В это время двоюродная сестричка Галочка молча, сосредоточенно и умело препарирует вилочкой и ножичком уже второй кусочек курочки с салатиком и время от времени невероятно культурным тихим голоском произносит: «Пожалуйста, передайте мне кусочек свининки. Да, лучше с соусом. Спасибо. И положите чуть-чуть картофеля. Достаточно. Что Вы! Нет-нет. Это много – больше трех не надо. Я вообще мало ем». Через небольшой промежуток времени: «Будьте любезны, подвиньте буженину. Да. Можно. Колбаски? Ну, если только пару кусочков сырокопченой. Любительской? Да, любительскую тоже люблю. Ха-ха! Шутка. Но можно и любительской совсем немного. Только небольшие ломтики. Пожалуйста, добавьте горчицы. Спасибо!» Все это тщательно и тихо пережевывается, добавляются мелкие закуски в виде грибочков, икорки, маслица, маслинок, корнишончиков. Стол-то накрывали в период застоя. Да… Все это кушается, потом молча заедается пироженцами, фруктиками и на закуску пару конфеток что ли скушать? «Скушай, скушай, Галочка!» А Леночка духарится, сообщает в очередной раз, что она именно сейчас, прямо-таки вот сию минуту, съест, что съест потом, а потом еще, а после будет пить чай с пирожным. Ага!!! А в это время она все время мусолит ножку курицы и вещает, как она, в конце концов, объест всех. Все довольны: на тетю, посмотрели, тетю послушали, выпили, покушали, стол украшен объедками, а Лена до сих пор не угомонится и продолжает вещать о своем огромном аппетите. Теперь она грызет мосольчик от свиного ребрышка. Тетя предлагает убрать со стола и помыть посуду. На это откликается только обжора-Лена, любительница поговорить о том, как она всех объест.
В 1975 г. мы получили трехкомнатную квартиру на Сиреневом бульваре в «хрущобе» на 5-м этаже без лифта. Были счастливы безмерно, несказанно! Неудивительно – после однокомнатной-то! Даже по нынешним меркам, более-менее, ничего: комнаты отдельные, ванная и туалет раздельные, слава Богу, кухня 9,5 кв. м. Нормально! Там даже был хороший дубовый паркет, который я сначала не заметила, до такой степени он был зачухан многими слоями грязи от прежних жильцов-алкоголиков. Прихожая маленькая и узкая, но шкаф, ура! все же там поместился – ура!, хоть и в обрезанном виде Единственно, что мне не нравилось уже тогда, а сейчас и подавно: в ванной не полежишь, не вытянешься, достойно не помоешься – согнешься коленках – много не належишься, ноги закрутятся штопором. Когда я увидела нашу новую жилплощадь, то немного прибалдела: конюшня не конюшня, сарай не сарай… Оказывается там долго была коммунальная квартира для дворников, сантехников, слесарей, которым потом предоставили отдельную жилплощадь, а такую, за выездом, не отремонтированную, нам и всучили. Офицер, подумаешь! Из ГРУ? Тем более подумаешь! Сам приведет в порядок! Но заниматься ею пришлось не офицеру, а его жене, уже заграничной даме, которая, к счастью, не растеряла за легким зарубежным житьем своих навыков боевой гарнизонной подруги. Подруга рьяно принялась за дело: тогда довольно ответственно работала фирма «Заря», где можно было заказать «нужных работников столяров и плотников». И все равно попадались ханыги из этих же самых работников, которых нужно было все время проверять, подгонять, заставлять переделывать полную «мастырку» и каждый день ездить в другой конец Москвы.
Многое я в их «работе» не доглядела, но через месяц мы уже могли въехать в новую отремонтированную квартиру и распределиться более свободно уже в 3-х комнатах. Наконец, у нас и в Москве была отдельная спальня, комната для дочек, общая комната. Как мы радовались! Дети пошли в школу, я – на работу (а как же! такие подвижки накапливания стажа у меня были постоянно) ст. экономистом в Клинику для старых большевиков на полставки. Все стаж для пенсии! Опять пришлось осваивать новую профессию, но работа была почти рядом и взяли меня на полставки, слава Богу. Это тогда не приветствовалось, но мне надо было быть дома во второй половине суток, чтобы быть с детьми и встречать мужа с работы, он становился все более требовательным к обслуживанию себя. Нервная и ответственная работа и его делала все более нервным и возбудимым.
Я постепенно устраняла небольшие неполадки, оставшиеся после мастеров «Зари», вызывая по очереди то слесаря, то электрика, то сантехника теперь уже из ЖЭКа.
И вот тут-то ох! как пригодилось наличие бразильского «Alcool». Моя небрежная невостребованность в этой жидкости быстро исчезла-испарилась в реальных житейских условиях в Москве. Первое время обыкновение мыть питьевым спиртом кухонные стены осталась, о чём я впоследствии пожалела, когда от небольшого запаса осталась последняя литровочка. Я и кафель им протирала, сантехнику, раздаривала, ну, просто разбазаривала, безалаберная женщина, дорогую жидкость. Мне такая привычка в первое время по приезде в советскую действительность казалась такой же обыкновенной, как и употребление стирального порошка «ОMО», мыла «Camay», что сейчас через 40 с лишним лет выдается нашей рекламой за последние изобретения химико-парфюмерной промышленности. Через 4 года командировки при отъезде из Рио мы положили в контейнер и энное количество бутылочек спирта вместе с остальными вещами. Вес нас не смущал, даже свободного места оказалось много, напихивали уже и чужие вещи. Собственно, ничто нас не удерживало: контейнер-ящик шел морем до Одессы, потом на центральный вокзальный склад в Москве, потом просто сообщалось владельцу: берите, мол, чего там!
И вот приходит очередной водопроводчик прочистить слив в кухонной раковине, согнулся под ней в три погибели и гремит железяками. А я, вот, понимаете ли, заграничная штучка, решила в это время протереть кухонный кафель и, конечно же, по укоренившейся барской привычке, питьевым спиртом. Легко напевая себе что-то под нос, начинаю чистить плитки и вдруг слышу, что громыхание под раковиной резко прекратилось, наступила подозрительная тишина. Потом из-под мойки высовывается голова, усиленно тянет носом воздух и недоуменно-недоверчиво спрашивает: «Что это вы делаете?». Я, продолжая водить губкой по стене, безмятежно отвечаю: «Кафель протираю…» «Чем???!», – полустон-полувздох-полувопрос из-под мойки. «Спиртом», – говорю все так же безмятежно. Наступает довольно длительная пауза, а потом, видимо, вовсе не находя слов для моего вопиющего поведения, сантехник возмущенно и порицательно-раздраженно произносит: «Ну-у-у, Вы ващще!» Если бы можно было перевести это высказывание в слова, которыми он квалифицировал мое поведение на данный момент, мне бы мало не показалось. Но я утихомирила бурю негодования в его душе, налив в плоскую стеклянную фляжку 250 гр спирта. Слесарь удалился довольный-предовольный. Даже фляжечка была оригинальным подарком, т.к. он обрадовано повертел ее, любовно огладил и сказал, что ее очень удобно носить в заднем кармане брюк или вообще возле сердца. В дальнейшем он стал моим «лепшим сябром» – лучшим другом. Молодым приехал в Москву из моей любимой Белоруссии учиться, не поступил, да так и остался в столице. Имея золотые руки, пристроился в ЖЭК ведомственных домов Министерства Обороны, пил умеренно, получил квартиру из этого же ведомства, а потом через определенное количество лет уволился и открыл уже свою частную контору по обслуживанию домов. Умный и трудолюбивый человек найдет, где заработать. Тогда же Паша являлся по моему первому свистку и даже без него. Встречаясь возле домов, уже просто по-родственному спрашивал, все ли в порядке, не надо ли чего посмотреть по линии канализации или водопровода. Прямо как персонаж из «Аристократки» Зощенко, только что в театр по контрамарке не приглашал!
Хорошо, что в доме не было рояля, а то я слышала очень забавный анекдот: к пианистке привезли рояль. Лифт, естественно, не работал. Когда грузчики подняли инструмент на верхотуру и, потирая руки, были в предвкушении ожидания «горючего», она вышла к ним, стеснительно извинилась и сказала: «Ой, ребята! У меня ничего выпить нет. Хотите я вам сыграю Баха?».
Я же совершенно не умею музицировать и хорошо, что у меня тогда «всё с собой было».
В Москве Люка, ещё на старой квартире на Шоссейной улице, стала героиней в глазах местных мальчишек. Одетая в очень милое платьице из «Александерса», кокетливо выглядывающими из-под него пышно-кружевными трусиками, с бантами на пышных кудрях, в вышитых носочках, в изящных лакированных туфельках с бантиками и с автоматом в руках наперевес продиралась сквозь густые колючие кусты у дома и, изображая партизанскую вылазку, оглушительно палила из американского оружия. За ней, очарованные автоматом и его владелицей, через эти чересчур загущенные посадки, ломился хвост кавалеров такого же возраста. Иногда она по очереди милостиво разрешала им погрохотать из американского автомата.
На следующий год Люке предстояло пойти в первый класс…