Белая Гора

И вы, заблудшие, слепые,

Не знающие Бога души!

Лишь кажется, что вы – живые,

Способные поспать, покушать,

Растить детей, трудиться, злиться,

Вести пустые разговоры,

Я буду и за вас молиться

В моём монашеском затворе!

Однако в мантию не скоро

Меня постригли. Послушанья

Этап прошла. И рясофора

Была ступень, чтобы в призваньи

Я утвердилась. Только после

Того, как минул шестилетний

Срок испытанья, стал мне постриг

Возможен, как рубеж последний.

И нарекли меня Надеждой.

С тех пор другие именины

Я праздную…» – «А как же прежде

Вас называли?» – «Антониной!»

6

Всю ночь я, не смыкая глаз,

Лежала и молчала,

И этот матушкин рассказ

От самого начала

И до конца не раз, не два

В уме своём крутила,

Все фразы, все её слова.

Целительная сила,

Должно быть, заключалась в них:

Какой-то светлый лучик

Во тьме души моей возник.

С тех пор мне стало лучше.

Уж не кружилась голова,

Уже я лучше ела,

Уже я начала вставать,

Уже решенье зрело:

Как Матушка, я стать должна

Монахинею тоже,

И заслужу я, как она,

Прощенье, милость Божью.

Пусть келья, скромное жильё, –

Началом жизни новой!

А имя новое моё,

Оно давно готово.

Уже привыкла я к нему,

Мой старец, как ни странно,

Теперь понятно, почему

Меня всё время Анной

Ты называл, мне ж – невдомёк,

Так вот она, причина!

Какой полезнейший урок

Сейчас я получила!

И мамочка в том дивном сне

Далёком непрестанно

«Молись, молись», – твердила мне

И называла Анной.

Теперь уже могу уснуть

Я более спокойно:

Передо мною – новый путь.

Пройду его достойно!

7

Однако я была ещё слаба,

Ещё во власти своего недуга.

Мои нервозность, слёзы, худоба

Всех удручали. Я тогда подругу

Там обрела, хотя в монастыре

И не дают такого разрешенья:

В ущерб другим какой-нибудь сестре

Показывать своё расположенье.

Она была особенно добра.

Поила чудодейственным отваром

Из трав, что собрала сама. Сестра,

Монахиня по имени Варвара.

Всегда бодра, светла и весела,

Была ко мне чуть ласковее прочих:

«Взгляни, какой я камешек нашла!»

«Возьми, я принесла тебе цветочек!»

Она была особенно нежна,

Приветлива и ласкова со мною.

Дежуря как-то у меня, она

Бессонной ночью лунною одною

Историю про прежнее житьё

Своё в миру рассказывать мне стала.

И я тебе, дружочек мой, её

Перескажу от самого начала.

8

РАССКАЗ СЕСТРЫ ВАРВАРЫ

Я в дальнем маленьком селе жила,

Сто вёрст от нас до городской больницы,

Поэтому шли жители села

Все к бабушке моей родной лечиться.

Потомственной знахаркою она

Была у нас в роду. Она лечила

Молитвами и травами, – дана

Ей Господом была такая сила.

А денег за леченье не брала,

Хотя даров людских не отвергала,

Когда несли ей жители села

Кто пирожочек, кто кусочек сала,

Кто яблочек из сада, кто грибов,

Огурчиков, иль молодой картошки.

Так выражали ей свою любовь

И благодарность люди. Понемножку

Меня бабуля стала приучать

Ко сбору трав. Мне было интересно.

Я научилась травы отличать

Полезные от наших сорных, местных.

«Вот мята, вот шалфей, а вот чабрец,

Вот зверобой, он сто болезней лечит.

Запомнила? Ты просто молодец!

Ну, помогай взвалить мешок на плечи…»

Отвары и настойки делать я

Училась с исключительным стараньем:

Одни – лишь внутрь, их только для питья,

Другие – только лишь для натиранья.

Я все молитвы знала наизусть,

Что бабушка читала при леченьи,

Хоть до конца не понимала суть

И смысл всех слов, их цель и назначенье.

Я бабушку просила: «Научи

Меня твоей целительской науке.

Мне кажется порой: идут лучи

Из рук твоих, когда к больному руки

Протянешь. Но какая и когда

Нужна молитва, я ещё не знаю».

Она в ответ: «Ты слишком молода.

Немного повзрослей, моя родная!»

Её роднее не было и нет,

Ведь круглою росла я сиротою.

Лишь только появилась я на свет, –

Погибла мама, а отец с другою

Давно в каком-то дальнем жил краю,

Совсем я ничего о нём не знала,

И потому я бабушку свою,

Любя безмерно, мамой называла.

Она была ещё не так стара,

Ещё бодра, её Варварой звали,

Щедра, и милосердна, и мудра;

Меня же – Валентиной или Валей.

Ох, как же я была глупа тогда!

Нетерпелива, ветрена, тщеславна,

Себялюбива, вспыльчива, горда,

Ума – на грош, смиренья – и подавно!

Я, несмотря на всю свою любовь,

Частенько маму Варю обижала.

Она же не сердилась, вновь и вновь

Всё неразумной дочери прощала.

Хотелось ей покоя, тишины

И для молитвы, и для размышлений,

Мне ж были песни громкие нужны,

Подружки, игры, шутки, развлеченья.

Теперь я вспоминаю со стыдом,

Как мама Варя, бедная, страдала,

Когда «на всю катушку», на весь дом

Я радио вечернее включала.

А бабушка, порой, из рук иглу

Не выпускала ноченькой бессонной,

Чтобы могла пойти на танцы в клуб

Я в платье новомодного фасона.

Работала, не покладая рук,

В колхозном поле и в посёлках где-то,

Чтоб я не хуже всех своих подруг

Была всегда обута и одета.

Я думала, что будет так всегда,

Что бабушка моя со мной навечно.

Но вот внезапно в дом пришла беда.

Случился ночью приступ с ней сердечный.

Она же накануне-то всю ночь

Мне платье шила к выпускному балу.

Я не смогла ей вовремя помочь:

Я на балу с друзьями танцевала.

А утром в дом вхожу – лежит она

В поту холодном, учащённо дышит,

Глаза закрыты, мертвенно бледна.

Трясу, кричу, зову, – она не слышит.

Но лишь на краткий миг очнулась вдруг –

Какая-то в ней пробудилась сила,

Она, моих не выпуская рук,

В ладонь мне что-то левую вложила.

Глаза закрыла вновь. И даже двух

Минуток не прошло, – она зевнула

Подряд три раза, испустивши дух,

А я подумала: она уснула.

Я не успела ей сказать: «Прости!»

Сказать: «Люблю!» я тоже не успела.

Я левой не могла разжать горсти

И рядом всё сидела и сидела.

Когда ж раскрыла, наконец, ладонь,

Там – ничего, она совсем пустая.

На миг в ней вспыхнул будто бы огонь,

Да и погас, руки не обжигая.

Оторопев, на бабушку гляжу –

Всё так же неподвижна мама Варя.

И тут взяла меня такая жуть,

Я поняла: она же неживая!

Тогда я, под собой не чуя ног,

Бегу к соседке, тётушке Наталье,

Крича на всё село… Все, кто чем мог,

Сельчане помогли. Земле предали,

Похоронили, хоть и скромно пусть,

Но сделали так, как она просила:

Отпели в церкви, чтоб сорокоуст,

Крест – деревянный чтобы! – на могилу.

И поминали, дружно, всем селом,

Слов много добрых, тёплых говорили.

А разошлись – и опустел наш дом,

И холодно в нём стало, как в могиле.

О переезде в город не могла

Я и подумать: мне мешало что-то.

И вот в Продмаге на краю села

Устроилась на лёгкую работу.

Конечно, я не скрою, лучше мне б

Поехать в город продолжать учиться,

Но чтобы зарабатывать на хлеб,

Его я продавала. Продавщица!

Никто не ведал, грезила о чём,

О чём мечтала, за прилавком стоя,

Девчушка, что хотела быть врачом,

Призванье в жизни у неё какое?

Молилась по утрам и вечерам,

Как в детстве мама Варя приучила,

По праздникам большим ходила в храм

И плакала без видимой причины.

Но эти слёзы были далеки

От слёз глубокой скорби и печали,

От прежних слёз безудержной тоски,

Они мне очищали, облегчали

И обновляли душу…

Как-то раз

(Со смерти бабушки прошло полгода)

Уже и не припомню я сейчас,

Что в левом верхнем ящике комода

Мне было нужно, что же там искать

Среди вещей бабулиных полезла,

На самом дне я там нашла тетрадь,

А в ней – какие, при каких болезнях

Читать молитвы, трав каких настой

Или отвары при каких недугах –

Прописано бабулиной рукой.

А я всё время не могла не думать,

И не жалеть, что не успела мне,

Как обещала, передать секреты

Свои она. И вот – тетрадь, а в ней –

Все записи её, в тетради этой!

И стала я не просто их читать,

А изучать, как в школе, «на пятёрки»!

Я заучила, выучив тетрадь

Всю наизусть, от корки и до корки.

Теперь и я людей смогу лечить,

Как прежде бабушка моя Варвара!

Но мысль одна тревожная в ночи

Мне всё же спать спокойно не давала:

Ну, например, придёт ко мне больной.

Как буду я ему диагноз ставить?

Ни книжки медицинской ни одной,

Ни опыта. Бабулечка, она ведь

Каким-то сверхъестественным чутьём,

Каким-то даром Божьим обладала,

И практики огромнейший объём

Был у неё. В библиотеку стала

В посёлок ездить я по выходным,

Всё лучше, всё яснее сознавая:

Мне медицины знания нужны,

Коль лекарем хочу, как мама Варя,

Я стать. И к полкам медицинских книг

Бросалась я, как жаждущий – к колодцу,

Голодный – к хлебу. Знания из них

Я жадно, бессистемно, как придётся,

Глотая, впитывала.

Как-то раз

Зашла ко мне домой моя подружка, –

Мы в школе с ней в один ходили класс

И жили рядом, – Ветрова Танюшка.

Успели чаю мы попить едва,

Танюшка – в крик от нестерпимой боли:

Ужасно разболелась голова,

Она ещё страдала этим в школе.

И с каждым годом боли всё сильней,

И приступы из года в год всё чаще.

Я растерялась: что мне делать с ней,

Так душераздирающе кричащей?

Укладываю на свою кровать,

Под голову кладу свою подушку,

И тут, мгновенно, руку мою – хвать!

Себе на лоб – ладонь мою Танюшка.

А я тем временем свою тетрадь,

Как будто бы на внутреннем экране,

Увидела и начала читать

Над быстро успокоившейся Таней

Молитвы тихо, нежно, и она

Затихла, засопела, засыпая,

А я сидела рядом, как струна

Натянутая, нервная, прямая.

Танюша и свежа, и весела

Проснулась и меня расцеловала

И убежала. Я же поняла:

Ну, вот оно, «Лиха беда – Начало!»

Однако на душе покоя нет, –

Сомненья, неуверенность, тревога…

Не помню, как заснула. Вижу свет

И Старца в доме около порога.

«Дитя моё, ты просто молодец.

Всё у тебя прекрасно получилось».

Спросила: «Как зовут тебя, отец?»

Ответил: «Называй меня Учитель.

Отныне рядом буду я всегда,

И днём и ночью, в праздники и в будни.

Ты в мыслях призывай меня, когда

Лечить молитвою кого-то будешь.

Но только никому не говори,

Знать посторонним обо мне не надо.

Скажи своей подруге: три зари

К тебе пусть ходит. Посторонним взглядам

Невидим я. С тобой же будем мы

Друг друга понимать легко и быстро.

Не речи звук, – пусть будет только мысль

Из сердца в сердце огненною искрой».

А утром, я под впечатленьем сна

Ещё была, приходит вновь Татьяна,

И я ей говорю: «Ко мне должна

Три раза ты прийти на зорьке рано».

Танюша поняла без лишних слов:

Теперь надежда есть на исцеленье,

Ведь ни один ещё из докторов

Не обеспечил должного леченья.

И мама Варя не смогла помочь

Ничем тогда, лишь боли облегчала.

Опять в сомненьях провела всю ночь.

А на заре: «Лиха беда, – Начало!» –

Уж Ветрова летит к моей избе

Подобно летнему шальному ветру

И говорит: «Ты знаешь, я тебе,

Как в детстве нашем, безгранично верю».

Тогда сомненьям я сказать смогла

Решительно и твёрдо: «Замолчите!»

Глаза закрыла и произнесла:

«Зову тебя, приди ко мне, Учитель!»

И он мгновенно в комнате возник,

Уж не во сне, а в безусловной яви,

И, как фонариком, он в тот же миг

Луч света Тане в голову направил:

«Здесь опухоль видна, сюда взгляни.

Я сделаю всё сам. Ты лишь к иконам

Лицом свою подругу поверни

И «Отче Наш» начни читать спокойно.

А руку ты свою над головой

Её держи, не так, чуть-чуть повыше,

Она же, не волнуйся, ничего

Не чувствует, не видит и не слышит».

И я зажгла церковную свечу,

Господнюю молитву начиная…

Подробности леченья? Умолчу.

Я никому о них, моя родная,

Рассказывать не в праве, ведь не я

Врачом была. Так вот, с того момента

Я поняла: идёт через меня

Поток целебный. Только инструментом

Немым в руках Учителя была,

Ничем иным,– не много и не мало.

А Танька всё сидела у стола

И ровно ничего не ощущала.

И вот сказал Учитель, наконец:

«Ей новую назначь на завтра встречу.

Дитя моё, ты просто молодец!

Ну, а сейчас – вдвоём бегом – на речку!

С молитвами три раза с головой

В проточную вы окунитесь воду.

Мы завтра вновь увидимся с тобой»…

А через месяц уж ко мне народу

Полным полно, почти что всё село

(Ведь кто у нас сегодня без недуга?)

Так вот, народу столько притекло, –

Старалась исцелённая подруга.

Весть о моих способностях она

От одного к другому разносила,

И слух пошёл, что мне передана

От бабушки целительная сила.

И вот, на сколько мне хватало сил

И времени, старалась всем помочь я

Односельчанам, тем, кто приходил

Средь бела дня, нередко – среди ночи.

Я и при солнышке, и при луне

Была всегда всем приходящим рада.

Всех, кто пришёл за помощью ко мне,

Лечила я, не требуя награды.

Довольно было мне людских сердец

Любви и благодарности спонтанной.

«Дитя моё, ты просто молодец!» –

Мне говорил Учитель постоянно.

Однажды мне соседи привели

Свою сноху, москвичку, что гостила

У них с сынишкой. Ей же не могли

Ничем помочь московские светила

Науки медицинской, А она

Двенадцать лет страдала псориазом.

Сказал Учитель, что она должна

(Болезнь такая не проходит сразу)

На зорьке три недели приходить

Без опозданий, дня не пропуская,

Самой молиться Богу и простить

Обиды все, большая бы какая

Обида ни была нанесена, –

Простить, забыть и к ней не возвращаться.

Всё в точности исполнила она.

Мы каждый день ходили с ней купаться

На речку после утренних молитв

И солнце восходящее встречали

В тот миг, когда свободных вод разлив

Уносит и болезни, и печали.

Истёк леченья трёхнедельный срок,

И вот уж бывшая моя больная,

В последний раз ступив на мой порог,

Не просто слепо веря, – твёрдо зная:

Болезнь к ней не вернётся никогда,

Сказала: «Я твой метод оценила:

Молитвы, всепрощенье и вода –

В них скрыта чудодейственная сила.

Мне рассказали о твоей судьбе:

Не знала ты ни папу и ни маму.

Я в благодарность, милая, тебе

В Москве устрою средь подруг рекламу.

Но никого бесплатно не лечи.

Ты зарабатывать имеешь право.

Тебя поймут прекрасно москвичи:

Ты тратишь время, собираешь травы…»

И, быстро отклоняя мой протест:

«Смущаться и стесняться не должна ты,

У москвичей проблем с деньгами нет.

Известно всем: они – народ богатый».

Я не сказала ничего в ответ,

Подумав: «Заработаю немножко,

Ведь в этом ничего плохого нет»,

А душу заскребли сомнений кошки.

И вот, прошло совсем немного дней, –

Стучится в дом ещё одна москвичка.

Ох, платье, как на вешалке не ней,

Сухая и худая, словно спичка.

Фигура – словно плоская доска,

Прилизаны, примяты волосёнки,

В глазах – невыразимая тоска,

Немой вопрос смущённого ребёнка.

Она сказала: «Я уж целый год

Страдаю несварением желудка.

Что ни поем, – меня тотчас же рвёт

Порой до крови, часто – с болью жуткой.

Но не находят ничего врачи:

Ни язвы, ни гастрита, ни колита.

Анализы хорошие. Лечить,

Мол, нечего, а то, что он болит-то,

Желудок мой, да им и дела нет!

В каких я только ни была больницах!

Вчера подруга мне дала совет:

За помощью к Вам, Валя, обратиться.

Ах, это будет чудо из чудес!

Но в чудеса я, кстати, с детства верю,

И я – в аэропорт, и вот я здесь…» –

«Вы заходите, что стоять у двери?»

Учитель появился, как всегда,

На мой призыв и указал причину

Её заболеванья: вся беда

Была лишь в том, что сын её, мужчина

Довольно взрослый, в жёны взял не ту,

Что прочила ему она, – другую,

С ребёнком. Несмотря на доброту,

Она их невзлюбила. «Ты такую

Сейчас поставь задачу перед ней:

Как дочь родную, как родного внука

Ей надо их принять, не то сильней,

Ещё невыносимей будет мука».

Я всё подробно ей передала,

Сказав, что это будет лишь начало

Леченья, и, вскочив из-за стола,

«Как знать ты можешь?! – женщина вскричала, –

Ведь никому не говорила я,

Всегда была хорошею свекровью,

Но только внешне, злобу затая,

А сердце в тайне обливалось кровью.

Я догадалась: ты к тому ж пророк,

Все тайные пути тебе открыты.

Я верю, свято верю: будет прок

От твоего леченья. Говори ты

Скорей, что делать мне, с чего начать?

Я всё исполню точно, скрупулёзно!»

Продлился так у нас ещё на час

Серьёзный разговор признаний слёзных.

Передавала то, что говорил

Учитель мой, но для неё незримый.

Мы говорить могли бы до зари,

И всё же попрощались до зари мы.

«Да, я пойду, пожалуй. Отдохнуть

С дороги дальней следует немножко».

Но лишь едва рассвет забрезжил чуть,

Она уже стучит в моё окошко.

И говорит взволнованно: «Всю ночь

В постели, не смыкая глаз, лежала.

И оказалось, что сноху как дочь

Огромного труда не составляло

Мне сердцем и сознанием принять.

Она своих-то рано потеряла

Обоих сразу, и отца, и мать…

Ведь грубого мне слова не сказала,

Но, чувствуя всю ненависть мою,

Ни разу не пожаловалась сыну,

Разлада чтобы не вносить в семью.

Я мамой настоящей не премину

Ей стать теперь, ведь не её вина

В том, что другую я хотела в снохи.

Она же и красива, и умна,

С ней сын мой счастлив. Я сначала, снова,

С нуля теперь всю жизнь свою начну.

И малышу я бабушкой хорошей

Намереваюсь быть. Свою вину

Хочу скорей загладить и о прошлом

Не вспоминать…» Под этот монолог

Мы начали уже своё леченье

С Учителем. Он указать мне смог,

Где у неё проблема, как и чем я

Могу помочь. И, как всегда, простой

Был метод наш: молитва покаянья,

Покой и сон, целебных трав настой

И в речке нашей ранние купанья.

И на исходе первого же дня

Приходит снова пациентка наша

И радостно благодарит меня:

Поела хорошо и суп, и кашу.

Когда ж пора настала уезжать

В конце леченья через три недели,

Поправилась на килограммов пять,

И щёки у неё порозовели.

Зелёных глаз весёлый и живой

Взгляд озорной задорного мальчишки.

Кудрявою тряхнула головой

С короткой современной модной стрижкой:

«Благодарю!» – Увесистый конверт

Вручила и меня поцеловала:

«Другой такой во всей России нет!

Друзьям в Москве скажу: ты лучший, Валя,

Целитель, лекарь, настоящий врач!

От Бога у тебя такая сила.

За труд свой не стесняйся деньги брать,

Вознагражденье честно заслужила».

Когда осталась в доме я одна,

Конверт свой распечатав, задрожала:

Такая сумма мне была дана!

Таких я денег в жизни не держала!

А тут на днях понравилось мне так,

Что глаз была не в силах оторвать я:

Совсем недавно привезли в Сельмаг

Из крепдешина розовое платье.

Купить его немедленно должна! –

Надену и перед Ильёй пройдусь я.

В него была я с детства влюблена.

Он только что из Армии вернулся.

И туфли на высоких каблуках

Купила к платью этому в придачу.

Теперь в моих он будет женихах,

А я – его невеста, не иначе!

Но мысль одна печалила меня:

Все украшения мои – простые

И не подходят к платью. Поменять

Мне срочно надо их на золотые.

Поехала я в город. Но – увы! –

Оставшихся мне денег было мало.

И всё не выходил из головы

Запавший в душу перстень с камнем алым.

И полетели, закружились дни

Приёма пациентов, их леченья.

Все москвичи приезжие, они

Платили деньги мне без промедленья.

А ночевать у жителей села

Они просились. Быстрыми шагами

Из дома в дом тогда молва пошла,

Что за леченье я беру деньгами.

Уже ходила я на каблуках,

Уже наряды каждый день меняла,

И золото на шее, и в ушах,

И на руках обеих засияло,

Красивей всех себя считала я,

Не продавец – целительницы званье

Уже давно носила, но Илья,

Он на меня не обращал вниманья.

Влюбился в одноклассницу мою,

Её дразнили в школе «Галя-краля».

Он быстро с ней решил создать семью.

И свадьбу поздней осенью сыграли.

На свадьбе той гуляло полсела.

И мне, конечно, приглашенье было.

Я не пошла. Я меры приняла.

В тот вечер я в себе Любовь убила.

А способ мной записан был давно

(На всякий случай, – всё хранить полезно):

До красноты в огне раскалено

И в воду брошено потом железо

Холодную должно мгновенно быть…

Стакан с водой шипел – Везувий точно!

Я прошептала заклинанье. – Пить

Теперь всю воду надо по глоточку.

А в горле – ком, огромный горький ком

От слёз обиды, боли, униженья.

Но с каждым новым маленьким глотком

Я чувствую свободы приближенье.

И вот водичка выпита до дна.

Как пусто и легко на сердце стало!

Я больше ни в кого не влюблена!

А с сердцем что? Да ведь оно из стали

Как будто! Вот как! И на нём – броня,

Надёжная и верная защита.

Любовь! Ты больше не зови меня!

И встреч со мною больше не ищи ты!

С тобой я распростилась навсегда!

С моей уже перемешалась кровью

Та колдовская горькая вода.

И никогда уже своей любовью

Никто, вы слышите? – никто, нигде

И даже не зовите, не кричите,

Никто из жалких немощных людей

Меня не увлечёт!.. И лишь Учитель

Мне интересен… Но три дня назад, –

Мы пациента нового встречали, –

Я на себе поймала долгий взгляд,

Взор, полный боли, жалости, печали.

И стали кратковременны, малы

Его визиты, с каждым днём – всё реже,

И я давно привычной похвалы

Из уст его не получала… Где же

Учитель мой, мой самый близкий друг?

Приди! Отец! Учитель! Где ты? Где ты?

И на стене образовался круг,

Огромный круг сияющего света.

В нём во весь рост стоял Учитель мой.

Свет завращался, как в большой воронке.

«Прощай, дитя моё!» – взмахнул рукой

И как в туннель ушёл. Лишь лучик тонкий

Остался ненадолго на стене,

Как луч ушедшего за море солнца.

Я всё сидела: так хотелось мне

Надеяться, что он ещё вернётся.

А утром уж стоит передо мной

И смотрит на меня с такой надеждой

Приезжий мой больной очередной,

Что мне опять поверилось: как прежде

Довольно трёх моих привычных слов,

И будем, как всегда, его лечить мы.

Но только не являлся на мой зов,

Не шёл, не возвращался мой Учитель.

Я растерялась. Отказаться мне б!

Не принимать? Всех отправлять обратно?

Вновь за прилавок: «Покупайте хлеб!?» –

Лишь мысль о том была мне неприятна.

И я больного провела в избу.

Уже не зная, так ли иль не так ли,

Я начала леченье наобум.

Дала ему настойку трав и капли.

Я до сих пор причину не пойму,

Он мне сказал: «Как хорошо ты лечишь!» –

На третий день больному моему,

Должно быть, от молитвы, стало легче.

И я приободрилась: «По плечу

Теперь мне всё. Накоплен славный опыт.

Вот я уже одна, сама лечу», –

Себе твердила, заглушая шёпот

Больной смертельно совести своей, –

«К тому ж мне вовсе некого бояться:

Не вылечу кого из москвичей,

Они ж не пожелают возвращаться.

А вот односельчане, земляки

Давно дорожку проторили в город,

Пусть экономят люди медяки,

Им непонятен метод мой и дорог».

Так чередою проплывали дни,

Лечебные сеансы продолжались.

Я знала: бесполезные они.

Не помню, чтобы состраданье, жалость

Душой овладевали. Холодна

Была душа моя, как та водица

В стакане, мною выпитом до дна,

Что помогла железу охладиться.

Но вот однажды мне пришло письмо.

В нём значилось без лишних слов упрёка,

Что пациент такой-то бывший мой

Покинул землю бренную до срока.

Тут я, конечно, не спала всю ночь:

Кошмары снились…

Только утром рано

Стучит в окно и просит ей помочь, –

Пришла больная бабушка Ульяна.

Переминаясь на ногу с ноги:

«Деньгами-то я нынче не богата.

Ты мне по старой дружбе помоги,

Дружили с бабой Варей мы когда-то.

Ты знаешь, я давно уже больна.

Терпела столько, сколько было силы.

И ноги ломят, и болит спина,

Но боли до того невыносимы

Сегодня где-то спереди, в груди,

Что еле до тебя доковыляла.

Ты будь добра, хотя бы погляди,

Авось, поможешь бабке…» Я молчала.

Раскаяние позднее пришло.

И тут вздыхает бабушка Ульяна,

Так горестно вздыхает, тяжело

И вынимает рубль из кармана:

«Вот всё, что есть, покамест, у меня.

Я доплачу тебе потом, Валюша.

До пенсии всего четыре дня.

Меня ты знаешь: слова не нарушу».

И я зажгла церковную свечу,

Привычную молитву начиная,

Хоть сознавала: наобум лечу,

Реального диагноза не зная.

Я за одной другую все подряд

Молитвы долго наизусть читала,

И вижу: щёки у неё горят,

И чувствую: она сидеть устала.

Тогда я ей дала настой травы,

Сказала, чтоб пила по полстакана

Три раза в сутки до еды. Увы!

Скончалась ночью бабушка Ульяна.

Никто не видел, что ко мне она

Лечиться на рассвете приходила,

Но я-то знала: в том моя вина,

Ей не ко мне, – в больницу надо было.

И я решила: больше никого

И ни за что лечить уже не буду.

Но только не учла я одного:

Что говорить страдающему люду?

Приехавшим ко мне издалека

Как объяснить такую перемену?

Народ подумал: не иначе как

Я за леченье набиваю цену.

И доставали люди кошельки.

Мне помнятся трясущиеся руки:

Несчастные больные старики,

И девушки, и древние старухи,

Мужчины, женщины в расцвете лет…

Печальные, болезненные лица…

Как сделать так, чтобы простыл и след?–

Мне в город надо переехать, скрыться!

Конечно, я село своё люблю,

Здесь жизнь моя, все радости и беды,

Ещё немного денег накоплю,

И я уеду, Господи, уеду!

И снова дни за днями потекли:

Дожди, снега, морозы и туманы…

Рекой неиссякаемой рубли

Текли в мои бездонные карманы.

Мне приходили письма иногда

С известием о смерти пациента,

Я искренне печалилась тогда,

Но это были краткие моменты.

А в основном всё было хорошо.

Уж к личному я счастью не стремилась.

А у Ильи с Галиной сыну шёл

Четвёртый месяц, – славный мальчик, милый.

Его хотелось подержать в руках,

Поцеловать, понянчить. Только Гала,

Как будто ощутив внезапный страх,

Меня, едва завидев, избегала,

Как, впрочем, и другие, встреч со мной,

Стремясь держаться от меня «подале».

Догадывалась: за моей спиной

Меня сельчане наши осуждали.

Но безразличны сплетни были мне,

Они меня ничуть не раздражали.

Уж цель была близка. На самом дне

Комода в левом ящике лежали

Те денежки, та сумма, что нужна

Мне на покупку дома городского.

Такая баснословная цена!

Я завтра заплатить её готова.

Ещё немного денег соберу,

Чтоб в новом доме – всё, как я мечтала:

Чтоб в комнаты – по мягкому ковру,

В серванте бы – хрустальные бокалы.

Какие феерические сны

Мне виделись той зимней снежной ночью!

Не сразу стали крики мне слышны

И стук в окно: стучала что есть мочи

Ко мне Галина с сыном на руках.

Ребёнок плакал, не переставая.

Открыла дверь. – Она вбежала: «Ах!

Он умирает! Помоги мне, Валя!»

Я в ужасе: «Вези его к врачу!» –

«Я не успею: дальняя дорога!» –

«Да я давно, как надо, не лечу!» –

«Ну, помоги! Ты можешь! Ради Бога!» –

«Да я давно свой потеряла дар,

Тебе я первой признаюсь, Галина!» –

«Ах, у него, – потрогай, – страшный жар!» –

И подаёт мне плачущего сына.

Но мальчик начинает так кричать,

Едва к нему протягиваю руки,

Что снова обезумевшая мать

Его хватает: «Ты сильна в науке

Врачебной… Результаты налицо…» –

«В больницу, в сельсовете есть машина…»

Снимает обручальное кольцо:

«Возьми, вот плата за спасенье сына».

А у ребёнка уж не крик, а стон,

На лобик выступают капли пота.

И стал каким-то сонным, вялым он,

И началась протяжная зевота.

И я зажгла церковную свечу,

Господнюю молитву начиная…

На что надеюсь я? Чего хочу?

Ах, если бы сейчас, не вспоминая

Грехов моих, пришёл на зов ко мне

Учитель мой! Учитель! Где ты? Где ты?

И тут образовался на стене

Огромный круг сияющего света.

В нём, будто бы на облаке, парил

Учитель мой. – Я вся затрепетала.

Он что-то объясняя, говорил,

Он говорил, но я не понимала.

Он снова стал невидим для меня,

Лишь на стене остался лучик нежный.

И я, себя ругая и кляня

Внутри, была почти спокойна внешне.

Я продолжала медленно читать,

Едва закончу и начну сначала,

А слева от меня сидела мать

И сына к сердцу крепко прижимала.

«Заснул сыночек. Правда? Посмотри.

Затих совсем. Читай теперь потише».

Вдруг в комнате раздался страшный крик:

«Да он не дышит, Господи! Не дышит!»

Трясёт его: «Проснись же, мальчик мой!

Тебя своим я криком испугала?

Ну, хочешь, мы пойдём сейчас домой?

Открой же глазки, милый!» – «Гала, Гала! –

Стакан воды ей наливаю я:

«На, выпей, успокойся, всё напрасно…» –

«Ах, Валька, подколодная змея!

Ты виновата, знаю я прекрасно –

Разрушить хочешь так мою семью?

Что зыркаешь? Ты думаешь, не знала?

Да ты ж, как кошка, влюблена в Илью.

Ты Коленьке отходную читала!»

И крик, истошный крик на всю избу:

«Скотина! Тварь! Нет, хуже, хуже твари!

Пусть трижды там она в своём гробу

Твоя перевернётся баба Варя!

Она-то денег сроду не брала,

Она была нежадная старушка.

Ты ж дьяволу всю душу продала

За эти золотые побрякушки!

Небось, смеёшься надо мной в душе.

Что? Душенька твоя теперь довольна?!»

Я выдернула серьги из ушей,

Не ощущая, больно иль не больно.

Сняла с одной, затем с другой руки

(Как к ним уже мои привыкли ручки!)

Колечки золотые, перстеньки,

Всё на столе в одну сложила кучку.

Одним рывком я сорвала потом

(Помыслила: «Прости меня, о, Боже!»)

Цепь золотую с золотым крестом

И сверху в кучку положила тоже.

Затем без лишних слов, без долгих слёз,

Без показного горя и печали

Открыла дверь и вышла на мороз,

А Галя всё кричала и кричала.

Как свечки, в небе звёздочки горят.

Не помню, как я вышла на дорогу.

На мне – «ночнушка», байковый халат

И тапочки мои на босу ногу.

По грейдеру широкому вперёд

Иду. Куда? Зачем? Не всё равно ли?

Меня ни страх, ни холод не берёт.

Никто теперь. Я – абсолютный нолик.

Ни дома нет: я не вернусь домой,

Нет ни родных и ни подруг. Ну что же!

Уж если от меня Учитель мой,

Учитель мой, кто был мне всех дороже,

Ушёл, ушёл, и в том моя вина,

Тем дням счастливым больше не вернуться.

И жизнь моя кому теперь нужна?

Уснуть бы мне и больше не проснуться!

Да вот, пожалуй, нужный мне сугроб.

Устала я, хоть путь мой был недлинный.

Заснуть, заснуть, забыть скорее чтоб

Ночной кошмар и страшный крик Галины.

В ушах стоит тот нестерпимый крик,

В глазах – ребёнок мёртвый предо мною…

И тут остановился грузовик –

«УРАЛ» огромный за моей спиною.

И подошёл водитель молодой:

«Откуда ты? Что так легко одета?»

Но, видимо, смекнул: моей бедой

Чтоб с кем-то поделиться, надо где-то

Не час один и, может быть, не два,

И обо всём рассказ мой был бы длинным.

Почувствовал, что я едва жива

И на руках отнёс меня в кабину.

Налил из термоса горячий чай:

«Ну, что, поедем дальше?» – Я кивнула.

«Не можешь, ты пока не отвечай».

От чая я согрелась и уснула.

Когда же солнца зимнего лучи

Упали на неровную дорогу,

Глаза открыв, подумала: «Умчит

«УРАЛ» от мест, где я грешила много

Меня легко. Но как мне обрести,

Как мне найти водителя такого,

Чтоб от самой себя сбежать, уйти,

И в мыслях чтоб не возвращаться снова

К событиям последних дней и лет

(Быть может, кроме юности и детства),

И понимаю, что шофёра нет

И нет такого транспортного средства.

«Проснулась? Вот и славно!» – Озарил

Улыбкой светлой. Я же опустила

Свои глаза. «Меня зовут Кирилл,

А как зовут тебя?» – «Я – Валентина.

Ты вправе знать, кого сегодня спас

И кто сидит с тобой в кабине рядом».

Я начала нелёгкий свой рассказ.

А он ничем: ни словом и ни взглядом

Ни мыслей и ни чувств не выдавал,

Моим внимая страшным откровеньям,

Он иногда лишь головой кивал

В знак пониманья, а не осужденья.

Когда ж, закончив, замолчала я,

Ждала, как подсудимый – приговора,

Сказал: «Я друг тебе, а не судья.

Помочь хочу. Да мы приедем скоро.

Я привезу тебя к себе домой.

Родители нам рады будут очень.

У нас перезимуешь, а весной

Заняться сможешь, чем сама захочешь».

А мы уже катили по шоссе,

Въезжая в город каменно-бетонный.

Дома многоэтажные там все,

Как близнецы, в одеждах однотонных,

Невзрачных в свете солнечного дня

Стояли, словно школьники, рядами.

В свою семью Кирилл привёз меня:

К своей сестрёнке младшей, папе, маме.

И вот, на пятом верхнем этаже

Холодного на вид, чужого дома

Я, греясь, словно таяла уже

От тёплого сердечного приёма.

Знакомство продолжалось за столом:

Сестричка ходит в школу, мать – строитель…

Случайно взглядом встретилась с отцом –

«А папа по профессии – учитель». –