Отражение. Зеркало отчаяния

– Прошу вас, госпожа. Окажите мне честь…

Дорак опустился на одно колено, как следовало по придворному этикету, и протянул руку, обернутую плащом, чтобы дама опиралась, входя в карету. Малена, покраснев до кончиков ушей, неловко коснулась пальцами плаща, шагнула на первую ступеньку, пошатнулась, едва не упала…

Спас положение Дорак, вовремя подхвативший даму под локоть и перенаправивший вместо лужи – в карету.

Мария-Элена пискнула что-то невразумительное, но дверца уже закрылась, и девушка оказалась в обитом бархатом полумраке. Отдернула занавески, осторожно вгляделась…

Дорак командовал людьми, которые рассаживались по коням. Вот он сам взлетел в седло, лихо, почти не касаясь стремени, и махнул рукой. И карета двинулась вперед.

Герцогессе было откровенно страшно.

Она достала из кармана четки и привычно вспомнила молитву: «Отец милосердный наш…»

Молитва почему-то не помогала. Даже наскучила, что было и вовсе странно. Мария-Элена вздохнула, потом укуталась в плащ, лежащий на противоположном сиденье, и достала зеркало.

Оттуда на нее смотрела совсем другая девушка.

Уверенная, решительная, серьезная… ах, если бы она была такой!

А ей – страшно, так страшно…

А пахнет вкусно. Особенно после овсянки. Интересно, что в корзинке?

Малена хоть и привыкла к монастырской умеренности, но все же была нормальной, живой и здоровой девушкой, с таким же здоровым аппетитом.

И через несколько минут салфетка, которой была накрыта корзина, полетела в сторону, а в руках у монастырской воспитанницы оказался громадный пирог с мясом. С поджаристой хрустящей корочкой.

Переживания? Подождут!

И девушка занялась пирогом, не обращая внимания более ни на что. Он же с мясом, с соком… Марии-Элене совершенно не хотелось закапать все соком, измазаться и выглядеть как поросенок.

Уммм… как же вкусно! Просто невероятно!

* * *

Дорак Сетон покосился на карету и едва спрятал презрительную усмешку.

И вот это – Домбрийская?

Вот эта серая бесцветная мышь?

Да на нее без слез не взглянешь, она же страшна, как смертный грех. И, судя по всему, – так же глупа, как грешники. Такую можно украсить лишь очень серьезным приданым… к примеру – герцогством Домбрия. Но вряд ли родственники уделят ей хоть кусочек от пирога…

Ну и поделом.

Удел серых мышек – быть пищей для кошек и котов. Это закон жизни…

Разумеется, себя храбрый капитан относил к последней категории, но позариться на это?

Столько даже он не выпьет…

То ли дело – ее мачеха. Вот уж кто выглядел великолепно, так это Лорена Домбрийская. Высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, уложенными в сложную прическу, с громадными голубыми глазами и потрясающей фигурой. Руки так и тянулись…

Капитан аж зажмурился от приятных воспоминаний…

Вот дочка у ее светлости не удалась. Не в маму.

Но зато глазками на все стороны так стреляет – только звон идет. В самом соку девка, мужа ей искать пора, только вот без приданого даже на герцогскую падчерицу охотников немного. Отчим мог бы ей выделить долю, но матери Силанты нужна не доля. Ей нужно все.

И она свое получит, без сомнения. Ну что эта мышь может противопоставить Лорене?

Дорак покосился на карету, в которой сидела герцогесса. Сидела тихо-тихо, подтверждая мнение капитана о ее мышиной породе, даже шторы не открывала. Что такая может? Да ничего, только молиться и плакать. Чему их еще могут научить по монастырям? Покорись, дочь Его, смирись, дочь Его, принимай с покорностью любые испытания, выпавшие на долю твою, – и молись, молись, молись… очень удобно для всех, кроме самой девицы. Но кого интересует ее мнение?

Была бы хоть красивая, а то… в кого бы ни пошла эта мышь, но точно не в отца. В мать?

Или там и другой отец был? Кто их, герцогинь, знает?

Ах, Лорена, Лорена…

Дорак вспомнил, как рассыпались дождем по груди золотые волосы, как светилось розовым в полумраке нежное тело, как стонала под ним женщина, и почувствовал, что на коне стало несколько неудобно. Но не в карету же проситься?

Это с Лореной они однажды, в карете… не в этой, правда, в другой, но было, было что вспомнить. И за поездку Дораку обещана награда…

И кто эти штаны шил? Сволочи! Тесно же…

Лорена Домбрийская, замок Донэр

Ее светлость в данный момент не думала о любовных утехах. Она встречала королевского стряпчего. Лично.

Конечно, она – герцогиня, а это простой стряпчий, быдло, чернь площадная, но если уж господину Тальферу доверяет Его Величество…

Тут и герцогиня может благосклонно приглядеться к мужчине, а может, и найти в нем союзника? Почему нет? Она – красивая молодая женщина, он – мужчина, нельзя сказать, что красивый, но не старый… попробовать-то всяко можно!

Так что Лорена лично вышла во двор и, улыбаясь, пошла к карете, из которой, отдуваясь и сопя, вылезал мужчина. И тут же испытала разочарование.

Это?

Тот самый господин Тальфер?

Верилось с трудом.

Господин Тальфер был фигурой примечательной, в Аллодии, да и за пределами страны о нем не судачил только глухой.

Барист родился в семье зажиточного купца Жареля Тальфера, но далеко не первым сыном. Шестым ребенком.

Четыре сына, две дочери… тут не купеческое состояние нужно, чтобы всех обеспечить. Но мальчишка рос смышленым. Дома его не ждало ничего хорошего, разве что место приказчика в лавке при старших братьях, но Бариста это не устраивало. Рано поняв, что в этом мире надо пробиваться самостоятельно и лучше всего найти себе хорошего покровителя, Барист недолго думая отправился в ближайший монастырь. Послушником.

Как уж он там молился – никому не известно, а что вот монастырь святого Карена Рукоположителя стал богатеть день ото дня, заметили все. Не слишком известный храм, все достоинство которого заключалось в его расположении рядом со столицей, принялся прирастать, богатеть, нанимать людей то на стройки, то для других работ…

Так что на храм обратил внимание архон Аллийский, Реонар. Он предложил послушнику перейти к нему, Барист помялся для вида, набил себе цену – и согласился.

По странному совпадению принялся богатеть и архон. Свой первый монастырь Барист тоже не забывал, так что настоятель чуть ли не в каждой молитве возносил благодарность небесам за такого умного и услужливого молодого человека. Молился он с душой, вдохновенно, и Он, всеслышащий, не остался глух к мольбам.

Как известно, не ворует лишь его величество, потому как у себя самого воровать – дураков нет. А вот его чиновники – воруют, их помощники – воруют, на местах – воруют…

Говорят, что когда-то и где-то видели честного чиновника, но найти его не удалось даже силами Собора, так что явление чуда не состоялось. Это в лавке Барист не мог окинуть взглядом всю картину и оценить количество денежных рек, которые утекали налево. А в качестве личного распорядителя финансами господина архона – мог. И обратил.

Сообщив своему господину, что королевский министр финансов не ворует только когда спит. Вот документы, вот доказательства, столько собрано, столько попало в казну, столько мимо казны… Кто-то думает, что храмы – это просто так? Не-ет, туда народ приходит делиться своими горестями, и информации туда стекается ох, много. А кто владеет информацией, тот владеет и миром. Или очень нескромным его кусочком.

Тальферу мир не был нужен, но и делиться деньгами своего начальника он совершенно не собирался. Архон подумал, да и отправился к его величеству.

Остеон прочитал бумаги, тоже подумал, кое-что проверил – и прогневался. Министр финансов полетел с должности и приземлился в королевской тюрьме, Алавере, где из него принялись вытряхивать все наворованное. А Барист своим поступком привлек внимание короля.

Как известно, Он на небе, но на земле есть свои владыки, с коими связываться опасно. А потому…

Архон Реонар Аллийский поторговался немного с его величеством, и они договорились о совместной эксплуатации молодого дарования.

На место министра финансов Барист не претендовал, справедливо полагая, что сыну купца жить спокойно не дадут. Никогда. Дворяне не потерпят, их честь будет оскорблена, и все в том же духе. А ему-то работать надо! И не отвлекаться на разные глупости!

Его величество мог бы своей волей даровать ему титул, рявкнуть на слишком умных, а то и отправить кое-кого в Алаверу, но если Бариста все устраивает? Зачем городить огород?

Барист получил звание личного стряпчего его величества и возможность работать с большими деньгами. А заодно проверять всю финансовую документацию короля. И Остеон ни разу не пожалел о своем решении.

Господин Тальфер был умен, трудолюбив, изобретателен и талантлив в том, что касалось денег. В остальном же…

Он заработал себе дом, но жил в одной комнате, плохо представляя, что делать с двумя дюжинами оставшихся. Купил выезд, но до дворца всегда ходил пешком…

Его величество подумал еще немного – и огляделся по сторонам. При дворе, как известно, есть много бесприданниц с титулом. Кто-то из них опускается и становится придворной шлюхой, а кто-то выбивается в люди. Выходит замуж, иногда удачно, иногда нет…

Жанетта Вилойская была из тех, на кого лишний раз не позарятся. Полненькая, невысокая, с рыжими от природы локонами, невнятно-зеленоватыми глазами и веснушками по всему лицу…

Нет, не красавица. Даже круглое ее лицо, если кто-то давал себе труд разглядеть его под веснушками, было вполне простонародным – курносый нос, широкий рот, маленькие глаза…

Но у девушки было два достоинства. Во-первых, природная смекалка, которая позволяла ей дружить со всеми, и, во-вторых, она была единственной дочерью бедного дворянина. Что там тот Вилой? Плевок на карте, точка карандашная, но он давал титул. И его величество мог своей волей отдать этот титул детям Тальфера, таким образом сделав их дворянами. Никто и не пикнет, так поступали…

Жанетта подумала – и согласилась. Барист также подумал – и согласился. А его величество лично был посаженым отцом у невесты, затыкая рты всем сплетникам.

Брак оказался неожиданно удачным.

Жанетта родила шестерых детей, правда, двое у нее умерло, нежно заботилась о Баристе, который прекратил жить в одной комнате, питаться всухомятку и сотворять святой ключ при словах «уборка» и «портной». Она редко появлялась при дворе, предпочитая свой дом, занималась детьми и была совершенно счастлива.

Барист жену не любил, но относился к ней очень хорошо. Не ограничивал в тратах, восстановил Вилой, развел там замечательные виноградники и собирался делать свое вино, для чего пригласил специалистов аж из Грата. Одним словом, горшок нашел крышку. А его величеству Барист был предан всей душой и любого врага государства лично загрыз бы зубами.

Вот этот человек и вступал сейчас под своды Донэра.

Внешне же…

Черные волосы до плеч, невысокая фигура, больше всего похожая на колобок с короткими ручками и ножками, яркие черные же глаза-изюминки на круглом лице… не красавец. И вообще, булочник или молочник… наверное. Это – с первого взгляда.

Со второго…

Да, Барист не носил меча, он вообще не умел пользоваться оружием, ему всю жизнь было плевать на моду, он одевался так, как ему удобно, но глаза его…

Глаза Тальфера выдавали. Слишком умные, ясные, острые и проницательные. Они обежали двор Донэра, кольнули иголками Лорену, на миг остановились на Лоране, появившемся на крыльце, и Барист поклонился:

– Ваша светлость. Рад видеть вас. Достопочтенный Рисойский…

Лоран ответил поклоном. Лорена всплеснула руками:

– Господин Тальфер! Как я рада нашей встрече. Ах, наше захолустье так редко посещают гости! Я сейчас прикажу проводить вас освежиться с дороги, а там и праздничный обед готов будет…

– Ваша светлость, я прибыл повидаться с герцогом. Сначала дело, а потом все остальное.

Этой присказкой он был известен по всему королевству и менять принципы не собирался ни ради Лорены, ни ради обеда. Лорена скрипнула зубами, но сдержалась и мило улыбнулась.

– Господин Тальфер, тогда прошу вас, на несколько минут, освежиться с дороги. Вода нагрета. А я тем временем сообщу супругу…

Тальфер подумал пару минут – и кивнул. Действительно, в карете было душновато, а он, как большинство полных людей, сильно потел. Не мешало бы сменить рубашку и верхнюю тунику с дорожной на более роскошную, все же герцог…

– Буду вам очень признателен, ваша светлость.

Лорена мило улыбнулась – и сделала жест служанкам, которые тут же закружились вокруг гостя. Слуги тем временем доставали багаж – сундук и небольшую сумку. Сама же Лорена проводила гостя до его покоев, выказывая уважение, а потом, когда за Тальфером захлопнулась дверь, скрипнула зубами – и направилась к мужу.

Твари!

Ее бы воля…

* * *

В комнате герцога Домбрийского царил полумрак.

Задернутые шторы – больному вреден прямой солнечный свет. Благовония в курильницах – больному вреден вульгарный уличный воздух. Столик рядом с кроватью, заставленный снадобьями… И лекарь.

Сам герцог не спал. Лежал, смотрел в окно серыми глазами, некогда яркими, а сейчас почти бесцветными. Лорена присела в реверансе.

– Мой господин, прибыл мэтр Тальфер. Он ожидает, когда вы сможете принять его.

Герцог повернул голову, вдохнул воздух, собираясь что-то сказать, но не смог. Исхудавшее тело скрутил приступ кашля, лекарь подскочил, подхватил господина под плечи, помог прокашляться… в тазик шлепнулся комок кровавой мокроты. Лорену замутило, но женщина стойко держалась, дожидаясь ответа.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем герцог смог говорить.

– Пригласи его. Немедленно…

Лорена мысленно выругалась, но внешне осталась безупречна. Поклонилась, улыбнулась и пообещала, что сразу же, мой господин…

И отправилась к мэтру Тальферу.

Тот уже переоделся, разогнал служанок и теперь ждал. Лорена подавила приступ раздражения и, мило улыбаясь, пригласила господина Тальфера к его светлости…

Мужчина поклонился и последовал за кипящей от возмущения герцогиней.

* * *

– Лорена, попроси прийти Шадоля и возвращайся. А вы, Карен, тоже останьтесь, мне нужны будут свидетели.

Тальфер уселся рядом с кроватью герцога, на стул, и приготовился внимать последней воле. А герцогиня выскочила за дверь, призывая прислугу.

Стоит ли говорить, что дворецкий нашелся в рекордно короткие сроки?

Но когда герцогиня влетела в двери спальни, мэтр Тальфер уже строчил пером по бумаге, изредка обмакивая его в чернильницу.

Герцог приподнялся, и лекарь тут же подсунул ему под спину несколько подушек. Это вызвало новый приступ удушающего кашля, но наконец Томор прокашлялся и заговорил:

– Я, герцог Томор Домбрийский, милостью Его, оглашаю свою последнюю волю в присутствии независимых свидетелей, находясь в ясном уме и твердой памяти, что засвидетельствовано личным его величества стряпчим, господином Тальфером.

Означенный господин чуть склонил голову, и герцог продолжил:

– Все мое состояние, Донэр, земли, деньги – все, что у меня есть, отходит моей дочери, Марии-Элене Домбрийской с тем, чтобы она вышла замуж до достижения двадцати пяти лет. Далее либо ее муж берет фамилию Домбрийских, либо ее второй сын должен принять мой титул и ответственность за Донэр на свои плечи. Разумеется, по достижении им совершеннолетия. До той поры его опекунами будут отец и мать.

Кивнули все.

Ничего нового. Если Мария-Элена выйдет замуж за наследника титула, дети будут распределяться по очереди. Старший – наследует отцу, второй – матери… это нормально. Это бывало.

До двадцати пяти лет девчонке еще семь лет жить, успеет остепениться.

– До совершеннолетия моей дочери еще два года и два месяца. Поэтому ее опекунами назначаются ее мачеха, Лорена Домбрийская…

Герцогиня поднесла к глазам совершенно сухой платочек, но восклицать нечто пошлое, вроде: «Дорогой муж, вы еще сто лет проживете!» не стала. Хорошие актрисы не переигрывают даже в любительских спектаклях.

– …и лично его величество.

А вот это был удар. Да какой!

Лорена даже задохнулась. На миг стены комнаты дрогнули, поплыли вокруг женщины в медленном танце…

Его величество!

То есть – на брак надо согласие обоих опекунов. А даст ли его король?

Только в том случае, если умолять его будут все. Лорена, Лоран и беременная от Рисойского Мария-Элена. Желательно – влюбленная по уши.

В противном случае…

Алаверой тут не отделаешься, могут и голову с плеч снести. Остеон суров…

Ничего, этот вопрос решаем. Что, брат не сможет обаять какую-то соплюшку?

Да Лоран с десятком таких справится! С возрастом он не облысел и не растолстел, обаяния у него на шестерых хватит, а опыта – и на десятерых девчонок. Можно подумать, она не видит, как на него Силанта смотрит! Не был бы Лоран ей дядей, точно бы на шею прыгнула…

– Опись своего имущества, земель, доходов, драгоценностей, вкладов в государственные облигации и различные дела я прилагаю. Копия останется здесь, две копии отправятся в столицу.

Лорена поглядела на свиток волчицей, у которой кусок из глотки вырывают.

Да, если все это будет у короля – не покрутишься. Тальфер – это вам не мэтр Сюре, это у местного стряпчего могли пропасть несколько строчек из описи, но не у этого волка! Какой там колобок? Тигра!

– Моей жене, в благодарность за ее любовь и нежность, я назначаю пожизненное содержание. Пятьсот монет золотом в год и доходы от поместья Шанэр.

Стряпчий писал.

Лорена покривилась.

Пятьсот монет золотом!

Громадная, непредставимая сумма для простонародья. Да Домбрия в год дает не меньше двадцати тысяч! Конечно, приходится вкладываться то в одно, то в другое… муж вообще обожает разбрасывать деньги на нужды всякой черни, как будто та сама не справится, мельницы какие-то строит, дороги… пффф! Но остается не меньше десяти-пятнадцати тысяч золотом. Этого хватило бы, чтобы блистать при дворе…

– Моей падчерице, Силанте Колойской, я завещаю единовременно сумму в десять тысяч золотом, чтобы она пошла в ее приданое. До той поры распоряжаться всей суммой она не может, но брать проценты – вполне.

Лорена быстро подсчитала в уме.

Десять тысяч золотом – это хорошее приданое. На него можно купить небольшое поместье. А два процента в год, которые дает помещенный в надежное место капитал, в королевские бумаги, это двести монет золотом.

Хватит на скромную жизнь в столице. Для сравнения – дом можно снять за пятьдесят монет золотом на год, и неплохой дом, но остальное…

Да некоторые платья Лорены стоят дороже двухсот золотых! А про украшения и говорить не приходится…

Вспомнив о том, что все украшения Домбрийских теперь отходят к этой сучке, Марии-Элене, Лорена покривилась. Личных украшений у нее было не так много, да и класс пониже…

Впрочем, если они с Силантой поедут в столицу… Шанэр дает где-то монет триста в год, плюс ее деньги, плюс дочкины…

Тысяча золотом.

Очень неплохо, но не для Лорены Домбрийской. Ей уже не нужна была часть, ей нужно было – все! А муж продолжал диктовать.

Он перечислил верных слуг, оставив каждому небольшую сумму в золоте, в том числе и дворецкому – две сотни золотых, и заставив мужчину вытирать слезы искренней радости. Перечислил соседей, которым оставлял на память небольшие сувениры – скакового жеребца, книгу, оружие…

Мэтр Тальфер уверенно писал, Лорена слушала без особого интереса, обдумывая свои планы. Пожалуй, их стоит поменять.

Раньше она полагала, что Лоран быстренько соблазнит, обрюхатит и потащит под венец эту идиотку, Марию-Элену, после чего они втроем отбудут в столицу, а падчерица останется в поместье. Должен же кто-то и за делами приглядывать? А то слуги вконец распустятся.

Лоран будет наезжать к ней пару раз в год, забирать деньги и делать детей, и все будет отлично.

Теперь планы приходилось пересматривать.

Марию-Элену надо будет везти с собой в столицу, а там уже выдавать замуж за Лорана. И демонстрировать ее хотя бы годик, чтобы его величество не заподозрил неладного…

Ну ничего, она умная, она решит этот вопрос ко всеобщему, то есть собственному, удовольствию.

И Лорена принялась внимать кашляющему и задыхающемуся супругу.

Мария-Элена Домбрийская

Чем плохи пироги?

Да тем, что их надо запивать. А потом жидкость себе ищет дырочку…

До обеда было еще далеко, но кустики девушке требовались просто позарез. Не помогали ни молитва, ни стискивание зубов…

Кучер никак не отозвался на стук. Может, стучать надо было громче?

Малена робко отдернула штору. Сначала внутреннюю, шелковую, а потом и наружную, из плотной кожи, и поглядела вокруг. Словно мышь, которая выглянула из норки и готова спрятаться обратно при первом же шуме.

Капитана не было видно.

Зато неподалеку от кареты на буланой лошади ехал гвардеец в цветах Домбрийских.

Девушка кашлянула, пытаясь привлечь к себе внимание.

Безрезультатно.

– Простите, – шепнула она. Горло перехватило.

Не общалась она в монастыре с мужчинами, вот и смотрела на всех с тихим ужасом…

Тоже не помогло.

Отряд никогда не передвигается тихо. Скрипит карета, переговаривается эскорт, цокают копытами по камням лошади, побрякивает сбруя, это если еще кто на нее не нашивает колокольчики или бубенцы, чтобы привлечь к себе внимание… А сейчас вдобавок и кучер распевал во весь голос, нещадно фальшивя:

– Ах, моя дорогая Линда…

Куда уж ему было что-то услышать? В шуме и гаме голосок девушки тонул, словно камень в воде. Мелкий такой камушек, почти песчинка.

Мария-Элена пискнула еще пару раз, но на нее даже головы не повернули.

«Вот козлы, – решительно вмешался внутренний голос. – Да разве это так делается?»

«А как?» – Мария-Элена в данный момент готова была прислушаться хоть к внутреннему голосу, хоть к внешнему… да хоть к кому! В кустики! НАДО!

А то карета необратимо пострадает!

В следующий момент у девушки появилось странное ощущение. Вроде бы кто-то весело ухмыльнулся: «Подвинься?»

Мария-Элена сама не поняла, как ее руки достали из корзины печеное земляное яблоко. Потом она высунулась из кареты, прицелилась…

Ну и попала, куда хотела.

Лошадь, пораженная в морду печеной картофелиной, встала на дыбы, не ожидающий подвоха всадник едва не полетел на землю. По счастью, вовремя схватился за поводья и успокоил мерина…

Естественно, кортеж замедлил продвижение, кучер от удивления заткнулся, и внимание нескольких гвардейцев обратилось на карету.

Неодобрительное такое…

Мария-Элена и сама не поняла, как рявкнула. Не командирским тоном, конечно, но и не писком раздавленной мышки:

– Остановить карету! Немедленно!

Как ни странно, ее послушались.

Мария-Элена дрожащей рукой открыла дверь и спрыгнула прямо в дорожную грязь.

– Я – размять ноги. Сейчас вернусь и поговорим.

Капитан открыл рот, потом сообразил, закрыл его и проводил взглядом тонкую фигурку с прямой спиной.

– Эм-м-м… Терлен, что тут произошло?

На выяснение всех обстоятельств ушло минут пять. А там и герцогесса возвратилась.

Сейчас разберемся…

* * *

Обретя под кустиком новое дыхание, Малена отправилась обратно, к дороге.

С каждым шагом все яснее представляя, что вот она выходит на дорогу, а там мужчины, и все на нее смотрят, и все понимают, чем она занималась, и все… ой, мама…

«А они не пьют, не едят и кустики не удобряют? – завелся тот же вредный внутренний голос. – А ну взяла себя в руки! Чего ты ходишь, как вобла мороженая? Спина расправлена, подбородок вверх, плечи вниз, улыбку на губах, и глаза прищурь, этак неодобрительно! Ты здесь главная!»

Малена даже поежилась, но внутренний голос не отставал. Пришлось соответствовать.

Так что на дорогу она вышла весьма достойной походкой. У Дорака даже рот закрылся. И упрек, который он готов был выговорить, застрял где-то в горле. А Мария-Элена взглянула на него с презрительным выражением и заговорила так, что капитану померещился иней на дороге.

– Капитан. Будьте любезны запомнить, что мы делаем остановку каждые два часа. Мне требуется размять ноги и освежиться. Рядом с каретой должен ехать один из ваших гвардейцев – на случай, если мне что-то понадобится. И купите в ближайшей лавке кляп.

– К-кляп?

Дорак подумал, что спит и видит сон. Но герцогесса быстро привела его в чувство.

– И заткните им кучера. Этот стон у нас песней не зовется, и я его слушать более не намерена.

– К-конечно, госпожа…

– Ваша светлость, герцогесса Домбрийская, – тем же ледяным тоном поправила его девушка. – Кто-нибудь из ваших… гвардейцев подаст мне руку? Или мне надо карабкаться в карету, как простолюдинке, задрав до ушей подол?

Дорак, побагровев, кивнул тому гвардейцу, который стоял ближе к герцогессе.

Та осмотрела его с ног до головы, кивнула, оперлась на руку парня и водворилась обратно в карету.

Показалось капитану – или герцогесса пробормотала: «Распустились тут, мальчики-колокольчики»?

Да быть такого не может…

* * *

Мария-Элена откинулась на подушки.

Она сама себе поверить не могла, что она так говорила. Так действовала. Так… словно это и не она была вовсе! Словно внутри нее поселился какой-то взрослый и умный человек, который подсказал, поддержал, а в нужный момент и помог…

Мария-Элена достала мамино зеркальце. Погладила его…

Оно рядом, и девушка стала увереннее. Погляделась в золотистое стекло, улыбнулась своему отражению, и оно показало в ответ белые зубки.

«Не унывай, подруга, мы сделаем из тебя настоящую разбойницу», – утешил внутренний голос.

И при чем тут разбойники?

Но ведь своего она добилась, верно? А это уже неплохо…

Следующая остановка была ровно через два часа.