Смерть в музее

– Всего было много: и пирожки, и солянка, и пельмени, и маринованные грибы, – с каким-то удовольствием перечисляла девушка.

– Катюша, Катюша, так ли уж важно об этом говорить, – перебила её заведующая, готовая, кажется, сейчас разорвать на части чересчур словоохотливую сотрудницу.

– Ничего, продолжайте, Катя, мне всё важно знать, – поддержал девушку Глеб и что-то записал в блокнот. Закончив писать, он поинтересовался:

– А вы не припомните ли, что у вас было из выпивки?

Не взирая на разгневанное пылающее лицо своей начальницы, Катя с воодушевлением продолжала рассказывать:

– На столе, если мне не изменяет память, было три бутылки водки и две – вина. Вообще мы все к концу вечеринки были навеселе, за исключением Ларисы, я хорошо запомнила, что она почему-то сидела грустная и ни к чему не притрагивалась.

В зале повисла тягостная тишина, было только слышно, как назойливо жужжали две жирные мухи, залетевшие сквозь распахнутую форточку.

У Глеба создалось впечатление, что молоденькая симпатичная сотрудница специально выводит из терпения заведующую.

– Ну, допустим, выпили, а что здесь такого, – с вызовом произнесла Таисия Петровна. Румянец уже отхлынул с её щёк, бледная и злая, она с вызовом посмотрела на Глеба. – Святых сейчас нет, в других коллективах, думаете, не устраивают вечеринок! Да сколько угодно. Такова наша традиция.

– А что вы так, собственно, разволновались? – спокойным голосом сказал Глеб, – у меня нет такого права в чём-то вас упрекать и тем более читать мораль насчёт того, проводить вечеринки в коллективе, или нет. Это сугубо ваше дело. Мне только нужна точная картина происходившего. – Он перевёл взгляд на Катю. – Вы постарайтесь ещё чего-нибудь припомнить, ничего нельзя упустить из виду.

Ничуть не смутившись, девушка с готовностью кивнула и, теребя свои пышные волосы, продолжала рассказ.

– В тот вечер произошло вот что. Наш сторож Григорий Иванович внезапно почувствовал себя плохо, он весь сделался бледным, как полотно, закашлялся и слабым голосом произнёс, что у него схватило желудок и сильно заболела голова. Не знаю, что с ним случилось, но только он вдруг так ослаб, что нам пришлось перенести его на диван. А, может, он отравился… наверное, это так, потому что кто-то принёс маринованные грибы, и именно после них ему стало плохо. Он мне сам так сказал.

– А с тобой, Катюша, опасно бывать на вечеринках, ты, наверное, всем заглядывала в рот. А ты не запомнила случайно, сколько шоколадных конфет поглотил я? – с издевкой спросил девушку « человек на пол-ставки».

– Нет, не запомнила, – сердито ответила Катя и дёрнула плечиками, – зато я прекрасно запомнила другое, как вы всё время усердно подливали водку сторожу, хотя хорошо знали, что ему в ту ночь надо быть на дежурстве. И потом… – Катя помолчала, обводя всех торжествующим взглядом, – банка с грибами принадлежала вам.

– Здравствуйте, я ваша тётя! – насмешливо провозгласил Дробышев, прищурив глаза. – Во-первых, грибы не мои, а, во-вторых, при чём здесь эти злосчастные грибы! Другие их ведь тоже ели и ничего – живые.

– Катюша, Анатолий правильно говорит, – вмешалась Полина Михайловна, дотоле сидевшая в своём углу тихо и неприметно. – Грибы эти я принесла из дому, я их Анатолию передала, когда он поднимался наверх. А мне надо было полы помыть. Но я не знаю, зачем ты, Катя, нас обижаешь? Грибки у нас отборные, мой старик сам их собирает, никакого вреда от них не могло быть, – уборщица обидчиво поджала губы. – Вот вы, Таисия Петровна, небось, тоже отведали этих грибков? – добавила она.

– Конечно, – подтвердила та и с презрением посмотрела на молодую сотрудницу, – между прочим, очень вкусные.

Но задиристая Катя опять пошла в наступление.

– Вот если бы мы, когда Григорию Ивановичу стало плохо, сразу вызвали врача, тогда бы сейчас не гадали, отчего ему стало плохо, но вы, Таисия Петровна, когда я взяла телефонную трубку, буквально вырвали её у меня из рук. – Закончив свою обличительную речь, девушка со вздохом села на своё место и, шмыгая носом, на обрывке газеты принялась рисовать каких-то замысловатых чёртиков.

Глеб сделал одобрительный кивок в её сторону, опять что-то записал в блокнот, затем, обратившись к расстроенной заведующей, предложил:

– Может, вы, Таисия Петровна, продолжите рассказ вашей сотрудницы. Что же происходило у вас дальше? Итак, сторожу внезапно сделалось плохо, вы его уложили на диван, и перед вами наверняка возник вопрос: поскольку сторож вышел из строя, надо было ему найти срочно замену, потому что безнадзорным музей оставлять было нельзя. Так, или не так?

– Ну что дальше? Дальше я опросила всех, кто заменит сторожа? Но охотников, кроме Ларисы, что-то не нашлось. – А вот и неправда, – раздался звонкий голос Кати. Глеб невольно улыбнулся, глядя на её разгоревшееся лицо. « Смелая девушка, – отметил он про себя, – но обычно так вызывающе ведут себя люди, подавшие заявление об уходе».

– Неправда, – повторила, вскакивая с места, Катя. – Ни у кого вы не спрашивали желания сторожить музей. Вы просто-напросто сразу приказали Ларисе: « тебе надо остаться здесь до утра», – вот ваши слова. Ну что вы все молчите, словно воды в рот набрали?

На этот раз Таисия Петровна аж вся взвилась, на тонких змеевидных губах у неё забелела пена. Казалось, вот-вот, и она, забыв всякое приличие, вцепится в волосы своей подчинённой.

– Ну, допустим, я велела Ларисе покараулить музейные ценности, – не сказала, а как-то взвизгнула она, и лицо у неё покрылось бурыми пятнами, – так что тут плохого!

– Всё же мне, Таисия Петровна, немножко странно вот что, – подал голос Глеб, кипевший весь от возмущения. «Если бы эта стерва, – думал он – не отдала этот нелепый приказ, сестра была б жива».

– Почему вы именно Ларисе поручили это дело? Гораздо логичнее поручить его крепкому мужчине, – он кивнул в сторону Дробышева.

– Но Анатолия к тому времени уже и след простыл, и как я могла его заставить, если он у нас числится не на полной ставке! – оправдывалась Таисия Петровна, хорошо понимая, какое чувство сейчас питает к ней брат Ларисы.

– Да и на кого ещё я могла возложить эти обязанности, не на неё же, – пренебрежительно сказала она, кивая в сторону Кати. – А Лариса была самой ответственной. Этим я и руководствовалась.

Затем она откровенно зевнула, давая понять Глебу, что разговор пора закруглять и, уже не обращая ни на кого внимания, принялась шуршать бумагами, небрежно складывая их в сумку. Потом она решительно поднялась и быстрыми шагами направилась к выходу. А Глеб всё ещё находился под впечатлением информации, услышанной от Кати Тимофеевой. Хотя сегодня он сделал только первые шаги на пути к расследованию, но уже остро почувствовал, как чертовски устал от всего этого копания в грязном музейном белье. Его даже начинали одолевать сомнения, правильно ли он сделал, что взялся за столь сложную задачу. Ведь, как ни крути, в этих неимоверно трудных вопросах он фактически дилетант, а тут, несомненно, нужно профессиональное чутьё.

По большому счёту он был страшно недоволен собой. Не так надо было действовать, не так, укорял он сам себя. Какого чёрта он свёл всех лоб об лоб, как на банальном собрании? С уборщицы он так и не выжал ничего путного, а ведь она наверняка что-то, да знает, да и другие тоже, просто боятся все заведующую, это видно невооружённым глазом. Как бы там ни было, он был твёрдо убеждён, что выводы делать слишком рано, что в подобных делах нередко так бывает: тот, кто на подозрении, в конце концов, оказывается ни в чём не замешанным.

И всё-таки интуиция подсказывала ему, что убийство сестры произошло при весьма таинственных запутанных обстоятельствах, кто-то был явно заинтересован в её смерти, кому-то она, возможно, сильно мешала, и этот загадочный «кто-то», скорее всего, из их же коллектива. В самом деле, откуда убийце было известно, что в ту ночь в музее дежурила Лариса и что она была совершенно одна. Кто, как не свой человек, мог беспрепятственно открыть дверь, да ещё в ночное время и свободно проникнуть в помещение?

Глеб был чрезвычайно рад, что наконец-то выбрался наружу, мрачная музейная атмосфера угнетающе действовала на психику. «Как только моя бедная сестрёнка работала в этом чёртовом склепе, да ещё среди этой странной публики!» – подумал он, и, размахивая руками, с сигаретой во рту, ускорил шаг. Он пожалел, что не воспользовался сегодня машиной Адель, и вот теперь надо было отмахать пешком весьма приличное расстояние, а в его положении нельзя разбазаривать ни одной минуты. Почти бегом он добрался до небольшого тихого переулка, и тут услышал за спиной чьи-то шаги и чей-то негромкий оклик. Он оглянулся и в голубоватых сумерках разглядел чей-то смутный женский силуэт; когда невысокая хрупкая фигурка приблизилась к нему, он с удивлением воскликнул:

– Катя! Вы что же за мной следом бежали?

Она кивнула и, запыхавшись, остановилась. Затем, оглянувшись по сторонам, тихо проговорила:

– Вы не заметили, за нами никто не следит?

– Да вроде бы нет никакого хвоста! Вы, Катюша, такая отчаянная, и вдруг чего-то испугались! Что-то я не заметил в ваших глазах страха, когда вы буквально припёрли вашу начальницу к стенке?

Девушка расценила его слова как комплимент и не удержалась от довольной улыбки, но тут же сделалась серьёзной.

– Глеб Иванович, вы, наверное, думаете, что я бесстрашная и принципиальная, на самом деле я обыкновенная. Просто я собираюсь оттуда уходить. Делать мне уже там нечего. Эта беспардонная ложь… вы и не представляете, как мне всё надоело! Без Ларисы я там вообще пропаду, мы хоть друг друга поддерживали, теперь, когда её нет… – неожиданно она закрыла лицо руками и всхлипнула, плечи у неё мелко затряслись,

Не предвидя такого поворота, Глеб растерялся, затем неловко положил руки на её плечи и принялся негромко утешать:

– Ну, ну, Катюша, перестаньте, ради Бога! Этим вы всё равно не поможете!

– Да зовите меня на «ты», мне всего 24, да и вы, наверное, недалеко от меня ушли! – сказала она, вытирая слёзы. – Представляю, как вам тяжело проводить это расследование, но я вам буду обязательно помогать, честное слово. Обещаю!

При тусклом свете уличных фонарей он заметил слабую улыбку на её дрожащих губах, девушка показалась ему маленькой и беззащитной, как сухой стебелёк на ветру.

– Давай, Катюша, обопрись на мою руку, тут скверная дорога, неровен час, можно шею свернуть. Вот так и пойдём! – бодро сказал он, подхватив девушку. Та зашагала, стараясь приноровиться к широкому размашистому шагу своего спутника.

Дорогой она с горечью изливала ему свою душу.

– Понимаете, Глеб Иванович, самое противное для меня то, что эта дрянь…

– Ты это о ком? – он притворился, что не понимает, кого она имеет в виду.

– О ком же ещё, о заведующей, – сердито отозвалась Катя. – Я сразу поняла, что эта дрянь человеческую жизнь не ставит ни во что. Я не удивляюсь, что она совершенно спокойно прореагировала на убийство Ларисы. Представляете, больше всего она возмущалась пропажей коллекции. И все уши нам прожужжала: ой, что мне будет, что мне будет! Кто возместит мне огромные убытки? Только это мы от неё и слышали. – Тут девушка приостановилась, освобождая свою руку и заглядывая в его лицо. – А знаете, зачем я вас догоняла?

– Догадываюсь, – неуверенно произнёс он, – наверное, хочешь мне что-то важное сообщить.

Катя подавила вздох и крепко взяла его под руку.

– Именно так. Не могу молчать, когда кругом такая несправедливость. Вы, вероятно, обратили внимание на ту невзрачную особу, что сейчас на Ларисином месте?

Он кивнул и весь ушёл в слух.

– Эта девица не кто иная, как родная племянница нашей заведующей. Вам она, конечно бы, этого никогда не сказала.

Глеб страшно удивился услышанному. «Неужели у них в городе так плохо с работой, что, кроме музея, некуда устроиться! – мелькнула у него мысль. – Выходит, смерть Ларисы была прежде всего выгодна заведующей, которой не терпелось очистить место для своей племянницы. Но это абсурд – убивать человека из-за какого-то ничтожного низкооплачиваемого места!»

– Послушай, Катя. А в каких отношениях была Лариса с заведующей? Были ли между ними какие-то серьёзные конфликты. Если да, то из-за чего? Припомни, пожалуйста. Понимаю, что ты её недолюбливаешь, но мне нужна лишь правда.

Девушка некоторое время размышляла, потом решительно кивнула пышноволосой головой.

– Господи, да, конечно, были, причём, по разному поводу. Лариса была очень порядочна, она терпеть не могла фальши, лицемерия и мошенничества.

Несколько минут они шли молча, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Разговор продолжался уже на автобусной остановке, Кате надо было ехать в одну сторону, ему – в противоположную.

– В последнее время, – шёпотом, озираясь по сторонам, говорила Катя, – у Ларисы с заведующей в основном вспыхивали ссоры из-за этой пресловутой коллекции старинных монет, которую продал нам один коллекционер. Сейчас, как вы знаете, она пропала с концами… – Девушка замолчала, собираясь с мыслями, затем в ожидании автобуса, который сегодня опаздывал, опустилась на пустую скамейку, возле которой была гора мусора из окурков и пустых бутылок.

Услышав про коллекцию, Глеб сразу насторожился и приготовился ничего не пропустить из её рассказа. В душе он поразился тому, с каким искренним желанием эта симпатичная щуплая девушка хочет ему помочь. Что ею руководило на самом деле? Только лишь ненависть к чёрствой и надменной заведующей? Или ещё что-то другое? Но к нему она явно прониклась доверием.

– Дело в том, Глеб Иванович, – объясняла всё тем же взволнованным голосом Катя, – что хозяином коллекции является Дмитрий Егорович Остапчук, вам эта фамилия, конечно, ничего не говорит, а в нашем городе он хорошо известен, как ярый нумизмат, у него была самая большая коллекция. Представьте себе, какой громкий скандал вышел: музей остался должен Дмитрию Егоровичу приличную сумму, указанную в договоре. Деньги до сих пор хозяин не получил, а коллекция исчезла. Вот наша начальница сейчас буквально рвёт и мечет. Теперь Остапчук имеет полное право через суд потребовать свои кровные, да только где их теперь музею взять, если они были, а потом тю- тю.

– Как это тю-тю! – недоумевал Глеб, которого рассказ девушки явно заинтриговал. – И почему Лариса ругалась с заведующей из-за монет?

– А потому, – горячилась Катя, даже в полутьме было видно, как разрумянились у неё упругие щёки и сверкали тёмные глаза. – Когда Таисия узнала про то, что Остапчук- владелец такой ценной коллекции, которую, он, считай, всю жизнь по крохам собирал, то глаз на неё сразу положила и прицепилась к нему, как банный лист. Очень уж ей хотелось заполучить её. Сначала старику не хотелось с нею расставаться, так как он очень дорожил коллекцией, но видно с деньгами у него было неважно, и он, наконец, сдался. Однако он потребовал взамен не менее 300 тысяч рублей, он жил на съёмной квартире, мечтал о собственной, за счёт коллекции и хотел осуществить свою мечту.

– Ну а Лариса-то чем была недовольна, что её не устраивало? – не вытерпев, перебил свою собеседницу Глеб и торопливо закурил.

– Когда был подписан договор между музеем и Остапчуком, и коллекция перекочевала к нам, Лариса стала доказывать Таисии Петровне, что так делать было нельзя. Она считала, что надо было сначала заплатить владельцу, а потом брать эти монеты. Она как будто предчувствовала, что их непременно украдут. Но заведующая всё безбожно тянула с оплатой, кормила старика обещаниями, мол, в следующем месяце обязательно заплатим. И однажды у старика уже лопнуло терпение, он во всеуслышанье заявил, что, если ему не дадут сколько положено денег, он забирает обратно свою коллекцию. И он тысячу раз был прав.

– Так, так, а ты не в курсе, когда он поставил этот ультиматум?

– Примерно за месяц до гибели Ларисы.

Глеб поспешно вытащил блокнот, но так как ничего не было видно, он опять спрятал его.

– Да, Катя, ты проговорилась о деньгах, я так тебя понял, что они были, а потом тю- тю! Что это означает? – напомнил он.

Несколько минут Катя сидела молча, застыв, как монумент, потом опять оживилась.

– О деньгах, Глеб Иванович, мне рассказала Лариса, мы с ней дружили, и она мне многое доверяла. Дело в том, что деньги, предназначенные на выкуп коллекции, были перечислены на музей из бюджета. Эта дрянь просто водила старика за нос, ссылаясь на то, что денег нет. – Девушка говорила вполголоса, хотя на автобусной остановке они были совершенно одни.

– Но куда же, чёрт побери, девались деньги?

– А Бог их знает, куда! Мы, например, с Ларисой подозревали, что Таисия просто-напросто использовала эти деньги на свои личные нужды. Нам показалось странным, что у её мужа ни с того, ни с сего вдруг появился шикарный автомобиль. Не знаю, правда, какой марки, я в этом плохо разбираюсь. А ведь супруг её был в последнее время безработным тренером, его турнули с одного места за пьянку. Где же они могли взять деньги, как не в казне.

– Но ведь это же огромный риск – растратить казеные деньги, ведь за них надо было рано или поздно отчитываться, и как она, интересно, собиралась расплачиваться с Остапчуком!

Катя усмехнулась и пожала плечами.

– А, может, они с мужем собирались со временем отсюда дёру дать, мы же не знаем, что у неё было на уме!

Закашлявшись и почувствовав сухость во рту, Катя проворно достала из сумки маленькую коробку с апельсиновым напитком и с жадностью припала губами к ней. В это время там, где они остановились, начали появляться одиночные прохожие, и девушка уже, наклоняясь к уху Глеба, зашептала:

– Хоть убейте меня, Глеб Иванович, но тут есть какая-то связь с убийством Ларисы. – Девушке явно не терпелось сообщить ему одну, очень важную с её точки зрения вещь, о которой, как ей казалось, Таисия Петровна на собрании умышленно не сообщила.

– Давайте отойдём в сторону, мне кажется, что за нами наблюдает вон та пожилая пара, – она увлекла Глеба за собой, отойдя на несколько шагов влево.

С расширенными от возбуждения глазами она опять шёпотом проговорила, что в тот раз на вечеринке был и муж Таисии Петровны.

– Я заметила, что он заглянул к нам тогда, когда мы стали уже все собираться домой, но минут десять он всё-таки посидел за столом, выпил водки и закусил. От меня не укрылось то, что, когда мы стали расходиться, и я повела больного сторожа домой, Таисия Петровна с мужем ещё оставались там.

Глеб порывисто схватил девушку за руку, радуясь тому, что, слава Богу, есть ещё на свете такие правдолюбцы, как это милое и бесхитростное создание.

– А что представляет из себя этот человек?

– Рослый такой детина, уж на что вы высокий, а он ещё выше и здоровее! Они два сапога пара. Он такой же самоуверенный и надменный, невесть что из себя воображает.

– А как ты, Катя, думаешь, что из всего этого следует?

Она немного замялась, а потом, задыхаясь от внутреннего волнения, с таинственным выражением на лице выпалила:

– Мне кажется, Глеб Иванович, это они с мужем и убили Ларису, кроме них, в помещении никого не было.

Однако Глеб, как здравомыслящий человек, привыкший всё анализировать и не делать скоропалительных выводов, на тот момент был ещё далёк от мысли обвинять заведующую музеем, как бы она неприятна ему ни была, в убийстве сестры. Он с сомнением покрутил головой и, подавляя вздох, с ласковым снисхождением обратился к девушке.

– Подожди, Катюша, не горячись, я прекрасно понимаю твой порыв, твоё стремление помочь мне, за что тебе огромное спасибо. Но понимаешь, пока в нашем распоряжении нет каких-то веских доказательств. Надо копать и копать и детально во всём разбираться.

Разочарованная услышанным, Катя устало произнесла:

– Но ведь деньги, которые перечисляли на коллекцию, и вправду непонятно куда израсходованы, Лариса мне об этом сама сказала. Что ж это заведующей так с рук и сойдёт!

Глеб уклончиво ответил:

– Думаю этим рано или поздно займётся полиция. – После паузы он мягко её предупредил:

– Знаешь, Катюша, я пока во всём не разберусь, ничего не берусь утверждать, но и ничего не отвергаю. Только давай с тобой договоримся для пользы дела держать язык за зубами. Идёт?

Она молча кивнула и наклонилась, чтобы поднять выпавшую из рук сумочку.

Вскоре подъехал переполненный автобус, и дверцы с шумом распахнулись. Глеб тепло поблагодарил Катю за помощь.

Глава пятая

К дому Глеб подошёл уже поздно вечером, под покровом темноты. Поднимаясь по выщербленным ступенькам на пятый этаж, на пол- пути он вдруг нос к носу столкнулся с Адель. Лицо у девушки было озабоченным, в правой руке у неё был голубой саквояж, в левой она держала свою миниатюрную блестящую сумочку. От неожиданности Адель вспыхнула, как-то виновато опустила глаза и сделала шаг назад. Глеб кинулся к ней, взял у неё из рук саквояж, поставил на ступеньку, протянул к ней руки и почувствовал на своих плечах её нежные горячие ладони. После напряжённого изнурительного дня, отнявшего у него немало душевных сил, девушка была ему особенно дорога; со своей чистотой, искренностью Адель была как бы совсем из другого целомудренного мира, он желал забыться в её объятиях хотя бы на миг.

Но куда она собралась на ночь глядя, да ещё с вещами? Встревоженно подумал он, и сердце у него беспокойно ёкнуло. Она подняла голову, глаза их встретились. Опережая его вопрос, Адель, прижимая сумочку к груди, вполголоса стала объяснять:

– Глебчик, я всё решила, я от вас съезжаю в гостиницу, уже договорилась там, комнату себе выбрала, мне очень там понравилось, всё замечательно, и душ есть, и телевизор, в общем, скучать не придётся. Да и заниматься буду в тишине. – Девушка говорила торопливо, сбивчиво, видимо, боясь, что он обидится и сразу же начнёт её отговаривать.

Он грустно смотрел на неё. Открытые глаза её в мерцающем свете ламп излучали тепло и нежность. В облегающей её тонкую стройную фигурку тёмной водолазке и тёмно-синих джинсах, ловко сидевших на ней, она показалась ему совсем молоденькой и беззащитной, чем-то напоминающей его сестру.

– Так будет лучше, Глебчик, – оправдывалась она, догадываясь по выражению его лица, что он намерен сию же минуту возражать. – Пойми, мне уже неудобно стеснять твою маму, ей, бедняжке, сейчас не до гостей. Я подожду, когда ты всё закончишь. Мы тогда уедем отсюда вместе, ведь правда?

Первым желанием Глеба было немедленно отговорить её, в самом деле, что за глупость – таскаться по неуютным сырым гостиницам, где он знает полным – полно клопов и тараканов, терпеть всякие неудобства. И, собственно, ради чего? Чтобы морально его поддерживать. Однако, сказав пару дежурных, ничего не значащих фраз, он сразу сдался и только поинтересовался, глядя куда-то мимо неё:

– А как твой отец? Наверное, страшно недоволен, что ты всё бросила и уехала с парнем, которому он когда-то однозначно сказал, чтобы он никогда ему не попадался на глаза.

Адель умоляюще смотрела него.

– Глебчик, не будь таким злопамятным! Ну звонил мне папа раза два, но лишь для того, чтобы спросить о моём здоровье и о том, как дела с учёбой. Я заверила его, что всё в порядке. – Адель так искусно притворялась, говорила весело, легко и непринуждённо, что ей невозможно было не поверить. На самом деле она ему солгала, отец долго бушевал по телефону, грозился приехать, насильно посадить её в машину и увезти от « голодранца-прохвоста». Она даже пожалела, что сказала правду отцу, где она сейчас находится; теперь её буквально в дрожь бросало от мысли, что вдруг отец и впрямь сюда заявится и, чего доброго, закатит скандал на глазах у Глеба и его матери. После разговора с отцом она и упаковала спешно свои вещи.

По усталому лицу жениха, она догадалась, какой у него трудный был день. И сколько ещё таких дней впереди! Чтобы хоть как-то отвлечь Глеба от грустных мыслей, она предложила, с надеждой глядя на него:

– Глебчик, давай в следующее воскресенье сходим в театр или на концерт, или ещё куда-нибудь, где можно хоть немного развеяться.

Говоря это и глядя на него, как он задумчиво попыхивал сигаретой, она заранее знала, какой последует ответ.

«Сейчас сошлётся на свою занятость, усталость, или, чего доброго, погонит меня обратно домой», – с горечью подумала она, чувствуя свою беспомощность и ненужность.

Но, к её удивлению, мрачное лицо его озарилось слабой улыбкой. Он ответил, что, пожалуй, не против провести с ней выходные, и лучше на природе, пока ещё держатся погожие летние дни, тем более, места у них тут превосходные.

Дома его ожидали мать и Денис. Он торопливо скинул обувь, прошёл в свою комнату, крепко захлопнул за собой дверь и в изнеможении повалился на диван, закинув руки за голову. Меньше всего он хотел бы сейчас расспросов. В уме у него, как в кино, быстро прокручивались эпизоды сегодняшнего насыщенного дня.

Перед глазами то и дело всплывало надменное лицо с неприятной кривой улыбкой заведующей музеем. « Так что мы имеем? Если предположить, что эта истеричка с омерзительными усиками вместе со своим мужем убила Ларису, то каковы мотивы? Приговорить свою работницу к смерти только лишь затем, чтобы посадить на её место племянницу? Чепуха какая-то! Нет, если она и замешана в этом преступлении, то наверняка руководствовалась более серьёзными причинами. Скорее всего, Лариса стояла у неё на дороге, мешая осуществлению крупных махинаций. Например, она хорошо знала, что деньги, переведённые на коллекцию, начальница растратила в личных целях. Стоп! Вот тут маленькая нестыковочка получается. Ведь в одно и то же время исчезла и коллекция. Резонно предположить, что убийство совершил кто-то со стороны, чтобы завладеть ею.

Тогда заведующая тут вообще ни при чём. А, может, наоборот, при чём, может, у неё был с кем-то тайный сговор.

Мучаясь в догадках и сомнениях, он, как фишки в казино, перебирал версии, которые приходили ему на ум, отбрасывая одну за другой и обвиняя себя в тугоумии, и вновь возвращался к ним. Всякий раз взгляд Глеба невольно натыкался на стоящий в углу огромный фикус, имевший в темноте причудливые очертания. Ствол его с широчайшим верхним пожелтевшим местами листом уже упирался в потолок, но старик-фикус, сколько он помнит, всё рос и рос. Казалось, он олицетворяет собой вечность, всеми силами упорно цепляясь за жизнь, даже тогда, когда хозяева его забывали поливать, и он стоял, весь засохший и поникший.

«Как странно всё же устроен мир, – вздыхая, подумал Глеб, – домашнее растение переживает человека». Тут он с горечью подумал о своей невесте и несостоявшейся запланированной свадьбе. Бедняжка Адель! Как она его ещё терпит! Другая бы давно плюнула и жила себе в удовольствие собственной жизнью. Всё-таки ему повезло с этой замечательной девушкой. Ну что она такого в нём нашла, что так прикипела к нему? Полюбила за внешность? Он усмехнулся: внешность – это игра природы, а лично его заслуги здесь никакой нет. Нет, она всё же сумасшедшая! Он не богат, не знатен, никакими особыми талантами не блещет. Правда, она не раз говорила ему не то в шутку, не то всерьёз, что ей нравится его остроумие, способность тонко иронизировать над всеми, и что вообще он не такой, как нынешние молодые люди.

Он уже было забылся коротким тревожным сном, как за дверью вдруг раздались тихие шаркающие шаги, и кто-то легонько постучал.

Вошла мать, и до него донеслись её робкие слова:

– Сынок, ты уже спишь! Опять голодный лёг! Поел бы чего-нибудь! Я сегодня борщ сварила и вареники твои любимые, с капустой.

– Спасибо, мама, я не так давно в дороге перекусил, – отозвался он и, откинув лёгкую махровую простынь, свесил ноги на пол. Он догадался, что мать хочет с ним о чём-то поговорить. Он не хотел её огорчать, молча прошёл на кухню, нехотя сел за стол и стал лениво макать в масло уже остывшие вареники. Мать села напротив, подперев кулаком щеку. В последнее время Раиса Сергеевна сильно сдала, горе её так иссушило, что бедная женщина, как свечка, буквально таяла на глазах. К тому же новая тревога одолела её, она не находила себе места, сильно переживая за сына, после потери дочери ей всюду мерещилась опасность, грозившая Глебу, и когда он отсутствовал, чего только она не передумывала в ожидании его. Если б она могла, она, как птица, раскрыла бы крылья и спрятала бы подальше от всех бед своего единственного ребёнка.

– Сегодня, Глебушка, – скорбным голосом начала она, – был какой-то странный звонок из одного коммерческого банка, я до сих пор в себя не могу прийти. Может, там перепутали чего-то. В общем, интересовались, кто у нас будет покрывать кредит за умершую, так и заявили суровым голосом. А я ни сном, ни духом ничего не знаю, что за кредит такой. Аж 100 тысяч рублей наша Лариса, оказывается, брала. Господи, как же мы такую огромную сумму вернём? Пригрозили, если не вернём, опишут всё в доме. Боже мой, да у нас и вещей-то на такие деньжища нет. – Она качала седой головой и вопрошающе смотрела на сына.

Глеб был явно ошеломлен. Вот это новость! Зачем Ларисе был нужен такой большой кредит? Если деньги ей срочно зачем-то понадобились, то почему она не обратилась к нему, он бы сам что-нибудь придумал, в крайнем случае, занял бы у кого-нибудь, словом, выкрутились бы. И тут в голову ему вкралась мысль: нет ли какой связи между странным банковским кредитом и загадочным убийством? Он потёр виски и хриплым голосом спросил у матери:

– А когда она, мама, брала кредит? Они не говорили?

– Кажется, с полгода назад. Если там ничего не перепутали, я не понимаю, почему Ларочка скрыла это от меня? Если у неё была какая-то нужда, я бы попросила у отца, сама бы она к нему ни за что не пошла.

Глеб задумался. Выявляющиеся всё новые детали усилили его подозрения на тот счёт, что у Ларисы с некоторых пор была тайная сторона жизни, о которой не знала даже родная мать. И тут его осенило: Катя! Вот кто наверняка знает, зачем Ларисе понадобился кредит. Надо обязательно расспросить её об этом.

– Если уж ты, Глебушка, взялся за это дело, не забудь встретиться с Наташкой Белоусовой, я тебе про неё говорила, она в редакции работает, Ларочка в последнее время всё у неё пропадала. Может, выведаешь что-нибудь у неё, – посоветовала Раиса Сергеевна, подняв на него свои прищуренные с набрякшими веками красные глаза.

– Непременно схожу, – обещал он и сразу записал адрес Ларисиной подруги. После этого мать протянула ему толстую тетрадь в чёрном переплёте.

– А это что? – недоумённо воскликнул он.

– Это Ларочкин дневник, – пояснила она, и глаза её мгновенно увлажнились. – На днях всё перерыла, насилу отыскала, она его прятала вон в том шкафу, где у меня старые вещи хранятся, на последней полке, замаскировала среди бумаг. Лариса, сам знаешь, любила всё записывать. Думаю, большого греха в том нет, если прочитаем её записи, авось, тебе что-нибудь пригодится. Сама я плоха совсем стала, глаза слезятся, читать ничего не могу. Да и нервы у тебя, сынок, покрепче моих.