Обнаженные статуи, толстые гладиаторы и боевые слоны. Необычные истории о жизни в Древней Греции и Риме

7
Сколько вина пили греки и римляне?

Вино было наслаждением. Отдельные поэтические жанры воспевали его упоительные достоинства, а некоторые почитатели алкоголя не могли вообразить более благородной участи для душ праведников, чем блаженное вечное пьянство.

Вино воспринималось как лекарство. Спартанцы купали в нем детей, чтобы их нежная кожа загрубела, а философ-император Марк Аврелий выпивал каждый вечер по чашке опиума для борьбы с бессонницей.

Вино являлось главным продуктом питания. Героев Гомера потчевали им в лагере под стенами Трои, а каждый солдат из четырехсоттысячной армии императорского Рима ежедневно получал по полпинты.

Кроме того, вино было связано с пороком. Святой Августин всерьез размышлял о раннем алкоголизме матери, а Александр Македонский всегда сожалел о том, что в пьяном угаре убил одного из своих лучших офицеров^[97].

На современных ценителей греческое и римское вино едва ли произвело бы впечатление. Если напиток выдерживался более года, он обычно портился. В нем содержались мириады частиц виноградной кожицы и косточек, и при подаче на стол их приходилось отфильтровывать. Поскольку вино хранилось в амфорах, пропитанных смолой, оно приобретало вкус и запах скипидара. Этот запах лишь частично отбивался медом, травами, специями, духами или мраморной пылью, которые греки и римляне добавляли в кубки. Помимо всего прочего, античное вино многим оказывалось по карману. На вывеске одного бара в Помпеях значилось, что кубок простого вина стоит один ас (то есть примерно половину стоимости буханки хлеба), напитка более высокого качества – два, а самого изысканного – четыре аса^[98].

С течением времени вкусы менялись. Герои Гомера пили медово-сладкое красное вино с ароматом козьего сыра и ячменя. Афиняне в эпоху Античности предпочитали сорта вин, производившиеся на островах Эгейского моря, в том числе несколько соленых, с использованием морской воды. Римляне, первые в истории настоящие винные снобы, создали белые вина из винограда с холмов Центральной Италии, которые десятилетиями выдерживались в амфорах с указанием года и имени винодела.

Несколько итальянских вин, например вино 121 года до нашей эры, стали настолько культовыми, что хранились веками. Менее разборчивые римляне довольствовались винами, искусственно состаренными с помощью окуривания^[99].

По некоторым оценкам, средний римлянин выпивал около литра вина в день – это примерно одна современная бутылка и еще треть^[100]. Хотя такой уровень потребления считался приемлемым в Риме, поскольку город хорошо снабжался, большинство его жителей и, если уж на то пошло, большинство греков, вероятно, пили меньше. Повсюду царила умеренность: выпить больше чем кубок или два разбавленного вина во время обычной трапезы было бы странно. Один римский поэт считал, что пинты (примерно две трети современной бутылки) более чем достаточно для приятного ужина. Однако некоторые люди позволяли себе гораздо больше. Сократ мог с легкостью выпить полгаллона вина, а один человек однажды поразил императора Тиберия, махом осушив два с половиной галлона напитка^[101][102].

Хотя содержание алкоголя в большинстве древних вин, вероятно, составляло около 15 процентов^[103], их крепость сильно отличалась. Рабам и работавшим в поле давали слабое вино, изготовленное из измельченных виноградных шкурок. На другом конце шкалы – несколько итальянских сортов, способных при длительной выдержке воспламениться. Однако ни один уважающий себя грек или римлянин не пил чистое вино. Это являлось уделом вырожденцев и чужестранцев^[104]. По крайней мере в одном греческом городе употребление неразбавленного вина считалось преступлением, каравшимся смертью. Отказ от употребления крепкого вина являлся не только показателем самоконтроля, но и вопросом личной безопасности. Предполагалось, что употребление неразбавленного напитка неумолимо ведет к «утоплению» спермы, умственному распаду и преждевременному старению (примерно в таком порядке). Эти тревоги отражены в надписи на греческом надгробии: «Я, Асклепиад… прожил 22 года. Я выпил море неразбавленного вина, горлом пошла кровь, и я захлебнулся»^[105].

Цивилизованный способ пить вино – смешивать его с водой. Разные достоверные источники расходятся во мнениях относительно идеальной пропорции. Однако в большинстве случаев напиток, употребляемый на общественных собраниях, вероятно, содержал от двух третей до трех четвертей воды, что снижало содержание алкоголя примерно до уровня современного пива. Те, кто не боялся рисковать, могли разбавить вино водой в соотношении 1:1, хотя это считалось почти варварством^[106][107].

Как ни парадоксально, большинство греков и римлян пили крепкое вино только во время болезни. Древние врачи свято верили в его целительные свойства, прописывая во всех случаях – от лихорадки до вздутия живота. Вино считалось рвотным средством: выдающийся афинский врач призывал напиваться до рвоты. Другой медик, придерживавшийся более умеренных взглядов, советовал пациентам употреблять вино только до тех пор, пока они не почувствуют себя совсем пьяными и веселыми^[108].

Для здоровых людей обильные возлияния почти всегда были связаны с общественными мероприятиями. Опьянение на людях считалось допустимым и в некоторых религиозных случаях даже поощрялось: как провозглашал Платон, только на праздниках напиваться не зазорно. Особенно располагали к излишествам гулянья в честь бога вина Диониса. Во время одного из них пустые винные бурдюки надували, смазывали маслом и раскладывали на открытом месте. Те, кто как следует напивался, пытались танцевать или прыгать на одной ноге на скользких шкурах. Праздничные шествия также буквально «сочились» вином: один эллинистический царь во время грандиозного парада чествовал Диониса, неся сшитый из леопардовых шкур бурдюк емкостью тридцать тысяч галлонов. Этот невероятный по объему сосуд был сконструирован таким образом, чтобы из него вытекало вино, и люди в костюмах сатиров раздавали напиток зрителям^[109].

Однако самыми известными местами для общественных возлияний являлись частные пиршества – симпосии. На них обычно присутствовали 10–20 мужчин, устроившихся на диванах по периметру комнаты. После ужина слуги уносили столы, на которых подавали еду, и вместо них ставили другие – с чашами фруктов, орехами и другими десертами. Затем в центре комнаты водружали кратер – чашу для смешивания вина с водой. Гости увивали себя гирляндами из мирта или плюща (считалось, что они задерживают опьянение) и выбирали церемониймейстера. В течение оставшегося времени этот человек определял темы для обсуждения, игры и, что особенно важно, сколько воды будет подмешано в вино. После того как решение принималось, слуги смешивали указанное количество воды и вина в кратере, и первая из множества порций выпивалась. В перерывах между попойками на симпосии гости общались и наблюдали за выступлениями артистов – молодых женщин, как правило, рабынь. Некоторые из них кувыркались, жонглировали и разыгрывали пантомимы; другие мастерски играли на флейте или кифаре. Многие были профессиональными танцовщицами, владевшими всеми видами танцев – от древнего варианта балета до стриптиза.

Римские питейные заведения, как правило, придерживались более строгой иерархии: нередко гостям разных сословий подавали разные вина. В отличие от гречанок, римские женщины туда допускались, хотя от них ожидалась воздержанность от обильных возлияний^[110]. Вино подавалось в больших чашах для смешивания, охлаждавшихся летом, а зимой подогревавшихся миниатюрными котлами. Однако, в отличие от греческой традиции, чаши выносили в начале банкета, и напитки чередовались с блюдами. Здесь, как и на симпосиях, выступали музыканты и танцовщицы (особой популярностью пользовались испанские труппы). Иногда гости слушали речи и другие сочинения в исполнении обученных рабов. Хозяин мог настоять на чтении собственных стихов, но такое несчастье случалось редко. На более изысканных банкетах известные актеры разыгрывали сценки или зачитывали истории профессионального сочинителя. На менее вычурных приемах гости могли насладиться трюками акробатов, остротами клоунов или схватками гладиаторов^[111].

Как на греческих, так и на римских вечеринках идеалом считалась разумная умеренность. Ожидалось, что гости на симпосии выпьют достаточно, чтобы непринужденно общаться, но не чрезмерно, чтобы не потерять контроль над собой. Один греческий поэт советовал пить столько, чтобы не пришлось добираться домой, опираясь на раба. Другой автор предлагал на любом симпосии ограничиваться тремя кратерами вина. К таким рекомендациям не всегда прислушивались. Некоторые пирушки перерастали в пьяные драки, а в головы противников летели глиняные горшки. Во время других гости просто напивались до безрассудства: как-то гуляки сумели убедить себя, что комната, где они пили, на самом деле корабль, идущий ко дну. Чтобы «спасти» судно, они принялись выбрасывать мебель из окон, но в тот момент их арестовали и отпустили только после взятого с них обещания пить поменьше^[112].

Как и греки, римляне, похоже, чаще просто почитали умеренность, чем придерживались ее норм. Римские банкеты часто длились по восемь часов. Говорят, иные продолжались и по несколько дней. Затяжные вечеринки не обходились без серьезных последствий для их участников. Например, после одной очень долгой ночи Марка Антония вырвало в складку собственной тоги прямо на публичном собрании; в итоге, защищая себя от обвинений в том, что является горьким пьяницей, он был вынужден написать памфлет. Однако Антоний далеко не единственный знаменитый римлянин, печально известный чрезмерным увлечением вином. Например, Нерон в первые годы правления крепко напивался, переодевался в раба и выходил на улицы Рима. В тени телохранителей-гладиаторов император и шайка его пьяных собутыльников врывались в магазины, нападали на прохожих и вообще сеяли хаос^[113].

Пропитанная винными парами атмосфера греческих и римских банкетов породила многообразный набор застольных игр. Самой простой из них было состязание в винопитии. В обычном греческом варианте два или более участников должны были осушать постепенно увеличивающиеся в объеме кубки. Единственное правило – кубок следовало опорожнить одним глотком. Тому, кто прерывался, чтобы отдышаться, грозила дисквалификация. Согласно утверждению одного из древних писателей, Александр Македонский умер от лихорадки, которую подхватил после того, как опорожнил «геркулесову чашу» – огромный кубок, вмещавший более двух галлонов вина. Говорят, что на другом состязании под предводительством Александра как минимум сорок один человек скончался из-за отравления алкоголем. Римские питейные состязания, похоже, были сравнительно спокойными. Иногда хозяин бросал игральные кости, и гостям приходилось выпивать столько кубков, сколько очков выпало. В другом случае количество выпитых кубков должно было сравняться с количеством букв в имени главы дома. Поскольку полное имя римлянина могло состоять из двадцати и более букв, эта задача становилась непосильной^[114].

Помимо соревновательного винопития, самой популярной игрой, связанной с употреблением алкоголя, в античной Греции был коттаб. Ее цель заключалась в том, чтобы струйками или каплями вина, выплеснутыми из чаши, попасть в маленькую мишень. В наиболее известном варианте ею служил небольшой бронзовый диск на подставке высотой около семи футов. Она устанавливалась в центре комнаты, и гости вечеринки по очереди выплескивали туда вино с диванов. Чтобы сделать попытку, гость просовывал указательный палец в ручку чаши, а затем вращал сосуд вокруг пальца. Удачный бросок сбивал диск с подставки, откуда он с грохотом падал на встроенную в нее металлическую платформу. В другом (и, вероятно, более легком) варианте коттаба участники целились в маленькие глиняные сосуды, плавающие в большой чаше с водой^[115][116].

Другой популярной игрой на симпосиях были загадки. Один гость загадывал, например, такую: «Мертвый осел ударил меня по уху; что я делал?» – и предлагал присутствовавшим ответить. За правильный ответ – в данном случае «слушал флейту» (греческие флейты часто изготавливались из костей ног ослов) – можно было получить кусок торта или поцелуй одной из танцовщиц. Ответившие неправильно приговаривались к выпиванию непомерного количества вина, иногда смешанного с соленой водой. Когда человек уже нетвердо держался на ногах, еще более сложной казалась игра, заключавшаяся в том, что нужно было остановить вращающуюся монету прикосновением пальца. Хотя таким образом на банкетах могли развлекаться гости, римляне все же предпочитали азартные игры. Закон их запрещал, однако люди всех сословий во время игры в кости делали большие ставки, особенно потеряв бдительность после выпитого вина. Один император являлся таким страстным приверженцем этого занятия, что посвятил ему целую книгу^[117].

Игрок в коттаб вращает чашу. Обратите внимание, что в левой руке у него еще одна массивная чаша, откуда он потягивает вино во время игры. Аттический краснофигурный килик, хранится в Лувре. Фото Биби Сен-Поль, Wikimedia Commons

Как на греческих, так и на римских пиршествах на проигравших в кости или в любую другую азартную игру налагался штраф – это могли быть танцы голышом, катание одной из флейтисток на свинье вокруг дома или сольный раунд обильной выпивки. На пирушках фракийцев, варварского народа, соседствовавшего с греками на севере, ставки оказывались выше. Невезучего гостя, выбранного по жребию, подвешивали за шею в центре комнаты, дав в руки маленький нож. Бедняга махал клинком, пытаясь перерезать веревку до того, как потеряет сознание, а гости наблюдали за зрелищем. Если повешенному не удавалось освободиться, задохнуться ему никто не мешал^[118].

Иногда гости симпосия выстраивались в нескладный «паровозик» и «выезжали» на улицы, пытаясь сорвать другой праздник. Однако обычно пирующие на нетвердых ногах отправлялись по домам, их сопровождали, вели или просто несли доверенные рабы. Недоброе утро после попойки посвящалось борьбе с похмельем. Некоторые жертвы обматывались гирляндами из свежесрезанного плюща и мирта. Другие пили мед, жевали капусту или хрустели миндалем^[119]. Третьи прикладывали к коже аметисты, валялись в грязи или занимались гимнастикой. Остальные считали, что нет ничего лучше, чем просто опять выпить побольше вина^[120].

8
Как они вели счет времени?

Образ жизни планеты не меняется. И сейчас, и тогда Земле требовалось чуть меньше двадцати четырех часов, чтобы обернуться вокруг оси, и чуть больше 365 дней, чтобы совершить оборот вокруг Солнца. И сейчас, и тогда ритмы дня и смена времен года считались неизменными природными закономерностями. И сейчас, и тогда существовали способы и инструменты для измерения и управления временем. Правда, одно дело – знать, как ведется счет времени, и совсем другое – осуществлять это на практике.

По современным меркам отношение ко времени в античный период было легкомысленным до небрежности. Возьмем, к примеру, часы, регламентирующие порядок нашей жизни. Афиняне не видели в них необходимости, а римляне хотя и использовали, но достаточно своеобразно – разделяя и день, и ночь на двенадцать равных отрезков, которые увеличивались и уменьшались в зависимости от времени года. В середине лета каждый световой час длился около семидесяти пяти минут, а в середине зимы – только сорок пять.

Там, где часы существовали, они оказывались ненадежными. Наиболее распространенными были солнечные часы, появившиеся в Греции в VI веке до нашей эры. В III веке их стали применять в Риме. Они представляли собой шест или столб, чья колеблющаяся тень показывала время лишь приблизительно. В эллинистический период разработали более сложные модели с часовыми отметками^[121]. Ночью и в пасмурные дни единственными пригодными часами были клепсидры (водяные часы). Некоторые из них являлись сложными механизмами, то есть могли трубить в трубы, бросать камни или двигать статуэтки, чтобы отметить час. Большинство, однако, были несложными, как, например, переливающийся сосуд, позволявший засекать время речей в афинском суде. За пределами зала суда и военных лагерей (где они отмечали часы несения вахты) водяные часы встречались редко. Время на них, как правило, не совпадало с тем, что показывали другие часы, находившиеся поблизости^[122]. «Скорее придут к согласию философы, чем часы», – подшучивал Сенека^[123].

Учет дней был сравнительно простым, хотя методы датировки различались. В Афинах считали до двадцатого дня одного месяца, а затем вели обратный отсчет до начала следующего. Римляне отсчитывали дни до следующих календ (первый день месяца), нонов (пятый или седьмой день) или ид (тринадцатый или пятнадцатый). Македонский календарь, широко использовавшийся в эллинистическом мире, нумеровал дни последовательно, как и современный. В большинстве мест месяцы, по крайней мере теоретически, были связаны с циклами Луны, и поэтому их длина составляла около тридцати дней. Помимо этого, они назывались по-разному. В греческом мире месяцам обычно давали названия в честь местных религиозных праздников. Римские месяцы демонстрировали пеструю смесь имен богов (март был месяцем Марса), чисел (сентябрь – «седьмой месяц», декабрь – «десятый месяц») и императоров (июль – Юлий Цезарь, август – Август)^[124][125].

Поскольку месяцы, как бы они ни назывались, были лунными, а лунный год (двенадцать циклов Луны) на одиннадцать дней короче 365-дневного солнечного года, периодически требовалось вносить коррективы, чтобы соблюсти времена года. И афиняне, и римляне приняли решение добавлять дополнительный месяц примерно раз в два года. В конце концов афиняне разработали сложную схему календаря, примерно соответствовавшего солнечному году. Однако отвечавшим за его корректировку римским чиновникам небрежность и коррупция регулярно мешали справляться с задачей, в результате чего расхождение дат с временами года составило целых три месяца. С неразберихой было покончено, когда Юлий Цезарь объявил, что следующий год – наш 46 год до нашей эры – будет продлен до 445 дней, а длительность каждого последующего будет составлять 365 дней, причем в каждом четвертом году станет добавляться високосный день. С некоторыми поправками^[126] изобретенная тогда схема используется и сегодня^[127].

Почти в каждом городе существовал собственный способ наименования лет. Самым распространенным было упоминание имени важного чиновника. В Афинах, например, свое имя году дал архонт^[128]. Римляне также называли год по именам двух консулов^[129]. С конца III века нашей эры также стало принято именовать год по пятнадцатилетним налоговым циклам – индиктам. Альтернативным способом летоисчисления являлся отсчет от какого-либо важного исторического события. Например, отсчет эпохи в некоторых римских городах начинался с их вхождения в состав империи, образования провинции или визита правителя. На протяжении более чем тысячи лет многие города Сирии жили в эре Селевкидов, а ее точка отсчета (312 год до нашей эры) – день, когда один из генералов Александра Македонского захватил Вавилон.

Историки пытались создать универсальную хронологию. Греческие ученые иногда вели отсчет событиям, соотнося их с Олимпийскими играми, проводившимися (как отмечается) каждые четыре года с 776 год до нашей эры^[130]. Римские историки предпочитали вести летоисчисление от основания Рима, то есть от 753 года до нашей эры. Однако это были лишь научные условности. В повседневной жизни годы продолжали исчисляться архонтами, консулами и правителями^[131].

С появлением христианства возникли новые способы и предпосылки для создания универсальной хронологии. Сначала христиане сосредоточились на определении даты сотворения мира – интерес к этому вопросу носил практический характер, поскольку многие верили, что конец света наступит через шесть тысяч лет после него. Священнослужители пролили порядочно чернил и желчи, и греческие ученые решили отсчитывать начало времен с 5509 года до нашей эры и соответствующим образом датировали свои хроники^[132]. Христиане Египта предпочитали (и до сих пор придерживаются этого) использовать «Эру мучеников», начавшуюся в 284 году с приходом к власти императора-гонителя Диоклетиана. Однако самый важный вклад христиан в хронологию был сделан в начале VI века, когда появилась система Anno Domini (AD). Ее изобрел Дионисий Эксигус, непритязательный римский монах, отличавшийся выдающимися математическими способностями. Вычисляя даты, на которые будет приходиться Пасха в последующие годы, Дионисий придумал схему подсчета лет от рождения Иисуса. Он вовсе не собирался создавать универсальную систему летоисчисления. Однако она постепенно и невзначай стала обозначать нашу эру^[133].

Мы выяснили, как греки и римляне считали часы, дни и годы, но актуальным остается вопрос: были ли у них выходные дни?

Праздники всегда существовали в виде ежегодных религиозных фестивалей, определявших распорядок года. Не все из них можно было полноценно отмечать – во II веке нашей эры какому-либо празднованию официально посвящалось более трети римского года, но наиболее важным из них, безусловно, отдавали должное^[134]. Однако повторяющиеся выходные приживались медленно. Хотя некоторые греческие города делили месяцы на девяти- или десятидневные периоды, привязанные к фазам Луны, это не оказывало существенного влияния на повседневную жизнь. Наиболее стабильным римским вариантом выходных были нундины – рыночные дни, которые проводились каждый восьмой день. В сельской местности для местных фермеров нундины становились поводом посетить город и продать товары. В Риме же нундины выполняли функцию выходных, когда дети освобождались от занятий в школе, а семьи ходили в гости к друзьям и родственникам.

Семидневная неделя, по-видимому, появилась в египетской метрополии Александрии. С самого начала она являлась продуктом астрологии. Греки и римляне знали семь планет, вращавшихся, как предполагалось, вокруг Земли по фиксированным орбитам: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер и Сатурн^[135]. Астрологи утверждали, что каждый день находится под управлением одной из планет и это небесное влияние действует в регулярном цикле, когда одна планета сменяет другую в привычном нам порядке: Сатурн (суббота), Солнце (воскресенье), Луна (понедельник), Марс (вторник), Меркурий (среда), Юпитер (четверг) и Венера (пятница)^[136]. К I веку нашей эры вместе с массовым всплеском интереса к астрологии семидневная неделя распространилась по всей Римской империи^[137].

Гораздо более древняя еврейская неделя, также состоявшая из семи дней, постепенно ассимилировалась с планетарной, а еврейский священный день отдохновения выпал на субботу. Римляне всегда объясняли отказ евреев работать в шаббат (субботу) обычной ленью. Однако поскольку суббота с точки зрения астрологии считалась наименее благоприятным днем недели (и, следовательно, плохим временем для ведения бизнеса), еврейский обычай стал казаться более разумным. Тот факт, что один греческий ученый I века читал лекции только по субботам, предположительно потому что тогда он мог привлечь большее количество слушателей, говорит о том, что суббота являлась де-факто праздником для значительного числа неевреев^[138].

Тем не менее днем отдыха в поздней Римской империи (и средневековой Европе) суждено было стать именно воскресенью. Христиане почитали его почти с самого начала, и как только императоры приняли христианство, идея о том, что воскресенье следует посвящать богослужению, быстро превратилась в официальную. Константин объявил его днем отправления религиозных обрядов и запретил все работы, кроме сельскохозяйственных. Другой император в конце IV века распространил запрет и на сельскохозяйственных рабочих. Один из его преемников завершил переворот, запретив воскресные гонки на колесницах, бои зверей и театральные представления. Наконец-то появился своеобразный выходной день, но, если правителям и есть что сказать по этому поводу, ничего смешного вы не услышите^[139].

Жители поздней Римской империи использовали ту же систему исчисления времени, что и мы: годы, месяцы и недели. К концу периода Античности римляне даже начали применять ту же систему датировки. Однако не следует полагать, что у них было общее представление о времени. Если бы вы остановили случайного прохожего на улицах позднеантичного Рима или Константинополя, он или она, скорее всего, не смогли бы ответить, который час, и, возможно, не знали бы, какой на дворе год. Историкам античного мира полезно помнить то, что известно каждому, кто склонен к прокрастинации: время имеет значение только тогда, когда вы думаете, что оно имеет значение.