Следующий
В этот мир нас больше не пригласят – был уверен врач Касаткин, глядя на унылую очередь перед его кабинетом.
– Не пригласят, – вздохнул он и понял, что с этим знанием нужно что-то делать.
Он открыл дверь кабинета и, стараясь улыбнуться, пригласил первого пациента. Это был молодой еще человек с белесыми тощими усиками.
Касаткин взглядом приблизил лицо посетителя к себе и вдруг, неожиданно, спросил:
– Что вам мешает в жизни?
Молодой человек не отвечал. Взгляд его был устремлен на милую медсестру, глазастую и длинноногую. Она вышагивала от шкафчика к своему столу и, казалось, каблуки ее сломаются под величием ее же груди.
Касаткин постучал ручкой по столу, привлекая внимание пациента к себе. Тот с трудом переключил в себе какие-то рычажки и уставился на доктора.
– Что жить-то мешает, что раздражает? – повторил он свой вопрос.
Пациент, слегка опешивший от услышанного, пожал неуверенно плечами.
А взгляд его тянулся всё в сторону сестрички.
Касаткин сдался и спросил банально:
– На что жалуетесь?
И паренек стал жаловаться каким-то неожиданным фонтаном скрипучих каких-то слов.
Касаткин слушал и молча думал, как правильно он хотел помочь этому парнишке, и понимал, что вопрос его никак не состыкуется с понятиями этого молодого человека.
Наконец, тот отчитался, зачем пришел.
– Кашляю, – тихо признался он.
Касаткин приказал ему раздеться до пояса, прослушал его очень внимательно. Хрипов никаких не было, и Касаткин предположил: «Аллергия». Температура тоже оказалась нормальной. Но паренек, прямо в кабинете, громко раскашлялся.
Касаткин, глядя на покрасневшее лицо паренька, сразу понял, увидел все его проблемы.
– Нас в этот мир больше не пригласят, – зачем-то сказал он вслух.
Парень перестал кашлять и переспросил:
– Куда не пригласят?
– В эту жизнь, молодой человек.
Касаткин имел настоящее медицинское образование, которое подразумевало безбожие. И поэтому эта, непривычная для его атеизма мысль о приглашении – поразила его. Будто окликнул кто-то громко и заставил его этого нелепого кашляющего пацана пожалеть сильно и разобраться с его болячкой.
– Вас что-нибудь раздражает сильно? На улице или дома?
Парень опять закашлялся, но косил всё глазом на пышную челку медсестры. А для доктора он только пожал плечами в ответ.
Касаткин стал заниматься компьютером, потом рецептом.
– Меня раздражает шерстяной магазин.
– Это как? – опешил Касаткин.
– Там, где шерсть продают, и шмотки из неё.
Касаткин внимательно и долго оценивал ответ и поставил диагноз:
– У вас аллергия на шерсть. Не ходите в этот магазин.
– Не могу, там работает Варя, – тихо пояснил пациент ласковым шепотом.
И имя «Варя» он произнес таким нежным шепотком.
И тут Касаткин, с ужасом для себя, вдруг разом увидел будущую жизнь этого мальца, в которой он всегда будет кашлять, потому что «Варя там работает».
Он женится на этой Варе, и она будет приносить из магазинных распродаж дешевые шерстяные вещи, и он будет кашлять, кашлять и не посмеет понять от чего. Он и сейчас сидел одетый в колючий серый вязаный джемпер.
– Мне бы таблеточки какие-нибудь, – сказал паренек.
Касаткин хотел было рассказать ему обо всем, что он понял, но сдержал себя – понял, как бесполезно руководить чужой жизнью. Даже если ты всё понимаешь о ней и знаешь способы избежать её пожизненного коварства.
Но он промолчал, выписал рецепт, который не мог спасти паренька, протянул ему и, на всякий случай, спросил:
– Кошки, собаки в доме есть?
Молодой человек отрицательно покачал головой.
– Мама говорит, что от них – одна грязь.
Стрельнув еще раз взглядом на сестричку, которая встала и пошла к стеклянному шкафчику, паренек взял рецепт, поблагодарил и вышел.
– Жалко его, – вдруг сказала сестричка.
– А знаешь, почему? Потому что в эту жизнь нас больше не пригласят, – но голос Касаткина прозвучал не так уверенно.
Ему хотелось догнать парнишку и подробно рассказать о причинах его кашля. Он, Касаткин, ясно увидел, как вырос этот человек у строгой мамы, а потом нашел Вареньку в шерстяном магазине, где его свыше предупредили аллергическим кашлем: «Беги, беги отсюда». Что Варенька – это вовсе не обязательно, ведь увидел он в кабинете медсестричку. И глазел на неё. Значит, может видеть что-то еще, кроме привычных вещей и людей.
– А еще, – продолжала размышлять сестричка, – свитер на нем, очень уж колючий.
– Вот именно, – Касаткин вырвался в коридор, чтобы догнать пацана, но его уже не было.
Зато из очереди к нему рванула толстуха Тимчина, которая домогалась от него помощи.
– Дмитрий Сергеевич, можно?
Касаткин остановил её натиск рукой и скрылся в кабинете. Он выпил залпом стакан воды, принял таблетку антиаллергена, сел за свой стол, и стал ждать, пока в нем все успокоится, перемудрится и встанет на свои места.
Обычный прием, и никаких философских выпадов…
И не надо спрашивать, задавать ненужные вопросы, сбивать с толку бессмысленной фразой, что в эту жизнь нас больше не пригласят.
И Касаткин признался себе – что ему каждый раз хотелось услышать от ви-за-ви опровержение. «Позовут, пригласят, похвалят чуть и простят». Касаткин сам гнал от себя такие мысли. Стыдился их. Образование и очередь в коридоре не позволяли.
– Зовите следующего, – сказал он сестре и чуть содрогнулся, зная уже, кто будет этот следующий. И он знал, что уже не позволит себе слабости расспросов пациента.
Провансальная тетрадь,
27 сентября 2021
Езда по правилам
Костиков вел себя так в этой жизни, будто ему был выдан, неизвестно кем, документ на право иметь недостижимые для других льготы.
Он и сам предпочитал не задумываться такому скользящему своему жизнепровождению. Его будто несли паруса по простору широкого озера. Вроде как по льду скользил, как зимой. Но его всегда окружало тепло обожавших его людей.
Сколько он помнил себя, его все любили. Мама с папой, потом мама без папы, бабушка, дедушка. Всех он радовал, потому что всем было приятно на него смотреть.
Костиков был очень красив. Всегда. И в детстве, и юности, и зрелости.
И сейчас, в свои тридцать с небольшим, он вызывал у барышень вдохновенную влюбленность.
Красоту выдали ему небеса, сам же Костиков пользовался ею, как мог. Она его постоянно выручала, делала комфортным для него даже самые рутинные обстоятельства. И сессии в университете он сдавал легко, и службу нашел, хоть и неадекватную своему диплому. Как только он появился на собеседовании, генеральша-боссиня не устояла перед красотой его лица. Почему-то красота эта вызывала у людей тревогу, боязнь, что она исчезнет, и его бодро приглашали на все бенефисы, свадьбы и фуршеты.
Сам же Костиков, уже уставший слегка от своего успеха, стал уставать на разноликих этих посиделках, и все в них было ему скучным и ненужным. Но отказаться от них ему не позволяли.
Вот и сегодня Костиков ехал на очередную встречу, совсем ему ненужных людей. Вез цветы для кого-то и дорогущую бутылку вина.
И вдруг из-за угла прямо под колеса выпрыгнула девчушка – шустро так, Костиков едва успел затормозить. Девчушка была права. Она стояла на переходе и ждала свой зеленый.
Она гордо вздернула носик, будто не замечая Костикова, на его «Порше», и пошла дальше по зебре на другую сторону улицы.
Костиков так резко затормозил, что с заднего сиденья грохнулась бутылка вина и, конечно же, разбилась. В салоне резко запахло дорогим вином. Но Костиков не заметил этого – он не отрывал глаз от девчушки, которая, легко и важно, шла себе своим путем.
Переключился светофор, и Костикову загудели сзади нервные водители. Он проехал вперед, стараясь не упустить из вида незнакомку. Как назло – была сплошная разделительная линия, развернуться было нельзя. Костиков припустил резко вперед, чтобы, там подальше, развернуться и выехать навстречу девчушке.
Ее красный сарафанчик ярко выделялся среди прохожих.
«Только бы она никуда не свернула», – горячился Костиков.
Его желание повидаться с этой, в сарафанчике, было неожиданно сильным.
Вот, наконец, мост, Костиков развернулся и поехал обратно очень медленно, боясь пропустить свою возможную знакомицу.
Но девчушки нигде не было. Он смотрел на прохожих с сильной неприязнью, будто они были главной помехой в его первой неудаче в жизни.
Костиков остановился и стал ждать, искать возможности увидеть девушку в красном.
Она всё не шла. Он только сейчас почувствовал сильный запах алкоголя. Он поднял верх в машине и, надев перчатки, собрал в пакет осколки. Благо они были крупными, и Костиков, заметив рядом урну, вышел из машины выбросить пакет.
«Придется заехать на мойку», – подумалось с неприязнью Костикову. – «Помыть машину, чтобы…».
Костиков не успел додумать свою мысль, как через огромное и чистое стекло кофейни он увидел свою цель в красном сарафанчике.
Она сидела к нему лицом, и оно оказалось так близко, что были видны почти детские конопушки на её носике.
И Костиков даже не понял, что его так нелепо подвигнуло развернуться и искать ее. Уж совсем не красавица, с пластмассовой огромной заколкой-крабом в волосах. Сарафанчик – так себе, купленный в супермаркете. И босые ноги её – в шлепках на дешевых завязках. Она ела мороженое.
Костиков забросил пакет в урну, сильно звякнули осколки, и хотел уже вернуться в машину, как к девчушке подсел паренек. Тощий и в очках. И она сиятельно ему улыбнулась. А он приобнял ее и поцеловал в щеку.
Костиков содрогнулся от чудаковатой и сильной ревности в себе. Это было какое-то новое, незнакомое ему состояние. Оказывается, за эти несколько минут, что он искал девчушку среди прохожих, она стала ему нужнее всех в этом мире чужих пошловатостей.
Костиков смотрел на эту веселую, и скорее всего, счастливую парочку и едва сдерживал себя, чтобы не шагнуть вот так, прямо к ним – через окно, и устроить скандал.
Костиков впервые переживал нечто подобное, смешение гнева и досады.
Но тут сильно загудела машина. Костикова обнаружил в этой нелепой позе его легковесный приятель Франтишек.
– Эй! Ты что застыл?
Костиков будто очнулся от неких чуждых чар. Франтишек подошел к нему.
– Ты к Завадским?
Костиков кивнул и заученно подошел к своему «Порше», запрыгнул в него, открыл дверцу приятелю. И почему-то, прежде чем уехать, глянул еще раз на окно кофейни.
Девчушка всё еще ела свое мороженое и не спускала глаз со своего очкарика. И было очень похоже, что её ничего не интересовало, кроме слов, которые она слушала.
Глядя на эту идиллию, Костиков пережил острый момент зависти. Нельзя было сказать, что он не видел такого восхищения в глазах женщин по отношению к себе. Но пацан этот был худ и прыщав. Да и очки не сильно украшали его узкое лицо. И поди ж ты. Эта симпатичная пигалица так на него смотрела.
Костиков не стал больше смотреть в окно, резко стартовал и услышал голос приятеля:
– Ты чего застыл?
А Костиков ехал и старался осмыслить то, что случилось с ним, и от чего он, действительно, застыл. Тот короткий миг, что он глядел на эту чужую девчушку, предъявил ему разом, в ошалевшем каком-то варианте – и любовь, и зависть, и потерю чего-то главного в его жизни, и не состоявшегося.
Костикова так удивило новое его состояние, что он, боясь его потерять, затормозил и решил развернуться, чтобы вбежать в эту кофейню и забрать эту девчушку в красном сарафанчике себе. Навсегда.
Но разворот был невозможен. По проспекту тянулась вдаль сплошная двойная линия.
Разворот был запрещен.
Да, и впереди была автомойка. Надо было помыть машину.
Костиков немного успокоился и подумал, что надо бы обновить разбитую бутылку вина. И это тоже можно было сделать по этой же дороге.
Провансальная тетрадь,
27 сентября 2021
Человек из Оркестра
Наконец, грянуло лето. Город, реанимированный туристами, оживал. И о зимних приключениях его напоминали только зеленые строительные сетки, которыми были подвязаны балконы и эркеры домов. И казалось, что у всех домов – тяжкий флюс, но это берегли прохожих от строительного мусора или кирпича, в ожидании капитального ремонта.
Янина шла себе не спеша, разглядывая прохожих, и думала о хорошем. Что зима, наконец, сбежала, и можно носить легкое, и ходить себе, в сарафанчике, подставляясь щедрому ныне солнцу. Она размышляла о том, что довольна собой, своей жизнью, своими достижениями в ней.
И еще ее радовало, что в сумочке её обитает абонемент на спектакли в любимый ее театр, мимо которого она сейчас проходила. Она внимательно прочитала афишу нового сезона, даже заглянула в доступное большое окно в гардеробной. Там было пусто, висели только рядами нарядные плафоны, да сверкал мрамор, белый в рыжую прожилку.
У Янины сразу расцвело настроение, и она, почти вприпрыжку, двинулась вдоль канала.
Людей вокруг было много. То и дело мимо проносились приезжие на самокатах. Янина от них шарахалась, и правильно делала. Народ гулял, пестрый и счастливый, и Янина – в нем.
И вдруг она будто ударилась взглядом о белую стену. При приближении к этой стене, Янина увидела, что это не камень, а молодой человек – в белом, в пол, пальто, в белых брюках из шелковистой нездешней ткани и, таком же белом, двубортном жилете с рыжими пуговками в два ряда.
Чем так поразил Янину мужчина – она не понимала, но укоротила шаг и, очень медленно, стала к нему приближаться. Молодой человек курил и стряхивал пепел в урну. И её чумазость не пугала его. У Янины перехватило дыхание, когда ветер с канала рванул полы его роскошного белого пальто и ударил ими по урне.
Ей показалось, что пальто теперь пропадет от касания с урной чумазою. Пропадет, и никакая химчистка его не обновит. Но волновало это только Янину, хозяин же этих белых невероятных одежд все курил, и на лице его было полное отсутствие о понятии где он, что делает, и касания с грязной урной его совсем не волновали.
Янина была уже почти рядом и отметила некоторую странность в этом человеке. Он будто был за стеклом и казался от этого совсем потусторонним. Она заметила, что, при всей стерильности его костюма, рубашки под жилетом не было. Жилетик плотно обнимал его полноватый живот, а на шее, небрежно пропуская местами ее наготу, повязан был шейный платок, тоже белый.
Янина вдруг поняла, что вовсе не от оригинальности в одежде и сплошного белого фееричного цвете её она не может оторвать взгляда, а сам незнакомец оторопел её своей свободной нездешностью. Было очень заметно, что вся его небрежность в костюме и на лице были тщательно продуманы – и продуманы для кого-то. Он явно кого-то ждал. И ему не было дела ни до толпы, ни до грязной своей соседки – урны. Он был – само ожидание, тревожное и затянувшееся.
Янина вдруг остро позавидовала тому, кого ждет этот человек.
Она попыталась разглядеть его лицо. Оно было хмурым, и в светлых ухоженных усиках. Выражение было довольно мрачным и усталым.
Янина была под сильным впечатлением от этого человека. Ну, кого он мог ждать, пребывая в таком унынии? Он был для Янины человеком другого измерения, другой жизни, где все ходят в стерильно-белых одеяниях и не боятся испачкать их, а просто носят их, не замечая их стерильности.
Она им ни к чему. У него, скорее всего, гардеробная больше, чем в театре, которую она только что рассматривала через стекло огромного окна.
«И чем он может заниматься?» – подумала Янина и, уж совсем неожиданно для себя, проходя рядом с этим белым изразцом, она вдруг произнесла:
– У вас очень красивый галстук, – и улыбнулась.
И он вдруг улыбнулся и взмахнул рукой, пропустил Янину и пошел навстречу кому-то – только белые фалды пальто стелились за ним, как крылья.
Янина оглянулась, чтобы увидеть, кому он машет, но сдержала себя и пошла дальше. Зачем ей нужно было это знать? Она и так растревожилась от увиденного. Проходя мимо урны, она бросила в нее спиртовую использованную салфетку, и урна уже не казалась ей такой чумазой.
Она шла и думала, что этот, в длинном белом пальто, скорее всего служит в этом театре, скорее всего – в оркестре. И часто бывает на гастролях по всему миру, и белый наряд его – непременно оттуда.
Янина еще долго думала о незнакомце. Но почему-то мысль о том, что он – человек из оркестра успокаивала её, и понравилась ей. Она, эта мысль, всё объясняла.
«Да, человек из оркестра. Играет на фаготе каком-нибудь». Но, вспомнив, как жадно курил незнакомец, она отвергла мысль о духовом инструменте. «Может, это ударные?» – Янина улыбнулась.
Ей чувствовалась неразличимая вибрация, которую она переняла от этого человека в фалдах. Ей очень захотелось пожить в этой красивой независимости и щедрости внутренней свободы, которую так ярко предъявили белые фалды длинного в пол пальто.
Янина и не подозревала в себе страсть к этому новому ощущению.
Ей вспомнилось, как он стоял, один, отдельный от всего, равнодушный ко всему, и ждал только того, кому так радостно можно было помахать рукой.
И Янина подумала, что о его красивом галстуке она сказала ему очень тихо. Проезжал мимо грузовик, вот он и не услышал. Хотя, может она и не сказала этой похвалы, а только хотела.
Навстречу шел иностранец в забавном килте и гольфиках…
Но Янина не обратила на него никакого внимания. Турист, обыкновенный. А тот, в белом, перечеркнул все смыслы ее жизненных достижений. И чтобы как-то восстановиться, Янина старалась смотреть поверх людей, как бы сквозь, подражая тому, в белом. Но у нее только и получилось – зацепиться за старушечью тележку на колесиках и радоваться потом тому, что не упала.
Очень хотелось наорать на старуху, но Янина не стала. А прошла сквозь, и мимо.
Провансальная тетрадь,
31 июля 2021
Контакты автора:
email: aalemur@gmail.com
telegram: alemurat
skype: alemurat