Глава 2
Девушка по имени Люба
Люба была из интернациональной семьи: в ее отце смешались татарская и русская кровь, дед со стороны мамы был армянином, бабушка была наполовину полячка, а наполовину немка. Отец Любы потерял родителей в первый год войны, его вырастила бабушка, которая верила в Аллаха и пророка его Мухаммеда. После окончания торгового училища он устроился экспедитором на ювелирный завод и вместе с охранниками, сопровождал курьера, доставляющего золото с приисков Якутии. Дед Любы со стороны мамы работал мастером на этом заводе. Его жена – бабушка Любы, работала в цехе огранки драгоценных камней. Оба они были первоклассными специалистами и их фотографии постоянно находились на доске почета. На очередной юбилей Любиного деда были приглашены почти все сотрудники завода, в том числе и молодой экспедитор. На этом празднике будущий Любин отец и познакомился с ее будущей мамой – дочерью юбиляра. Любина мама была на год моложе ее отца и закончила то же торговое училище, что и он.
Было непонятно, чьи гены сказались на внешности Любы. Лицо ее отца было покрыто рыжими веснушками, он был светловолосым и голубоглазым. Мать Любы, будучи дочерью черноглазого, кудрявого брюнета и сероглазой блондинки, не была не блондинкой, не брюнеткой, у нее были темные, зеленые глаза и тонкие, прямые, темные волосы. Люба, в отличие ото всех них имела яркие, светло зеленые глаза, абсолютно белую кожу и волнистые, золотистые волосы. Она с детства отличалась особой привлекательностью и, хотя это радовало ее родных, это же заставляло их опасаться за ее судьбу.
Любу воспитывали в строгости. Отец внушал ей, что если девушка до брака потеряет свою девственность, то не один приличный мужчина на ней не женится, что семейные дела нельзя обсуждать с посторонними и что скромность и трудолюбие являются главными достоинствами любого человека. Любина бабушка, будучи ревностной католичкой заставляла Любу читать библию и евангелие. Делала она это в тайне от зятя, так как отец Любы, обиженный на Аллаха за раскулачивание его деда с бабкой и гибель родителей, остался атеистом даже после того как все ранее проповедующие отсутствие Бога комсомольцы и коммунисты после перестройки разбежались по разным религиозным убежищам в поисках защиты от общественных катаклизмов. Он был твердо уверен, что никакая религиозная конфессия не превратит нечестивца в праведника, и часто спорил на эту тему со своей тещей.
Кроме того, Любу с детства окружала атмосфера тайн и секретов. Все это сделало ее малообщительной и скрытной. Она никогда не принимала участия в школьных мероприятиях и, хотя, она поддерживала отношения со всеми – она ни с кем не была дружна. Из желания как можно меньше привлекать к себе внимания, она училась гораздо хуже своих способностей. Она даже специально делала ошибки в контрольных и диктантах, и писала нарочито короткие сочинения. Ее учительница по русскому языку и литературе была очень удивлена, узнав, что Люба поступила на филологический факультет педагогического института.
Люба всегда подозревала, что с ее семьей не все в порядке, и она не ошибалась. Ее дед вместе с его другом, курьером разработали почти безотказную схему параллельного частного производства золотых украшений и сбыта их, как невостребованных, через ломбард. У них был свой человек в артели. Когда старый курьер умер от инсульта, дед привлек к этой деятельности зятя. Работали они очень осторожно и аккуратно, никогда не перебарщивали ни с количеством перевозимого «левого» золотого песка, ни с количеством произведенных по «левой» украшений. Все заработанные деньги они раскидывали маленькими суммами по разным сберкассам. Отец Любы, понимая, что рано или поздно их арестуют, приобрел автомобиль марки «Волга» и поставил ее в сарай полуразрушенного дома в деревне, купленного, также как и автомобиль, на имя его двоюродного брата – горького пьяницы, который за бутылку отдал ему на время свой паспорт. Там же он припрятал большую часть заработанных денег и часть золотого лома.
Этот бизнес просуществовал почти пятнадцать лет безо всяких сбоев, но как раз, когда они решили прекратить заниматься этим, их раскрыли. Причина была банальной: их человек в артели подрался с подельником и тот настучал на него в милицию. Отца Любы, когда он возвращался из своей последней командировки, арестовали при выходе из самолета, при нем нашли неучтенный золотой песок и несколько алмазов. Следствие шло больше полугода. Были найдены все вклады, все запасы золотых украшений и брильянтов, спрятанных в квартире деда. Все семейство вместе с их подельником из артели получили по десять лет в колонии общего режима, с конфискацией всех денег и ценностей, включая телевизоры, радиоприемники, холодильники, мебель и личные украшения. Люба боялась выходить на улицу, ей было страшно и одиноко. Она решила бросить институт и уехать из города. Она так бы и сделала, но ей не дал совершить эту роковую ошибку старый друг ее деда – крупный авторитет среди бандитов города, по кличке Цыган. В день, когда Люба должна была уехать, в квартиру ее родителей позвонили два бритых наголо парня в кожаных куртках, взяли ее чемодан и пригласили проехать с ними. Они привезли ее в дом Цыгана. К ним вышел представительный, пожилой мужчина с черными, с проблесками седины, кудрявыми волосами и выразительными, карими глазами. Люба даже подумала, что это тот самый знаменитый, цыганский певец Николай Сличенко. Мужчина улыбнулся, заметив изумленный взгляд Любы, и сказал:
– Да, почти все нас путают. Но ты должна помнить дядю Мишу – друга детства твоего деда. Я играл с тобой, когда тебе было целых три года.
Он опять улыбнулся и заметил:
– Надо сказать, с тех пор ты сильно подросла, хотя и осталась такой же красавицей.
Потом он пригласил ее сесть и сам уселся напротив нее.
– Как ты выдерживаешь все это? – Спросил он, глядя на нее с искренним сочувствием. Люба смешалась, всхлипнула и расплакалась. Он был первым, с кем она разговаривала с момента ареста всей ее родни. Один из громил налил воды в стакан и дал его Любе, она поблагодарила его. Успокоившись немного, она сказала, что собирается уехать в другой город, где ее никто не знает.
– А как же институт? – спросил дядя Миша.
– Думаю, что не смогу выдержать косых взглядов и шепота за моей спиной. Да и жить мне не на что, надо будет найти работу.
– Хорошо, мы подумаем с тобой об этом завтра.
В это время в комнату вошла среднего возраста, полноватая, розовощекая брюнетка в цветастом халате и возмущенным голосом произнесла:
– Долго вы будете мучить бедную девушку расспросами. Ей необходим отдых. Пойдем, милая со мной, зови меня тетей Розой. Я покажу тебе твою комнату.
Домашний, уютный вид этой женщины подействовал на Любу успокаивающе, она покорно встала и пошла с ней в другую комнату. В эту ночь, впервые с момента ареста ее семьи, она спала, не вздрагивая от каждого шороха, и проспала до шести часов вечера следующего дня. Как только Люба встала с постели, в ее комнату вплыла тетя Роза и пригласила ее поужинать. За накрытым столом сидели дядя Миша и еще один мужчина, оказавшийся проректором по хозяйственной части института, в котором училась Люба. После ужина проректор отдал Любе бумаги на вселение в комнату в общежитии и сказал, что она теперь назначена на должность помощника коменданта, отвечающего за соблюдение чистоты, и установленных правил поведения студентов в общежитии. Дядя Миша в ответ на благодарность Любы сказал, что помог ей, не совсем бескорыстно, так как он хотел бы иметь доступ в опустевшие квартиры ее родителей и дедушки с бабушкой с тем, чтобы с одной стороны следить за их состоянием, а с другой иногда использовать их для расселения иногородних гостей. Люба без возражений вручила ему ключи от обеих квартир. На следующий день она переехала в свою комнату в общежитии.
Ее работа была настоящей синекурой: среди студентов ходили слухи о том, кто она такая и, побаиваясь ее преступных связей, они беспрекословно выполняли ее требования. Никогда еще в этом общежитии не было такой чистоты и дисциплины. Еще одним плюсом было то, что настало время работы над дипломом, и ей не надо было ходить на лекции и семинары. Она практически не встречалась со своими однокурсниками, и эта изоляция шла ей на пользу. Ее душевное равновесие восстанавливалось, тем более, что и отец с дедом, и мама с бабушкой писали из тюрьмы, что у них все нормально: везде люди – везде жизнь. Дед стал уважаемым человеком, поскольку у него появились клиенты и из арестантов, и из охраны. Охранники и арестанты притаскивали ему сломанные, серебряные, медные, иногда золотые украшения и он, с помощью обычной газовой горелки и одного алмазного резца приводил их в порядок.
Начальник колонии быстро сообразил, какую выгоду он может извлечь из этой ситуации. Администрация привлекла Любиного деда, а затем и ее отца к производству ювелирных украшений из отходов электронной промышленности. Начальник вышел на одного из «мусорных королей», работниками которого были бомжи, добывавшие на мусорных свалках пригодные для продажи вещи. «Королю» доставались гроши за поставку сломанных электронных приборов. Оплатой труда деда и отца Любы были некоторые привилегии в условиях содержания и качественная пища: теперь они жили в отдельной камере и питались из столовой охраны. Они были снабжены необходимым оборудованием и отдельным помещением для работы. Отец Любы занимался извлечением драгоценных металлов из батареек, радиоприемников, телевизоров и тому подобного, а дед делал из них изящные цепочки, кольца, кулоны. Украшения из колонии сбывались на барахолках. Не уступавшие в качестве фабричным, вещи по сниженным ценам хорошо продавались. Бизнес приносил неплохие деньги, достававшиеся, как и положено, руководству колонии. Эта «пищевая цепочка» просуществовала пять лет, пока дед Любы не умер за своим рабочим столом. Его похоронили с почестями: начальник тюрьмы высказал искренние слова сожаления об уходе из жизни замечательного мастера своего дела. Начальник не был злым человеком, он посодействовал досрочному освобождению Любиного отца из тюрьмы, а через полгода, в конце 1990 года, освободили его жену и тещу по президентскому указу о помиловании осужденных за экономические преступления.
В один из погожих дней в начале апреля Люба, вернувшись с празднования дня рождения тети Розы, услышала шум на кухне этажа, на котором находилась ее комната. Она вошла туда и увидела компанию подвыпивших студентов-заочников и молодого, интеллигентного мужчину приятной наружности, но тоже слегка нетрезвого. Она их разогнала и перед сном опять вспомнила этого, как она его окрестила, «аристократа». Когда на следующий день он ей представился, она честно ответила ему, что она дочь преступников. Она ждала, что он тут же заспешит от нее прочь. Но это признание не произвело на него никакого впечатления. Как ей показалось, он вообще не обратил на это внимания: он, восхищенно и не отрываясь, смотрел на нее. Она согласилась с ним пройтись, и была удивлена уважением, какое он выказывал ей, и восхищена его способом, выражать свои мысли. Никогда прежде она не встречала таких высоко образованных и хорошо воспитанных людей. Она чувствовала себя грубой и примитивной по сравнению с ним, и это чувство только усугублялось от его восторженных взглядов, направленных на нее. Люба не могла поверить, что такой человек мог ею заинтересоваться, она не сомневалась, что когда он вернется в Москву, он ее забудет. Но он не забыл: в мае он опять приехал все такой же восторженный и влюбленный. Когда, волнуясь, он сделал ей предложение, она, просто, не могла отказать ему. Он показался ей таким беззащитным и беспомощным перед ней. Но в душе ее все еще копошился «червь сомнения»: история Золушки не могла быть реальной в том мире, в котором она жила.
Наступил июль, Люба успешно защитила диплом, и поскольку жилья у нее не было – квартира родителей была конфискована, она после получения диплома отправилась в пункт своего назначения. Этим пунктом оказался вполне себе приличный районный центр на юге России, недалеко от Черного моря. Ей предоставили комнату в общежитии. У нее самой были накоплены деньги, еще и тетя Роза добавила приличную сумму со словами:
– Твой дед всю жизнь дарил мне дорогие украшения, неужели, я оставлю без помощи его внучку.
Затем она обняла Любу и добавила:
– Надеюсь, ты найдешь там свою судьбу и будешь счастлива.
Впереди у Любы было полтора месяца отпуск, и она отправилась отдыхать на море «дикарем»: сняла угол у хозяйки частного дома и, исключая время «сиесты» с двенадцати до четырех, целыми днями пропадала на море вместе с двумя сверстницами, с которыми познакомилась в первый день на пляже. Людмила и Света приехали из Иванова – «города невест». Им приходилось добираться на пляж на автобусе, так как не удалось найти дешевой комнаты поближе.
В один из дней к ним подошел высокий, атлетического сложения, симпатичный парень и попросился присоединиться к их компании. Люда и Света с радостью согласились, Люба промолчала. Парня звали Вениамин, он приехал из Таллина, в гости к своему дяде. Вениамин начал с того, что показал девушкам несколько карточных фокусов, затем они начали играть в дурака, игру сопровождали веселые шутки как девушек, так и Вениамина, в перерывах они пару раз искупались и Вениамин угостил их всех мороженым и лимонадом. Время пролетело незаметно. Обычно, девушки шли на обед в двенадцать, в этот день они собрались уходить только в два часа по полудню. Перед расставанием Вениамин пригласил всех на танцы в соседний санаторий. Люда и Света согласились, а Люба отказалась. Она считала, что не может развлекаться с другими парнями: это было нечестно по отношению к ее жениху. Люба в половине пятого опять вернулась на пляж, расстелила махровое полотенце, улеглась на него, накрыла соломенной шляпой голову и через некоторое время задремала. Проснулась она оттого, что кто-то вытягивал из-под ее ног, полотенце, быстро повернувшись, она увидела Вениамина, который усаживался на ее лежанку.
– Разве ты не знаешь, что спать на солнце вредно, – сказал он и постарался стряхнуть песок с дорогих, кожаных туфель. Он был одет в серый, льняной костюм и светло-голубую рубашку. От него веяло дорогим дезодорантом.
– Что ты тут делаешь? – Спросила Люба.
– Хочу уговорить тебя пойти со мной на танцы, – сказал Вениамин, внимательно посмотрев на нее. Он совсем не походил на того беззаботного парня, который развлекал их весь день.
– Не получится – я не умею танцевать, – ответила Люба, испытывая некоторую тревогу от его присутствия и пристального взгляда.
– Первый раз вижу девушку, которая не умеет танцевать, не умеет играть в карты и в волейбол, и не умеет кокетничать… Ты инопланетянка? Скажи мне, чем ты занимаешься в жизни: ты работаешь или учишься? Есть у тебя какая-нибудь специальность? – Спросил Вениамин, не отрывая от нее своих изучающих глаз.
– Я закончила филологический факультет, и буду преподавать русский язык и литературу.
– Тогда ответь мне, почему я не нравлюсь гуманитариям? А именно, одному из гуманитариев, по имени Люба.
– Первый раз вижу парня, который удивлен тем, что не все девушки становятся его поклонницами.
– Я не требую поклонения, но не понимаю твоего отрицательного отношения ко мне. – Опять очень серьезно сказал Вениамин.
– Я не испытываю к тебе не отрицательных, не положительных чувств, и я, вообще, против случайных знакомств, – сказала Люба.
– Правильно говорили поэты, что красивые розы всегда с шипами, – театрально произнес Вениамин, легко поднялся и, уже уходя, добавил:
–До свидания, инопланетянка. Надеюсь, ты еще не собираешься улетать на свою планету?
– Пока не собираюсь, – ответила Люба и запаниковала, разговор с Вениамином нарушил ее покой. Разница между юношескими, восхищенными взглядами, которыми одаривал ее Т.Т. и тяжелым, с плохо скрываемым желанием, неотступным взглядом Вениамина тревожила ее. Никогда еще ни один мужчина не пытался так откровенно соблазнять ее.
На следующий день Люба шла на пляж с некоторым опасением, но Вениамина на море не было, он появился только через два дня после их разговора и начал выказывать явное предпочтение Свете. Люба успокоилась, хотя и ловила иногда, направленные на нее взгляды Вениамина. Всю неделю повторялся один и тот же сценарий: купание, игра в карты и волейбол, а вечерами Вениамин, Люда и Света отправлялись куда-нибудь развлекаться, а Люба оставалась дома читать какой-нибудь детектив. В один из дней Вениамин пригласил всех девушек на чествование местной, мужской сборной по волейболу, которая одержала победу в региональных соревнованиях. Торжество должно было проходить в следующую пятницу, в ресторане недавно открытой, роскошной по тем временам гостиницы. В программе вечера были: короткая торжественная часть с вручением победителям ценных подарков, праздничный ужин с одновременным выступлением популярной группы «Синяя птица» и еще нескольких известных артистов. Закончиться праздник должен был танцами под музыку местного вокально-инструментального ансамбля.
В четверг Вениамин вручил Светлане и Людмиле красиво оформленные приглашения. И, поскольку, они жили рядом с той самой гостиницей, то они должны были просто прийти в назначенное время со своими приглашениями в ресторан. Люба, которая никогда не бывала на эстрадных концертах знаменитостей, не считая двух посещений театра Оперы и балета в родном городе вместе с классом, на этот раз приняла приглашение пойти вместе со всеми. Вениамин пообещал заехать за ней в пятницу, ближе к пяти часам вечера. После возвращения с пляжа Люба сообразила, что не сообщила Вениамину ее адреса.
Глава 3
Генерал Толоконников
Генерал Толоконников происходил из семьи пламенных революционеров. Его дед был мастером в цехе фабрики по изготовлению железнодорожного оборудования. Судя по его рассказам, их предки были из московских стрельцов. Семья была вполне зажиточной и благополучной, но их старший сын Григорий еще в гимназии подпал под влияние идей коммунизма и стал активным членом группы марксистов. Мать генерала Толоконникова, наполовину полячка, наполовину француженка, дочь учителя гимназии, в это же время стала проповедовать феминизм и тоже попала в группу к марксистам. Когда они сошлись, они даже не думали регистрировать свой брак. В 1920 году у них родился первый сын, которого назвали Петром, а через год второй сын – Геннадий. В это время шла гражданская война и оба родителя, оставив детей на попечение бабушек, отправились воевать против «белой сволочи». Мать погибла, а отец после ранения вернулся домой и стал ловить бандитов и врагов народа. Его старший сын Петр, повзрослев, пошел по стопам отца, поступил в школу милиции, а младший – Геннадий, еще учась в школе, начал живо интересоваться обществоведением и политической жизнью страны. К началу второй мировой войны он, несмотря на свою молодость, был уже вторым секретарем партийного комитета той самой ткацкой фабрики, на которой работал их дед. Когда началась вторая мировая война, Толоконников старший был направлен на фронт в качестве руководителя группы СМЕРШ, подчиненной непосредственно наркому контрразведки. Его старший сын Петр, к этому времени, дослужился до должности старшего оперуполномоченного в районном отделении милиции и был отправлен на войну в звании лейтенанта. После войны он был уже в звании полковника и был назначен на должность начальника отделения милиции, в котором работал до войны. Его отец был повышен до заместителя наркома, а его младший брат был первым секретарем райкома и у него уже были жена и сын. Толоконников отец считал, что главным в жизни, кроме борьбы за построение коммунизма на всей Земле, является семья. В этом его мнение в корне расходилось с уверенностью одного из отцов коммунистической теории Ф.Энгельса об отмирании семьи, как пережитка капитализма. Его сыновья – Петр Григорьевич и Геннадий Григорьевич придерживались тех же взглядов, что и отец, и всегда старались во всем помогать друг другу, и стояли друг за друга стеной. Смерть Толоконникова старшего в 1949 году сдружила их еще больше, каждый делал все, чтобы поддержать другого.
В 1950 году Геннадий Григорьевич пригласил своего брата Петра Григорьевича на празднование годовщины революции во дворец культуры возглавляемого им района. На этом торжественном вечере Петр увидел девушку, заинтересовавшую его. Он был представлен ей и ее родителям самим первым секретарем райкома, его братом.
У Анастасии, так звали девушку, было удивительно красивое лицо, в выражении которого не было ни капли грубости. Это выражение можно было бы назвать кротким, если бы оно не сочеталось со спокойным достоинством ее манер и холодностью, иногда сквозившей в ее больших, карих глазах. Толоконников начал каждый день провожать ее на работу и с работы, приглашать на танцы, в кино, в ресторан. Она была непреклонна и все время повторяла, что он ей не нравится и, что он напрасно тратит свое время. В конце концов, он пригрозил ей, что ее родители, будучи «осколками буржуазии и дворянства», могут оказаться за решеткой как враги народа. Промучившись неделю в тяжелых раздумьях о несправедливости мира, она решила не портить остаток жизни людям, заменившим ей родителей и согласилась выйти замуж за этого упрямого, мрачного и, как ей казалось, подлого человека. Она думала, что со временем сумеет вырваться из его «железных объятий», не навредив приемным родителям. Петру же в тот момент казалось неважным, каким способом он добьется своего, он был уверен, что его любви хватит на двоих.
В 1952 году Петр Григорьевич получил звание генерала, должность начальника отдела в министерстве внутренних дел и у него родился сын, которого назвали, по требованию жены, Вениамином. Только потом генерал узнал, что это имя в переводе с еврейского означает «сын смерти»: так Иаков назвал своего второго сына от Рахили, своей любимой жены, которая умерла при родах. У Анастасии, вернувшейся из роддома, не было ни желания заниматься ребенком, ни желания жить. У нее началась депрессия, усугубившаяся тем, что ее приемные родители один за другим отошли в мир иной. Генерал нанял кормилицу сыну и начал узнавать у знакомых о самых лучших отечественных психиатрах. Ему посоветовали Тихонина А.Ф., и он отвез жену в больницу, где тот работал. Анастасию поместили в лучшую отдельную палату, и медсестра побежала за доктором. Через пару минут в палату вошел худой, небритый мужчина в помятом белом халате. Находившийся в это время, в палате генерал хотел уже возмутиться, что какие-то подозрительные типы болтаются по больнице, но тут тип представился:
– Я ваш лечащий врач Тихонин Алексей Федорович.
Затем внимательно посмотрел на больную, ему показалось, что что-то промелькнуло в ответном взгляде ее безжизненных глаз. Он попросил генерала удалиться и еще раз взглянул на бледную, красивую женщину с потухшими глазами. Она пошевелилась и спросила:
– У вас была младшая сестра Анастасия?
Когда А. Ф. услышал этот вопрос, он сел на табурет и выдохнул:
– Неужели…
Алексей Федорович рассказал Анастасии, как долго он ее разыскивал, как узнал о ее смерти от тифа. Как он узнал от чекиста, параноика, попавшего к нему больницу о расстреле их родителей и сестры. Когда он рассказывал про этот эпизод, его лицо исказило выражение отчаяния и беспомощности. После долгих расспросов, радостных и печальных воспоминаний, оба замолчали и задумались. Он должен был уходить. Он еще раз взглянул на вновь обретенную сестру и сказал:
– Смотри не умирай, вечером я опять зайду.
После него в палату вернулся генерал и поразился, в глазах его жены появился живой блеск, и на лице появилось слабое подобие того удивительного выражения, сочетавшего в себе кротость с достоинством и силой, которые так поразили его в молодости.
Алексей Федорович беседовал с Анастасией каждый день и с каждым днем он все больше убеждался в том, что ее депрессия не связана с рождением сына, а является следствием противоречивых чувств, испытываемых ею к мужу. С одной стороны, генерал олицетворял ту власть, которая отобрала ее родных, и, с помощью которой, подло, вынудил ее выйти за него замуж, с другой, он начинал ей нравиться. Толоконников был статным мужчиной с крупными чертами лица, всегда подтянутый, чисто выбритый, строгий и молчаливый. В ведомстве, где он работал, все относились к нему, с уважением, и опаской. Его слегка сумрачный взгляд из-под нависших век заставлял нервничать даже видавших виды головорезов. Но с Анастасией, он совершенно менялся: шутил, старался, насколько мог, быть нежным и внимательным. Он действительно любил ее, был верным и заботливым мужем. Анастасия же мучилась от осознания вины перед погибшими родными за то, что начала привыкать к роли жены важного человека ненавидимой государственной машины и испытывать привязанность, и ответные чувства к нему. Алексей Федорович не говорил с ней об этом, он разговаривал с ней о революциях, об общественном развитии. Причем, его точка зрения на революцию и красный террор, очень удивляла Анастасию. Он считал, что никто конкретно не был виноват в этом. Мало того, все эти потрясения были закономерным итогом предыдущих этапов развития. И что люди, даже очень порядочные, должны были приспосабливаться к новому режиму, чтобы сохранить жизнь себе и своим детям. Кроме всего прочего, он утверждал, что и белые, и красные были одинаково виноваты в гражданской войне: первые из-за того, что вместе с прежней властью довели страну до революции, а вторые за то, что поверили, что царствие божье можно построить на Земле. И те и другие одинаково тупо пытались физически уничтожить противников, что ему, как психиатру, говорит о врожденной склонности к паранойе у большинства представителей рода человеческого и полном провале попыток нравственного усовершенствования этого мира. Все беседы у них заканчивались одинаково: Анастасия называла брата безнадежным пессимистом, не верящим в Бога, сатанистом и конформистом. Однако беседы с братом во многом помогли ей понять генерала и его жизненную позицию, и, постепенно, вернули ей покой. Через месяц она выписалась из больницы и вместе с мужем полностью погрузилась в заботы о сыне. На десятилетнем юбилее их супружества Анастасия призналась мужу, что она давно простила его за шантаж и, что она счастлива в семейной жизни. После этого единственное, что беспокоило генерала и его жену – это воспитание их сына.