилось практически круглые сутки. Бесконечные переговоры с клиентами с телефоном на плече, разбор рекламаций преимущественно от тех заказчиков, которые считают, что лучше переводчика знают английский язык и безостановочная молотьба по клавиатуре – повседневная юдоль любого фрилансера. На экране же – тысяча знаков являлась за тысячей, час проходил за часом, а денег в конце месяца по отчетам – все равно не хватало на лучшую жизнь, которую бедный Григорич мечтал обеспечить жене. Отбросьте застарелые штампы относительно благополучной жизни переводчиков – денег за свой труд они и вправду получают мало. Прожить на них можно, тут грех жаловаться, но позволить себе чуть больше прожиточного минимума – уже затруднительно. Как говаривал Дмитрий Сергеевич Лихачев: «Если вы работаете, но ваша зарплата покрывает только покупку еды, одежды и оплату ЖКХ – то стоимость вашего труда равна стоимости труда раба». Считавшая деньги не главным Рита категорически не соглашалась с академиком, считая, что если не гнаться за журавлем, то и с синичкой можно быть счастливой. Все верно, только вот от непрерывной молотьбы по клавиатуре и постоянном напряжении мозга, хочешь не хочешь, накапливалась усталость. Если другие проработают восемь часов и домой, то у Григорича график был ненормированным. Он мог и пятнадцать часов пахать, а заработать столько, сколько они. Стоит же не поработать день – уже крен в финансах. А что делать? Вопрос риторический.
Но что деньги? Григорич благодарил Бога, что после сокращения у него есть заработки, все-таки он прошел такую школу переводчика на заводе, получил такой опыт общения с людьми разных социальных слоев и такие технические знания по профессии, что плоды всего этого до сих пор кормят его семью. Обидно было другое: невостребованность. Воспоминания о годах своей работы на «Турбоатоме» часто в послелнее время посещали и тревожили Григорича. Ах, какое это было время! Когда он приходил в офис, где никто не понимал иностранного инспектора от заказчика, все ссорились, доказывали с пеной у рта, визжали как недорезанные и бились головой об стенку, но только начинал говорить переводчик – как все в тот же миг преображалось. Моментально решались спорные вопросы у конструкторов, подносились нужные чертежи из цехов, правильно заполнялись формуляры ОТК, блестяще проводилась центральной лабораторией цветная дефектоскопия или УЗК сварных швов, закипал чайник для простуженного индуса, и менялась сама интонация общения: от агрессивной до дружеской. «А собственно, что произошло? – мысленно спрашивал всех Григорич. – Почему вы ссоритесь? Что у вас не получается? И почему? Не потому ли, что вам нужен я? Так я здесь и теперь все у нас пойдет как по маслу». Верно. Отменятся штрафы благодаря правильно переведенному анекдоту, не разорвется контракт благодаря умно переформулированной фразе главного инженера, и вокруг воцарится деловая и в то же время дружелюбная атмосфера, и все зауважают переводчика, потому что поймут, что и он – частичка общего их дела, общей их боли, общей их судьбы. Григорич был востребован, его ждали, на него рассчитывали и с ним считались.
А ныне уже не было той потребности в нем, не было того уважения да и тех людей, наверное, тоже не было. Сидел себе дома Григорич, работал до первых петухов и не ложился с последними, а все-равно ощущал себя за бортом жизни. Неудачи же в сценаристике угнетали его еще больше и вселяли еще большую неуверенность и ничтожность. Рита, знавшая своего мужа хорошо, старалась, как могла поддерживать его моральный дух, убеждая, что плохие переводчики не могут быть перегружены работой, как он. И она очень хотела, чтобы он не культивировал в себе низкую самооценку, не страдал и поменьше переутомлялся.
– Ты и так устаешь с этими заказами, а еще и сценариями занялся. Сосуды ведь не вечные, может, успокоишься? – все порывалась сказать ему Рита, но не говорила, поскольку знала взрывной характер мужа. Да и не время было еще уговаривать его оставить идею добиться славы в кино. Не время. Хотя Григорич и молчал, упершись в монитор, и вроде бы его интересовали только процедуры испытаний насосов или тендеры на поставку холодильных агрегатов, но Рита очень хорошо чувствовала и понимала: муж все время думает: «Как же сделать, чтобы мои сценарии заметили?» Чувствовала, вздыхала, готовила ему что-нибудь вкусненькое и облачалась в наушники, чтобы не мешать трудяге своими любимыми сериалами.
Благодаря отличному знанию материала, Григорич работал на автомате и всегда держал ниже монитора картонную табличку, приклеенную к основанию. На картонке были написаны в ряд от руки желания Григорича. Да-да, не удивляйтесь. Не впервые в своих попытках чего-то добиться доходил Григорич до отчаяния и однажды посмотрел передачу-марафон, которую вел апостол Владимир Мунтян, собиравший миллионы людей в залах, объездивший весь мир с проповедями и давший надежду и исцеление многим страждущим. В то время Григорич тоже страдал: у него был камень в желчном пузыре, который жутко его беспокоил. Никакие чудодейственные капли, предназначенные будто бы для растворения камней вопреки всей медицинской науке, не имели должного эффекта. К тому же его тяготил лишний вес – под сто десять кило. С учетом сколиоза позвоночника, такая нагрузка отдавалась на весь организм, и ходить просто становилось невозможно. На операцию по удалению желчного собрать было нереально и что же? Мунтян в своей передаче говорил так: «Коль хочешь, чтобы тебе помог Господь, напиши на бумаге все свои желания и повесь список на том месте, куда твои глаза в течение дня чаще всего смотрят. И каждый день, когда будешь видеть желания, повторяй каждое по пять раз».
Ну, кто ж поверит в эту детскую чушь? Но от нечего делать Григорич написал, что хочет похудеть, хочет избавиться от камня, написал еще много о чем и поставил картонку с желаниями возле монитора. И вскоре, уж не помню как, но нашлись и деньги на операцию по удалению пузыря, и после операции в течение года похудел Григорич до семидесяти семи килограммов, сбылось также и многое другое. Впоследствии, когда трудоголик неделю скучал без заказов, он мог просто прочитать пять раз желание: «Хочу высокооплачиваемую работу» и минут через пять ему уже звонили из бюро переводов и предлагали очередной заказ. Вероятно, считал он, это действие Святого Духа, который каким-то образом через обращение к нему Мунтяна чудодейственным способом помогает людям. Кира с Ирочкой тоже нет-нет и пользовались счастливой дедушкиной картонкой, но к этому имелись весьма важные основания, как то: «Хочу собачку с пультом управления, чтобы ходила и хвостиком виляла или Ой, Господи, пусть меня не вызовут сегодня по математике».
Но один раз с желаниями произошла осечка. Когда Григорич написал «Хочу квартиру» произошло страшное: умер отец. Можно было не заметить никакой связи между этими явлениями, но Григорич был крайне мнителен и суеверен. Он начал размышлять и пришел к выводу, что вероятно, Святой Дух услышал молитву и все думал, как бы исполнить никак не выполнимое желание. Единственный вариант, который, возможно, показался Тому разумным, это – после смерти отца мать Григорича останется одна в трехкомнатной квартире и тогда сын сможет предложить маме разменять трешку на две однушки. Григорич так и поступил, но мать отказалась, уклончиво дав понять, что у нее есть еще и младшая дочь, а у той двое внуков. В общем, Григорич понял, что это не вариант, но и стал осторожнее с этим желанием. Будучи, как мы знаем, человеком упрямым, он решил подойти к решению проблемы с другой стороны, а именно пожелал: «Хочу продать свои сценарии и заработать денег на квартиру». Изо дня в день он по многу раз в перерывах между работой Fine reader по распознаванию текста из формата pdf в Word почитывал это желание, да так рьяно, что написал его в одной справке, за что получил от редакторши из бюро переводов нагоняй. Сработал человеческий фактор из-за огромной загруженности и психологического напряжения, когда одновременно приходилось выполнять по два-три заказа на одну и ту же дату или выдерживать шквал пожеланий, претензий и уточнений.
Монотонный труд утомлял его неуемную натуру, желавшую развернуться, расходиться и расшириться на дальние дали. Требовался выплеск эмоций, разрядка или потрясение – на худой конец. Когда совсем было невмоготу, Григорич вылезал и своей берлоги и бродил по квартире в поисках приключений. Каждый день их было предостаточно, но в последнее время почему-то даже ссоры Вована с Машей резко сократились. С раннего утра оба убегали по делам, стараясь не быть замеченными даже собственными детьми, и появлялись уже поздно вечером, когда уже не оставалось сил на грызню. Разве что расстроенная Кира подойдет к папе и начнет напирать на того с очередной просьбой помочь решить задачку, чем вызовет единственную реакцию: «Сама думай и не подходи ко мне со своим глупостями!» или Ирочка прибежит к маме показать рисунок и спросит, а какого цвета радуга, и наткнется на хмурую физиономию, беседующую с подругой по телефону об очередной мужской сволочи, и отмахнется от дочки, как от прокаженной.
Часто и сами сестры ссорились друг с другом, ведя бои местного значения по поводу чего-нибудь сломанного, измазанного, съеденного или чересчур шумного. Но все это было обыденным и неинтересным. Практически не за что было зацепиться и развить тему образования, культуры поведения или воспитания. Рита была очень рада безуспешной охоте мужа за выбросом порции адреналина и надеялась, что тот выбросит хотя бы свои фрондерские идеи из головы. А тому прямо не терпелось куда-то встрять или кого-то защитить.
Больше всего Григорича возмущало, что Быдловичи почти не замечали своих детей. Они полностью игнорировали просьбы Киры или жалобы Ирочки, да и вообще любое мнение ребенка воспринималось родителями чем-то достойным для обсуждения, поскольку, что там серьезного может быть у малышей? Однако же ценные указания при этом раздавались без устали направо и налево. В частности Вован обожал воспитывать дочерей запретительным тоном. Мелькавший неподалеку Григорич улучал возможность и вставлял: «Ты бы не приказывал, а объяснял, почему нельзя и что будет, если она это сделает? И выслушай Киру хоть раз, может она что-то дельное скажет».
– Кто? – кривил губы отец. – Кира?
– А если затыкать рот, – распалялся Григорич, – и обращаться с дочерью приказным тоном – так и вырастит закомплексованной, боящейся выразить собственное мнение. На работе на ней будет ездить начальник-деспот, а дома муж-тиран. Друзья не будут ее воспринимать, потому что ничего разумного или смелого от нее ожидать не придется, так и станет трусливой ведомой овцой – куда скажут, туда и пойдет. И никто даже не догадается, что все это из-за того, что в семье мнение ребенка считали пустяковым и никогда его не слушали.
– Вот будут свои дети, их и слушай, пока не задолбят вопросами, – фыркал Вован.
– Так ответь хотя бы на один, – настаивал Григорич.
Киру, с надутыми щеками слушавшую эту полемику, интересовало только: «Где находится Мировой океан?»
– Папа говорит, что где-то возле Америки.
– Ну! – предвкушая победу, спросил Вован у Григорича. – Ответь, умник.
– Деточка, – мягко сказал дедушка, присаживаясь на кровать возле внучки. – Мировой океан находится совсем в другой стороне.
– Да ну! – расхохотался Вован. – И где же?
Не обращая внимания на комментарии Григорич продолжал:
– Если бы твой папа доучился до третьего класса, он бы знал, что Мировым океаном называют не один океан, а все реки, моря и океаны, которые существуют на нашей планете.
Вован ухмыльнулся, потоптался на месте и услышав, что его зовет Рита, охотно исчез. Когда же Григорич вернулся в свою комнату, вернувшаяся со свернутой в трубочку газетой в руках жена тотчас настоятельно попросила мужа не ставить Вована в идиотское положение да еще при дочери.
– Ты подрываешь его авторитет, – сказала она.
– Было бы что подрывать, – отреагировал возбужденный муж и тут же получил газетой по лбу.
Родители Ирочки и Киры обычно отделывались от надоедливых детей, одаривая тех игрушками, которыми были забиты все шкафы, диваны, полки и подоконники. Если же этого арсенала оказывалось недостаточно, тогда каждой дочери вручался телефон или планшет с каким-нибудь Роблаксом или подобной игрушкой, и те надолго улетали в виртуальное пространство. Григорич сокрушался жене:
– Мда. Прекрасная семья, когда все молчат и заняты только собой. Бедные дети. Быдловичи их угробят. Вот увидишь.
– Тебе то что? – возражала Рита, понимая правоту мужа, но говорила это, чтобы он только не лез ссориться с Быдловичами, а по-другому он и не умел с ними общаться. Любое его слово, уже даже не критическое, а просто для поддержания разговора, воспринималось Вованом и Машей как брошенный вызов и тут же вызывало негативную реакцию.
– Дикий народ, – усмехался Григорич. – А дети все это видят и станут такими же дремучими и равнодушными друг к другу.
– Сдерживайся, прошу тебя, – со сложенными вместе ладошками у груди умоляла мужа Рита. – Ладно, я могу ляпнуть, но я – женщина. Давай хоть я у тебя сценарий куплю, только успокойся.
Но Григорич поступил иначе. Как-то, будучи на книжном рынке, он купил изящный картонный иллюстрированный сундучок зеленого цвета с позолотой по бокам и с вязаной веревочкой, внутри которого помещались книжки со сказками в ярких обложках и с изумительными картинками. Там были и «Спящая красавица», и «Кот в сапогах», и «Золушка», и многие другие. Купил он книжки с единственной целью: раз уж родителям наплевать на детей, то дедушка не позволит внучкам оставаться недоразвитыми. И кое в чем он таки преуспел. По крайней мере, Ирочка повадилась приходить к дедушке, брала с полки сундучок и выбирала книжку. С большим наслаждением слушала она и про забавных гномов, подружившихся с Белоснежкой, и про хитрого кота, победившего людоеда, и про хрустальную туфельку, в которую тоже мечтала всунуть свою миниатюрную ножку. Ирочка особенно полюбила сказку «Красная шапочка» и могла слушать ее бесконечно, – только заканчивалась, начинай сначала, – и так по кругу до тех пор, пока голос Григорича не садился, превращаясь из тоненького дисканта Красной шапочки в хриплый кашель волка. Чтения в кругу дедушки и бабушки нравились обеим внучкам и поначалу Быдловичи потирали руки от счастья и от того, что к ним наконец-то не пристают дети. Но каждое доброе дело имеет и обратную сторону. Пребывая в полном восхищении от актерских способностей Григорича, Кира с Ирочкой начали просить маму и папу почитать им сказки голосом дедушки, когда тот был очень занят работой. Разные американские мультики по мотивам этих сказок детям не нравились, и Маше с Вованом, разозленным на Григорича, приходилось изобретать какие-нибудь новые способы, чем отвлечь несносных детей.
Рите надоели все эти распри, и она повела мужа церковь, авось что-нибудь чудотворное снизойдет на голову мужа и заставит оставить его попытки всех перессорить. По дороге они снова много говорили о квартире, фантазировали, в каком районе лучше всего ее покупать и как потом обустраиваться. Шли они с каким-то странным чувством восхищения собственным районом со старинными зданиями, с живописными скверами, с памятником влюбленным, с мостом Желаний, с великолепным домом, где жил знаменитый во всей Европе кондитер Жорж Борман. Как все вокруг было зелено и уютно. Они смотрели на все, как смотрят те, которые давно здесь не были или те, которые никогда больше этого не увидят. Странное смешанное ощущение тревоги появлялось и начинало так захватывать их, что хотелось прижаться к каждому домику, обнять каждый кустик, упасть на траву и закричать:
«– Это мое! Не трогайте наш дом, орки!»
Церковь сегодня закрыли на ремонт, и это сильно огорчило Риту с Григоричем. Они постояли возле здания, помолились и отправились обратно, как вдруг по дороге Григорич заметил знакомое лицо человека. Мужчина в балахоне медленно шел навстречу им и широко улыбался. А приблизившись, сразу же назвал Григорича на «ты». Было что-то такое простое, незлобивое в глазах этого человека, что это «ты» ничуть не покоробило самолюбие Григорича, а напротив, он будто бы ощутил духовную связь с человеком, с которым давно хотел сблизиться. Перед ними стоял Владимир Мунтян. Он спросил у Григорича, будто находился все время рядом с парочкой и слышал каждое их слово:
– Вот скажи, а что изменится, когда ты получишь квартиру?
От волнения из-за неожиданной встречи Григорич не мог вымолвить ни слова. Крепко державшая его под руку Рита, тоже молчала. Они оба пытались что-то проблеять, но ничего не выходило. Тогда Мунтян, понимая их чувства, приобнял супругов за плечи и обвел их теплым лучистым взглядом, приглашая к дружеской беседе. Словно разрушился и пал каменный мешок, в котором сжимались грудные клетки Риты и Григорича, а из онемевших ртов словно вытащили брус. В тот же миг супруги со слезами на глазах стали рассказывать всю свою жизнь с детьми. А в конце добавили, что если бы у них была своя квартира, то, по крайней мере, они получили бы душевный комфорт, исчезли бы ссоры, никто бы никому не мешал, потому что в одной квартире каждый хочет быть хозяином. Друг к другу можно было бы ходить в гости, внучки с радостью бы бежали к ним погостить, иногда приезжали бы и дети. Рита занималась бы собой и мужем, а Григорич посвятил бы себя творчеству, писал бы сценарии, романы и, конечно же, работал бы, ибо он – неисправимый трудоголик.
Но все это невозможно в условиях гнетущей злобы и нервных истерик домочадцев. Они так много и так долго говорили и плакали, что даже не заметили, как Мунтян исчез. Он исчез, а Рите с Григоричем на удивление стало очень легко. Почти не касаясь земли, счастливые Григорич и Рита летели домой, боясь вдруг узнать, что уже умерли, и это возносятся их души. Поэтому попеременно щипали друг друга, щекотали и пинали, проверяя на живучесть, а убедившись, что все в порядке, весело хохотали. Еще с отголосками веселья прибыли они домой, и застали Машу в состоянии уныния.
– Что случилось? – бросилась к Маше мать.
– Баба Зоя умерла, – сдавленным голоском произнесла дочь. – Надо ехать на похороны.
Баба Зоя была матерью первого мужа Риты – ее первой свекровью, с которой после смерти сына они редко встречались. Но внучку Машу баба Зоя очень любила.
– Далеко это? – спросил Григорич.
– В Саратовской области, – сказала Рита. – Езжайте, конечно.
Маша поколебалась, но все же добавила:
– Мам, но Киру с Ирочкой мы дома оставляем. Ты не против?
Вздохнув, Рита развела руками и сказала:
– Куда ж деваться.
Вечером Рита, ходившая все время в задумчивости, сказала мужу:
– Знаешь, а ведь Маша – единственная наследница.
– То есть ты хочешь сказать… – начал было Григорич, и улыбнувшись, осекся.