Глава 5
С того момента, когда Степан увидел в первый раз своего ангела, в нём стало живым всё целиком и полностью, без остатка – каждая клетка, да что там клетка – каждая составляющая его души, наполненной теплом и лёгкостью, которые охватывали всё тело и сознание Степана.
После долгих часов отключки первым делом ему захотелось открыть глаза. Он не боялся, что когда откроет глаза, то его прекрасной феи больше не будет рядом. Он знал, что она есть и будет всегда, всегда рядом с ним, будет так же близко и неразделимо, как он сам с собой. Откуда была такая уверенность? Он бы объяснить, пожалуй, не смог, да, наверное, и не стал бы.
Многие годы, проведённые на улице, в суете городской, на лавках и под лавками, многое ему дали. Как потом, много лет спустя, он будет шутить: «Мой университет наивысшего разряда». Люди станут спрашивать, что это за заведение. А он мило улыбнётся, покачивая игриво головой, при этом обретая какой-то глубокий, мудрый, спокойный взгляд.
Открыв глаза, Степан увидел, что в палате было темно, к этому времени он уже знал, что это больница и он находится в гипсе с ног до головы. Его это нисколько не беспокоило и не пугало, разум и душа были заполнены только одним нежным, тёплым, приятным ощущением, чего он никогда в жизни не знал. Но точно знал, теперь знал, что именно этого ему так не хватало. Не хватало в его жизни его прекрасной, нежной феи, от которой исходили свет и тепло, дающие ему жизнь и желание жить.
– Ты где? – тихо произнёс Степан, уже вслух. Но губы были высохшими, а язык – непослушным, и вместо внятного и понятного произношения он издал лишь глухой рык.
– Я здесь, я всегда рядом.
Палата опять наполнилась нежным светом.
– Ты хочешь у меня что-то спросить?
– Да, – сказал Степан не совсем внятно.
– Спрашивай, я отвечу на любой твой вопрос.
– Почему я раньше никогда тебя не видел?
– Потому что ты практически не был один, тебя всегда окружали шумные друзья, ты никогда не звал меня. Я не могла приблизиться к тебе, там, где был ты, были демоны тьмы. Они ставили стену, через которую я не могла проникнуть к тебе без твоего призыва.
– Раз ты существуешь и есть на самом деле, почему ты не помогла мне спасти мою семью?
– Было поздно, когда это всё происходило, ты был пьян и из-за громкой музыки, крика и визга этих девиц, которые тебя окружали, ты не слышал меня. Я кричала, стучала в твоё сердце, но было всё напрасно. Тебя телефонный звонок не сразу заставил оторваться от них.
– А авария, в которую я попал по дороге домой?
– Ты летел с такой скоростью, эмоции переполнили тебя, ты не владел ни собой, ни своим сознаньем. Ярость и гнев заполнили тебя в то мгновенье целиком и полностью, они не оставили места для разума и души. Да к тому же было уже поздно, никого из твоей семьи не было уже в живых. Но этот лысый, с ужасной татуировкой на шее в виде змеи, был ещё в твоей квартире. Он изнасиловал мёртвое тело Ольги. Если б я тебя тогда не задержала аварией, то ты бы убил его или он тебя, твоя душа не смогла бы вынести этого горя и испытания. Ты бы погиб в одной из тюрем, а так погиб он. Он получил по заслугам, зло убило зло. Каждому человеку приходится рассчитываться. Ничто не может быть безнаказанным. Любое совершённое человеком зло несёт наказание свершившему это зло. Ты это должен знать, ты ничего не ценил и не берёг в своей жизни. В наказание тебя этого всего лишили. Вот тогда, сколько было моих сил, я сконцентрировалась и толкнула тот большой камень на дороге тебе под колёса. В экстренных случаях нам разрешено прикасаться к материи. Я знала, что ты останешься жив.
Я долго сидела рядом с тобой, тесно прижав тебя, согревая своим теплом, отдавая тебе свои силы, растворяясь в тебе. Это я летала в ближнее селение, попросила фермера в его сне проснуться и срочно поехать в город.
Вот он тебя и нашёл у того камня, с разбитой головой и разлетевшейся вдребезги твоей не ценившейся тобой самим жизнью.
– Скажи, а зачем я остался жить? Ты-то уже в то время знала, что никого больше у меня не было.
– У тебя была я, а у меня был ты. Перед самым рождением мы, взявшись с тобой за руки, дали слово Богу нашему, что мы пройдём нашу судьбу до самого конца. Мне нельзя возвращаться без тебя, а тебе без меня. Мы вместе, мы едины, мы одно целое. Я – твой ангел-хранитель, ты – мой человек, которого я должна всегда оберегать и, помогая, спасать.
– Ну и дела, – вздохнул Степан. – Вот оно как, а я-то и не знал.
– Да, многие люди многого не знают, до тех пор пока здесь, на Земле, не призовут господа Бога спасти их и дать разум и прозрение.
– А когда это я его призывал? – Степан выразил негодование.
– Ты – нет, а разум твой – да. Там, у крана, когда ты увидел воду, ты вспомнил о Боге. Кого вспомнишь – тот и появится.
– Ну и дела… «Спасатели»! Одна – камни мне под колёса, второй – машину в меня со всей скорости. Как это понимать? В чём ваше спасение?
– Для того чтоб хирург спас жизнь пациента от аппендицита, он должен прежде разрезать ему живот.
– Да, я вижу, я многого не знаю.
– Да, ты неправильно жил свою жизнь. Но заблудшим и прозревшим Бог даёт второй шанс, прощая все грехи в час раскаяния и прозрения. Бог дал тебе второй шанс и возможность начать всё с нуля, всё с начала, с чистого листа. С белого и чистого, который ты увидел, когда открыл первый раз глаза в этой палате.
– Выходит, я заново родился?
– Да, заново, но уже с разумом и мудростью, которую ты приобрёл на улице в муках земных.
– Не смеши, какая там мудрость? Бомжи, алкоголики, покрытые язвами и коростой.
– Вот-вот, анализируя всю их жизнь и свою в том числе, ты приобрёл мудрость. Она проявится у тебя, когда придёт время, а сейчас спи, тебе надо отдохнуть и набраться сил. Завтра тебе предстоит очень серьёзный и решающий разговор. Он изменит твою судьбу на все сто процентов.
– О чём?
– Это завтра, утро вечера мудренее. Всё, спи и помни, я всегда буду рядом с тобой.
У Степана, как по чьему-то желанию, закрылись глаза, и он провалился в глубокий крепкий сон.
Глава 6
Степан проснулся от толчка в его скованной гипсом груди. Не успев произнести уже родившуюся фразу, чтоб призвать свою фею, он услышал какие-то голоса, скорее, разговор между двумя людьми. Что-то насторожило его и заставило прислушаться. Наконец донеслись уже понятные слова:
– Как он, нормально?
– Все приборы показывают, что будет жить. Только странно одно: ему вроде, с его переломами и ушибами, пора давно было душу Богу отдать, а он спит как младенец уже второй месяц. Я подозревал вначале, что кома. Теперь понял, что нет, просто сон. Крепкий здоровый сон. Вас что так давно не было, всё в порядке?
– Дела. Я только вчера вернулся в Россию. Дела замотали, проблемы, ещё вот он нервы потрепал. Я понимаю, что он бомж, а бомж, как собака дворовая, никому не нужен в нашей стране. Только это вот так, пока он тебе под колёса не попадёт. Поди докажи, кто там был прав, кто виноват, если б он окочурился. У меня выборы на носу. Спасибо вам большое, вы меня от тюрьмы спасли и от скандала. Моя пьянка за рулём дорого бы мне встала. Дорого бы я заплатил, если бы не вы.
– Да это не мне, это вы ему скажите спасибо, что он копыта не отбросил да рогами за землю зацепился. Черти, видимо, живучи. А я-то что? Я только капельницу ему назначил да антибиотики. Он весь загипсован, как в коконе. Не ест, не пьёт, за ним большого ухода не требуется.
Молодой человек тихо, без звука, опустил в карман врача пачку зелёных купюр и повернулся к кровати.
– Вы мне его только спасите, пусть на ноги встанет. Все мы о нём сразу забудем.
– Понял. Могу идти?
– Да, идите.
Степан, почувствовав, что кто-то подошёл к его кровати, мгновенно открыл глаза. Перед ним стоял молодой человек лет тридцати пяти – тридцати шести, среднего роста, коренастый, с большими серыми глазами.
– Это ты?
– Я, а ты откуда знаешь?
– Да так, сердце подсказало.
– А что оно тебе ещё подсказало? То, что если б я мог, то я бы тебя добил в тот день, не подсказало? Нажрётесь – и несёт вас куда ни попадя, а я из-за тебя всего чуть не лишился… тюрьма… Мне только тюрьмы не хватало в этой жизни. «Люкс» на нары сменить – и из-за чего?.. Из-за бомжа. Да, пацаны бы не поняли, на смех подняли бы. Валяетесь, как банки консервные на дорогах.
– Я не валялся, я шёл
У Степана вдруг откуда-то появилась уверенность в себе. Может, потому, что он знал, что его милая фея находится где-то очень близко. И ему не хотелось, чтоб она краснела или чувствовала себя некомфортно. Он сразу ощутил себя сильным, мужественным воином на поле боя, стоявшим пред той чертой, за которой у него была она. Он не должен пустить на эту территорию своего врага.
Раздражения в голосе, в сознании и в душе у Степана не было, но сила и какая-то высокая гордость – были.
– А ты ещё ничего, а я думал, что бомжи все тупые и пустые. Повторюсь, как консервные банки, – ухмыльнулся Сергей.
– Разные… одни как банки, другие как мочалки, третьи как собаки, но, в общем, они все больные, немощные люди, которые пережили в своей жизни большое горе или несчастье и не сумели с ним справиться. Сорвались, скатились, свалились в яму, на самое дно. Откуда никогда уже никто не вылезет. Хотя… – Степан задумался и замолчал.
– Что «хотя»? – спросил до сих пор стоявший изумлённый Сергей. – Что ты хочешь сказать – что бомж, проживший полжизни на улице, на помойке, может стать человеком? – он скорчил гримасу. – Полноценным человеком? – он не останавливался. – Крутым человеком, ну очень крутым, даже бизнесменом? – Остановившись в паузе, добавил: – Крутым… бизнесменом. Ха! – он уже начал истерически смеяться. – «Бизнес-бомж». Я сам готов заплатить бабки, чтоб посмотреть на такого. Давай пари: я тебе бабки, а ты мне бизнес-бомжа через три, нет, через пять лет. Я готов подождать. А я потом напишу о тебе книгу, нет, картину. Да-да, картину в шикарном багете и повешу у себя в кабинете. Нет, я её продам, продам её на аукционе, а ты этим вернёшь мне затраченные деньги. Всё, по рукам, – Сергей протянул руку Степану. Пожал его пальцы, торчавшие из гипса, повернулся и пошёл к выходу. Он всё смеялся: – Ну ты меня рассмешил, бизнес-бомж. Пари с бомжом. Хорошая затея, а главное… главное, что интересная и неповторимая. Всё, выздоравливай, потом всё обсудим, – Сергей скрылся за дверью.
– Всё будет хорошо, – послышался, как нежный шум листвы, голос.
– Я знаю. Почему-то, – сказал Степан.
– Только есть одно условие. Мы не должны с тобой расставаться. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ты не должен забывать обо мне, пока не вернёмся к Богу.
– Как я смогу забыть о тебе? Ты смысл моей жизни, ради которого я должен жить. Я сделаю всё, чтоб тебе было хорошо и комфортно рядом со мной.
– Да, но только есть кое-что, что ты обязан сделать ещё. Почитать Бога своего и возлюбить ближнего своего как самого себя. Это первые две заповеди, о которых ты всегда должен помнить и знать. Теперь спи, тебе надо много спать. Во сне исцеляется твоё тело, а душа набирается сил и познаний, уходя в пространство, связываясь с высшими силами. А я буду оберегать твоё тело. До встречи, мой близкий друг…
Прошло ещё три недели. За окном светило солнце, и свежий живой ветер заполнил палату. Степан часто просыпался, иногда к нему заходил его врач. Были дни, когда он с ним даже кое о чём успевал поговорить. Доктор сказал Степану, что Сергей часто звонит и справляется о его здоровье, желая, чтоб он быстрей встал на ноги и начал ходить. Хотя сам врач в это не верил: у него было несколько переломов бедренной кости, а для того, чтоб она нормально срослась, требуется время и, возможно, ещё одна операция. При всём при этом инвалидность ему обеспечена. Он даже поинтересовался, сможет ли Степан восстановить документы, чтоб оформить пенсию.
– Мне не нужна пенсия, я встану и буду ходить – и даже бегать и плавать. Я хочу жить. О Господи, я хочу жить!!! Я никогда не хотел жить так, как хочу сейчас. Я хочу жить! – Степан заорал на всю палату что было сил. Доктор обезумел и застыл, он минут пять не мог прийти в себя, потом очнулся и тихо произнёс:
– Живи…
Доктор шёл по коридору, бормоча себе под нос:
– Надо брать отпуск, иначе с этими дураками сам дураком станешь. Всё, на море, в Крым. Завтра же уеду. Надо позвонить Оксане, чтоб заказала нам билеты в два конца.
Глава 7
Сердце Степана билось молотом, душа дышала всей грудью. Сковавший его гипс не казался ему коконом, который приводил бы его в изнеможение, а напротив, он чувствовал себя рыцарем в воинских доспехах. Сожалел он только об одном – что не может встать и пойти. Жизнь как-то резко хлынула сильным живым потоком в его сознание, наполняя его. Он дышал, думал. Мысли одна за другой сменяли его рассуждения, всё неслись и неслись. Раньше он вроде бы как-то и не замечал за собой, что любил так думать, рисовать воображаемые картины, слыша в них музыку. Мир его стал наполнен прекрасным, нежным живым воздухом и просто светом. Душа ликовала, подталкивая его на какие-то поступки, но поступки все сводились почему-то к одному.
Степан лежал и думал, как ему помочь всем тем, кого он оставил там, на улице, – той стайке сереньких голодных грязных бомжей. Ему вдруг захотелось построить баню. Да, баню, русскую баню с паром и с водой, в которой будет очень много веников из дуба, берёзы, облепихи.
«Смешная затея, – подумал он. – Из облепихи… она же как ёж колючая, даже больше. Кто её выдержит? Я что, садист?»
Степан услышал нежный тихий голос своей спасительницы. Теперь он её называл именно так: «моя спасительница». Он знал – не догадывался, а знал – что его спасла она, а угробил себя он сам, только сам. Голос продолжил его мысль:
– Облепиха, именно облепиха им будет кстати, так как тела у них огрубели, и только иголки помогут им восстановиться и снова научиться чувствовать.
– Но кто этого захочет? – задал вопрос Степан. – Они же не видят тебя и не верят, что ты есть.
– А меня они видеть и не должны, это совсем не обязательно. Им просто надо призвать своего Спасителя, просто надо поверить, что жизнь продолжается в любом состоянии с верой в Бога. Если в Него поверишь, никто никогда не заберёт твою жизнь, если ты сам не отречёшься от неё. Ты им поможешь, поможешь поверить в себя и в свои силы.
Степан задумался и сник.
– Помогу… Только как я это сделаю?
– Спи, всё придёт само собой, положись на Бога нашего – и он всё решит за тебя. Ты просто верь, что всё будет хорошо. Скоро ты встанешь и будешь ходить. Я покажу тебе твою дорогу, она есть, и я её знаю, и ты её знаешь тоже. Просто ты не всегда будешь видеть облик мой, но моё присутствие и мой голос будешь слышать и чувствовать всегда. Я буду всегда с тобой рядом, я буду в твоей душе – это мой дом. Я только иногда буду уходить, чтоб донести наши мысли и просьбы Богу. А теперь спи, спи и ни о чём не беспокойся, ты под моей защитой, я с тобой.
– Я хочу сам тебя защищать и оберегать, – произнёс тихо Степан.
– Ты защищаешь меня и оберегаешь своей любовью и верой в меня. А любовь и вера – это сила, что наполняет меня и даёт жизнь. Люби меня, а я люблю тебя. Когда наша любовь окрепнет, мы сможем её дарить людям, тем, кто в ней нуждается.
Степан закрыл глаза и умчался в какое-то пространство. Там он снова встретился с мамой, отцом, Ольгой, Мишуткой и Алёшкой. Только на этот раз они все были в просторном чистом поле. Стояли и нежно, с любовью, смотрели на него. Степан не подходил близко, но любовь к ним, без тоски, без боли, ощущал. Он не винил себя в их смерти, и они ему казались живее живых. Чистые, светлые и красивые.
Глава 8
Прошли дни, недели. Степан пребывал в своих снах, они ему нравились, он часто видел Ольгу. Мишутка с Алёшкой смеялись, а мать и отец говорили ему всё то, что когда-то пытались сказать, но он их обрывал на полуфразе, не дав возможность быть услышанными. Теперь он с вниманием осмысленно вникал в каждое их слово, взгляд, звук, приходивший от них. Ему с ними было так хорошо, как никогда не было в прошлой жизни. И просыпался он только для того, чтоб, открыв глаза, увидеть свою нежную, сотканную из света фею.
В эту ночь он, как всегда, говорил долго с отцом, но вдруг увидел за спиной свет, быстро заполнивший пространство. Он стал невыносимым. Степан проснулся. Перед ним стояла, всё так же красива, его Спасительница. На этот раз она начала разговор сама, обратившись к Степану с немного жёсткой и напористой речью:
– Извини, что прервала твою беседу, но ты был мне очень нужен. Я получила новое указание, и нам с тобой пора действовать. Ты должен исполнить свою миссию на Земле. Ты должен доказать на своём примере людям, что человек имеет право на жизнь, если он хочет жить. Что есть Бог и есть прощение. Что Бог исцеляет и помогает, помогает всем, кто его просит и верит в него. Ты должен помочь людям, таким же людям, каким когда-то был ты. Без веры, с клочком жизни, в котором уже ни злость, ни обида не помещаются, и даже для боли нет места. Ты должен возродить человека и человечество!
– Ну это уж слишком. Как я возрожу человечество? Человека – и то… а человечество – это уж слишком. Или ты говоришь что-то не то, или я просто окончательно сошёл с ума. У меня, может, белая горячка? Когда-то мне мои собутыльники говорили, что я впадал в забытьё и нёс чушь – это она и была. Да, именно она – белая горячка.
Ангел молча дала высказаться Степану, а потом медленно, но всё так же напористо и с более жёсткими нотками в голосе произнесла дальше:
– Да, именно человечество! Ведь когда человек один сможет с этого клочка вернуться в жизнь, то и другие, имевшие большее, легко смогут начать всё с начала, начать всё с нуля, с чистого листа. С верой в Бога, верой в силу, верой в победу – в победу над собой, над унижением и оскорблением самого себя болью, обидой, злобой и уничтожением. Ты, только ты сможешь потом сказать людям, с высоко поднятой головой и чистыми глазами, что человек может преодолеть любой барьер, не умереть, не сломаться и не убить свою душу! Мы должны жить – ты и я, мы должны жить, мы родились для того чтоб жить! Это наша первая миссия на Земле. Мы пришли на Землю, чтоб жить, и по этой причине я не дала тебе погибнуть. Ты всегда хотел жить. Ты просто не признавался самому себе, что ты хочешь жить и тебе дорога жизнь, какой она бы ни была. Если ты её принял и не отрёкся от неё, даже от самой грязной, низкой и жестокой, то Бог даст тебе шанс начать всё с нуля. Ты не слаб, ты получил силу, ты прошёл все испытания, которые мог пройти человек, и не покончил с жизнью. Ты не рассчитался с ней за её жестокость, ты принял свою судьбу. А раз принял, то будь с ней, продолжай её, ты имеешь на неё право, она твоя. Жёсткая, холодная, но – твоя. А рай и райский уголок ты строй с ней вместе, это возможно – рай на земле, а я буду всегда с тобой, я буду оберегать тебя и помогать тебе. Бог благословил тебя – и я благословляю тебя. Не задавай мне пока вопросов. Просто, ничего не спрашивая и не говоря, благослови себя, своё дело и свою жизнь. Благословляй всех людей, которых встретишь на своём пути. Благослови свет и жизнь и скажи спасибо Богу за то, что он терпелив и милостив к нам всем, иногда неразумным и слепым. Аминь. Ангел исчезла.
Глава 9
Степан ещё долго лежал молча, ни о чём не думая, он находился в каком-то оцепенении. То ли кома, то ли транс. Он не знал этого состояния. Но точно знал, что он скоро встанет и пойдёт, пойдёт к этой серой стайке бомжей, многие из которых, наверное, уже умерли, пока он лежал в этой палате. Он так хотел, чтоб они были все живы, первый раз он так сильно хотел, чтоб они были живы! Он их любил, любил всех, как своих детей, своих близких и милых детей, и он, открыв рот, произнёс слова, первые слова благословления:
– Я благословляю вас на вашу жизнь.
Потом, полежав, он вдруг почувствовал, что этого мало. Он стал вспоминать их клички, имена, прозвища, он помнил их всех. Как яркая кинолента, один за другим, они всплывали и всплывали в его памяти. Он видел их глаза, молящие о пощаде, наполненные горем и болью. Чистые светлые глаза, жаждущие жизни.
Степан вспомнил мучающую его жажду и воду. Жажду… жажду именно к воде. Он вспомнил день, жаркий день. Дождя в то лето не было, не то что давно, а казалось, что его на этой Земле не было никогда, а Степан находится не среди переполненного машинами и людьми города, а в сухой знойной пустыне, где кроме солнечного пекла ничего нет: ни воздуха, ни воды (о пище он никогда и не думал). В тот день ему как никогда хотелось пить. Всё было как всегда: утро, тяжёлый подъём с пола. Спал он много лет на полу, и то, на чём он спал, трудно было назвать матрасом – это была грязная, вся засаленная груда чего-то не ватного, а скорее торфяного кускового пласта. Он, как всегда, с трудом открыл глаза, полежав, перекатился на бок, начал медленно подниматься. С трудом встав, подошёл к крану, открыл его – и, Боже, что он увидел и услышал! Выстрел, стук, шум, грязь – и опять шум, потом всё в одно мгновение прекратилось и остановилось. Степан не верил в то, что ему хватит сил добрести к своей стайке, но надо было идти, иначе смерть. Её он в тот день почему-то не звал и не ждал. Он просто очень хотел пить. Сначала воды, а потом – всё равно чего, но чего-то горячего и жгучего, чтоб хоть как-то после этого выдавить из себя выход и вдохнуть вход. Ему уже давно казалось, что он живёт только потому, что ещё может дышать. Он медленно побрёл к вокзалу, где обычно собирались бомжи. Дойдя, протянул свою непослушную руку, кто-то сунул в неё стакан. Он поднёс его ко рту, но перевернуть не мог, не было сил. Милашка Клюшка схватила его за руку и резко плеснула всё содержимое в его рот. Он проглотил, но эта проклятая тошнота вновь содрогнула его, и всё, что он проглотил, отправилось обратно. Только не через рот, а через нос, обжигая, как ему казалось, его мозг, который, как он всегда думал, давно уже ссохся, подобно его желудку.
Второй стакан поднесли не сразу. Ему долго пришлось полулежать-полусидеть, надеясь увидеть воду, воду в кране. Он хотел, чтоб всё пошло иначе с самого начала, с самого утра. Чтоб он мог, проснувшись, подойти к крану и, открыв его, напиться воды, той живой воды, которая, как он сейчас уже понимал, его спасала. Вода… вода в этом мире была доступна и бесплатна. Но в этот проклятый день всё было не так, всё шло не так, как всегда.
Воды не было, и второго стакана тоже не было – и, казалось, уже не будет никогда. Было шумно. Голоса, звуки и солнце, палящее, как в знойной пустыне, солнце. Подошли двое ментов, пнув сапогами в живот Степана, приказав противным голосом, чтоб он убирался. Но как? Если б он мог, он бы сегодня с большим удовольствием убрался. Он чувствовал себя собакой, привязанной к магазину и забытой своим пьяным хозяином.
Собака ждала-ждала, потом легла и долго лежала, а люди шли и шли рядом, не обращая или обращая на неё внимание. Собака лежала и лежала, никто её не отвязал, слишком был грозный, не внушавший доверия, вид. На улице всё сильней и сильней пекло солнце. Никто не принёс ей воды и никто не попытался найти её хозяина. Да и где они могли его найти, если не знали, кто он?
Так и Степан. Лежал и ждал, только кого он ждал? Он давно никому не был нужен и не знал своего хозяина ни в лицо, ни по рассказам. Он просто лежал и думал о глотке, простом глотке воды, текшей так свободно из его крана.
Менты разогнали всех. Никто в этот день не подошёл к Степану, а подняться или уползти у него не было сил. Он проваливался в темноту, потом падал в яркий свет. Он видел Ольгу, мать, но они смотрели не до; бро, а с укоризной и были какими-то чужими.
Степан открывал глаза, рядом шли люди, кто-то ругаясь, кто-то молча, кто-то просто шагал через него. И солнце вновь светило и жарило. Тогда Степан подумал: «Вот он – ад, ад на земле. А я думал, ад – это тот роковой страшный день, с которого всё и началось. А оказалось, что нет, всё может быть намного хуже». Степан приходил в себя, уходил, но опять возвращался. Всё остановила тень, простая прохладная тень. «Ночь», – подумал Степан. Но в этот момент он опять увидел Ольгу, это она создала тень, укрыв его от яркого солнца. Ольга протянула руку, слегка коснувшись своими пальцами пальцев Степана. Степан стал непроизвольно медленно подниматься, почувствовав лёгкость и тепло, но тут появилась ещё одна тень и встала за спиной Ольги.
– Не трогай его, – услышал Степан голос.
– Он мой, – ответила Ольга. Но второй голос возразил с жёсткостью:
– Он не твой, ты его не простила. Оставь его, он даже не мой, я тоже не могу его взять.
Тень приблизилась, а Ольга исчезла. Резкий стук в голове создал впечатление удара головой о землю. Степан, полежав, открыл глаза и увидел её. Её он знал хорошо, она часто приходила в его дом, сидела с ним молча на полу и долгими часами смотрела ему в глаза. Когда люди говорят, что Смерть не имеет лица, то это не так. Лицо её, может, и закрыто, но открыты её большие глубокие глаза, которые затягивают и засасывают, как болото. И тот, кто хоть раз имел возможность заглянуть в них, хорошо знает, что на протяжении всей жизни он будет сознательно или подсознательно идти к ним. Принять их, отдаться им, отдаться целиком и полностью, испытав при этом глобальное удовлетворение кайфом.
Но глаза свои она показывает далеко не всем, а только тем, кто всей душой призывает её, имеет силу выдержать её взгляд. Величественная магия и сила колдовства, блаженство, отправляющее человека на тот свет.
Сила её взгляда настолько велика, что человек просто не может выдержать его, чтоб понять до конца.
Глава 10
Чем тогда всё закончилось, Степан вспомнил только сейчас. Матушка Смерть посидела рядом, посмотрела в глаза Степану, а он, как всегда, оторвался от её взгляда лишь потому, что улетел куда-то далеко и до сих пор не может понять, где он был. Он видел чистилище, ножи мясорубки, лохмотья, рубленые тела, мясо, воду. Но не пил её, а видел потом что-то тёмное, затем что-то светлое – и небо, сине-чёрное небо. А он летел, летел быстро, скорее, молниеносно.
Резкий ветер дул ему в лицо, и дождь, холодный крупный дождь, всё лил и лил на лицо и тело Степана. Он долго лежал с открытым ртом, открытыми глазами и смотрел в небо, даже капли дождя не мешали ему видеть небо. Синее – чёрное – синее небо, то, которое он только что проскользнул. Он так давно не видел небо.
Степан перевернулся и начал сухим языком, совсем непослушным и жёстким, лизать воду, ту, что, казалась рекой, текущей с небес. Он пил и пил её, ему казалось, что он так мог бы лежать вечность, лежать и лизать асфальт, и это было самым великим наслаждением, которое могло быть у человека. Если б не услышал сильный и пронзительный голос Клюшки:
– Ты что валяешься!!! Вставай. Вставай и пошли, наши там под крышей сидят, ждут, пока эта зараза перестанет лить. Все коробки намочила, спать нам сегодня придётся, по-моему, опять в «бассейнах».
Однажды был сильный дождь, который лил всю неделю подряд, намочил всё и оставил большие лужи. Когда он наконец закончился, кто-то из их семейки, что был поживей, сказал:
– Вот благодать, у нас теперь и бассейны есть – рай, а не жизнь, – и стал омывать своё лицо в ближайшей луже. Все внимательно слушали и почему-то поверили в это. К нему как-то сразу приклеилось это прозвище, и с тех пор его стали звать Бассейном. Потом он так всегда называл лужи после очередного дождя, и все остальные с тех пор лужи звали бассейнами.
Когда у них были удачные дни, они могли пить и есть во время дождя. Когда город был полупустым, они устраивали вечеринки, прыгая в своих бассейнах, танцуя и крича, называя это пением.
Клюшка подхватила Степана под руки, не спрашивая, хочет он вставать или нет, и с силой повлекла за собой. Где Клюшка брала силы – никто не знал, но она всегда приходила на помощь ко всем, кто не мог встать. Она как-то находила их и поднимала, перетаскивая в своё логово. В её логове было много бумаги, стены, стол. Ночами грел костёр, и всегда были вода, пища и спиртное. Там была жизнь, рай для бомжей. Проще – Клюшкин дом. И все сходились к ней на огонь, принося с собой кусок сала, кусок колбасы, кусок хлеба… не важно… несли то, что могли принести.
Клюшка была крепкой коренастой женщиной. Вечерами она садилась у костра и начинала рассказывать о своей безумной страстной любви с арабским послом, после которой она и осталась, вся в слезах, посреди улицы, не имея ни денег, ни документов, ни средств на жизнь. Боль предательства была настолько сильной и нестерпимой, что она не смогла справиться с ней без стакана крепкой водки. Потом ещё одного, за ним – ещё и ещё. Через какое-то время она уже не помнила и не понимала: пьёт она затем, чтоб не болела душа, – или душа болит, если она не пьёт.
В один из дней, кода сил совсем не было, она упала, потеряв сознание. Очнулась оттого, что кто-то её поднял, а затем потащил волоком. Это было как в бреду, но она вдруг услышала разговоры и почувствовала тепло. Тепло шло от огня – рядом горел костёр. Кто-то сунул ей стакан под нос и сказал:
– На, пей!
Клюшка выпила и хотела что-то сказать, но её оборвали:
– Молчи, потом расскажешь.
Вот тогда она отошла и, сев у костра, начала рассказывать свою историю. Так изо дня в день, сидя у костра, когда ночь входит в свои владения, она рассказывает и рассказывает о своей красивой счастливой жизни, где были лимузины, цветы и шампанское – и она, рыжая бестия с огненной гривой волос, с необузданным нравом и горящими, как звёзды, глазами. Никто не смог обуздать Клюшку, но предать и обмануть смогли. Брошенную Клюшку обуздала, но не сломала судьба.
Клюшка всегда приходила на помощь, подбирая умирающих бомжей на улице, и волоча тащила их или заставляла идти к своёму огню, который горел и горел, даже в сильный дождь. Все боялись даже думать о том, что когда-то Клюшка умрёт. Им казалась: если умрёт Клюшка, умрут все – один за другим.
От её прежней жизни у неё остались только сильный властный голос, крепкая хватка рук и яркий боевой взгляд. На вид Клюшке было лет пятьдесят, а по бумагам – лет сорок. Но бумаг давно не было – и возраста, соответственно, тоже.
Что интересно: когда человек лишается всего того, что ему дорого и ценно, то он параллельно лишается всего того, что ему мешало жить. Клюшка была лишена возраста, денег, страха приобретения морщин и выпадения волос. Она была красива и сильна – по бомжовским понятиям. У неё было множество поклонников, и она всегда пользовалась вниманием. В своём кругу она была просто «королевой», волевой и сильной.
Глава 11