Но вот тогда-то я поняла, что все деликатные отговорки не помогут и решительно сказала, что замуж за него выходить не собираюсь и никуда не поеду. Вот, думаю, сообщи я это русскому парню, он бы, может быть,
и огорчился и, может, даже выругался бы, может, и попереживал бы, но отвалил, даже сказав на прощанье для собственного престижа что-нибудь типа: «Нужна ты мне, подумаешь!» или даже похуже. Но после моих слов Виталий вдруг бухается на колени, обхватывает мои коленки, начинает их обцеловывать, бормочет слова любви на русском и на грузинском, а ручки его уже начинают целенаправленно ползти мне под юбку. Я не то что испугалась – просто стало противно, но ясно: нужно по-быстрому сваливать отсюда самой. С чувством якобы справедливого негодования и возмущения (а чего возмущаться? все мои игрушки и дурацкое самолюбование – вот-де какой у меня кавалер! красивее всех в городе! – к этому и вели) я направилась домой, разговор происходил у ворот. Оказалось, что рановато: Виталий неожиданно ахается лбом о кованый болт калитки, мне приходится стать сестрой милосердия и вытирать ему кровь. Вот тут я пугаюсь по-настоящему: что за страсти-мордасти?! Это он себе лоб раскровянил, а если вздумает проделать такую штуку со мной? Учитывая национальный темперамент, такой вариант не казался невозможным. Ого! Ну круто я попала! Кое-как свернув ситуацию, в последующие дни старалась избегать встреч с таким эмоционально опасным типом, пробираясь на работу и с работы «огородами». Ан нет, он просто пас меня: «куда ни пойду, а к ней заверну на минутку!» Делал вид, что ничего не произошло, повторял, что мы обязательно поженимся, стал дарить подарки (опомнился!): серебряный флакончик для духов – сейчас он у старшей дочери, и она его обязательно потеряет – приглашал в ресторан, преподнес картину «Незнакомка», которую я передарила сестре. Виталий решил, что я похожа на знаменитую очаровательницу. Я пыталась отнекиваться от подарков, мне казалось, и справедливо казалось!, что они меня к чему-то обязывают, но это вызывало бурю негодования. Это был как раз это тот случай, когда лучше согласиться, чем отказать.
Страсти накалялись.
Эти чисто шекспировские заморочки происходили поздней весной, заканчивался учебный год, мои первоклашки были замечательными, их родители довольны учительницей безмерно, в знак благодарности за своих детей по окончании учебного года преподнесли мне две лакированные, расписанные драконами китайские вазы, я их тоже подарила сестре, своего ведь дома не имелось. И все было бы вроде ничего. Но я чувствовала, что у Виталия просто крыша поехала от упрямства, заиграли амбиции – как это? Его! И вдруг отвергают!
Он явился к моим родителям и заявил, что я его обманула! – встречалась с ним, а теперь отказываюсь выйти замуж. Т.е. налицо классическое нарушение обещания жениться или выйти замуж, прямо как в английском романе! В качестве последнего аргумента он запальчиво крикнул: «Я колени целовал вашей дочери!» На что отец флегматично произнес тривиальное: «Ну и дурак!» А мама-умница тут же и поймала его на этой несуразице, спокойно спросила: «А если бы наша дочь позволила вам больше, вы бы тоже об этом разглагольствовали? Как это некрасиво с вашей стороны! После этого нам вообще разговаривать не о чем. Теперь я понимаю, почему Галочка не хочет с вами встречаться – вы просто неблагородный человек!»
Все, стрелки были переведены: сам в шляпе, сам дурак. В это время все соседи по дому высыпали на балконы, с удовольствием и вниманием прислушивались к матримониальным выяснениям: то ли Галка не хочет выходить замуж, то ли на ней не хотят жениться. На юге дома строились буквой «П», впереди ворота с достаточно длинным туннелеобразным подъездом, внутри дома большой четырехугольный двор, куда выходят двери квартир, второй этаж опоясывал длинный балкон. Все соседи знали подноготную друг друга, кто купил новые босоножки и какой суп сегодня у Марьванны. При открытых окнах, а на юге летом они всегда открыты, наши разборки были слышны всем любопытствующим соседям, даже тем, кто нахально не вышел на балкон. Неудивительно, что тут же прискакал мой двоюродный братец Валька (они жили под нашей квартирой на первом этаже) со своим хулиганистым дружком из соседнего двора Борькой Рыжим и прямо предложил мне тут же легко разрулить ситуацию: спустить горе-жениха с лестницы. «Что вы! Что вы! Ради Бога! Не поднимайте скандала!», – взмолилась незадачливая невеста. Мне казалось, что всё происходящее с этим дурацким сватовством меня жутко компрометирует.
А с чего бы? Может наоборот, говорит о моей востребованности как девушки-невесты?
Мне потом дома показали и востребованность, и невесту! Мало, прошу прощения за тавтологию, мне не показалось: «Не думаешь о своей репутации – раз (и чем, скажите пожалуйста, я подмочила свою репутацию?) А тем, что тебе колени целуют! – два. Встречаешься с кем попало – три (ну почему? вполне приличный и даже завидный кавалер!) А приличные кавалеры скандалов не устраивают! Вертишь хвостом, когда у тебя есть жених!»
И далее, и далее, и далее… Доказательства моей разболтанности продолжались: четыре, пять… Возможно, было и шесть, и семь, и больше, я уже не помню, но разборка моего поведения была долгая и скрупулезная.
«Все это чистая правда, только мне скучно было…» «Ах, скучно! Немедленно увольняйся, ты уже два года отработала по распределению, будешь теперь работать в Ростове!» Уф! Всё!
Ой, да ладно, конечно, виновата, виновата по всем пунктам, уволюсь, приеду, пойду работать дома и сидеть дома!
Я даже была довольна таким исходом дела, по крайней мере, мне больше не придется объясняться с милым Виталиком. Быстренько смоталась в Новочеркасск, утрясла свои дела с увольнением и с облегчением приступила к новой работе в своей же школе, где встретилась с прежними учителями, которые были удивлены, что я стала учительницей, потому что многие прочили мне почему-то карьеру актрисы из-за моего увлечения драмкружком, и что до сих пор (21 год все-таки!) не замужем. Удивление было большим – девочка бойкая, всегда в окружении ухажеров, даже немного вольного поведения, а вот поди ж ты! Не замужем! Видно что-то не так!
Но я уже пообтесалась в женском коллективе и поняла, что нужно поменьше распространяться о своих планах.
Здесь у меня был милый второй класс, опыт тоже уже какой-никакой имелся, старательно работала, хвостом не крутила, как чётко обозначили мое разнузданное поведение родители, даже вечерами не выходила на улицу, боялась встретить настырного претендента на мою руку, который все-таки – вот ослиное упрямство! – несколько раз приезжал в Ростов и слонялся возле дома. Страшно! Честное слово было страшно! Заигралась! Я зареклась играть в игру под названием «флирт» и сдерживала своеёслово. Но как будто всем окружающим было дело до того, замужем я или нет – Э! засиделась в девках, Галина, завыбиралась! Смотри, можешь пробросаться!
И вот одна молодая мамаша моей ученицы, очень активно помогающая мне на уроках труда, ведь у младших классов своего кабинета по труду не было, все занятия проходили за теми же партами, а там и раздаточный материал, и пачкающие краски, и пластилин, и ножницы, иголки-нитки – помощник был неоценим, тоже решила устроить мою судьбу. Она вскользь заговаривала, что прекрасный молодой человек, их знакомый, офицер (что за чёрт! опять офицер!), работает в штабе Северо-Кавказского военного округа, имеет квартиру, машину, РОДСТВЕННИКОВ НЕТ! подчеркивала мать Ларочки. Хочет жениться, но так и не может себе подобрать пару: молодую, умненькую, красивую и преданную спутницу жизни, девушку, именно девушку, в прямом физиологическом смысле этого слова, опять подчеркивала сваха. Я слушала, отделывалась неопределенными местоимениями, косила под дурочку, делала вид, что не понимаю, к чему она клонит, уж больно мне не хотелось терять прекрасного помощника, а опять вляпаться в какую-нибудь историю вроде новочеркасской мне тоже не хотелось, хотя было до тошноты скучно: из дома на работу, с работы домой – и так каждый день.
Правда, Витя приезжал каждые каникулы, зимние и летние, были очень трогательные встречи и расставания, обещания ждать, любить, писать.
Хотя нет, о любви мы говорили очень мало, стеснялись высокопарных слов. Я ему кое-что рассказывала о поклонниках, чтобы не забывался, но выборочно, очень выборочно. Мы посмеивались, но планы свои не меняли, а даже наоборот, эти редкие встречи-расставания укрепляли нашу уверенность в правильности своих чувств и, главное, мы разделяли взгляды на брак и семью.
Наконец, мамаша моей ученицы прямо сказала, что их друг наслышан обо мне и желает познакомиться. «Но у меня есть жених, – робко завякала я и раскрыла карты. Он учится в Москве, и мы в этом году поженимся».
«О! Ещё неизвестно, что из вашего жениха получится! И в какую дыру его направят после учебы тоже неизвестно! А тут готовый соискатель, с квартирой, машиной и дачей. Сирота!!! Родственников нет!», – запальчиво воскликнула она, как будто отсутствие родственников было решающим аргументом для замужества или женитьбы.
По молодости лет я посчитала сей довод слишком прагматичным, в высшей степени меркантильным и просто глупым, тем более что мамаша была всего на 5-6 лет старше меня. А вот подишь ты! В родственниках уже разобралась! Сама видимо замуж рано выскочила…
Тут меня торкнуло: если свахе 27-28 лет, а предполагаемый соискатель их старый друг, то сколько же ему годков? «Ну, сколько-сколько… молодой еще, 38 лет. А уже полковник!» Сейчас мужчина в этом возрасте для меня мальчишка, а в тот момент, не подумав, я брякнула: «У-у-у! Какой старый!»
«Что вы, что вы, Галочка, какой же он старый! Это же замечательная разница в годах для супругов – (Ого! уже супругов!) всего 17 лет. Он же на руках Вас будет носить!» Я смущенно забормотала: «Конечно, конечно, это не возраст для мужчины, извините, но я люблю своего жениха, мы так долго дружили, хорошо знаем друг друга!»
Вообще-то в понятие «хорошо знаем» я спроецировала только на общее время наших коротких встреч с Витей, а ведь узнать человека можно только в процессе совместной жизни, причем длительной жизни.
На этих словах мы вроде отказались от темы жениховства, но через некоторое время её дочка заболела, школу не посещала, а мама, придя за очередным заданием, попросила меня навестить их: «Ларочка так вас любит, так скучает по школе, пожалуйста, зайдите к нам сегодня!» Хорошо, думаю, зайду, порадую девочку, помощницу-мамочку и отмечу заодно в плане по воспитательной работе посещение учащихся на дому. Вот такие мысли промелькнули в моей голове, и, когда я после уроков явилась к Ларочке: дома у них сидел импозантный мужчина. Это уже дежа-вю, какое-то наваждение. Нас стали знакомить: «Валерий!» (хорошо не Виталий!) «А отчество?», – по учительской привычке, а получается неделикатно, спрашиваю я. «Просто Валерий!»
Ох ты, Господи, прости и сохрани! Валерий! Так может уж прямо Валерик или Валерка. Пацанчик! Меня эта процедура знакомства рассмешила и разозлила одновременно. Ах, Валерик, Валерка, вот ты какой! Не мальчик уже, в годах, явно прошел огонь, воду и медные трубы, а всё жену себе не нашел, девочку-целочку тебе подавай…
Конечно он, как джентльмен и воспитанный человек, что по сути одно и то же, пошел меня провожать, нёс мою тяжеленную сумку с тетрадями и даже пытался назначить свидание.
Боже! Как это было тяжело и нелепо: придумывать тему для разговора, следить за тем, чтобы не ляпнуть что-нибудь глупое или не к месту.
Со своими-то сверстниками я говорила как угодно, что угодно и о чём угодно, не задумываясь, как я выгляжу в их глазах. Мы болтали, не закрывая рта, хихикали или откровенно «ржали». Здесь же меня замораживало сознание и убеждение, что это совсем взрослый и даже пожилой, по моим меркам, человек, что с ним нужно беседовать на какие-то особые серьезные темы, умные и интересные. Разговаривая с этим человеком, я всё время пыталась соответствовать, быть взрослой, умной, интересной – ведь он намного старше! Меня вполне можно было назвать девушкой компанейской, в общении лёгкой, но здесь я первый раз в жизни, беседуя с мужчиной, не находила подходящих слов. Мне было скучно, неинтересно – да и зачем мне эта головная боль!
Я приняла все меры предосторожности: во-первых, не дошла до своего дома, сказала, что нужно навестить ещё одного ученика, а на самом деле побоялась, что меня увидят опять с новым кавалером, опять с офицером да ещё таким «старым». Во-вторых, на просьбу встретиться честно ответила, что не хочу никого обнадеживать, жду своего жениха и привела другие, обычные в таких случаях отмазки.
Дядька же оказался нормальный и умный: сказал, что можно ждать сколько угодно своего ненаглядного жениха, но и запирать себя дома такой молодой и очаровательной девушке не годится, можно сходить в театр, в ресторан (ого! это уже считалось тогда обязательством!), в конце концов, можно прокатиться на машине за город, такие прекрасные погоды стоят, весна! Ну, нет! Не хочу! Я этот цветочек уже нюхала! Нет, нет! Спасибо!
До свидания!
Что интересно, моя старшая сестра, когда я ей рассказала об этом Валерии, точь-в-точь повторила слова Ларочкиной мамы: «Ну и дурочка! Действительно, еще неизвестно, что получится из твоего Вити, куда вас запихнут да и сколько его можно ждать?»
Честно говоря, насколько я не стремилась непременно и скоро выйти замуж, но и меня уже начала тоже тяготить роль соломенной невесты и это уже утомительное ожидание. Мой жених был твердо уверен в незыблемости моего и своего слова об ожидании, письма писал «никакие», без ласковых слов, умилительных нежностей, признаний в страстной любви или просто любви, писал словно доброй знакомой или подруге, иногда упоминая, что скучает и ждет с нетерпением очередных каникул. Правда, жениха и невесту не связывали «те» отношения, так что не приходилось ни сердиться, ни особенно тосковать, но время и возраст брали свое. В конце концов, мне теперь хотелось более тесных отношений с мужским полом (наконец очухалась!), у многих моих сверстниц были уже детки, а я все в ожидании жениха. Быть девственницей к 22 годам стало уже утомительно и томительно, и если бы наши платонические отношения протянулись бы еще немного, то навряд бы я дождалась своего принца.
Но все состоялось по правилам: принц прислал маме официальное письмо – она его долго хранила, – я поехала в столицу, и там в ЗАГСе Ленинградского района г.Москвы 28 августа 1959 г. мы зарегистрировали свои пятилетние отношения. Витя ещё раз проявил свою предусмотрительность и обстоятельность: снял на месяц комнатку недалеко от Академии, купил продукты, словом повел себя как заботливый и любящий мужчина, что оно и было на самом деле. Отметили скромно свое бракосочетание с друзьями-свидетелями, Адольфом и его невестой Ирой и ещё двумя ребятами из Академии в ресторане «Прага». Мне очень хотелось надеть свое светло-светло-салатовое, почти белое, платье из тафты, но 28 августа был почему-то прохладный, пасмурный и к тому же дождливый день, и мне пришлось обойтись темной юбкой, свитером и курткой, так что прошло все довольно обыденно. Классической невесты, ожидавшей жениха далеко, и так долго и так верно, из меня не получилось, а очень хотелось покрасоваться в платье и фате.
В этот месяц, который в литературе называют медовым, к нам стали перманентно приезжать родственники: Валентина, Люся (сестры мужа и моя), свекор Иван Тимофеевич. Их надо было встречать, провожать, устраивать на ночлег, кормить (а денег у нас было с гулькин нос) и развлекать. Вот подумали бы, до них ли двум молодым и здоровым молодожёнам?! Прорвало их просто на посещение. А молодожёны хоть действительно были молодые и в сексуальном плане неопытные, однако быстренько поняли, что к чему – природа научит – и хотели лишь одного: чтобы им дали возможность провести этот медовый месяц как положено и оставили их в покое.
Несмотря на наплыв родственников, Витя, уже почти как коренной москвич, с некоторой долей снисходительности показывал мне столицу, мы побывали практически во всех туристических точках для провинциалок – Третьяковка, некоторые театры, в том числе и Большой, на Ленинских горах, мне очень понравилась станция метро Маяковская (моя южная провинциальная непосредственность – метро понравилось!), естественно, ВДНХ, ГУМ, Пассаж. Туда же мне пришлось уже самостоятельно водить приезжающих родственников и получить на новоселье в подарок от свекра два подстаканника из скани. Другого имущества у нас не было. Подстаканники сохранились, наверное, потому, что мы ими не пользовались, они очень милые до сих пор, правда, от одного уже отваливается ручка. Считай, что это уже раритет, 50 лет с нами путешествовали, шутка ли! Хотела я вместо подстаканников попросить в подарок пару постельного белья, но постеснялась, а родственники не догадались. Впрочем, правильно сделала – белье бы точно не сохранилось и раритетом тем более бы не стало. Моя мама была более догадлива и увязала нам на первое время хотя бы одеяло, пару простыней, пододеяльников и полотенец. А еще я взяла при отъезде по месту работы мужа и нового местожительства наш знаменитый, безумно модный и редкий тогда ковер «Мишки в лесу», подарок сестры из Германии, самую ценную вещь из нашего небогатого скарба.
Больше всего из моего сумбурного медового месяца в Москве мне запомнился концерт Райкина в саду Эрмитаж. Я, провинциалка-южанка, получала удовольствие на полную катушку: ни на кого не обращая внимания, хохотала так громко и заразительно, что на меня поглядывали с легкой добродушной усмешкой бывалых театралов окружающие зрители, слышал даже и сам Аркадий Исаакович, а Витя смущенно подталкивал меня локтем и говорил: «Галюня, ну тише, тише же!» – и пытался отодвинуться.
А Галюня, изнемогая от смеха, уже не смеялась, а тихо визжала и тянула: «И-и-и-и-и-и!» Очень мне понравились непритязательные шутки, как я сейчас понимаю, талантливого известного юмориста!
Половину августа и сентябрь мы пробыли в Москве, ожидая направления в воинскую часть, получили направление в Белоруссию в какой-то Щучин и даже не знали, где это. Получив предписание и соответствующие дни отпуска, приехали в Ростов и в Шахты и тут выяснилось, что наша сексуальная неграмотность преподнесла нам, впрочем, не неожиданный, сюрприз. Меня начало колбасить с такой силой, что казалось сейчас выскочат внутренности. Никаких представлений о контрацептивах мы не то что не имели, а просто о них не знали. Мало того я, была уверена, что отравилась грибами-опятами или переела ананасов. Действительно в Москве я с жадностью набросилась на этот экзотический фрукт; потом очень долго не могла есть грибы, а ананасы до сих пор не уважаю. Вот до чего могут привести перегибы пуританской морали: не понять в 22 года, что ты беременна – это же нужно уметь! Мама быстро меня просветила насчет «отравления», тут же стала жалеть, уж больно зеленый неприглядный вид у меня был, и приговаривать: «Доченька, да как же ты так (будто не знаешь как), да зачем это вам, да не нужно, да вы ещё молодые, да неизвестно как вы там устроитесь, да будут ещё у вас дети. Надо сделать аборт!» Ой, ёлки-палки! А это больно? Да ну! Ничего страшного, все женщины проходят через это, ну немного потерпишь, а потом тошнить не будет. Кажется, тогда для меня последнее – «не будет тошнить» – стало самым главным, решающим аргументом, настолько вымотал меня жуткий, непрекращающийся токсикоз.
А молодой муж? А молодой муж согласился. Сейчас мне вся история кажется дикой: я не понимаю ни маму, ни любящего мужа. Я-то, дурёха, выросла в стеклянной банке девственности. Но мама, взрослая женщина, не могла не знать, какими последствиями чреваты подобные манипуляции с молодым организмом, особенно в первый раз. А муж? Предположим, он тоже был также не сведущ, как и я, но то, что любимую жену положат под нож, на этот кошмарный стол… Понимал он это или нет… Вот бы мне задуматься хоть немного, да куда там – тошнить не будет! Как хорошо!
В общем, выпотрошили меня без наркоза, как курицу. Процедура эта не только жутко болезненна, но и унизительна, до сих пор помню оскорбительно-пренебрежительные слова и действия медперсонала, такое впечатление, что они специально все делают рывком-тычком и быстренько. По крайней мере, на Кубе при некоторых обследованиях я не почувствовала ни капельки дискомфорта: ни морального, ни болевого. Первым у меня был бы мальчик…
Вот так.
Поехали мы и к Витиным родителям на побывку перед самостоятельной жизнью, и тут наша совместная жизнь чуть не закончилась. Что мне ещё нравилось в моем молодом муже, так это полное безразличие к спиртному. Учитывая хорошо запомнившееся мне в детстве поведение моего папочки, я на дух не выносила и не выношу пьяных мужчин. Не могу понять и тех людей, которые приводят оправдательный аргумент какому-нибудь свинству или даже преступлению: «Да он же выпивши был!» Или сердобольных граждан, преимущественно пенсионерок, в общественном транспорте, например: «Ах, ах, уступите человеку место, вы же видите, он выпил!» Ах, вашу маму за ногу! Где вы видите человека?! Да он для меня хуже собаки! Хотя причем здесь собака? Ни одна собака не напьется и тем более не начнет материться или в пьяном виде кусать другую собаку. Ну, ладно!
Приехали мы в Шахты, с родителями Вити мы уже были давно знакомы, так что я никаких сюрпризов не ожидала, но тут мой молодой муж преподнес мне неожиданный «подарочек». Мы решили нанести визит его родственникам и, в частности, посетить его двоюродных братьев, тоже недавно женатых. Ребята были старше его и гораздо объемнее, корпулентнее, это как раз они были тогда с нами на танцплощадке, когда отвадили от меня подвыпившего танцора. Встретили нас радушно, накрыли, как принято, стол, поставили не одну бутылку, и мы начали общаться, потом говорить «за жизнь». Братья, здоровые быки, опрокидывали стопочки соколами, а мой молодой муж Витя, смотрю, не отстает от них и уже начинает хмелеть. Уж что-что, но такое я замечала быстро. Он был гораздо субтильнее своих братьев, моложе и наивнее. Ребята явно хотели подпоить молодого офицерика. Было в этом желании и что-то чисто личное: все-таки он один из их семейного клана выдрался из шахтерского будущего. Я решила остановить возлияния и сказала новоиспеченному супругу, когда подняли рюмки в очередной раз: «Может, хватит, нам еще до дому добираться!», – и Витя спокойно опустил стопочку на стол. Вот тут ребята стали шутить, смеяться и подначивать моего супруга: «Быстро ты у жены под каблуком очутился! А что дальше-то? Теперь так и будешь под её дудку плясать!» «Как это под каблуком?», – повелся муженек. «Под чьим таким каблуком? Под какую дудку?», – взвивался он дальше. И тут же стал доказывать, что ни под каким таким каблуком он не будет, что он вполне самостоятельный мужчина, сам себе режиссёр, господин и хозяин. В результате мой хозяин самым натуральным образом, как говорят, нажрался, надрался, назюзюкался, набубенился и пошел в совершеннейший разнос. Оказалось, что в таком виде он ещё старается показать, что он-де не пьяный, а просто прикидывается пьяным и уже тогда становится совсем неуправляемым и абсолютно неадекватным. Меня, якобы, не узнает, идет, куда тащит его левая, а потом правая нога, а потом назад, а потом в сторону и все время, якобы шутейно, прилюдно спрашивает меня: «Девушка, что вам от меня надо? Девушка, не приставайте ко мне!»
Правда, не ругается матерно, но доставить его домой в таком состоянии – это была целая проблема, особенно в таком городе как Шахты, где не было такси, а автобусы в поселок Артём, место жительства Витиных родителей, ходили очень редко. Вот и можно представить, каково мне пришлось на остановке с пьяненьким мужем, который время от времени выдирался-вырывался из моих рук и говорил шутливым, но заплетающимся языком: «Девушка, не приставайте ко мне!».
Я ловила на себе и усмешливые взгляды, и косые, и недоверчивые – а вдруг действительно пристает! – и сочувствующие, это больше от женщин в возрасте. Всё это так меня взвинтило и испугало, что, доставив пьяное, буквально никакое, тело до дому, я оставила его на крылечке, вошла в комнату и сказала: «Ваш сын там, разбирайтесь с ним сами!» Родители уже стали волноваться, почему мы так долго задержались в гостях, выскочили – мать, маленькая и невообразимо трогательная в своем коротеньком ситцевом халатике, отец – так вообще в бязевых кальсонах с умилительными завязочками, а когда увидели своего сыночка, то просто обалдели. Правда, отец тут же успокоился, эка невидаль! пьяный мужичок! и тут же ушел спать. Я сделала вид, что тоже отхожу ко сну. Бедная Варвара Николаевна, новоиспечённая свекровь-матушка, знала очень хорошо, что такое «нажраться», и было сунулась сказать мне, что сыночку плохо, что он зовёт меня, и что как же я могла допустить(!), чтобы Витенька был в таком состоянии… Но я сама была в та-а-аком состоянии, что довольно грубовато ответила: «Я ему не нянька! Витенька – мой муж всего три месяца, а ваш сын 23 года, вот и помогите ему, а я с пьяными не умею обращаться!»
Конечно, теперь я понимаю, что своей «жестокостью» и черствостью к её ненаглядному сыночку я навсегда отвратила от себя сердце свекрови.
А тут ещё сыночек взгромоздился на качели. С чего бы? От пьяного человека можно ожидать самых нелепых и непредсказуемых поступков, но стало ещё хуже, когда он стал раскачиваться, долго и нудно тянуть: «Галюня-я-я! Галюня-я-я!». Потом всё-таки сам приволокся или его приволокли на диван, где он благополучно и заснул.
Утром за завтраком все стали прятать друг от друга глаза и пытались было сделать вид, что ничего такого особого экстраординарного не случилось. Э-э-э, нет! На Витю без слёз не взглянешь, но я очень хорошо помнила, что выходить замуж за пьяницу нельзя ни в коем случае или хотя бы за того, кто пить не умеет, поэтому твердо решила расставить точки над i: «Слушайте! Вот, говорю при родителях, Витя! Они сами видели, в каком состоянии ты явился… Мы только что поженились, детей нет, может быть, нам следует пока не поздно разойтись. С алкоголиком жить я не планировала и не намерена. Если ты не можешь отказаться от водки, скажи сразу, пока мы не уехали!».
Все онемели. У наших родителей, как моих, так и моего мужа, было викторианское представление о браке. Что значит разводиться? Женился, вышла замуж – живи. Поэтому родители, особенно отец, он ведь не слышал, как я бессердечно отказалась ухаживать за сыночком, стали что-то говорить об обязательствах, о том, что это случайность, что никогда такого не было (правда, сынок, Витенька?), что нельзя рубить с кондачка, это уже ко мне, и т.д., почти оправдываться передо мной. Мне даже стало немного неудобно за резкость постановки вопроса перед пожилыми людьми. Чем они-то провинились? Они своего сыночка с 14-ти лет только на каникулах и видели, да и я, кстати, тоже. «Вот так сюрприз», – подумала я.
Витя сидел в похмельном синдроме, не соображал «ни гу-гу», глаза в кучку, вроде бы в полном раскаянии, но я решила довести дело до логического завершения. В принципе я не верила, что он пьёт в полном понимании этого слова, но чем чёрт не шутит! Вот подобные эксперименты уж точно не для меня! Никаких таких особо жестких требований я к мужу не собиралась предъявлять, но водка! Слишком ясное представление в лице папы я об этом имела и боялась до ужаса. А после происшедшего подумала, что мой муж безвольный человек, ведётся на подначки, насильно в глотку ему никто ничего не заливал и выпивал он, как мне показалось, даже с некоторым удовольствием. Так что встряска была нужна, и встряска по горячим следам. Родители тем временем взялись за Витю, т.к. на их робкие доводы я резко заявила: «Он сам взрослый человек, что вы за него говорите!».
Варвара Николаевна, учительница, разумная женщина, и тоже знавшая, что такое водка в доме, требовательно и в то же время просительно обратилась к сыну: «Сыночек, ну ты же этого больше себе не позволишь! Скажи! Попроси прощения у Гали!».
Перспектива видеть в сыночке потенциального алкоголика, видимо, тоже очень пугала её и перевесила недовольство задиристой и, как оказалось, очень вредной невесткой. Сыночек с прозрачными и бессмысленными после перепоя глазками, в голове бьют колокола! мутит! во рту чумаки ночевали (чумаки – гуртовщики-перегонщики скота, оставляющие после ночевки запах), т.е. гаже некуда!, стал натужно оправдываться и обещать, что больше он не будет (Ну, как ребенок, честное слово!), что это никогда не повторится, и вымучивать другие обычные, но часто не сдерживаемые обещания, на которые так щедры мужчины.
Подобное состояние, т.е. полдня отключки, все же повторилось за всю жизнь еще пару-тройку раз, и я опять вела себя прежним стервозным образом: на все стоны и тягомотные вопли типа «Галюня, ве-е-едро!» не реагировала. Даже моя мама, которая была у нас в Щучине в гостях под один Новый год и увидевшая своего зятька в таком непотребном виде, было меня укорила, мол, надо помочь бы муженьку, ему так плохо!
Нет, извините, он совершенно здоров, если может позволить себе быть в таком состоянии. Тем более именно моя мама утверждала, что Витя «хоро-о-оший мальчик», и что именно он ей нравился больше всего из всех моих поклонников-друзей-приятелей! Вот если он действительно болел, то предпринималось всё, чтобы Витеньку поднять на ноги, но уж если напился, то ещё раз «извините!». В принципе, он не доставлял мне хлопот и, хотя в компании мог выпить, лица не терял. Но я думаю, что всё-таки моя политика полного остракизма по вопросу пьянства и отношения к пьяному мужу сыграла свою положительную роль. Тогда же за круглым столом в Шахтах все успокоились, вроде бы договорились, консенсус был достигнут: Витя, как бы, пообещал, а Галя, как бы, поверила, но решила держать ушки на макушке.
И поехали мы, рабы Божьи, с двумя чемоданами (один «мечта оккупанта» до сих пор стоит на антресолях) и узлом с одеялом, подушкой – мое приданое и зелёным тонким армейским одеялом, чёрным наматрасником и чёрной же наволочкой – Витино приданое, искать свою долю в город.
ЩУЧИН – западная граница БЕЛОРУССИИ
Приехали…
Конец ноября, глубокая осень, ночь, какой-то полустанок с деревянной платформой и керосиновой лампой. Приехали… Да… Тоскливо и, прямо сказать, жутковато. Вдруг выныривает откуда-то из темноты солдатик, выясняется, что нас всё-таки встречают на армейском газике, везут в, так называемую гостиницу, обшарпанное помещение, разделённое коридором на две половины, мужскую и женскую. Это две достаточно большие комнаты, в которых стоят по десять-пятнадцать кроватей, т.е. что-то вроде казармы, и уж-ж-жасно холодно, ужасно! Отопительный сезон ещё не начался, а на улице минусовая температура и ночные заморозки. Потом я ещё сначала перемёрзла в Минске, сидя на чемоданах в скверике и ожидая Витю из штаба округа с окончательно подписанными бумагами, а потом в поезде было холодно, наверное, тоже отопительный сезон не начинался. Настроение упало совершенно до нулевой точки: темно, замерзла, голодная, муж в одной комнате, я в другой. Вместе, может быть, мы хоть как-то согрелись, но «иззя» – мальчики отдельно, девочки отдельно.