– Да, я знаю, милая.
– Я выскочила на чуть-чуть, боюсь, что матушка Ме вернётся. Она запретила мне выходить из дома, не пустила меня на золотой песок, а там меня будет ждать любимый мой Ленхатеп. Он подумает, что я обманула его, и будет страдать и мучиться. Ты увидишь его сегодня, Али?..
– Да-да, я вообще не собирался, но, если ты просишь, конечно же, я пойду к нему, расскажу о том, что ты мне сказала….
– Но завтра Нил разольётся. Мы не увидимся с ним. Он говорил, что приплывёт ко мне на лодке. Скажи, что я буду ждать его! Я каждый день, каждый час буду ждать его, пока не увижу!!
– Хорошо, милая Найфел, я найду его и обязательно всё передам, точь-в-точь, каждое твоё слово.
– Спасибо тебе, добрый друг наш!
Найфел повернулась и помчалась в свою хижину, быстро взобравшись на холм. А Али быстро побежал к дворцу Осиристепа.
Во дворец и даже близко к нему он не смел подойти. Они с Ленхатепом дружили тайно: ни отец Ленхатепа, ни мать его и на порог бы не пустили парня из бедной семьи, даже если бы он где-то утащил и надел на себя одежды сына Фараона. Глаза бедного и грязные его ноги (а бедняки всегда ходили босиком) не скроешь ни под какими одеждами.
Али стал высматривать близ забора, не появится ли его тайный друг где-то поблизости. А если долго не появится, тогда Али побежит на золотой песок, где Ленхатеп и Найфел всегда встречались после восхода солнца: может, он там ждёт её.
Али прикидывал, где лучше поймать друга, как вдруг ворота сада широко распахнулись, и из них вышел Ленхатеп с семью или десятью рабами, которые несли папирусы, везли в салазках каменные глыбы, а также одежду юноши. Сам Ленхатеп шёл довольно быстро, чем– то озабоченный, хмурый. Вся эта процессия направлялась к Нилу. Осиристепа и Исизиды среди них не было.
Воспользовавшись тем, что родители, а также какие – либо высокопоставленные лица и гости отсутствуют, Али Шукри бросился к другу. Ленхатеп, заметив его, почему – то болезненно поморщился вместо улыбки, приостановился.
– Ленхатеп, дорогой! – вскричал Али, – меня прислала Найфел!..
– Тихо! – остановил его друг, вышедший из сада дворца.
– Что?! Почему тихо?! Здесь же нет никого. Найфел просила тебе передать…
– Али, приятель мой, друг мой, я прошу тебя…. Не говори ничего о Найфел… Вообще ничего не говори.
Потрясённый, Али на сколько–то мгновений лишился дара речи. Так и стоял с открытым ртом, пока Ленхатеп не продолжил:
– Я сейчас уезжаю в Мемфис. Быть может, надолго…
– Как в Мемфис?! Почему так срочно?! Найфел ничего не знает?!
– Я просил тебя не говорить о Найфел. Меня посылают родители. Я должен ехать учиться. Важные науки. Металлургия Египта – медь, бронза, привозная руда – всё очень медленно развивается, рудники, каменоломни около Мемфиса позволяют изучить технику горного дела. Не мешай мне, Али: мне нужно ехать!
Али решил, что его друг помешался: «Что он такое несёт? Какие рудники? Какие каменоломни?! Он, видимо, болен и теперь бредит. Почему важный Осиристеп не зовёт к нему срочно лекаря?»
– Прости, Али, – прервал его мысли Ленхатеп, – мне нужно ехать. Ладья с каютами уже ждёт меня на Ниле. Прости, друг.
С этими словами Ленхатеп быстро пошёл к реке, где у берега действительно стояла большая ладья. Рабы бросились за ним…
Али видел, как часть процессии погрузились на транспорт, и лодка отошла в сторону Мемфиса. Он так ничего и не понял. Что это с Ленхатепом? Почему он так срочно уехал? Почему не спросил, и даже не хотел слушать о Найфел? Что Али теперь ей скажет? Она же ждёт, плачет!
Али долго ещё стоял в полном недоумении, словно его внезапно ударили по голове. Потом повернулся и медленно, неуверенно побрёл к деревне Найфел.
Девушка уже ждала его у подножья пригорка деревни. Заметив Али, она тут же бросилась к нему:
– Ты видел его? Ты говорил с ним, Али? Ты сказал ему всё?! Что он тебе ответил?!
Али стоял перед Найфел с низко опущенной головой и молчал.
– Почему ты молчишь?! – Найфел была сильно встревожена. – Ты передал ему всё, что я просила? Он сильно обижен? Гневался на меня?! Но в чём же я виновата? Матушка Ме не пустила меня.
– Он уехал…– вместо ответа тихо промолвил Али.
– Уехал? Как уехал?! Куда уехал?! Почему?
– В Мемфис. Я не знаю почему. Сказал, что надо учиться.
Глава 9
На следующий день Великий могучий Нил начал разливаться…
Вода поднималась постепенно, но заметить было можно, особенно на островах. Они начали медленно уходить под воду, вместе со стоящими на них деревнями. Селения, раскинувшиеся на низких островах, были смыты, а те, что стояли на высоких, оставались целы, но теперь были совсем у воды – руку в воду можно было погрузить. А до берега можно было добраться только на лодке.
Все люди знали об этом (так было всегда), и большие низкие деревни за весь период с ноября по июль – всю зиму и весну, а особенно когда наступал Рекех-вер (самый дождливый месяц) – поднимали свои холмы (или насыпали новые), укрепляли их как могли.
Деревня, где жила Найфел, никогда не уходила под воду, т. к. лежала на высоком холме. И Абд ат-Тавоаб, и Мехатэ, и все их соседи всегда были спокойны. Хотя Нил становился как целое море. Вода доходила даже до Гизы, а лодки проходили прямо около пирамид.
Найфел сидела на полу и смотрела в проём для окна на поднимающуюся стихию. Глаза её были в слезах, которые не высыхали.
«Ну вот, великий Нил разлился, – думала она. – Теперь четыре месяца нельзя будет просто выйти из хижины. И не пробежать по берегу, ни спросить у кого-нибудь про Ленхатепа. Он обещал приезжать к ней на лодке каждый день, но разве теперь можно поверить в это? Раз он вот так, не предупредив её, просто взял и уехал – кто скажет, что у него на уме? Неужели он в два дня взял и разлюбил меня?! Как так может быть? А я его так люблю: я не могу жить без него!»
И потекли дни. Найфел ждала и ждала Ленхатепа, а он не приезжал. Горе её становилось сильнее, и на сердце всё больнее; девушка уже едва выдерживала всю ту тяжесть, что её одолевала. Ко всему ещё её начало тошнить, всё больше и чаще.
Матушка Ме заметила это, почуяла неладное.
– Найфел, что случилось? – строго спросила она.
– Ты про что, матушка Ме? А-а, тошнит. Да что–то съела сегодня не то: рыбу что ли сушёную……
– Тебе меня не обмануть. Я знаю, отчего девушку тошнит, негодница, и глаза у тебя всегда мокрые… Отчего ты плачешь?
– Жаль, матушка Ме, что земли не видно… песка…. Одна вода кругом. – Не сдержавшись, Найфел снова зарыдала.
Вошёл Абд ат-Тавоаб:
– Что случилось, дочка? Что здесь, Мехатэ?
– Да ничего такого, Абд, просто дочь наша беременна от богатого и знатного, только скрывает от нас с тобой. Добегалась на берег, допрыгалась. А теперь берега нет, и богатого нет. Богам угодно было, чтобы бросил он её. Игры кончились.
– Это правда, дочка? – спросил заботливо отец…
Найфел, поняв, что матушка Ме обо всём догадалась, в ответ только ещё сильнее заплакала, и её снова затошнило.
– Что ж, придётся теперь, отец, – Мехатэ заломила руки,– терпеть до ноября, пока не схлынет вода. А у неё к тому времени живот будет виден. Все соседи узнают – стыд-то какой! Боги простите её! Сойдёт вода, и она уедет из дома.
Мехатэ была жёсткой, беспощадной: всякое милосердие выгнала из неё тяжёлая жизнь в бедности, смерть малолетних детей.
– За что Великие Боги посылают такие муки? Я не вынесу этого!
– И тебе не жалко будет единственную дочь выгнать из дома? – вступился отец.
– Мне уже никого и ничего не жаль, – ответила Мехатэ, – раз Великие Боги от меня отказались……
Через несколько дней от соседей прилетела страшная весть:
– Вы слышали, Абд ат-Тавоаб, Мехатэ? Молодой господин из знатного дворца, сын вельможи Осиристепа женился!!
Найфел упала в обморок.
Глава 10
Приплыв в Мемфис, Ленхатеп отправился к старейшему учителю Абутакру.
На душе у юноши было очень тяжело, гадко и мерзко, словно черви точили. Сердце сильно болело и ныло, и всё его нутро словно было переполнено ядом. В голове постоянно стучало: «Грязный, подлый я человек. Как я мог?!»
Пока Ленхатеп плыл в ладье в город, ему постоянно, то и дело, мерещился образ Найфел. Она стояла перед ним вся в слезах, её светлые голубые глаза неизбывно излучали сильную щемящую тоску, страдание, скорбь, от которых Ленхатеп просто не знал куда деться. Юноша руками закрывал, сам от себя прятал лицо, словно стыдился показывать его миру, Солнцу, Небу – всему вокруг. И в мыслях повторял и повторял: «Как я мог?! Как же я так мог?!»
Всю дорогу к Абутакру он еле шёл, почти падал, голова его была готова потерять сознание.
В таком виде Ленхатеп и появился перед очами учителя Абутакра. Увидев молодого человека, Абутакр застыл в крайнем изумлении, машинально встал и издал не звук, а быстрее стон:
– О, Ленхатеп, мой лучший ученик, свет очей моих, что с тобой?!! Ты ведь горишь!!! Ты болен?! Зачем же ты приехал такой хворый? Тебе надо бы возлежать на подушках в своём дворце! Как наш великоуважаемый, светлейший визирь Осиристеп отпустил тебя?! Тебе немедленно надо вернуться!!
– Ах, учитель, – едва выдавил из себя Ленхатеп, – не думайте так. Мне просто надуло виски нильским ветром, пока я плыл сюда. Я забыл почти всё, что мы с Вами изучали. Я не достоин стоять перед Вами.
– Успокойся, сын мой. Если дело только в этом, мы всё повторим, я снова тебе всё расскажу. Пока ступай в залу покоя и отдохни с дороги. Там были сыновья Могена и Хирхуфа, но они уже ушли, ты будешь один.
Ленхатеп ушёл в предложенную залу, но мысли его были всё там же. И образ Найфел стоял перед глазами неустанно…
Так он мучился дни и недели. Особенно сильно, с того дня, когда Нил начал разливаться, т. к. знал, как Найфел ждёт его, страдает, плачет.
– Как же я, нечестивец, смел так поступить?! Почему Великие Боги не убили меня за это?! Подло, непристойно предал драгоценную мою Найфел, мою розу нежную! Обрёк её на страдания, на муки! И сам же тоже мучаюсь! Не уйти мне от возмездия, не уйти! Я предал свою любовь, Великие Боги накажут меня.
Очень сильно его душу терзало то, что его Великий отец и любимая матушка толкнули его на это!!! Как же так?! Он же всегда любил их и уважал! Они были примером для него с самого его явления в мир! И они же всегда так сильно его любили и больше не желали себе иных детей! Он один – свет в окошке! И они же знают, что такое любовь: сами любят друг друга…
Откуда им было понять родного сына? Он в 19 лет познал то, о чём оба не догадывались и в сорок пять. Но Ленхатеп не знал ничего этого, потому его так и мучило, почему родители хотели убить его любовь, его счастье.
Юноше не приходило в голову, что родители его всю свою сознательную жизнь посвятили обману. Ибо никогда не рождался сын сановника Осиристеп, а появился при дворе фараона Снорфу очень угодливый и вездесущий писец Чанини. Этот человек вскоре стал правой рукой фараона Снорфу (разве что туфли его не лизал!), а когда раз он упал ниц перед правителем, чтобы тот ног не замочил, ступая в ладью, то когда-то неизвестный писец Чанини стал первым вельможей. Угодливого чиновника привечал и фараон Снорфу, и его преемник – сын – новый фараон Хуфу. И особенной радостью для молодого фараона было сыграть придворную свадьбу, решив самостоятельно, кто будет женихом, а то – невестой.
Так дочь судьи Нобиатхар должна была стать женой Чанини. Конечно же, ни он, ни она, обречённые волей фараона друг другу в супруги, и не думали о любви. Но, вероятно, не зря наместник бога на земле соединил их судьбы: не любовь, а тщеславие и алчность, презрение к нищим и нищете, стремление к богатству и роскоши – вот что стало оплотом верного союза обручившихся.
Только одно попросила новая супружеская чета у фараона – право наречься иными именами. И это право было даровано придворному писцу Чанини и дочери судьи Нобиатхар – и появилась “священная пара” Верхнего и Нижнего Египта, Ливии, Синайского полуострова и Месопотамии: вельможа Осиристеп и его супруга Исизида.
О верности друг другу этой “священной пары” ходили легенды (которые сами супруги и распространяли, подкупая то торговцев, то судей, то других чиновников). А что у кого является “слабым местом”, на которое можно надавить, чтобы получить желаемое, об этом Осиристеп и Исизида знали досконально. Только вот настоящей верности между супругами не было, и наложницы у именитого сановника сменялись с завидной периодичностью. Правда, в скором времени и супруга его нашла себе разные утехи, о которых мы уже никогда не узнаем: лишь только начинала жена вельможи сомневаться в честности слуги, как тот или языка лишался, или зрения, или жизни…
Но верным прикрытием благонравия супругов был их единственный сын – Ленхатеп. Сначала тщеславные родители хотели наречь своего первенца Гором – продолжая мифологическую связь богов и царей, но потом пыл свой поумерили. С одной стороны, оба опасались зависти среди других придворных, поэтому более решили внимания к себе не притягивать, а с другой стороны (тогда оба они были молоды и, вероятно, в чём-то наивны) – считали, что уж у них-то детей будет не один мальчик…
Но судьба распорядилась по-своему. И вот сейчас Ленхатеп – их надежда и утеха – вдруг посмел пожелать жениться на нищенке!!! Разумеется, родители применили всё своё красноречие и негодование, чтобы столь низкие мысли не занимали Ленхатепа. Поэтому не прошло и трёх недель, как в мемфисский дом вельможи Осиристепа приехали посыльные от знатного номарха. Нехебу давал своё милостивое согласие на женитьбу Ленхатепа на его дочери Любият Эль Успехр.
Ленхатеп знал, что родители его хотят женить, но до последнего момента не мог и не хотел верить в это. Думал, что просто поговорили и забыли, что всё как–то вроде бы само рассосётся. Но не тут-то было…
Вельможа Осиристеп распорядился, чтобы к Нехебу послали сватов, а просить согласия Любият Эль Успехр не пришлось: девушка хорошо знала Ленхатепа и давно в него была влюблена. Поэтому помолвка длилась недолго, молодых сразу обручили, и свадьбу сыграли очень скоро.
Любият поселилась сперва в резиденции Ленхатепа, пока им не выделили отдельные покои – более пышные и внушительные.
Глава 11
Закончился октябрь. Воды Великого Нила начали постепенно спадать, обнажая угодья терракотовой земли Египта, которые теперь стали очень благодатными, плодородными.
Народ веселился, ликовал. Все, кроме бедняжки Найфел, которую Мехатэ всё же выгнала из дома, когда отец её, Абд ат-Тавоаб, ушёл на восемь дней в Гизэ отрабатывать повинность – строить пирамиду Хуфу.
Несчастная, бескровная Найфел, не видя дороги, бродила по тёмному берегу успокоившейся реки, то и дело проваливалась в ил. Народу скопилось много: готовились к посеву, но она никого не видела, не замечала. Слёз у неё уже не было: они были выплаканы, одна страдальческая маска на лице, единственная надежда теплилась в ней: девушка пыталась найти Али Шукри.
Народ навстречу шёл и шёл, все суетились. И только одна молодая женщина заметила искажённое страданиями лицо Найфел и её небольшой живот, подошла к ней и спросила:
– Ты кто, милая? Я тебя не знаю. Ты здешняя?
– Здешняя, – еле слышно ответила Найфел.
– А как зовут?
– Найфел, дочь Абд ат-Тавоаба.
– Вроде слышала о таком. А почему ты одна? Ты беременна?
– Да, беременна, матушка Ме прогнала меня из дома.
– Ах-хе! – женщина ужаснулась. – А где отец твоего ребёнка?
Найфел снова заплакала, вспомнив Ленхатепа, и ответила:
– Его нет. Он бросил меня.
Лицо женщины потемнело:
– Ай – яй! О Боги! Матушка прогнала, муж бросил. Где же ты живёшь, бедняжка? Что у тебя за пища?
– Нигде не живу, ничего не ем. Пробую найти одного доброго человека.
– Знаешь что, милая Найфел? Пойдём ко мне…
– А как тебя зовут, добрая женщина?
– Я – Набият. Набият Мухаммед. Я живу недалеко от Ахетатона. Тебе знакомо такое место?
– Да, мне рассказывали про него. Это где-то к верховьям Нила?
– Да, верно. Я живу одна, тоже в хижине, как ты раньше. Пойдешь ко мне? И тебе, и мне будет повеселее. Так я говорю?
– Так, так, добрая Набият, – повеселела Найфел, – но я не буду тебе в тягость?
– Что ты? Мне так тоскливо одной!
– Но я ещё хотела найти названого друга. Правда, теперь можно потерпеть….
– Ну, раз можно, то и после найдёшь. Да помогут Боги.
Две названых подруги тотчас же пошли пешком в сторону Ахетатона, по дороге рассказывая друг дружке каждая о себе.
У Набият родителей не было. Но у неё был муж, Хусни, тоже из бедных. Он ходил строить пирамиду Хуфу и сорвал себе позвоночник. Очень долго лежал в болях, очень мучился, и мучился бы доселе, если бы его не укусила гремучая змея. Так ядовитая тварь оказалась спасительницей. Хусни ушёл в мир иной, возблагодарив Бога Осириса.
А у Набият от сильных страданий, только родившись, умер ребёнок, и она всё ещё была в скорби.
– Будем помогать друг дружке, – сказала Набият.
Шли они долго, и день, и ночь, пока не добрались до убогого жилища Набият. Лачуга была вся запущена, на полу валялись какие-то вещи, старый папирус, ещё что–то. Пыль лежала пластом.
Новые подруги на быструю руку как–то немного убрались в лачуге, и тут вдруг пришёл Упусер – друг Хусни, умершего мужа Набият.
Упусер принёс высушенную копчёную рыбу, лук, лепёшки и пиво. Набият и Найфел очень обрадовались такой трапезе: ведь обе были с прошлого утра голодными. Все как–то сразу подружились, повеселели после пива и вкусной еды, и на какое-то время женщины позабыли о своих печалях.
И потекли дни. Упусер часто навещал вдову своего друга, помогал ей. Он теперь, после возвращения Нила в своё русло, работал на орошённой земле, и какую-то часть урожая отдавал к подругам, а также приносил рыбу, сушил, подвешивая, мясо. Где-то он достал корову, и у подруг всегда было молоко. Мастерил в хижине.
Молодой Упусер с первого же дня засмотрелся на юную Найфел, не мог оторвать глаз, почти сразу же предложил ей выйти за него замуж: умолял, уверял, что станет хорошим отцом её ребёнку. Но Найфел, всей душой приняв его чистую дружбу, – в этом ему отказала.
Она знала точно, что в сердце её всегда будет жить Ленхатеп, что никакими силами его оттуда ни за что не изгнать, пусть даже он её предал. Она верила, что после того, как уйдёт в другой мир, – всё равно его не забудет. (Египтяне очень верили в загробную жизнь, поклонялись Богу иного мира, все: и богатые, и бедные, что кто мог, брали с собой из жизни на земле в загробный мир, одежду и пищу, богатые – в гробницы, пирамиды, бедные – в свои скромные могилы.)
Глава 12
А в Мемфисе точно так же страдал и мучился Ленхатеп.
Не мог он, как ни старался, забыть свою Найфел. Каждую ночь любимая снилась ему, её образ постоянно стоял у него перед глазами… Ленхатеп старался Найфел забыть. Это никак не получалось, и юноша злился – и на себя, и на своих родителей. Однако более он и не пытался родителей переубедить – так боялся их гнева и нищеты.
Ему привели дочь номарха Нехебу – ясноглазую Любият эль Успехр, давно влюблённую в Ленхатепа. Однако юноша, увидевший Любият после нескольких встреч с Найфел, испытал сильное разочарование.
Девушка не только не казалась ему красивой, она представлялась юноше чуть ли не уродливой! И никак Ленхатеп не мог понять, почему, чем восхищался в дочери номарха Нехебу его отец. И не раз задумываться стал Ленхатеп, почему его отец, знатный вельможа, так подобострастен с номархом, почему так угождает своему бывшему однокашнику…
Лицо её не было гладко: щёки и нос покрыты следами от какой-то болезни, всё в прыщах, рытвинах. Глаза – без цвета, какие-то мутные, оттенка грязного серо-зелёного песка – без блеска, без жизни. Губы толстые, широкие. А голос!! Кто говорил, что у неё дивный голос?! Она не пела – она просто говорила под звуки дудки и флейты, то съезжая на очень низкие регистры, как мужчина, то вдруг начиная пищать и визжать, как злая кошка или недорезанная овца. К тому же она картавила и шепелявила!! Слушать её было более, чем противно!
Ленхатеп же с юношества был одарён очень красивым бархатным голосом и пониманием музыки. С детских лет он увлекался игрой на разных музыкальных инструментах, и любая фальшивая нота вызывала в Ленхатепе раздражение. (А голос Любият оказался на редкость неприятным: будто она постоянно фальшивила.) Ленхатеп не мог выносить долго тех звуков, что издавала нареченная в суженые девушка, и убегал в другую комнату под любым предлогом.
Кроме того, оказалось, что и воспитанием Любият не блещет, приличным манерам она, видимо, не была обучена. Эта юная дива хохотала в голос, никого не стесняясь, не обращая внимания на присутствующих, какого бы положения они ни были, хлопала в ладоши, задирала ноги, т. е. была крайне нескромна.
Любият всем и вся громко объявляла, что она дочь высокого вельможи, что она, вне всякого сомнения, очень красива и талантлива, и очень несладко приходилось тому, кто смел предположить иное… Словом, дочь номарха Нехебу, как говорится, все пороки собрала.
Но Любият была не единственным ребёнком номарха, у неё был младший брат – юный Мечен, однако он отличался от сестры своей так же сильно, как антилопа не сравнима с носорогом. Невозможно было поверить, что Любият и Мечен – дети одного отца и одной матери…
Безусловно, Ленхатеп почти сразу, как увидел и услышал Любият, пожалел, что согласился стать её мужем. Но что ему оставалось делать? Влияние на сына Осиристеп имел невероятное. Так, не смея оскорбить своего величественного и всеми уважаемого отца, подчиняясь закону преклонения пред родительской волей, боясь оскорбить Великих Богов, возлюбленный Найфел оказался заложником своего знатного происхождения.
Чтобы хоть немного отойти от своей грусти-печали, Ленхатеп усиленно занялся науками: математикой, геометрией, географией, астрономией, как и раньше. Давалось ему обучение легко, ведь Ленхатеп был юношей очень способным, даже талантливым. Также он увлекался музыкой и поэзией, особенно влекли его народные песни.
Но только влиятельный отец, разумеется, об этом увлечении сына и не догадывался: невозможно, считал вельможа Осиристеп, знатному юноше общаться с ремесленниками и рабами, тем более восхищаться их искусством. Но Ленхатеп, несмотря на запрет отца (и, конечно же, уверившись, что вельможный родитель этого не узнает), с отроческих лет не раз присоединялся к молотильщикам, носильщикам, рыбакам, распевавшим народные песни. Когда же Ленхатеп бывал в Мемфисе, то с вдохновением пел в храмах религиозные гимны, хвалебные песни.
И вот теперь науки и музыка стали для него своеобразным бегством-спасением от молодой жены, её невообразимой «красоты», характера, голоса, а также в своих занятиях Ленхатеп хотел забыться, отвлечься от раздирающих его сердце непрерывных мыслей о Найфел…
Так он и жил, разрываясь на части…
Глава 13
Между тем прошло ещё четыре месяца. Наступил март. Пришло время для Найфел рожать. Девушка очень тревожилась, не знала, где и как всё будет происходить. Она уже четыре месяца ощущала, как в животе у неё ломалось и крутилось её милое дитя, и Найфел уже любила его, обожала, ждала, когда ребёночек появится на свет.
– Не тревожься, Найфел, – успокаивала её Набият, – я тебе помогу во всём. Боги сжалятся над нами, и ты спокойно и нетрудно родишь.
Ждать оставалось недолго. Очень скоро у Найфел начались схватки, отошли воды. Набият вместе с Упусером, позвав ещё одну соседскую женщину, хорошо приняли у Найфел роды. На радость Богам и Богу Ра на свет появился новый мальчик. Он (как странно!) родился с пальчиком во рту…
Никто не мог налюбоваться на дивного малыша, а особенно счастливая мать. Похоже, что радости её не было конца! К тому же её крошечное дитя было очень похоже на отца. Найфел казалось, что на руках у неё милый, дорогой, до слёз любимый Ленхатеп! Как жаль, что обожаемый ею Ленхатеп не видит своего чудного сына!!