Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

Индиец тут же посерьезнел и снова уставился в костер. Стас терпеливо ждал, хотя это и стоило ему весьма недешево. Наконец Сандип нехотя заговорил:

– Понимаешь, нам с тобой не стоит пока говорить про настоящую Третью Землю. О ней вообще мало кто хоть что-то знает: те, кто там побывал, очень не любят о ней вспоминать.

– То есть чтобы попасть на вашу Четвертую Землю, не обязательно сначала побывать на той Третьей? – уточнил Стас, понимая, что, как бы Сандип ни ответил, это мало что прояснит.

– Кому как. Все, твои вопросы исчерпаны, – отрезал индиец, внезапно становясь отстраненным и мрачным.

– Хорошо, тогда у меня вопрос чисто организационный, – заявил Стас. – Ты здесь живешь или появляешься время от времени? Как мне тебя потом искать-то?

– Да поживу еще пока тут, – неопределенно пожал плечами Сандип. – Смотри на костер, и все. Ты сейчас домой иди, а то мне тоже спать пора.

И он, не дожидаясь реакции Стаса, растянулся на земле, обогнув своим гибким телом догорающий костер, и немедленно вкусно засопел.

Стас еще немного посидел, глядя на бегающие по золе мерцающие красные огоньки. Интересно, неужели Сандип не замерзнет – на голой-то земле, без всяких подстилок и одеял? Стас поднялся и побродил вокруг в поисках достаточно толстых веток, чтобы на всякий случай подбросить их в костер: вдруг загорятся? Все-таки скоро трава покроется утренней росой, и станет совсем зябко…

Он нашел парочку толстых сухих коряг, бросил их в костер и, то и дело беспокойно оглядываясь, отправился в обратный путь.

Как оказалось, просидели они с Сандипом у костра почти всю ночь: когда Стас добрался до матушевского дома, верхний контур восточных холмов уже был обведен золотистой каймой.

Он на цыпочках поднялся на крыльцо и тихо пошел по коридору. Дверь у него за спиной распахнулась, Стас от неожиданности слегка присел и обернулся: на пороге стоял заспанный Зинин в пижамных штанах, которые были ему явно велики.

– Нашел костерчик-то? – поинтересовался он. – И кто ж его жег?

Стасу страшно не хотелось пока делиться с кем бы то ни было принесенной из лесу тайной, и он неловко соврал:

– Да не было уже никого у костра…

– Как-то долго ты с никем разговаривал, – с невинным видом заметил Зинин, продолжая разглядывать Стаса.

– А что, если ты отстанешь? Я вообще люблю подумать у костра, – огрызнулся Стас, демонстративно отвернулся и пошел в свою спальню.

Поспать ему удалось недолго: уже через пару часов его потряс за плечо все тот же неугомонный Зинин.

Стас с трудом продрал глаза, глянул на него и простонал:

– Господи, как же ты мне надоел…

– Зачем же так официально? Можешь обращаться ко мне просто по имени, – любезно разрешил Зинин. – Поработать, часом, не желаешь?

– А чего в рань-то такую? Попозже работа убежит? – пробурчал Стас, отворачиваясь от кошмарного видения и натягивая одеяло на уши.

– А попозже ты нас в лесу не найдешь, – объяснил историк, швыряя Стасу на кровать его одежду. – Вставай, я иду кофе варить.

Когда Стас, кряхтя и зевая, добрался до кухни, там уже действительно пахло свежесваренным кофе, а в тарелках на столе исходила паром отварная картошка.

Он оглядел стол, где, кроме двух чашек и двух тарелок, стояла еще только миска с квашеной капустой явно из матушевского подвала, и тяжело вздохнул:

– Живем поближе к народу, без излишеств?

– Почему? – удивился Зинин, разливая кофе. – Просто я люблю картошку с капустой.

– Уже целых три года любишь?! – ужаснулся Стас.

– Я ее всю жизнь люблю, родимую, – охотно пояснил Зинин и сладострастно разломил вилкой горячую картофелину.

– Что ж вы делать-то собрались, что я вам непременно понадобился? – уныло спросил Стас, отхлебывая слишком крепкий и слишком сладкий кофе.

– Буряк хочет еще один холодный погреб выкопать, чтобы туда запасы на зиму стаскивать. А я собираюсь карту леса сделать – ну, чтобы понимать, где что растет. С кем пойдешь?

Стас подозрительно покосился на Зинина, но тот с невинным видом уписывал свой любимый завтрак, не поднимая глаз. Тогда Стас тоже сделал безмятежное лицо:

– Нет уж, физические нагрузки после бессонной ночи не для меня. Я, пожалуй, с тобой двинусь.

– Я почему-то так и думал, – пробормотал Зинин с набитым ртом.

Как Стас и предполагал, больше всего Зинина интересовал тот край леса, который подпирал западные холмы. Именно там вчера горел костер, к которому Стас так неосторожно привлек внимание любопытного историка. Идти туда сейчас он хотел бы меньше всего: сначала нужно было самому как-то разобраться с полученной от Сандипа информацией. Но и делать свое нежелание очевидным пока тоже не хотелось: что-что, а уж делать выводы Зинин умел превосходно.

Так и не решив, как себя вести, Стас настороженно двинулся за Зининым в сторону западных холмов. Когда-то он читал, что разведчики стараются использовать любую возможность говорить правду, когда она не противоречит их легенде – видимо, чтобы отдохнуть от постоянного вранья, – и потому сейчас взял на себя роль экскурсовода. Он оживленно демонстрировал историку то небольшую кокосовую рощицу, то заросли банановых пальм, то ягодные кусты – и одновременно вдохновенно сочинял способы заготовки на зиму всех этих лесных богатств. Зинин, весело косясь на него, только хмыкал и наносил на предварительно заготовленную карту соответствующие пометки.

Когда вчерашнее кострище оказалось уже в опасной близости, Стас растянулся на траве:

– Все, шабаш. Отдыхаем.

Зинин к этому времени тоже немного подустал, поэтому спорить не стал и уселся рядом, прислонившись к толстому волосатому стволу очередной пальмы.

– Слушай, а почему мы этого раньше не сделали? – поинтересовался Стас, обрывая ежевику с присоседившегося рядом куста. – Казалось бы, все так логично: определиться с продуктовыми запасами…

Зинин недовольно дернул углом рта и без особой охоты проговорил:

– Не поверишь: мы только этим летом обнаружили, что тут есть бананы… Как-то раньше никто так далеко не заходил.

Стас присвистнул:

– Ничего себе! Исследовательская активность ученых Другой Земли просто зашкаливает.

– А сам-то ты часто по лесу гулял? Если сегодняшнюю ночь не считать? – осведомился Зинин.

– Да я и о себе говорю… Видишь, правильно я тебе вчера сказал: все мы здесь увечные и убогие, – печально подытожил Стас. – А ты на меня всех собак спустил.

Зинин еще какое-то время мрачно черкал карандашом по карте, потом решительно встал и скомандовал:

– Хватит на сегодня, пошли.

Пройдено было не больше половины обратного пути, как по лесу звонко разнесся разбойничий свист – так в Долине умел свистеть только Василёв – и металлический лязг. Они тревожно переглянулись и сорвались с места, перепрыгивая через торчащие корни гигантских секвой, густо обосновавшихся в этой части леса.

Когда они, запыхавшись, выскочили на площадь (так торжественно именовалась лужайка перед матушевским домом, сильно расширившаяся со времен первого появления Стаса здесь), там уже столпилось почти все население Долины. Люди стояли плотным кольцом вокруг крыльца.

На самом крыльце стояло трое: злой Буряк без рубашки, но с топором в руке и огромный Игорь Лукенченко, намертво ухвативший за локоть незнакомого Стасу бледного рыхлого парня с перепуганным лицом. Бледный был то ли морталом, то ли эктором: на положенном месте привычный инфинит отсутствовал, и он все время отчаянно шарил глазами в толпе.

Стас с Зининым продрались сквозь толпу и поднялись на крыльцо.

– Что тут? – спросил Стас, глядя снизу вверх на Буряка, занявшего самую верхнюю ступеньку лестницы.

– Вора поймали, – сумрачно ответил тот и спустился на пару ступенек вниз, уступая место Стасу.

Толпа на площади понемногу стихала, и Стас про себя выругался: как же надоело ему за последние три года разговаривать с толпой, привычно ожидавшей чего-то именно от него.

Он обвел взглядом волновавшуюся толпу и выхватил из нее странно исказившееся при виде него лицо армянской провидицы Эммы. Встретившись с ним взглядом, та заметно напряглась и посторонилась, чтобы ее закрыла чья-то гривастая голова. Это удивило Стаса, но сейчас имелись более насущные задачи, поэтому он мысленно передал привет Скарлетт О’Хара и решил, что подумает об этом после.

Он пригляделся повнимательнее к перепуганному парню, который болезненно морщился от железной хватки гиганта Игоря, хранившего на лице выражение флегматичного пренебрежения. Скорее всего, это был эктор: морталов все-таки Стас знал всех.

– Чей он? Ведь наверняка для хозяина воровал, – спросил Стас и перевел холодный взгляд на эктора. – Или для себя? Слышь, голодающий? Ты чей?

Эктор еще отчаяннее зашарил глазами по площади. Из неподвижной толпы раздался злорадный вопль:

– Это Сашки Власова эктор!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

Буряк негромко проговорил на ухо Стасу, вставшему рядом с ним:

– Раньше уже было несколько случаев, только никого за руку не ловили. А сегодня мы вернулись из лесу, я только в дом вошел, слышу – где-то поблизости орут дурниной. Оказывается, у Серафимовичей.

Серафимовичами звали пару веселых шумных дричей, которые в свое время умудрились уговорить Стаса перевезти в Долину всю их многочисленную скотину. Стас до сих пор содрогался, вспоминая, как в его любимый самолет с диким визгом и ором загружались все эти телята и свиньи с замотанными тряпьем задницами и мордами. Стас настоял на этой мере предосторожности, сильно опасаясь за чистоту своего роскошного салона: кто ж мог знать, как живность отреагирует с непривычки на перепады высоты? К счастью, все обошлось без физиологических эксцессов, но повторить тот перелет еще раз Стас не согласился бы ни за какие пирожные.

Здесь, в Долине, Серафимовичи снабжали всех, к кому благоволили, отменным молоком и творогом, поэтому мало кто рискнул бы испортить с ними отношения. Впрочем, это в любом случае было бы довольно сложно: характеры у парочки, сошедшейся на почве общей любви к животноводству, считались практически золотыми – только очень уж шумными.

Тем временем в толпе началось какое-то ожесточенное движение: упомянутого Сашку Власова пытались вытолкнуть в центр людского круга. Тот, видимо, изо всех сил сопротивлялся, поэтому, будучи все-таки вытолкнутым, выглядел весьма потрепанным – даже на фоне не слишком импозантной местной публики. Теперь он торчал на общем обозрении в основательно изодранной рубашке и наискось спустившихся штанах, сердито огрызаясь на комментарии окружающих. Его голова странным образом напоминала крест: высокий узкий лоб, длинный узкий подбородок и широко растопыренные невероятные уши.

Насколько помнил Стас, Власов даже среди итеров выделялся редкой ленью и скандальностью. Его постоянно что-то не устраивало даже на Равнине, где его жизнь была устроена в полном соответствии с его собственным разумением – что уж говорить о том, каким пышным цветом расцвела его склочность в Долине! Поэтому сейчас толпа пылала праведным негодованием – хотя, учитывая вчерашнюю беседу с Мартынычем, Стас сильно подозревал, что и сочувствующих Власову в толпе имеется предостаточно.

Стас поднял руку, и человеческое кольцо утихло. Тогда он сурово сдвинул брови и грозно спросил у несчастного эктора, угодившего под пресс народного гнева:

– В прошлые разы тоже ты воровал?

Тот яростно замотал головой, так испуганно вытаращившись на Стаса, что было вполне очевидно: он – далеко не единственный здесь, кто горазд поживиться за чужой счет. Стас вздохнул и обратился к сборищу на площади:

– Ну, обчество, что делать будем?

Все загалдели, и стало заметно, что даже в этом стоянии на площади население Долины привычно разделилось на группы. Говоруны стояли ближе к крыльцу и в общем крике почти не участвовали: видно было, что их губы шевелятся, но голосов было не слышно. Итеры скучковались в максимальном отдалении от крыльца, которое, судя по всему, в местном коллективном сознании воспринималось как некая начальственная трибуна. Они вопили громко, беспокойно скользя взглядами по лицам окружающих. Громче всех кричали дричи, ощущавшие себя потенциальными жертвами и потому особо сильно скорбевшие о нарушении священного права собственности. В общем возмущенном гаме толпы выделить какие-нибудь конкретные предложения было решительно невозможно, поэтому Стас подождал немного, морщась от нестерпимого гвалта, а потом не выдержал и рявкнул во весь голос:

– Ша, курятник! Сначала утихните, подумайте, что хотите предложить, потом руку поднимите!

Толпа обиженно умолкла и задумалась. Первым поднял руку пострадавший Серафимович и кровожадно предложил:

– Отметелить обоих. Могу взять на себя, но и от помощи не откажусь.

– Первое предложение есть, – кротко сказал Стас. – Дальше.

Следующей подняла руку Василиса с длинной пепельной косой и кротким лицом героини русских сказок. Про нее Зинин говорил, что она – из дричей бесполезных, но эстетически значимых. В ее саду росли невероятной красоты цветы самых разных земных широт в комбинации, совершенно невероятной по климатическим соображениям. Она им пела, читала стихи, поливала их только из ладоней, но никак не из лейки, и, наверное, укладывала бы их с собой в постель, если бы только это не вредило их благополучию. Стас опасался, что от нее поступит предложение погрозить Власову пальчиком, но все же вынужден был предоставить ей слово.

– По-моему, их нужно просто отвезти обратно на Равнину, – тихим кротким голосом произнесла она, преданно глядя Стасу в глаза.

– Еще предложения есть? – с трудом сдерживаясь, спросил Стас.

Группа итеров тревожно топталась, переглядывалась, но молчала. Тогда поднял руку Буряк и, не дожидаясь знака Стаса, заявил:

– А я бы вывез Власова с его людьми как можно дальше – и пусть шагают куда хотят. С голоду не сдохнут. Может, до Равнины доберутся, может, сдуру сюда дорогу найдут – без разницы. Слишком жирно будет, если их просто отвезти к их холодильникам.

Стас едва удержался, чтобы не зааплодировать, но все-таки сумел с серьезным видом кивнуть:

– Третье предложение. Дальше.

Где-то в дальних рядах поднялась рука, и густой бас произнес:

– Предлагаю повесить.

Воцарилась напряженная тишина. Многие завертели головами, пытаясь разглядеть автора столь радикального предложения, и только через пару минут кто-то не выдержал и расхохотался.

Очень интересно… Неужели действительно, услышав эту мрачную фразу, все ухитрились забыть, что Власов – парцел? Здорово было бы с этим поэкспериментировать: может, и в самом деле некоторые слова обладают таким мощным значением, что, будучи произнесенными, на время просто выключают какие-то важные процессы в мозгу? Надо попробовать…

Стас настолько увлекся обдумыванием неожиданного лингвистического подарка, что даже забыл о своей функции председателя высокого собрания. Вывел его из забытья Буряк, безжалостно ткнувший его кулаком промеж лопаток. Стас спохватился:

– Предложений больше нет? Тогда голосуем. Кто за первое предложение – переходит налево, – и он махнул рукой в нужном направлении, – кто за второе – направо, кто за третье – кучкуется в центре.

Кольцо сразу превратилось в круговорот, и потребовалось не меньше пяти минут, чтобы людские потоки распределились в соответствии с выбранным вариантом и замерли.

К великому облегчению Стаса, группы справа и слева оказались существенно меньше, чем центральная, в которой собрались все говоруны и большинство дричей.

– Решено! – злорадно крикнул Стас. – Завтра я захвачу их с собой.

Толпа снова зашумела – на этот раз весело – и начала рассасываться. Стас сбежал с крыльца и направился туда, где стояли говоруны, что-то возбужденно обсуждавшие с дричами. Туда же подошла и Алена, на протяжении всего народного вече кидавшая на Стаса неуверенно-жалобные взгляды. К его облегчению, рядом с ней не наблюдалось ее эктора – Стаса-два, как в отсутствие Алены его ехидно называли. Впрочем, и раньше Алена отнюдь не стремилась сводить в одном пространстве двух главных Стасов ее жизни – настоящего и намечтанного ею. Стас был ей благодарен за это – хотя был бы благодарен еще больше, если бы и с ней самой ему приходилось встречаться как можно реже.

Центром митинга был Зинин: похоже, назревало очередное кухонное камлание русской интеллигенции. Стас вполне мог предположить, что именно на этом камлании будет обсуждаться… Зинин наверняка будет рассматривать сегодняшнее карающее вече как спонтанное зарождение системы регулирования человеческих отношений. Василёв и Буряк, как прагматики, начнут обсуждать способы затруднить провинившемуся итеру и его экторам возвращение в Долину. Ни та, ни другая тема Стасу были решительно неинтересны. И вообще он лелеял несколько иные планы на сегодняшний вечер.

Раздосадованный, он подошел к митингующим и предложил:

– Если вы жаждете обсудить судьбы общества, пошли в дом. Иначе кто-нибудь захочет еще за что-нибудь проголосовать.

Как он и предполагал, Зинин был страшно обрадован происшедшим: в поимке вора он видел начало каких-то грандиозных социальных процессов. Сам Стас был настроен куда менее оптимистично, но предпочитал в спор не ввязываться: оппонентов у Зинина хватало и без него.

До наступления темноты Стас еще как-то сдерживал нарастающее раздражение. Потом ему стало совсем невмоготу: то и дело кто-то из присутствующих интересовался его мнением – и не потому, что его слова были особо важны, а скорее для поддержания иллюзии, что прежний штаб остается тесной компанией единомышленников. Стас напряженно ждал, пока разговор станет настолько бурным, чтобы он смог исчезнуть из кухни незамеченным.

Наконец он решил, что подходящий момент настал, и тихо выскользнул из кухни, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Памятуя о вчерашних словах Зинина насчет топота по крыше, он постарался шагать по лестнице и потом по дощатому полу смотровой площадки как можно осторожнее, хотя пятки чесались как можно быстрее донести его до перил, чтобы разглядеть в темноте у западных холмов далекое пятнышко костра.

Когда он это пятнышко разглядел, сердце у него екнуло. Оставалось так же тихо исчезнуть из дома, и он в сердцах выругал себя за то, что перед сном зачем-то выложил налобный фонарь из кармана. Теперь придется красться мимо открытой кухонной двери – сначала в спальню, а затем…

Тут он услышал осторожные шаги на лестнице и сердито обернулся.

На площадку поднялся Буряк. Он, тоже стараясь не создавать лишнего шума, подошел к перилам и встал рядом со Стасом.

Некоторое время они молчали, потом Буряк сказал:

– Который раз удивляюсь, как здесь тихо вечером. Ни цикад, ни комаров… Странно. Никогда бы не подумал, что могу скучать по комарам.

У Стаса внутри все дребезжало от сдерживаемого нетерпения, поэтому он промолчал.

Буряк искоса глянул на него и негромко сказал:

– Мне Зинин сказал, что ты ходил ночью к тому костру. Он злится, что ты ничего не хочешь рассказывать. Считает, что ты так свое превосходство демонстрируешь.

– А ты как считаешь? – с вызовом спросил Стас.

– Не кусайся, – спокойно ответил Буряк. – Я пока никак не считаю. Раз молчишь – значит, тебе так нужно. Ты снова туда собираешься?

Стас смутился. Почему-то врать в глаза Буряку ему было намного труднее, чем Зинину.

– Прости. Да, я снова пойду туда.

Буряк немного помялся, потом посмотрел прямо в глаза Стасу.

– Ты вчера разговаривал с мужчиной?

Стас опешил: такого вопроса он никак не ожидал. Целую минуту он изумленно смотрел в мрачные глаза Буряка – и в конце концов понял.

– Успокойся, это был мужчина. Лилии ничто не угрожает, – усмехнулся он и физически почувствовал, как растаяло напряжение между ними. – Обещаю: завтра утром я все тебе расскажу. Может быть, даже вам всем. Но тебе – обязательно. Ты меня прикроешь?

Буряк кивнул и полез в карман.

– Тогда тебе понадобится вот это, – и он достал налобный фонарь.

Стас взял фонарь, благодарно улыбнулся и пошел к лестнице.

Теперь в дом можно было не заходить, и он, осторожно ступая, подошел к могиле Матушева. Коснулся креста, мысленно передав палеонтологу привет от Сандипа, и пошел к лесу. Отойдя на порядочное расстояние, он обернулся: Буряк по-прежнему стоял наверху и смотрел ему вслед.

…Сандип, как и вчера, перемешивавший угли в костре длинной веткой, встретил Стаса все той же мягкой, чуть иронической улыбкой. Стас поприветствовал его, с удивлением отметив легкую дрожь в собственном голосе: практически первое свидание, язвительно поздравил он сам себя.

Сандип подождал, пока гость усядется напротив него, и спросил:

– Ну что, играем по правилам?

– Играем, – согласился Стас.

– Тогда не будем нарушать традиций. Первый вопрос – мой, ты не против?

Сандип не продолжал: он честно ждал Стасова согласия. Стас снова удивился тому, что возможность отвечать на вопросы индийца его радует ничуть не меньше, чем возможность самому продолжать расспросы, и с готовностью кивнул.

– Хорошо. Тогда расскажи, что у вас там сегодня происходило?

– Ты что, подсматривал? – засмеялся Стас.

– Конечно, подсматривал, – с удовольствием подтвердил индиец. – Но подслушать мне не удалось. Поэтому рассказывай.

Он выслушал рассказ с тем же сосредоточенным вниманием, которое покорило Стаса еще вчера, а потом спросил:

– А почему весь разговор с толпой вел именно ты?

– Да как-то так сложилось, – пожал плечами Стас. – Они же еще на Равнине решили, что я у них теперь вроде как главный…

Сандип пристально посмотрел на него и усмехнулся:

– Так это же они решили… Ты-то почему с ними согласился? Тебе понравилась роль особенного? Или не захотел их разочаровывать?

Стас напрягся.

– Это ты к чему?

– А я пытаюсь понять, к какому из Галилеев ты ближе: к здешнему или к нашему.

– И в зависимости от этого ты мне что-то расскажешь или не расскажешь? – усмехнулся Стас.

Индиец отрицательно покачал головой:

– Нет, я в любом случае буду честно отвечать на твои вопросы. Мне самому это важно. Меня всегда интересовало, как человек становится приором или исследователем.

– Ты хочешь сказать, что я веду себя как приор? – недоверчиво прищурился Стас.

– И снова – нет. Пока что я предполагаю, что ты и есть приор. Сам подумай: все, кому нравится влиять на других – приоры. Те, кому нравится от кого-то зависеть – итеры. Те, кому интересно, как что на что влияет – исследователи. Все очень просто.

Стас холодным тоном произнес:

– Вообще-то я именно исследователь, если ты не забыл.

Сандип снова внимательно посмотрел на него и спокойно кивнул:

– Пусть так. Твой вопрос?

Оказалось, предыдущий диалог так растревожил Стаса, что все вопросы, которые он старательно готовил весь сегодняшний день, перемешались между собой и теперь никак не хотели вразумительно формулироваться. Сандип снова занялся костром, не выказывая ни малейшего нетерпения, за что Стас был ему весьма благодарен.

– Ладно, – решился он наконец. – Самый главный вопрос: как все устроено у вас там, на Третьей Земле?

– Конечно же, ты должен был спросить именно это, – улыбнулся Сандип. – Хотя ответить довольно трудно. Дело в том, что у нас там никак не устроено. Разница между Третьей Землей и первыми двумя – не в устройстве, а в людях. Я тебе напомню одну известную фразу: может, если бы человек не изобрел колесо, мы все бы сейчас летали?

Стас думал долго. За это время костер начал понемногу мельчать, и Сандип отправился на поиски подходящих веток. Когда он вернулся, Стас все еще размышлял и даже не заметил, что вновь разгоревшийся костер начал подкрадываться к его подошвам. Индиец аккуратно сгреб выпавшие из огня ветки и продолжил:

– На нашей общей Земле когда-то придумали колесо. Потом стали придумывать все остальное. Как только людям не хватало их собственных возможностей, они придумывали какие-то приспособления. Самолет, телефон, книги… Да ладно, я даже перечислять не буду.

Назад к природе? Чего человеку бог не дал, то и не нужно? Интересно, чем ему книги помешали? Ладно еще телефон – но книги-то?!

– Не спеши, – ответил Сандип на невысказанные язвительности Стаса. – Я еще не закончил. Иными словами, люди начали создавать какие-то внешние возможности, которыми они от природы не обладали. Потом те, кому таких возможностей не хватало, стали появляться на Другой Земле. Сам знаешь, каждый из вас оказался здесь с тем набором возможностей, о которых мечтал на Земле. И неважно, что для кого-то это были постоянно наполняющиеся шкафы, для кого-то – земля, на которой можно что-нибудь выращивать, а для кого-то – возможности нечто изобретать или изучать. Согласись, ты ведь тоже мечтал именно о таких внешних возможностях? Аппаратура, о которой ты вчера говорил, надежные исполнители твоих указаний, эксперименты, которые будешь планировать только ты…

Проповедь. Чистая проповедь. Не гонитесь за вещами – стремитесь к совершенству духа… Черт, черт, черт! Получается, Галилей-исследователь оказался там – и это соответствует каким-то высоким идеям Третьей Земли, а он, Стас, со своим институтом пригоден только для ущербной Другой Земли? Еще сто раз черт!

– Еще минутку потерпи, – попросил Сандип, пряча усмешку. – Я, например, просто люблю общаться. Не трепаться, не обсуждать высокие материи, не спорить о судьбах мира – а общаться с теми, с кем общаться интересно. Поэтому мне пришлось выучить несколько десятков языков и научиться перемещаться в разные концы Третьей Земли. Видишь, даже на Другой Земле могу оказаться – без всяких галилеевых карт. Без крыльев, без космических кораблей – просто так. Мы там делаем наши возможности из самих себя. Вы здесь имеете то, что хотите иметь, а мы там делаем себя такими, какими хотим быть. Вот и все. Дальше фантазируй сам.

Стас судорожно пытался понять, как же он относится ко всему услышанному. Получалось плохо. Его швыряло от привычного по земным временам снисходительного презрения к подобным учениям до детского восторженного замирания сердца.

– То есть вы там все невероятно умные, физически совершенные и безгрешные? – не слишком уверенно пошутил Стас, исподлобья глядя на Сандипа.

– Да ты что?! – ужаснулся тот. – Разве ж я про это? Хочешь, я тебе расскажу, как развлекается на Третьей Земле, например, твой предок? Как ты помнишь, он еще дома всякими линзами занимался. Так у нас он научился смотреть на собственный организм изнутри. Я даже не знаю, как тебе это объяснить… Я не физик и не биолог, так что говорю, как понимаю: он теперь может отслеживать то, как устроено его зрение. Там ведь, как ты понимаешь, без линз не обошлось. А заодно он стал интересоваться и прочими телесными процессами: не поверишь, но он их как-то ухитряется видеть. А еще один наш умник этими самыми процессами научился управлять. То он неделю ходит горбуном, то – беременной женщиной… Пытается мир воспринять так, как воспринимают его те, кем он становится. Мы спрашивали, как он это делает – он даже объяснить не может. Может только показать. Жутковатое, знаешь ли, зрелище, когда у тебя на глазах мужчина в женщину превращается…

– Так, стоп! – решительно заявил Стас. – С меня пока достаточно. Это бы переварить…

– Тогда – мой вопрос. Почему ты так горевал о Матушеве? Когда ты рассказывал, как его хоронил, я понял, что для тебя это было очень важно.

И снова – совершенно неожиданный вопрос. Стас готов был услышать что угодно – но никак не это. Пожалуй, он и сам никогда об этом по-настоящему не думал. Или не позволял себе думать?

– Тут, наверное, сразу две причины, – медленно начал Стас, тщательно подбирая слова. – Во-первых, меня восхитила гениальность идеи. Это ж додуматься было надо: оказаться здесь с целым куском древней планеты! Получается, он – единственный из нас, кто действительно принял свое бессмертие и попытался его с кайфом использовать. Страшно обидно, что не получилось… Даже сказать не могу, насколько обидно и жалко.

– А вторая причина? А то ты сейчас совсем в тоску занырнешь.

– А вторая… Понимаешь, мне бы тоже изо всех сил хотелось узнать, что было бы дальше с его обезьянами. Вот не верю я, что говорить они научились так, как сейчас это считается: какие-то мутации генов, которые непонятно почему закрепились, хотя произошли в разное время и по отдельности выживать никак особо не помогали… А потом, дескать, не умеющие говорить полуобезьяны сели и договорились одно чувство обозначать словом «тоска», а другое – словом «отчаяние». Тебе это не кажется смешным? А я смеюсь уже лет десять. И, сдается мне, Матушев в это тоже не верил. Во всяком случае, так мне кажется по его материалам.

– Нет, не верил, – негромко подтвердил Сандип. – Он мне сам это говорил. Ты именно это изучаешь в своем институте?

– Нет, конечно, – с горечью сказал Стас. – Как это можно изучать в институте?! Это можно было бы сделать только так, как он сделал. Но… Не случилось. Знаешь, я ему отчаянно завидую: ему такое пришло в голову, а мне – нет. Он мечтал об этом, а я – об энцефалографах и прочей ерунде. Так что, видимо, ты прав: никакой я не исследователь.

– Вообще-то я этого не говорил, – мягко напомнил Сандип. – Ладно, будем считать, ты мне ответил. Твой вопрос.

– Ох… – тяжело вздохнул Стас. – У меня уже и так голова как набитый чемодан, который надо ремнями стягивать. Хотя… Знаешь, я не понимаю одного: почему ты мне все это рассказал? Ты ведь здесь оказался совсем не за тем, чтобы меня с собой на Третью Землю забрать, правда? Тогда зачем?

Индиец засмеялся:

– Ты не поверишь, но – чтобы продолжить общение. Сначала я сюда прилетел к Тимуру. Потом, когда понял, что его больше нет, стал ждать хоть кого-нибудь любопытного. Появился ты и рассказал мне то, что рассказал. Мне стало интересно. Было же очевидно, что мне придется платить за собственное удовольствие: чтобы ты говорил, я должен был тоже говорить – причем о том, что интересно тебе. Вот как-то примерно так.

Стас вскочил и беспокойно зашагал вокруг костра.

– Слушай, но ведь тогда получается, что здешний Галилей все-таки должен знать, как к вам попадают? Тогда зачем он мне соврал?

– Он – демиург, – с печальной улыбкой произнес Сандип. – Бог, творец, самый главный во Вселенной… Можешь продолжить на свой вкус. Ему нравится власть.

– То есть какие-то условия, которые достаточно выполнить – и окажешься на Третьей Земле? – с надеждой поинтересовался Стас.

Индиец пожал плечами.

– Я ведь уже говорил тебе: я мало что про это знаю. Я помню только одно: вот я только что был у себя в Мадрасе, а потом – хлоп… И я на Третьей Земле. В смысле – на Четвертой. Но то, что ты говоришь, наверняка возможно – ведь как-то Галилей у нас оказался? Одно могу сказать тебе точно: приоры к нам не попадают.

Стас немного поразмыслил и невесело усмехнулся:

– Хитрый ты мужик, однако… Ты, небось, ни одного вопроса просто так не задал? Ладно, я все понял, буду думать. Только… Что теперь будет? Мне надо улетать, ты тоже наверняка здесь жить не собираешься. Мы еще увидимся?