Просто было лето
В то лето Алину с братом Алёшей родители отправили на дачу к маминой сестре тёте Вере.
– Нам нужно поменять крыльцо, полы на веранде, да и крышу починить пора. Как всё сделаем, приедем за вами, – сказала мама.
Алёша с Алиной и не возражали, тем более у тёти Веры был сын Миша, их двоюродный брат, ему уже тринадцать, Алине двенадцать, а Алёше десять. Алёшу с Алиной на вокзале встретил дядя Коля, на машине быстро доехали до места, это был старый небольшой домик в забытой деревне, доставшийся дяде Коле от родителей.
– Как же выросли! – заохала тётя Вера. – Да где же ты, Миша!
В дверях появился двоюродный брат, рослый, крепкий, русоволосый, с большими серыми глазами и веснушками на носу. Они виделись лет пять назад и сейчас с любопытством и смущением рассматривали друг друга.
– Алиночка, у тебя коса ещё! Сейчас ведь ни у кого нет косы, тебе идёт, моя красавица. Как ты на бабушку нашу – бабу Лиду похожа, – тётя Вера обняла покрасневшую, застеснявшуюся племянницу. – А ты, Алёшенька, весь в отца! Ну, пойдёмте к столу.
После обеда Алина помогла убрать со стола, а потом все трое пошли погулять. Алёша с Алиной никогда не были на даче двоюродного брата, поэтому с интересом слушали его.
– Деревня наша небольшая – двенадцать домов, отдалённая, и добираться к нам неудобно, поэтому дачников мало, пока ещё даже и не приехали. А зимуют только в пяти домах. Мама всё лето здесь, у неё отпуск большой, она же учительница, а папа приезжает, как может.
– А ты как время проводишь? – с улыбкой спросила Алина.
– Я… я, – смутился Миша, – по-разному. Пойдёмте, покажу вам заброшенную турбазу.
Дом, где летом жил Миша с родителями, располагался в самом конце единственной деревенской улицы, которая продолжалась широкой дорогой, проложенной среди большого поля, засеянного клевером, тимофеевкой, мятликом, на котором местами уже белели первые ромашки.
– Скоро ромашек будет много, вот красота! – обратилась Алина к Мише.
– Скоро клевер и ромашки зацветут, пора, – басовито ответил Миша, голос у него стал почти взрослым, низким, мужским.
Пересекли поле, спускавшееся с одной стороны вниз к узкой быстрой речке и поднимавшееся с другой стороны вверх, к горизонту, так что верхнего края и видно не было, только синее безоблачное небо. Вошли в тенистый хвойный лес, пересекли глубокий овраг, пошли по широкой лесной дороге, одолевали стаи комаров. Миша сломал две берёзовые веточки, дал Алине и Алёше – отгонять комаров. Так и шли минут двадцать, углубляясь в лес, разгоняя комаров и не теряя из вида речку вдали справа, дорога плавно поднималась вверх.
Наконец, подошли к невысокому забору из старых, покрытых мхом досок, покосившемуся, местами упавшему на землю, за которым виднелись какие-то строения. Зашли и оказались на территории старой заброшенной турбазы. Вдоль её центральной, широкой, когда-то асфальтированной, а сейчас почти полностью разрушенной дороги стояли с двух сторон небольшие деревянные покосившиеся домики с маленькими верандами и большим, заколоченным прогнившими досками окном. Домики стояли близко друг от друга, с двух сторон от дороги и под углом к ней.
– Ребята, – Алина остановилась, – смотрите, они стоят, как корабли на причале.
– Ты о чём? – спросил Алёша.
– Вот эти домики, эта дорога… они как корабли и причал.
– Правда, я сколько раз здесь был и не замечал, – Миша внимательно посмотрел на двоюродную сестру.
Столбики-фундаменты домиков были полуразрушены, осторожно поднялись по старым ступенькам, подёргали несколько дверей – забиты. В центре турбазы было двухэтажное деревянное старое здание – то ли бывший клуб, то ли столовая. Жизнь ушла из этих мест, всё опустело и исчезало со временем.
– Здесь есть причал, когда-то лодки стояли, пошли, – Миша повёл Алину и Алёшу вниз по узкой лесной тропинке, круто спускающейся вниз к речке.
Ребята оказались на старом стадионе – здесь были баскетбольная, волейбольная и даже теннисная площадки, но все они заросли мхом, молодыми деревцами, кустарником и разрушались постепенно. Около речки была лужайка, к ней примыкал небольшой причал с тремя шатающимися скамейками на нём. Построенный из досок причал был скреплён по периметру железным уголком, который, видимо, и удерживал пока всё это сооружение от падения. Осторожно прошли, сели на скамейки, и перед ними открылась удивительная картина.
Речка в этом месте становилась широкой, делилась на два рукава, а в центре её образовался остров, довольно большой, весь заросший уже высокими деревьями – наклонившиеся ивы вдоль берегов, берёзы в глубине, ели и даже пышные раскидистые лиственницы.
Недалеко от причала от острова к берегу шёл изогнутый деревянный мостик, он придавал особую живописность и даже сказочность этому заброшенному уголку. Речка здесь успокаивалась, течения почти не было, и на поверхности воды, расположившись в середине больших тёмно-зелёных округлых листьев, цвели жёлтые кувшинки и белоснежные лилии.
– Как красиво! – воскликнула Алина.
– На остров пойдём завтра, – как будто читая её мысли, сказал Миша.
*****
На следующий день сразу после завтрака ребята перебежали поле, перешли глубокий овраг, и бегом, бегом по лесной дороге до заброшенной турбазы, потом вниз по крутому склону – вот и лужайка, и остров, и старый причал. По изогнутому деревянному шатающемуся мостику перешли на остров, среди высокой травы змейками шли в разные стороны несколько дорожек-тропинок.
– Кто же здесь ходит? – почти с испугом спросила Мишу Алина.
– Рыбаки, здесь рыба клюёт хорошо, особенно подлещики, но можно и окунька поймать. Не бойся…
– А что это? – Алина крепко взяла Мишу за руку и не хотела отпускать.
Ребята шли вдоль берега острова и увидели поваленные на землю стволы деревьев разной толщины, и все они были остро заточены с одной стороны, как карандаши, какой-то неведомой «точилкой», видны были даже вертикальные бороздки-срезы, и все эти деревья лежали одинаково – острой стороной вглубь острова, а кроной, упавшим стволом – в сторону воды.
– Это бобры. Здесь живут две семьи бобров, – успокоил Миша, – они питаются древесиной, пилят упавшие стволы деревьев, вымачивают, прячут в норках, потом едят как консервы.
– Ты видел? – спросил Алёша.
– Бобров видел. Серьёзный зверь, хотя на вид забавный. У него передние зубы очень крепкие и сильные – видели, как обтачивает он деревья.
– Покажи нам их норки.
– Нет. У них вечерний образ жизни, сейчас спят. И потом, это опасно.
В одном месте недалеко от берега ребята увидели высокую старую иву, подточенную бобрами почти до середины по всей окружности ствола – вот-вот упадёт, но толщина её была такая, что когда дети взялись за руки втроём, то с трудом смогли обхватить дерево.
– Вот это бобры! – ахнула Алина.
*****
И снова на следующий день были на острове, обследовали его. Нашли большую земляничную поляну. Миша сорвал красивую веточку с крупными земляничками и одним белым цветком на ней, протянул Алине и как-то особенно посмотрел на неё, отчего она покраснела.
– Тебе.
– Спасибо, – и опустила глаза.
Сели на корточки, собирали землянику, сладкую, ароматную, спелую и ели. Алине хотелось угостить Мишу, а Миша хотел всю землянику отдать Алине.
Потом пошли на причал купаться. Разделись. Ребята в плавках, а Алина… она в раздельном купальнике в мелкий цветочек, ещё не девушка, но уже не девочка. Худенькая, среднего роста, светло-русая, в веснушках, курносая, чем-то похожая на Мишу… только глаза голубые. Закрутила косу, заколола шпильками, видела, как смотрел на неё Миша, застеснялась и прыгнула с причала. Разбежались круги по воде, брызги в разные стороны, взлетела сойка на берегу. Ребята тоже прыгнули в воду, встревоженные чайки поднялись вверх и кружились над речкой, ждали, когда всё успокоится.
Наплавались и упали на тёплые, даже горячие от солнца доски… ни о чём не думалось, почти не говорили… Просто лежали и смотрели, как пролетала бабочка или стрекоза, как она садилась на кого-то, и её легко можно было взять рукой за прозрачные крылышки, как высоко летали ласточки, говорили, к хорошей погоде, как медленно двигались облака на небе… таком голубом…
«…голубом, как глаза у Алины», – мечтал Миша.
*****
– Возьмём сегодня удочки, рыболовные снасти, – сказал Миша на следующий день..
Он был знающий рыбак, а Алёша ничего не умел, и Миша терпеливо объяснял брату рыболовные хитрости.
Пришли на причал, закинули удочки, ждали. Алина расположилась чуть вдали, чтобы не мешать, рыбалка её совсем не интересовала, взяла книжку из дома, но не читалось. Она сидела в жёлтом сарафане в горошек, белом платочке, и болтала ногами по воде, потом легла на спину и смотрела в небо… хорошо…
Вдруг Алина услышала какой-то шорох рядом, нет, не показалось, она притихла. Через минуту-две на самый край причала из воды вылез маленький симпатичный зверёк с ясными умными глазками, коричневой шерстью, с длинным плоским хвостиком и смешными лапками. Алина хотела дать знак Мише и Алёше, но они уже увидели его, тоже затихли и смотрели на пришельца. Это был маленький любопытный бобрёнок, он стоял, не двигаясь, несколько минут, смотрел, изучал, потом решил, что пора домой, ловко нырнул и быстро поплыл к острову.
– Какой хорошенький, – улыбнулась Алина.
– Он в этом году родился, – ответил Миша.
Поймали в тот день трёх подлещиков и четырёх окуньков.
*****
А завтра снова бегали на остров. Когда шли обратно, забрели на полянку, сплошь заросшую незабудками, будто небо опрокинулось на землю и расцвело маленькими голубыми цветами. Алина хотела набрать букет, но подумала, что завянет и не стала рвать.
– Незабудка – от слова «не забудь», – сказала она неизвестно кому, но оглянулся Миша.
Потом пришли на причал, с собой взяли первые яблоки – белый налив, удочки, книжки, но на этом волшебном месте хотелось только мечтать.
Однажды увидели взрослого бобра, только голову и часть туловища, он плыл с берега на берег, зажав в зубах большую ветку ивы с листочками на конце, издали казалось, что он тащит букет для бобрихи… так Миша сказал.
Пошли первые колосовики, аккуратные, со светло-коричневой шляпкой, растущие семейками. Миша знал разные грибные места, но пошли на причал.
На заброшенном стадионе была когда-то давно посажена липовая аллея, место солнечное, открытое, речка рядом. И почему-то именно здесь, под высокими старыми липами, как на грядке в огороде, росли первые подберёзовики, подосиновики и колосовики – хоть каждый день собирай урожай. Маленькие грибы не трогали, давали подрасти, а чуть позже собирали на грибной суп, на жаркое с грибами, луком и картошкой.
*****
Зацвела вдоль речки и около старого причала белая пушистая таволга и кипрей, и тётя Вера, заваривая кипрей, называла его иван-чай. Отцвёл дикий шиповник, распускалась липа, и всё сильнее становился её медовый сладкий запах. Как-то Миша, Алина и Алёша сидели на скамейке под цветущими липами и говорили о будущем.
– Я в высшее военное училище поступать хочу, может быть, в пограничное, но вначале хочу в Суворовское училище пойти, – сказал Миша.
– Там конкурс большой, – сказал Алёша и задумался.
– А я в медицинский институт, давно решила, – сообщила Алина.
По вечерам разводили костёр на участке, недалеко от дома, приходила тётя Вера, иногда дядя Коля, смотрели на огонь, языки пламени завораживали, разговаривали, и всем было тихо и радостно. Иногда были особенно ясные звёздные ночи, короткие, как белые ночи на севере. В одну из таких ночей, когда все стали расходиться, к Алине подошёл Миша и протянул ей небольшую коробочку.
– Возьми… на память обо мне.
– Спасибо.
Она открыла коробочку, там лежал солдатик, сделанный из металла и покрашенный разноцветной краской. Краска местами стерлась, местами её не было совсем, видно было, что солдатик старый и любимый.
– Зачем, оставь себе, тебе же он дорог.
– Это для тебя.
Вскоре приехал папа и отвёз Алину и Алёшу домой.
*****
В августе Миша поступил в Суворовское училище, потом в Высшее военное училище погранвойск, а потом он оказался в одной из горячих точек.
Родные получили «груз 200»…
В книжном шкафу Алины стоит солдатик, сделанный из металла, когда-то давно покрашенный разноцветной краской, теперь почти исчезнувшей, рядом с солдатиком фотография, на ней старый причал, Алёша, Алина, Миша и счастье.
Просто было лето…
Впереди, на лихом коне
В те далёкие времена, когда по утрам дети просыпались с «Пионерской зорькой», когда девочки ходили в школу в форме с белым воротничком и заплетали косы, когда пионеры носили красные галстуки, а эскимо на палочке стоило одиннадцать копеек… в те далёкие времена одним из самых популярных кинофильмов был всё-таки «Чапаев».
В большой комнате, которую почему-то торжественно называли «зал», было два окна, напротив которых стоял большой диван, справа буфет с ажурными, белыми салфеточками на полках, слева трёхстворчатый шкаф, украшенный сверху семейством из семи мраморных слоников, в центре круглый стол с тяжёлой скатертью, над ним оранжевый абажур с кистями, а в правом углу комнаты на тумбочке находился небольшой чёрно-белый телевизор, по которому двойняшки Марина и Миша часто смотрели фильм «Чапаев».
Дом, где они жили, располагался в центре областного города недалеко от Москвы, и было у него два подъезда и двадцать четыре квартиры. Во дворе дома у всех жильцов находились деревянные сараи с погребом, там они хранили картошку в ящиках, а в больших дубовых бочках – квашеную капусту и солёные огурцы. Это было у всех.
Мама Марины и Миши солила ещё помидоры, чуть недоспелые, которые, пройдя положенный срок засолки, становились солоновато-сладкими и восхитительно вкусными.
В бочках поменьше она готовила мочёные яблоки, для чего брала только антоновку, перекладывала её ржаной соломой, заливала рассолом, и через месяц получалось ядрёное, налитое, матово-восковое лакомство. Иной год стояла в их погребе и небольшая кадушка с солёными грибами. Картошка, квашеная капуста, хрустящий солёный огурчик, нежные, сладковатые помидоры и мочёные яблоки – вот и еда для семьи на долгую зиму!
Во дворе дома вдоль деревянного забора сараи стояли стена к стене, а иногда с промежутками. Зимой их крыши были засыпаны снегом, однако, дорожки к дверям были расчищены всегда. Той зимой снега было особенно много, и Марина с Мишей после школы, наскоро пообедав, бежали во двор. К ним присоединялся Боря из соседнего подъезда, все вместе они учились в третьем классе. Забраться на крышу сарая ничего не стоило – нужно было залезть на забор, а с него перепрыгнуть на крышу.
И здесь начиналась их любимая игра в «Чапаева». Они носились и перепрыгивали с крыши на крышу, спрыгивали вниз в сугробы, снова забирались вверх и снова бежали куда-то. Им виделась конница, красноармейцы в будёновках, Красное знамя, тачанка с пулемётом, топот копыт лошадей и грохот канонады. А впереди, одетый в бурку, папаху, с саблей наготове, мчался и летел легендарный Чапаев!
В тот день, придя из школы, Марина с Мишей пообедали, сделали уроки, потом зашёл Боря, и все вместе они пошли на улицу. Морозный февральский день был недолгим, ярко-красное закатное солнце освещало облака и небо, падал искристый снег. Залезли на крышу.
Последний сарай одной стороной примыкал к жилому деревянному дому с остроконечной крышей, занесённой снегом. Нужно было покорить эту вершину!
Дети карабкались вверх по мёрзлому железу крыши, съезжали вниз, смеялись. Разгорячённые, румяные, весёлые, они не уставали. Шапка у Миши съехала на затылок, шарф Маринки развязался, пальтишки, валенки у всех были в снегу, на варежках налипли льдинки.
– За мной!
– Спасаем знамя!
И снова вверх, вниз, бегом, и снова в бой под Красное знамя с шашкой в руках, и опять прыгали через крыши, и падали вниз в пушистые сугробы.
– Белые наступают!
– Атакуем!
Чтобы передохнуть садились на снег и вспоминали слова из фильма:
– Где должен быть командир?
– Впереди, на лихом коне!
Вот нарастает дробь барабанов, плечом к плечу, ровным строем, в белых перчатках идут барабанщики, за ними ряды белогвардейцев – это «психическая» атака из фильма, «красиво идут, Петька!»
– Чапаев не сдаётся!
Побежали, и вдруг послышался сильный треск, это проломилась крыша, и Маринка с грохотом провалилась внутрь сарая. Она упала на кучу старых одеял, постеленных на дверцу погреба для его утепления, она не поранилась, не ушиблась, быстро встала и огляделась.
Полумрак ветхого сарая, заваленного инструментом, лопатами, вилами, старыми велосипедами, санками, железными банками разной величины, заполненными гвоздями, шурупами и какой-то мелочью, а на крыше – проломленное отверстие, в котором показались две головы – Миши и Бори.
– Маринка, это сарай тёти Нины Бобровой, мы к ней сбегаем за ключом, ты подожди.
– Я… я боюсь.
– Мы быстро, Маринка, чего ты боишься?
– Я крыс боюсь, мама на прошлой неделе видела одну в погребе.
– Так это же в погребе!
– Всё равно, – голос Марины задрожал.
– Маринка, ты это, ты считай до 100, нет, до 200… нет, до 1000.
– Приходите быстрее!
– Мы скоро, – и Миша с Борей исчезли.
Маринка подняла табуретку, валявшуюся в углу, села и огляделась. В сарае пахло старыми вещами и сыростью. Она съёжилась и стала считать:
«Один, два, три… 25… 115… 223… 790… 1011…»
Вечер пришёл незаметно, из углов неотвратимо наступали и сгущались сумерки. Послышался подозрительный шорох.
«1012… а крысы злые? 1013… у них хвост такой противный, 1014, 1015… и длинный, 1016… а зубы? 1017… ой, мамочка!»
Слёзы подступили к глазам Маринки, ей казалось, что шорохи слышны уже со всех сторон.
«2000… 2100… 2341…» – она не открывала глаз, вся собралась в маленький кулачок, вспомнила, как они играли в Чапаева, бегали по крышам и кричали «ура, вперёд!»
«2511… я не боюсь, не боюсь, не боюсь… 2512, не боюсь… 2513, Чапаев на коне… 3110», – Маринке казалось, прошла целая вечность. – 3211, впереди… 3440, не боюсь… Чапаев, 3610…»
Снаружи, у двери сарая послышались шаги и голос Миши:
– Маринка, мы пришли! – это вернулись Боря и Миша. Оказалось, Миша всё время дежурил у квартиры тёти Нины – ждал, что кто-нибудь придёт, и тогда он возьмёт ключ от сарая. Но сколько ждать? Боря знал, где работала тётя Нина, он сбегал на фабрику, которая была недалеко от дома, вызвал её с проходной, взял ключи и бегом обратно.
И на все это потребовался час… только час… целый час.
Мальчики открыли дверь сарая. На табуретке в полной темноте сидела Маринка, она как будто застыла, только губы что-то шептали.
– Марина, вставай! – Миша подбежал к сестре и стал трясти её за плечо.
Девочка очнулась и открыла глаза:
– 3627, – еле слышно произнесла Марина, замолчала, приходя в себя, и расплакалась.
Дома мама успокоила Маринку и рассказала, что ту крысу, которую она на самом деле два раза видела в погребе, уже поймали – папа поставил ловушку, а больше этих неприятных созданий в погребе не было.
На следующий день, ближе к вечеру, все трое – Марина, Миша и Боря пошли к тёте Нине Бобровой, чтобы извиниться за проломленную крышу.
– Ничего, я сама любила побегать в детстве, – добродушно улыбалась тётя Нина, невысокая женщина в домашнем халате и фартуке. – Постойте-ка, ребята, я вас блинчиками угощу. Вы проходите на кухню, проходите.
Миша, Маринка и Боря растерянно стояли у дверей:
– Да нет, спасибо, мы пойдем.
– Подождите, – тётя Нина заторопилась на кухню, откуда вкусно пахло жареным тестом, и вскоре вернулась с пакетом аппетитных, горячих блинов, который отдала смутившимся детям.
В ближайшие выходные папа Маринки заделал дыру на крыше сарая. Через неделю потеплело, снег таял на глазах. И хотя по ночам и утром было ещё морозно, но уже щебетали воробьи на проводах, длиннее становился день, и по-весеннему ярко светило солнце. После этого случая дети обещали не бегать по крышам, и слово своё сдержали.
А Марине ещё долго снился удалой красный командир впереди, на лихом коне!
Сеня – Сенечка
Под Новый год в детский дом привезли подарки. Они лежали в больших коробках, здесь были зайчики и мишки, и разные машинки, золотоволосые принцессы и книжки с картинками, были карандаши, самолётики и много других игрушек. Эти коробки поставили в зал, где красовалась высокая, от пола до потолка ёлка.
Ещё не сверкали на ней новогодние шары, снежинки и звёзды, ещё не загорелись от волшебных слов «ёлочка, зажгись!» разноцветные огоньки на гирляндах, но уже пахло смолой, снегом и праздником.
Сенечка вышел в раздевалку своей группы, подошёл к двери, ведущей в коридор, приоткрыл её и с любопытством стал наблюдать, как вносили коробки в зал, где проводились все праздники. Дверь на улицу то и дело открывалась, впуская клубы морозного туманящегося воздуха, шумно захлопывалась и снова открывалась, незнакомые люди, весело и громко разговаривая, сновали туда, сюда, царила суета, и за всем этим мельтешением угадывалось радостное ожидание праздника.
– Сеня, продолжим занятие, – вдруг услышал он голос воспитательницы Мариванны.
Средняя группа «Василёк» готовила к новогоднему празднику песенку о снежинках, которая очень нравилась Сене, и, наверное, поэтому быстро запомнилась.
После прогулки, перед обедом, Сеня снова пришёл в раздевалку, открыл дверь в коридор и увидел стоящие рядом, вдоль стены те самые коробки, которые утром заносили в зал, только сейчас они были пусты. Он из любопытства заглянул в одну, другую и уже собрался уходить, но вдруг что-то мелькнуло в глубине.
Сеня наклонился и достал из коробки, нет, не машинку, куклу или ёжика, он достал то, что никак не ожидал… это была сосулька. Небольшая, размером приблизительно с полкарандаша, сосулька была полупрозрачной и чуть розоватой посередине.
Сеня взял её и подошёл к окну, снаружи покрытым тонким, мохнатым слоем инея, нарисовавшим узоры, похожие на диковинные листья. Сеня неожиданно приложил сосульку к окну, солнце осветило её, и вдруг слабое, тёплое сияние разлилось вокруг, и от того, что оно было едва заметным, его хотелось схватить в ладошки и удерживать, словно оно могло исчезнуть.
Сене почудился жар в руке, он поднёс сосульку к щеке, но она была холодной. Он засунул сосульку в карман штанишек, но её кончик всё равно высовывался и торчал.
Сеня пошёл в раздевалку, положил сосульку на верхнюю полку своего шкафчика для одежды, прикрыл варежками и шарфом и закрыл дверцу, с которой ему улыбался попугай Кеша из любимого мультика.
После обеда был тихий час, но Сенечке не спалось. Весь день он всё хотел и пытался вспомнить что-то и никак не мог, но сейчас, в тишине, вдруг ясно увидел – солнце, синее небо, тающий снег, тёмный, зернистый, из-под осевших сугробов текут ручейки, а с крыш свисают сосульки, на солнце они красиво блестят и переливаются, с них капает вода, и можно услышать звук капели.
Мама сняла зимнюю шапку, в раскинувшихся волосах её играет солнце, а на лице цветут веснушки, она подставила под сосульки ладони, на них падают и рассыпаются капли, она улыбается:
– Смотри, сынок, капель! Весна пришла, – мама вытирает мокрыми руками лицо и смеётся, – капель, кап-кап…
Кап-кап слышит Сеня и не знает, то ли это капают сосульки, то ли его слезы…
– Сенечка, что с тобой? – Мариванна погладила его по голове, а он всё плакал и плакал и никак не мог остановиться.
– Сосулька…
– Какая сосулька?
– В моём шкафчике… – и слёзы снова потекли по заплаканному личику.
Мариванна вышла и вскоре вернулась с сосулькой в руке:
– Держи, малыш.
Сенечка спрятал сосульку под подушку, всхлипывая, закрыл глаза, но постепенно успокоился и заснул. Мариванна тяжело вздохнула, она знала, что год назад Сеня, ему было тогда четыре года, поступил в детский дом из больницы, где провёл три месяца после страшной аварии – на него и маму наехала машина… маму не спасли… а больше у Сенечки никого не было.
Мариванна смотрела на длинные ресницы, светлые волосы, милую мордашку и тихонько гладила Сенечку по спине, «спи, маленький, спи», потом вытерла платком глаза и аккуратно достала из-под подушки сосульку, долго смотрела на неё, затем встала и, сама не зная почему, поднесла её к окну. Зимнее заходящее солнце осветило сосульку, и слабое, едва заметное сияние разлилось вокруг.