Свобода для марионеток. Роман

Заехав на второй день после разговора с Громовым на работу к Леле Кукес, Тарасов вкратце сообщил ей об открывающихся перспективах для книги, в написании которой она принимала самое активное участие. Договорившись, что с завтрашнего дня они вечерами у него дома работают над сценарием, он, довольно посвистывая, чего не делал со студенческих лет, покинул издательство.

Будучи ответственным человеком и радуясь за Егора, который ей давно нравился, редактор успела после работы заехать в публичную библиотеку и почитать учебные материалы, необходимые для создания сценария.

Четыре вечера подряд Лела Кукес после рабочего дня в издательстве отправлялась домой к Тарасовым. Они работали не в рабочем кабинете Егора, там, где стоял его огромный стол, а на кухне, прижавшись плечом к плечу и обговаривая каждую сцену будущего фильма. Каждый из них пытался скрыть даже от самого себя, что симпатия, возникшая между ними во время работы над книгой, давно переросла в любовь. Ни Лела, ни, тем более, Егор не решались открыть друг другу чувства. Женщина боялась осуждения людей, а мужчине казалось, что его может неправильно понять сын и расценить такой шаг, как предательство по отношению к матери. Оба держались настороже и только ждали, когда же они смогут стать по-настоящему счастливыми и не бояться, что подумают окружающие люди об их союзе. Лела и Егор с напряжением ждали, как и кто сделает решающий шаг навстречу судьбе…

Через неделю режиссер и автор опять встретились в том же кафе, заказав полную тарелку понравившихся горячих пирожков с мясом и капустой.

– Рад, что формальности с издательством ты уладил, – начал без предисловия Громов, отхлебывая горячий чай, быстро появившийся на столе, и протягивая руку к тарелке с пирожками. – Сценарий пишем на односерийный фильм, значит, объем ориентировочно страниц восемьдесят. Когда закончишь, позвони – я буду первым читателем. Если что не понравится, я скажу, для чтения мне нужна будет максимум неделя, потом опять встретимся, чтобы устранить нестыковки, если они обнаружатся. Да, кстати, если хочешь, я могу принять активное участие в разработке сценария.

– Нет, – быстро ответил Тарасов, чуть не поперхнувшись пирожком от предложения Громова. – У меня хорошая помощница, она знает, как и что писать.

– Как хочешь, – с видимым равнодушием ответил собеседник, но через секунду встрепенулся. – Слушай, раз это наш общий проект, может быть, у тебя есть какие-то связи или люди с деньгами?

– Нет, таких знакомых у меня нет, но я подумаю в этом направлении. С деньгами придется поднапрячься тебе – ты же знаешь все ходы-выходы и места, где деньги водятся, тебе и карты в руки.

– Ах, да, чуть не забыл. У меня на следующей неделе две встречи с влиятельными людьми. Ты мне подготовь синопсис. Пока сценарий не готов, надо, чтобы у меня хоть что-то было в руках, хорошо?

– Синопсис у нас уже есть, я его отпечатаю и отправлю. Скажи, на какой адрес и сколько экземпляров нужно?

– Три.

Кивнув головой, Олег достал из кармана ручку, придвинул к себе сервировочную салфетку. Написав на ней почтовый адрес, он отдал ее сидящему напротив Егору:

– Вот и договорились. Как только получим деньги – устроим пир!

Олег Громов, положив готовый сценарий в дорогую папку, купленную специально для такого случая, почти три года обивал пороги кабинетов вышестоящих чиновников. Он прилежно посещал выставки, презентации и другие громкие мероприятия, где можно было встретить людей с деньгами в надежде уговорить одного из них стать спонсорами будущего фильма. Громов пытался их убедить в том, что именно сейчас, когда только и слышишь о террористах, взрывах, нехватке продуктов и прочих негативных сторонах ломки старого и рождения нового строя, людям нужна стабильность, защищенность и вера в лучшее. Богачи снисходительно улыбались, слушая откровения режиссера – уж они-то чувствовали себя и стабильными, и защищенными, не боялись ни голода, ни взрывов. Чиновники же, боязливо оглядываясь, отходили в сторону, не желая выслушивать просителя. Медленно, но верно настроение Олега Громова ухудшалось, оптимизм с каждым месяцем терял первоначальный запал…

В первых числах декабря уходящего девяносто восьмого года чету Громовых пригласили в гости Егор и Лела – год назад она переехала к Егору на правах законной невесты. Зима выдалась холодной, но снег на дороги столицы так и не лег, замерзнув, видимо, в сером ледяном небе. Москва замерзала в сорока бесснежных градусах, пришедших из Сибири и не желающих уходить с европейской части России. Наземный транспорт, не привыкший к экстремальной температуре, почти не ходил, кроме троллейбусов – им мороз был не страшен. Автомобили стояли на приколе, – масло загустевало от холода, моторы никак не хотели заводиться. Крепкий мороз загонял жителей и гостей столицы под землю, где находился доступный для всех и теплый вид транспорта – метро. Более трехсот километров подземных дорог, уютно растянувшихся под огромным столичным мегаполисом, отлично справлялись с работой, перевозя ежедневно в подземных поездах более шести миллионов пассажиров. Единственная исправно функционирующая кровеносная транспортная система не позволяла Москве замереть без движения.

– Как хорошо, что между нами только две станции, а дома недалеко от метро, иначе бы нам живыми до вас не добраться, – говорила Инга, развязывая концы длинной шали, закинутые за спину, и отдавая снятую шубу в руки Егора. – Это совершенный кошмар. Не могу себе представить, как люди живут на севере, где сорок градусов – норма. Я бы на второй год умерла, не выдержала такой пытки холодом.

– Человек – подлец, ко всему привыкает, – еще Достоевский сказал, – вставил Олег, усмехаясь, – и ты бы привыкла. На севере люди живут в домах, там нет бездомных, поэтому они не замерзают на улице. Это здесь можно замерзнуть, и то только тем, у кого нет крыши над головой – бездомных у нас на каждом углу полно.

Хозяин дома взял приятеля за плечи и повел в гостиную. Женщины, тихо о чем-то переговорив, прошли в кухню. Инга повертела головой, уверенно подошла к большому столу и поставила на него принесенную спортивную двухцветную сумку. Она расстегнула молнию, вытащила оттуда что-то большое, завернутое в теплый платок. Поставив пакет на стол, Инга осторожно развернула платок, откинула концы в сторону, с предосторожностями достала большую прозрачную салатницу, через бока которой просвечивали слои ярко-оранжевого, желтого и темно-малинового цветов.

– Ну вот, как обещала, сделала селедку под шубой. Соседка в гастрономе работает, достала у нее большую банку сельди – свободно сейчас ничего не купишь, любая мелочь – дефицит. И когда это кончится…

– Спасибо, – поблагодарила гостью хозяйка дома. – У меня все готово, пойдем в гостиную, немного закусим, а потом я сварю пельменей – видишь, вода горячая стоит, ждет, пока посильней горелку включу.

С салатницей и хлебом в руках женщины прошли в гостиную и сели за стол, где их ждали, нетерпеливо поглядывая в сторону кухни, мужчины.

После еды на столе остались только бокалы и стаканы с напитками. Лела обратилась непосредственно к Олегу:

– Пожалуйста, послушай внимательно. Я сейчас скажу что-то совсем ненормальное, но ты просто выслушай. Может быть, хоть тебе понравится моя идея, – она слегка укоризненно посмотрела на Егора и добавила: – Дома меня не понимают – надеюсь, ты поймешь.

– Говори, что вы там надумали. У меня, честно говоря, совсем руки опустились, я не знаю, что делать дальше с нашим проектом.

– Тебе заказали документальный фильм о сталелитейном заводе, вот и делай его, – возразила Инга. – Делать всегда есть что, нужно только захотеть.

– В том и вопрос, что захотеть. Ты думаешь, мне хочется какую-то производственную рекламу делать? Заводу нужно выходить на Запад с продукцией, поэтому они задумали сделать рекламный фильм. А мне это не интересно. Не ин-те-рес-но, понимаешь? – повернулся он к жене, раздражаясь. Развернувшись опять к Леле, он продолжил, будто все еще разговаривал с Ингой. – Не все, что можно сделать за деньги, интересно. Ну что у тебя там за идея, делись.

– Понимаешь, у меня подруга была в Штатах в гостях у матери, та вышла замуж за американца. Так вот, она привезла целую кучу журналов, как говорится, из первых рук и дала мне на время. Когда я их вечерами читала…

– Ты что, знаешь английский? – удивилась Инга.

– В институте учила, но почти забыла, поэтому взяла журналы, чтобы хоть что-то вспомнить. Так вот, я там наткнулась на интересное объявление – одна киностудия в Голливуде объявляет конкурс на лучший сценарий иностранного фильма. Выделяют три премии, но под сценарий, отмеченный первой премией, дают деньги на производство фильма в Америке.

– Это все было написано в маленьком объявлении? – скептически спросил Олег, переглянувшись с женой и недоуменно пожав плечами.

– Примерно, но я еще посмотрела информацию о конкурсе в интернете, хотя там написано еще меньше. Может быть, попробуем подать наш сценарий на конкурс? Подумай сам, мы ничего не потеряем, а можем только выиграть. Не убедила? – обратилась она к Олегу. Голос звучал не очень уверенно, было заметно, что она расстроена невниманием к предложению.

– Да ты что, Лела, а вдруг это ловушка? – тут же отреагировала Инга. – Американцы выберут самые лучшие сценарии, а потом будут делать по ним фильмы и зарабатывать деньги, а мы останемся при своих интересах. Ни в коем случае.

– Успокойся, Инга, – ответил, усмехнувшись, Егор. – Такая знаменитая компания, как Голливуд, не станет заниматься откровенным воровством. Если уж там используют полученные на конкурс сценарии, то как-то иначе, но воровать – нет. Что скажешь, Олег?

– Не знаю. Очень неожиданно. Подумайте сами – кто мы и кто они. Если рассудить, русские всегда были противниками американцев, так почему они сейчас должны давать деньги нам, их врагам? Попробуйте меня убедить в обратном.

– Мы тоже думали с Егором над этим. Он более скептически, чем ты, отнесся к идее конкурса. Мое личное мнение такое. Во-первых, после падения Берлинской стены наша страна стала открытой, и теперь нам намного проще пробиться за границу с идеями или предложениями, которые кому-нибудь могут понравиться. В конце концов, мы талантливая нация, у нас многое получается лучше, чем у других. Во-вторых, и это главное, здесь можно сыграть на старой вражде между Россией…

– Советским Союзом, – перебил ее Егор.

– Что – Советским Союзом? – не поняла Лела.

– Идеологическая война между Советским Союзом и Америкой, ты ведь это имела в виду. При чем здесь Россия?

– Ну как же! – включилась в разговор Инга, – Если я даже поменяю полностью гардероб на новый, обреюсь наголо и сменю собственное имя на имя соседки, то все равно характер, привычки и мозги у меня останутся без изменений. Так и здесь. Думаете, Советскому Союзу вчера дали новое имя и поменяли цвет флага, а сегодня Америка полюбила нас, как родную сестру? Это парадокс – такого в жизни не бывает.

– Спасибо, Инга! Замечательный, совершенно непробиваемый аргумент, – повернулась Лела к приятельнице и обратилась опять к Олегу. – Так вот, мы можем использовать элемент старой вражды. Вначале подумайте, что почувствуют американцы, увидев у себя на столе очень приличный сценарий из России? А потом представьте, как наши чиновники будут себя чувствовать, если посмотрят фильм российского режиссера, снятого на американские деньги?

– Так это не вражда, а уже дружба какая-то получается, – протянул, улыбаясь, Громов.

– Пусть дружба, неважно. А вдруг фильм получится успешный и кассовый? Поверьте, вид у наших чиновников при этом будет очень бледный. Мне кажется, попробовать стоит. Ну, как вам идея, теперь звучит немного лучше?

Мужчины молча переглянулись, и Олег, комично пошевелив бровями, обратился к хозяину:

– Нет ли в этом доме чего-нибудь покрепче чая, а то у меня в горле пересохло – говорить не могу, а поговорить надо.

Егор, поняв намек, засмеялся и вышел из комнаты. Через минуту он появился вновь с бутылкой армянского коньяка.

– Ну вот, другое дело, – шутливо обрадовался Олег, потирая руки, – теперь можно серьезные вещи обсуждать – со смазкой все всегда быстрее движется.

Глоток коньяка на полные желудки не сделал никого из присутствующих пьяными, но разогнал кровь и заставил думать быстрее. Впрочем, вполне возможно, что оказал свое действие не коньяк, а появившаяся после нескольких лет фрустрации надежда на успех, возникшее чувство правильного решения, потому что проигрывать никто из них не собирался. Четыре склонившихся над журнальным столиком головы вертели лист бумаги с планом завоевания Голливуда, вписывая туда новые идеи, отвергая или исправляя старые.

– Так, а кто переведет сценарий? Лела, ты?

– Могу попробовать…

– Нет, нужно найти хорошего переводчика. Сценарий – наша визитная карточка, она должна сверкать глянцем, поэтому делаем все профессионально.

– А сценарий не нужно переделывать?

– Зачем?

– Ну, чтобы американцам было понятно…

– Фильм русский, сюжет русский, и американцы здесь ни при чем.

– Но ведь это их деньги. Кстати, я совсем не уверен, что американцы профинансируют фильм просто так, за красивые глаза, – задумчиво произнес Егор. – Даже если мы выиграем грант, бесплатный сыр бывает только в мышеловке – это закон джунглей и капитализма.

– Что это за мышеловка?

– Откуда я могу знать? Но американцы не будут раздавать деньги просто так, не имея интереса в проекте. Можешь ты что-нибудь придумать в этом направлении, ты же профессионал? – обратился он к Олегу.

– Они могут поставить скрытую рекламу.

– Что такое скрытая реклама?

– Например, показывать на заднем плане Макдональдсы, или герой будет ездить на американской машине – что-нибудь в таком роде… Нужно потом внимательно прочесть договор – там все должно быть учтено.

– Что ж, американскую машину можно пережить, – облегченно засмеялся Егор. – Не было бы чего похуже.

– Главное, внимательно изучить договор, прежде чем подписывать. Кстати, ты говорила о трех присуждаемых премиях. Первая – финансирование фильма, а следующие две? – обратился Олег к разрумянившейся от разговора и выпитого коньяка Леле, ставшей, кажется, еще красивее от прилившей к лицу краски.

– Кажется, про остальные две не было написано ничего конкретного, но я считаю, что нас должна интересовать только первая премия. А ты, я смотрю, уже собрался и договор подписывать?

– Да-да, конечно подписывать, непременно! – поддержала мнение Инга. – Или мы не русские? Нам – или все, или ничего.

– Да, девочки, с вами не соскучишься. Как хорошо, что наши русские женщины самые красивые и умные! – Мужчины понимающе переглянулись друг с другом и подняли рюмки: «За наших женщин!»

Гости засиделись до полуночи и уже когда почти оделись, собираясь уходить, чтобы попасть в метро до закрытия, Лела хлопнула себя по бедрам и воскликнула:

– Самое главное чуть не забыла! Сроки!

– Что – сроки? – все три головы повернулись к ней за объяснением.

– Конкурс проводится один раз в год и сценарии должны предоставляться в срок с двадцать первого по тридцать первое января, поэтому на перевод остается совсем мало времени – это все-таки ни много ни мало, а восемьдесят страниц.

– Хм, – задумался Олег. – Кстати, о сроках. Когда американцы принимают решение, кто вышел в финал или кто выиграл приз?

– Вот это тоже странно – те же десять дней, но в феврале – с восемнадцатого по двадцать восьмое.

– Так у них что, только три недели на то, чтобы просмотреть все сценарии? Ведь это же огромная работа – внимательно прочитать такую массу литературы. Что-то здесь действительно не так, – повернулся Олег к Егору. – Во всяком случае, давайте сделаем последний рывок. Раз уж у нас в России ничего не получается, может, заграница нам поможет, как говорил незабвенный Остап Бендер бей. Хорошо, на этом закончили. Все детали и остальную мелочевку обсудим по телефону.

– Олег, пошли быстрее, а то опоздаем на последний поезд, – опять заторопила его Инга, нетерпеливо притоптывая на месте.

Гости быстро попрощались и ушли в леденящий холод. Хозяева проводили их взглядом из окна. Увидев, как те быстрым шагом направились к станции метро, оставляя после себя в воздухе теплое дыхание, превращающееся на морозе в белые подвижные облачка, только пожали плечами от удовольствия, что им не надо никуда спешить и, тем более, выходить из дома на такой жуткий мороз.

Со следующего дня все четверо активно включились в подготовительную работу по поиску подходящего переводчика, проверке его работы опытным редактором и отправке готового сценария за границу. Им было важно не упустить свой, как всем казалось, последний шанс, и положить давно родившийся сценарий в обговоренные правилами конкурса сроки на стол американской комиссии.

Когда толстый пакет бандероли с наклеенными марками и проштампованный, согласно правилам, скрылся в окошечке почтового отделения, все участвующие в необычном и чуть ли не авантюрном проекте суеверно постучали по дереву: тьфу, тьфу, тьфу, и стали ждать, что же из их усилий получится.

Глава 4. Лос-Анджелес. Начало проекта

На северо-западе Лос-Анджелеса, на Грин Стрит 20, в рабочем кабинете ничем не примечательного трехэтажного дома, приютившегося сбоку от более роскошных соседних особняков, сидели за столом, стоящим вплотную к окну, двое мужчин. Один из них, 59-летний Майк Адамс, всю жизнь проработавший продюсером кинокомпании Холлин продакшн филм, вальяжно развалился на стуле.

Он родился и вырос в штате Монтана, на самой границе с Южной Дакотой, бывшей когда-то резервацией индейцев. Его отец перенял профессию своего отца, деда Майка, и пас огромные стада коров для хозяев. Майк жил с матерью в небольшом городишке, видел отца не чаще пяти-шести раз в год, когда тот приезжал в город по делам владельца ранчо и завозил семье небольшие деньги, чтобы те не умерли с голода до следующего приезда.

Маленький Майк очень гордился отцом – тот въезжал в город в коричневых кожаных штанах с бахромой и желтом плаще с множеством карманов. На голове у него всегда красовалась широкополая шляпа, к седлу приторочено лассо. Только с годами Майк понял, что яркая экипировка была мишурой, под которой скрывался самовлюбленный эгоист, думающий только о себе и своем комфорте. Семья ему нужна так же, как красивая одежда – показать, что у него есть то же, что у других. У Майка открылись глаза на никчемность отца после того, как он стал замечать, что, уезжая, тот все чаще оставлял не деньги, а синяки на теле жены. Майк любил мать, но вступиться за нее по малолетству не мог, поэтому молча переживал страдания забитой женщины, затаив злость на отца. С этих пор его перестал радовать ковбойский вид отца, мальчик мечтал быстрее подрасти, уехать из города, забрать с собой мать и оградить ее от ставших регулярными побоев.

Будучи подростком, он пришел с приятелями на новый, никогда доселе не виданный в городе аттракцион – кино. Фильмы крутили чуть ли не на улице, поставив в полуразрушенном сарае перед натянутой простыней стулья для зрителей. Это была первая встреча с кино, которая потрясла мальчишку намного больше, чем развенчание мифа о романтической профессии отца-ковбоя. Через два года в городке открыли настоящий кинотеатр. Майк не пропускал ни одного фильма, зарабатывая на билеты мытьем машин или чисткой грязных ботинок у проезжающих через город туристов. В пятнадцать лет парнишка повесил на грудь мешочек с накопленными тридцатью долларами, сел на поезд в Калифорнию, и навсегда распрощался с полунищим детством.

Майк уже знал, что в соседнем с Лос-Анджелесом Голливуде сосредоточена вся киноиндустрия Америки, с павильонами, съемочными площадками, студиями. Он хотел сам научиться делать фильмы. Другой мечты, как стать богатым, у него ни тогда, ни потом не было.

Сегодня, спустя более сорока лет, Майк сидел в собственном офисе, стоящем почти в центре Голливуда, городе, притягивающим любого человека, интересующимся кино. Он достиг мечты – стал богатым, делая фильмы. За эти годы Майк Адамс неузнаваемо изменился, превратился из полуголодного мальчишки в преуспевающего бизнесмена, известного продюсера, но не изменил ковбойскому стилю одежды, который навсегда врос в него яркой картинкой сидящего в седле отца в желтом плаще. Кожаные штаны, правда, он давно сменил на дорогие джинсы, заправленные в короткие ковбойские сапоги с причудливым рисунком, на столе перед ним лежала темно-серая фетровая шляпа с большими полями – одна из самых дорогих, какие только можно купить в лучших магазинах головных уборов.

Напротив Майка сидел Джек Салливен, 42-летний импозантный мужчина. Его темные густые волосы тщательно расчесаны на пробор, на собеседника смотрели, не отрываясь, внимательные темно-синие глаза. Мужчины вместе работали последние десять лет – с тех пор, как в далекой Европе произошли значительные политические перемены, коснувшиеся и американцев. В отличие от собеседника, Джек одет в строгий, антрацитового цвета костюм, отливающий серебром, светло-голубую рубашку и темно-синий, с еле видными серыми разводами, галстук. Над черными кожаными туфлями виднелась полоска тонких черных носков. Официально Джек считался сопродюсером фильмов, которые они с Майком отбирали на конкурсной основе. Об их основной работе мало кто знал или даже догадывался…

***

Впервые с идеей конкурса Америка – миру Джек Салливен пришел в офис Майка Адамса ровно десять лет назад. Представившись коллегой, он небрежно назвал несколько фильмов, в которых работал, и предложил поддержку в съемках фильмов, выигравших конкурс, проходящий под патронажем одной из правительственных организаций страны. Майк Адамс, прошедший путь от чистильщика сапог до кинопродюсера, был недоверчив по природе. Он выслушал гостя, обещал подумать над его предложением и пригласил через неделю на встречу. Голливуд хоть и знаменит на весь мир, но внутри этой деревни, как называл ее про себя Майк Адамс, все знают друг друга достаточно хорошо, особенно если вариться в этой каше с утра до вечера больше тридцати лет подряд.

Разузнав по своим каналам о неожиданном визитере, Майк понял, что история, рассказанная им о себе, абсолютно не соответствует истине – молодой человек, активно предлагающий себя к нему в напарники, прежде не работал в кино. Чего тот хотел на самом деле, непонятно. Решив выяснить, можно ли действительно заработать с таким партнером, Майк согласился на еще один разговор и подтвердил решение по телефону.

На вторую встречу Джек явился в офис Адамса, опоздав на пять минут. Извинившись, он поприветствовал хозяина и уселся за круглый стол в углу кабинета. Хозяин сел на свое место и не проронил ни слова, предоставив гостю начать разговор. Тот, видя то ли нерешительность, то ли застенчивость хозяина, начал довольно нахально:

– Ну что, господин Адамс, мне кажется, вы приняли положительное решение относительно нашего сотрудничества.

– Я не могу работать с непрофессионалами, – ответил тот, немного помолчав. – Вы – не профессионал.

– Все проверили? – довольно кивнул головой гость. – Очень хорошо. Значит, мы можем играть в открытую. Вы правы, я не киношник, но хороший менеджер, а это главное. И я могу сделать ваш бизнес намного успешней. Чтобы нам было говорить проще, может быть, перейдем на ты?

В офисе наступила тишина. За окном было, как обычно, тепло и ясно, солнечные лучи проникали через чистые стекла, ложились ровными рядами на паркетный пол, поблескивающий прозрачным лаком.

– На кого ты работаешь? – Адамс вперил прямой взгляд в посетителя.

– Ты точно хочешь знать? Подумай, может быть, ты этого совсем не хочешь. Если я скажу, кто стоит за мной, наша работа будет проходить совсем на другом уровне. Впрочем, если ты настаиваешь…

– Нет. Мне это пока не интересно, – Адамс не захотел углубляться в подозрение, зародившееся в душе.

– Твое пока принимается.

Оба замолчали. Салливен, тогда 32-летний молодой стройный мужчина, крутил стоящий перед ним стакан с минеральной водой, поглядывал с интересом на хозяина офиса. Тот же, опустив глаза, о чем-то долго думал, не глядя на vis-a-vis. Наконец он открыл рот.

– Почему именно я? Почему ты хочешь работать со мной, а не с другими?

– Несколько причин. Если бы ты подумал, то смог сам их назвать. Но я с удовольствием это сделаю за тебя. Итак. Ты профессионал, можешь хорошо инициировать и координировать вопросы организации фильма. У тебя прекрасные контакты и хорошие отношения с актерами и режиссерами. Это позитивные обстоятельства для нашего бизнеса. Дальше – сложнее: то, что является для меня положительным моментом, для тебя станет отрицательным.

Гость отпил глоток воды из стакана, поставил его на стол, задумчиво покрутил, посмотрел, как лопаются внутри пузырьки газа, и продолжил:

– Твоя киностудия Холлин продакшн филм имеет много конкурентов. У них зубы острее, хватка сильнее, и ты стал плохо справляться с ними. Меньше работы, соответственно, меньше доходов, а запросы семьи растут. В другие компании ты не пойдешь, у тебя нет договоров, да и вообще, никто не убегает от собственной кормушки. Твоя младшая дочь – наркоманка, ее лечение стоит дорого, а у тебя, кроме нее, еще трое детей, о них тоже нужно заботиться, платить за образование. Хорошее высшее образование – прихоть богатых, и стоит эта прихоть довольно дорого. Да и жена твоя привыкла к роскоши…

– Это шантаж?

– Да ты что, Майк?!? Разве я могу позволить шантажировать такого известного продюсера, как ты? Ты преувеличиваешь мои возможности. Я предлагаю выгодный бизнес, и если ты хорошо подумаешь над предложением, то вряд ли сможешь отказаться.

– Чтобы на что-то решиться, мне нужно знать, что конкретно ты предлагаешь, – голос Адамса звучал ровно, но внутри у него все клокотало и рвалось наружу: какой-то молодой щенок из неизвестно какой правительственной конторы задумал шантажировать его, известного продюсера Майка Адамса только потому, что у него временные денежные затруднения. Он не боялся никаких служб, связанных с правительством, ему просто неприятно, что они выбрали именно его для экспериментов. Да, для экспериментов, потому что ничего другого он от людей в серых костюмах с галстуками не ожидал – они были для него, как невидимые, но отчетливо слышимые крысы в осенней листве леса, с существованием которых приходится мириться.

– В прошлом году мы открыли в Голливуде небольшую фирму по присуждению грантов международным сценариям. Любой режиссер из любой страны может подать литературную заявку на конкурс и выиграть. Лучший сценарий получает первую премию и грант на постановку фильма. Вот такая простенькая схема, – продолжил тем временем объяснять Салливен идею будущей совместной работы. Прежде чем он успел что-то добавить, Адамс задал вопрос, который собеседник ожидал услышать.

– Кто оплачивает грант?

– Наш международный отдел.

– Ага, – произнес Адамс, задумавшись. Он посидел молча минуты три, глядя в окно на две высоко торчащие за ним пальмы. Глаза смотрели рассеянно, но голова работала активно. – Какие сценарии имеют приоритет?

– Раз ты надумал с нами работать…

– Я пока не согласился.

– Понимаю. Тогда я не могу сказать всего.

– Скажи в общих чертах. Мне нужно знать, во что ввязываюсь.

– Послушай, Майк. Давай договоримся с самого начала – я не делаю тебе одолжения, не шантажирую и не грожу пальчиком, как злой дядя. Повторяю, что предлагаю выгодный совместный бизнес. Здесь нет ничего преступного или криминального. Мы помогаем людям других стран поддержать их культуру, которая сильно страдает от всякого рода диктатур. Будешь сопротивляться, я найду другую фирму и другого продюсера, посговорчивей. Решай сам, но учти, что время у меня ограничено. Мой шеф установил определенные сроки, из рамок которых выходить я не имею права. Вот так.

В офисе наступило молчание. Всегда накануне важных дел Майку нужно отвлечься на посторонние мысли, чтобы правильное решение быстрее созрело и само вышло наружу, как вылезает из яблока наевшийся червяк, радующийся солнцу. Так он поступил сегодня. Стараясь не смотреть на сидящего напротив господина в галстуке с его головоломкой, Майк, пытаясь вытащить из подсознания правильное решение, задумался о семье.

На дворе вольготно разлеглось теплое калифорнийское лето, у детей наступили каникулы, они собрались дома, под родительской крышей. Жена Миранда, как назло, попала два дня назад в больницу с переломом руки. Майк по-прежнему любил жену и с большой теплотой принялся вспоминать их первую, необычную встречу.

Майку в то время исполнилось двадцать шесть лет. Он снимал небольшую квартиру на окраине города с видом на Тихий океан. Каждое утро ровно в шесть часов он, накинув на шею полотенце, бежал вдоль океана, вдыхая соленый воздух, заряжаясь свежестью и силой на целый день. В один из дней теплой осени он сворачивал с песчаного берега на тропинку к дому, и увидел сидящую на песке девушку в спортивном костюме. Присев на одну ногу, она вытянула другую и плакала, наклонившись к ней. Она не замечала ничего и никого вокруг. Песчаный берег был пуст. Майк подбежал к сидящей девушке и озабоченно спросил:

– Что случилось, могу я тебе чем-нибудь помочь? – Взглянув мельком на часы, он заметил, что уже без пятнадцати семь и ему пора домой, чтобы успеть собраться и доехать до работы.

– Не могу подняться, подвернула ногу о проклятый выступ, – показала она глазами на бетонные плиты. Плиты лежали длинной дорожкой вдоль песчаного берега и вели к недалеко стоящим домам.

– Где ты живешь? – спросил Майк. – Я могу отнести тебя домой и вызвать скорую, или она подъедет прямо сюда. Что для тебя лучше?

– Если не трудно, отнеси домой – я живу рядом, – девушка показала рукой на стоящий невдалеке пятиэтажный дом с облупленными стенами.

Майк тут же пожалел о щедром предложении, но отказаться от своих слов не мог – он видел, что девушка красива и поразительно похожа на его мать. Ее он перевез к себе, как только стал больше зарабатывать и смог снять квартиру на двоих.

– Хорошо, – сказал молодой мужчина, наклоняясь к незнакомке. – Обними меня покрепче за шею и попробуй не шевелить поврежденной ногой, чтобы не было больно.

Подняв девушку на руки, он удивился ее легкому весу. Триста метров до дома он прошел быстрым шагом, не останавливаясь. Девушка, крепко сжав губы, молчала, и только по выступившему мелкими бисеринками поту на лбу можно было догадаться, как ей больно. Поднявшись на второй этаж, Майк нажал локтем на звонок, через минуту дверь открылась.

– Миранда, боже, что случилось? – воскликнула стоящая за ней женщина, жестом приглашая пришедших войти. – Сюда, – повела она Майка в комнату, показывая место на диване. Туда он осторожно положил свою ношу.