Так вот, Соня, добрая душа, поехала со мной к ювелиру, уж очень мне не терпелось получить украшение, я еще не решалась шататься по городу в одиночку, спросила у меня с некоторой долей удивления, знаю ли, сколько все это будет стоить. Конечно, я предполагала и, оказалось, предположила правильно. Удивление Сони было понятно: мужчины копили на автомобили и частенько выдавали своим благоверным на хозяйственные нужды чисто символическую сумму. Остальное менялось на сертификаты, чтобы по приезде в Союз через «Березку» купить вожделенную и недоступную простым смертным «Волгу» и вообще вот там зажить как люди.
Господи! Да где же и не пожить как люди, как не здесь, в Рио-де-Жанейро! Зарплаты же Виктора и остальных инженеров (все получали одинаково) хватало с лихвой на еду, одежду и кое-что отложить на его мечту и мечту каждого мужчины – автомобиль.
Насчет «лихвы», конечно, это я слишком заявила, денег никогда не бывает много, но мы могли покупать еду в престижном, не «для бедных», супермаркете. Не смотрели на ценники, а просто брали с полок все, что нам было необходимо; дети ели фрукты и первое время никак не могли наесться бананами. Потом мы раскушали разные разности: мясо филе-миньон – говядина, которая таяла на языке (это тебе не прокрученные котлеты!), огромные королевские креветки, жареные и вареные с различными соусами, филе какой-то рыбы (уже не помню), мясо которой имело сладковатый вкус свинины, манго, клубника со сливками, фруктовые салаты, арбузы, дыни, виноград в любое время года. Чудные по своей вкусности и сытости орехи. А уж бразильский шоколад навсегда отбил у меня охоту к европейскому шоколаду. Хотя, если вспомнить наш советский шоколад под названием «Гвардейский», то он был совсем не хуже бразильского, наверное, изготовлялся на основе натурального масла какао, а не на современной сое.
Мы могли себе позволить не готовить дома в воскресенье, а пойти куда-нибудь в ресторанчик пообедать, где готовили вкусно и недорого. Такая маленькая пиццерия, например, была прямо за углом нашего торгпредства. Там я высмотрела замечательный рецепт простой, недорогой и вкуснейшей пиццы. В этой пиццерии подавали еще замечательный салат. Но я так и не поняла, из каких ингредиентов он состоит, а хозяин итальянец, хоть и был приветлив сверх меры, хитрый макаронник, способ приготовления и состав так и не рассказал. Там же подавали необыкновенно вкусную и ароматную итальянскую пасту. В эту маленькую пиццерию мы ходили также всегда, когда муж отправлялся в командировку. Мне не хотелось готовить очередное первое-второе-третье-десерт плюс «энтрада» – закуска, и мы отправлялись кутить. Однажды там Алёнушка сказала мне: «Мама, вот когда я вырасту, я тоже буду тебя в рестораны водить!» Мой старший ребенок воспринял обычную тратторию за ресторан и сделал далеко идущие выводы, которые мне очень пришлись по душе. И растрогали. Я поблагодарила ее тоже на полном серьезе. Что ж, она так потом и поступала: приглашала нас пообедать в подобных кафешках и даже в ресторанчиках в центре Москвы, когда стала работать и зарабатывать. Потом я от этого решительно отказалась: за меню, что нам предлагали, в общем, и неплохое, ломили сумму явно несоответствующую качеству и количеству еды.
Бразильская кухня соединила португальские богатые кулинарные традиции с рецептами местного населения и привезенных негров-рабов. У последних белые взяли для приготовления деликатесов пальмовое масло, кокосовое молоко, сушеные креветки, острый красный перец. Фасоль, крупа из клубней маниоки, кукурузная мука, лук, чеснок, орехи, тростниковый сахар, кокосовые стружки, морепродукты т.д. – это основные составляющие бразильской кухни. Сладкие блюда чаще всего перенасыщены сахаром, желтками, кокосом. Не чураются бразильцы мясных, рыбных блюд, также очень вкусно приготавливают птицу. Мясные блюда лучше всего есть в чураскариях или шураскариях, кто как произносит. Там тебе предложат такой мясной набор – филе-миньон, пиканья, маминья, алкатра, купим (все это сорта говяжьего мяса), куски курицы, бараний бок, потом все эти куски, но уже с различными соусами, что съесть это очень хочется, т.к. платишь только за вход в чураскарию, но невозможно.
Считается, что лучше всего баиянская кухня. Через центр штата Баиа Сальвадор – в прошлом центр работорговли – пролегают многие туристические маршруты. Так вот, туристам нужно быть предельно осторожными и внимательными, их ожидает перспектива поправиться на пару-тройку килограммов, перестать подсчитывать калории – все равно от баиянских деликатесов (долго объяснять, что такое «пирожки аракаже», густой суп-пюре из протертой рыбы и морепродуктов с непременным добавлением кокосового молока, масла и приправ, фейжоада…) отказаться невозможно. Главная опасность бразильской пищи в том, что помимо остроты она еще очень жирная. Масла сливочного, пальмового, кокосового молока не жалеют. Кстати, я так и не поняла, чем отличается масло из масличных пальм «денде» от оливкового. Масло «денде» более густое.
Отдельного упоминания требуют сладости: в их приготовлении чаще всего употребляются кокосовые стружки, шоколад, крахмал, вареное сгущенное молоко, орехи, яичный желток, тростниковый сахар. Как ни странно, при всех этих замечательных компонентах, бразильские сладости мне не нравились: уж очень они были приторными. А вот шоколад в этой стране не сравнится ни с каким шоколадом в мире, даже «с альпийских лугов!»
По субботам в ресторанах и остальном общепите устраивался день фейжоады – тушеная фасоль, говяжьи и свиные хвосты, свиные уши, мелко нарезанные сосиски, копченая свинина, другая любая колбаса, бекон. Чем больше разнообразных мясных изделий в этом блюде, тем лучше. Все это медленно томится с добавлением пахучих и острых бразильских специй. Желающие разнообразить фейжоаду могут добавить в порцию рис, дольки апельсина. Все это удовольствие запивается тростниковой водкой-кашасой.
Фейжоада – такое же субботнее блюдо из недельных остатков, как и итальянская пицца. Конечно, слово «остатки» здесь неприменимо – все продукты наисвежайшие. День фейжоады совершенно не исключал и приготовления других блюд. А я в рецепт этого блюда еще добавляю лук и помидоры. А рецепт пиццы из кафе «Ла Моль» я привезла в Москву и до сих пор им пользуюсь.
Дети в первое время никак не могли наесться бананов, поглощая их в неимоверных количествах. Я покупала их и другие фрукты тут же за углом рядом с пиццерией, возила полными тележками-сумками, сделанными из железных прутиков, этакая клетка на колесиках, которая была оставлена прежними хозяевами квартиры. Уже тогда сумки на колесиках вошли в обиход хозяек.
Долго бы я возила эти бананы и прочие овощи-фрукты, если бы в одно прекрасное воскресенье не заметила, что рачительные и экономные торгпредские хозяйки оккупируют «Комби», наш маленький автобусик, с такими же сумками-клетками, собираются куда-то отправиться и явно не на пляж. Выяснилось, что на рынок. Здесь есть рынок? «Ой! А ты разве не знала? Надо же!» Ну такая милая, голубоглазая, доброжелательная наивность, ну такая доброжелательная, что пробивает слеза умиления… Вот, представьте, не знала! В Москве на ул. Маршала Тухачевского и особенно на Шоссейной в Люблино об этом как-то глухо упоминалось! Я быстренько подсуетилась и поехала с ними осваивать новые продуктовые территории.
На городском рынке все поражало изобилием, красками, ароматными и неароматными запахами и оказалось, что все в два раза дешевле. Особенно призывно и аппетитно смотрелись пряные дары моря – королевские креветки, омары, лангусты, крабы и невероятное разнообразие сортов рыбы. А предприимчивые хозяева мелких лавочек, типа той за углом торгпредства, где я отоваривалась чуть ли не полгода, скупают продукцию оптом и потом продают таким нерадивым и неэкономным дурехам как я.
Торгпредские дамы почему-то старательно скрывали от вновь приезжающих мелкие, но необходимые в хозяйстве вещи: дешевые рынки, время распродаж, магазинчики, где можно купить что-то дешевле, всегда называли цену купленной вещи выше, чем она стоила.
Конечно, впоследствии я тоже не бежала обнародовать, что я нашла маленький и недорогой бутик, но стопроцентной стервой старалась не быть.
В Рио имелась возможность удовлетворить потребности на любой вкус и любой кошелек. Были специальные дешевые супермаркеты, специальные рынки для бедных, даже для очень бедных. На них приходило чаще всего цветное население под закрытие, тогда можно купить фрукты-овощи, рыбные продукты ну просто о-о-о-чень дешево, а то и задаром. Увозить скоропортящийся товар ни один продавец не желал – себе дороже сама перевозка. Хозяйки-негритянки из фавел пользовались этой возможностью: выбрать буквально за копейки из оставшегося товара вполне приличные фрукты и овощи. А бродяги могли вполне просуществовать на отбросах городского рынка, если не были слишком ленивыми и подходили уже к сворачиванию лотков и прилавков – на земле лежали живописные груды продуктов, их нужно было только рассортировать. Из рыбных и мясных прилавков люмпен-пролетариям тоже доставалась даром вполне приличная мясная обрезь, гораздо лучше той, которая продается у нас даже в настоящее время, якобы, для животных, одни жилы и кости – действительно обрезь. Так что «за морем житье не худо». Это что касается питания.
Что касается медицинского обслуживания, то существовали и социальные госпитали, куда могли привезти любого бродягу и бесплатно оказать квалифицированную помощь. Наше же лечение оплачивало государство, но счета из клиник (приходилось и болеть) бухгалтерия принимала с таким кислым и недовольным видом, что казалась она выплачивает их из своего кармана. Считалось, что раз ты отправился работать за рубеж, то уж, будь любезен, не обременяй государство своими болячками.
Один раз я оказалась в такой вот больничке для неимущих, когда, открывая металлическую банку с оливковым маслом, распахала по глупой спешке себе левую ладонь между большим и указательным пальцем. Поторопилась, привыкла все делать по-быстрому, резко вертикально взмахнула ножом, нож соскользнул и очень глубоко прорезал руку. Было хотела, как всегда, стать «сам себе доктор», но ничего не получалось – кровь лилась обильно, начал неметь палец. По закону подлости, ни одной машины и ни одного инженера в офисе не оказалось и в бесплатную больницу меня повез на многострадальном «Комби» наш шофер-бразилец Нэвис.
Повез он меня в социальный бесплатный госпиталь. В hospital для бедняков. Меня там тоже, конечно, приняли без промедления, но с некоторой долей недоумения медицинского персонала. Как это белая дама-иностранка и вдруг тут очутилась?
В длинном кабинете, где обрабатывали пациентов, просторном, светлом и чистом, стояли несколько столов, покрытых нержавейкой, какие-то еще кресла, стулья и аппараты. Меня без проволочек, без обязательного в наших случаях заполнения анкеты и почти автобиографии (сначала помощь, потом бумаги, не убежит же в самом деле пациент!), усадили за один из этих столов. Рядом обрабатывали раны огромного окровавленного негра, с другой стороны, по-моему, лежала беременная и даже собиралась рожать, а может мне уже со страху мерещилось. Скорее всего, родильное отделение находилось отдельно от травм пункта.
Мне быстренько вкатили дозу обезболивающего и стали зашивать ладонь. Вот так открыла маслице! Я спокойно сидела и не собиралась падать в обморок ни от своей раны, ни от впечатляющего соседства. Но «енфермейра» – медсестричка стояла рядом наготове, держа в руках какую-то склянку, может и с нашатырем, не знаю.
Молодой доктор-мулат, закончив шить, участливо спросил, каким образом я так порезалась, ну я и объяснила. Благодаря нашему молодому благодетелю-учителю я могла уже без ошибок составить такую тривиальную фразу. «Мадам, – воскликнул изумленный врач, видимо он принял меня за тупую француженку, т.к. обратился именно мадам, а не синьора, – но ведь для этого есть специальные приборы!»
Мадам, еще более тупая русская, глупо похлопала глазами и проблеяла, что она спешила. Елки-палки! Я и не знала, что для жестяных банок с маслом действительно существовали безопасные открывалки! По нашей темноте, а возможно и скупости, никто их не имел, т. к. в Союзе они не пригодились бы, там жестяных банок с маслами не было. Я впоследствии и купила-то ее только потому, что всегда все делала скоренько, могла бы опять пораниться и в следующий раз. Все обошлось, ранку мне зашили, муж ворчал, что только со мной и бывают такие нелепости: «Банку масла не можешь открыть без происшествий!» Что так, то так: я частенько отбивала пальцы, до крови царапалась, ссаживала целые лоскуты кожи, умудрялась прищемлять пальцы открывалкой для бутылок, а уж моей бедной голове доставалась больше всего. Чтобы меня не ругали (в таких случаях, в принципе, обычно жалеют), я просто не жаловалась и обходилась подручными средствами и лечила себя сама.
Что касается нашего торгпредского водителя Невиса, то это была очень интересная и загадочная личность. Вполне благообразный сухощавый мужчина средних, скорее уж пожилых, лет, он со всеми нами, мужчинами и женщинами торгпредства, разговаривал только на португальском языке, как бы не зная русского, кроме самых элементарных слов вроде «здравствуйте, как дела, хорошо, привет, до свиданья», хотя работал очень долго у «совьетикос». Был молчалив, что странно для разговорчивых аборигенов, но улыбчив, как истинный «кариокос». Имел сына и дочь, имена которых звучали несколько необычно для слуха – Владимир и Сталина – в честь мировых вождей пролетариата. В принципе они легко произносились на португальском и являлись несколько оригинальными для местных.
Невис был виртуозным водителем и незаменим в поездках по городу, знал его досконально. Выражение «поедем на Невисе» уже никого не шокировало и легко воспринималось на слух. Его «Комби» никогда не простаивало, у торгпредских инженеров постоянно намечались плановые поездки по фирмам, а их супруги к ним присоединялись. Иногда в выходные дни он возил торгпредскую шарагу за город на пикник так называемую корпоративную тусовку. Тогда ему оплачивали воскресный двойной тариф, а на пикниках русские интернационалисты наперебой угощали водителя-пролетария, и он с удовольствием пробовал шашлыки, салаты, квашеную капусту, пирожки и прочую домашнюю снедь. Невис никогда не отказывался от такого дополнительного приятного заработка да и послушать болтовню подвыпивших русских было интересно. Совмещал приятное с полезным.
В первые же месяцы пребывания в Рио моя неугомонная егоза Люка, прыгая по пилотиссе – самая верхняя площадка с садиком на крыше, умудрилась стукнуться зубами(!) о мраморный столик. Жуть! Самое ужасное, что все произошло в моем присутствии. Я не успела даже глазом моргнуть, как Люлька раззявила окровавленный рот, в котором уже не было ее четырех верхних умилительных зубиков, и завопила. Схватив ее в охапку, я бросилась вниз в гараж и завопила еще громче: «Скорей! К доктору, она выбила зубы!»
Невис, не сказав ни слова, усадил нас в машину и даже не доложившись дежурному, что было обязательно, помчался в больницу. Там он сам разговаривал с персоналом, нас тотчас отправили к врачу, тот стал осматривать Люку и что-то у меня спрашивать. Какие там вопросы! Я ошалело крутила головой и только повторяла как заведенная: «Сломала! Сломала зубки!», – меня трясло, и ныли зубы, будто это я их выбила, а не Люляха.
Врач опять безуспешно пытался что-то у меня выяснить. Напрасные усилия, мамаша была на грани истерики от мысли, что ее девочка останется без зубов и станет некрасивая. Вдруг Невис на чистом русском языке, четко артикулируя слова, произносит: «Врачи спрашивают вас, видели ли вы, как она сломала зубы? Упали они на пол?», – правильно построенная фраза с падежными и глагольными окончаниями и временами. «Нет, не видела», – тупо ответствовала незадачливая мамаша.
Я даже не поняла, что наш шофер вдруг заговорил по-русски, но была безумно рада, что врач нас понял. Тут же сделали рентген челюсти, показали мне снимок и опять переводчиком был «не говорящий по-русски» Невис:
«Зубы не сломались, это молочные зубы, они ушли вверх в дёсны и опять опустятся. На рост постоянных зубов это не отразится! Вот вам рецепт на полоскание и на обезболивающие пилюли!»
Мы поехали в аптеку, а потом домой, Люка после укола уснула, но была похожа из-за раздувшийся верхней губы на маленького бульдожку. Я немного успокоилась и стала думать о молчаливом шофере, не «знающем» русского языка. Своими сомнениями я поделилась с мужем, который расстроился до слез, когда увидел свою любимицу с распухшей мордашкой. После небольшого скандала (и он был стопроцентно прав, если не считать, что Люка могла быть одновременно в нескольких местах сразу, я же тихо отмалчивалась) с возмущенными заявлениями: «Как можно так изуродовать ребенка?! Плохая мать! Сидишь дома! Не можешь усмотреть за дочкой…» и т.д. А по поводу моего недоумения о водителе, вдруг заговорившем по-русски, он, слава Богу, замолчал, улыбнулся и вполне спокойно объяснил, что вполне возможно, Невис из бразильской контразведки и что такие «невисы» существуют в каждом иностранном представительстве как здесь, так и в Союзе.
В дальнейшем я делала вид, что о русскоговорящем добром шофере в госпитале я и не помню. Простите, просто отшибло память. Усердно объяснялась с водителем тем набором слов, который постепенно осваивала и никогда не пыталась поговорить на своем родном языке. Да и говорить-то мне с ним много не приходилось, у нас ведь был автомобиль и постепенно надобность в «Комби» отпала. Но я была благодарна этому «бразилейро», что так человечно поступил со мной в госпитале, был он подсадной уткой или нет.
В Рио я работала сначала на «ресепшен»: несколько женщин сидели в приемной торгпредства через два дня на третий по сменам, отвечали на телефонные звонки «кто, к кому, зачем» и таким образом сортировали посетителей и подучивали тонкости португальского. Впоследствии на такие должности стали присылать специальных молодых, крепких, накачанных ребят со знанием языка и, наверное, умением сворачивать нежелательные процессы. Присылали их, обычно, из пограничных войск. И это правильно… Что за гость-посетитель забредет в представительство и зачем еще неизвестно, т.к. наплести-сказать по телефону можно что угодно. Явился-не запылился, а в приёмной за столиком с телефонами сидит этакая галантная молодая и предпочтительно симпатичная фифа. Администрация стала заботиться о предупреждении терактов. Тем более нам в торгпредство уже бросали однажды пакет с каким-то вонючим и густым дымом. Он попал прямо в открытый гараж и создал небольшую панику, всем показалось, что начался пожар. Все обошлось тем, что наш завхоз, подполковник в отставке, быстренько забросал его песком.
Бдительность на некоторое время усилили: женщинам было опять «рекомендовано» не появляться в одиночку в магазинах, ходить на пляж, пользоваться общественным транспортом и прочая лабуда. Через пару недель все вернулось на круги своя. Очень даже может быть, что этот пакет бросили сорванцы-мальчишки. Мы еще не знали, что пора терактов наступит гораздо позднее.
А пока пограничники-профессионалы не приехали, в холле при входе с удовольствием работали женщины, отвечали на телефонные звонки, совершенствовали язык и встречали посетителей приветливыми улыбками. Опять же появлялась приятная возможность, женщины есть женщины, продемонстрировать свои наряды, как из бутиков, так и по выписке из Германии, последние считались круче, потому что европейские и эксклюзив!
Если гости засиживались в переговорной, то им предлагался подносик с «кафезиньо», настоящий, горячий, суперкрепкий и очень сладкий бразильский кофе.
За день средний бразилец, даже очень бедный, выпивает не менее двадцати малюсеньких, на два-три глотка, чашечек такого кофе и, как «Отче наш», почитает и выполняет «сиесту». Как я убедилась на собственном опыте, «сиеста» в тропиках не роскошь и не ленивая вальяжность бытия (хотя одно не исключает другого), а средство выживания. Жара и влажность выматывают силы, постоянная жажда, неумеренное потребление жидкости вымывают влагу и соли из организма, и, как результат, обильное потоотделение, падает давление и послеобеденный отдых жизненно необходим.
Когда же дома у тебя такая егоза, как Люка, которая умудрялась быть сразу в нескольких местах сразу (на нее тропики почему-то не действовали), отдых днем для меня был проблемой. В первый год в Рио я не работала и, как всегда говорят о неработающих женщинах с маленькими детьми, «сидела» дома.
Все же, несмотря на то, что я «сидела», а, может, и вопреки этому, время от времени отключалась на получасовой дневной сон. В чем дело, в конце концов? Можно по-настоящему отдохнуть? Приходилось принимать все меры предосторожности: закрываю на ключ двери в кухню, ванную, убираю все подозрительные предметы, убеждаю свою доченьку поиграть в куколки, падаю на кровать и сразу, словно в дурноту, проваливаюсь в глубокий сон… Вдруг чувствую удушье, задыхаюсь в буквальном смысле слова. Снится какой-то кошмар: тону в море, вода заливает нос, горло, потом это уже не вода, а какие-то удушливо пахнущие цветы, лианы… Они давят мне грудь, душат за горло… Просыпаюсь, но острый, одуряюще медовый запах не исчезает. Оказывается, возле моего носа на прикроватной тумбочке моя добрая доченька что-то сосредоточенно размешивает в картонной коробочке, наполненной перьями. Она их наковыряла из ма-а-аленькой дырочки в подушке, привезенной нами на всякий случай, вдруг в стране напряг с постельными принадлежностями! наполнила коробку, а потом опрокинула туда флакон духов «Красного мака». Чуть оправившись и отдышавшись, я нелепо и хрипло спрашиваю: «Что ты делаешь, доча?» «Сюп», – невозмутимо отвечает доча. Видно не все я позакрывала и не все подозрительные вещи припрятала.
Эти духи «Красный мак», потом «Красная Москва», «Серебристый ландыш» мы взяли для сувениров. Крепкий, стойкий и сладкий парфюм очень ценился в Латинской Америке. Кстати, «Красный мак» – мои первые духи, мне их подарила сестра на восемнадцатилетие. Возможно, для молодой девушки и не совсем подходящий запах – просто его нужно совсем крошечную капелюшечку – но я полюбила их на всю жизнь. Я бы и сейчас, вопреки моде, ими бы пользовалась (на даче?!) – теперь духи «Красный мак» уж точно бы подошел к моему возрасту, но в парфюмерных магазинах что-то их не вижу. Наверно, уже не производят. Хорош был и запах «Серебристого ландыша», а потом похожий на него, нежный и тонкий, «Диориссимо».
Так малышка во время сиесты расправилась с моими любимыми духами.
Люка в два года уже обреталась в Рио-де-Жанейро, а не в городе Щучин, как ее старшая сестренка. Говорить она стала чуть позже, чем Алёна, а до этого умиляла нас лепетанием после «гуления» прямо, как и расписано врачами-логопедами. Всякого рода «лялики» – на ручки, «макатяка» – мотоцикл, «тананайка» – обезьянка так и сыпались на нас, и, главное, мы ее понимали и восхищались. На запрещение что-нибудь взять она топала ножкой (как мило!) и заявляла упрямо: «А я заму!» – и таки брала (какая прелесть!). Говорить же нормально стала как-то вдруг сразу чётко и полными предложениями около полутора лет.
По приезде в Рио ей как раз исполнилось два годика, и она через месяца три заговорила по-португальски, быстрее, чем я. Мы были ошеломлены, а регулировщик-полицейский, огромный негр, прямо-таки огорошен, когда из остановившегося на перекрестке «фольксвагена» вдруг высунулась головка в золотых кудряшках и пропищала: «Ole! Como esta?», – «Привет! Как дела?». Полицейский не был бы бразильцем, если бы сразу не разулыбался всеми рядами зубов и не прокричал в ответ: «Ola, belа! Muito bem, y tu?», – «Привет, красавица! Очень хорошо, а ты?», – и разрешающе махнул нам жезлом, проезжайте!
Вообще Люка производила в местном обществе, на пляже, в магазине, в гостях абсолютный фурор. Бразильцы очень любят детей, все им разрешают, во всем потакают, но золотоволосую кудрявую muchachitu – девчушечку просто боготворили и восхищались. Когда же она начинала беспечно беседовать с ними на тему «как дела, сколько ей лет, кто она такая, как зовут ее, маму-папу и т.д.», собеседники только экспрессивно всплескивали руками. На все эти простенькие вопросы она отвечала быстро и правильно и для местных это был полный отпад. На Люку сыпались разные мелкие подарки, начиная от игрушек и сластей и заканчивая золотым колечком с малюсеньким брильянтиком. Колечко ей преподнес врач-оторялинолог, который вырезал ей гланды в три года. Вдруг они воспалились, стали рыхлыми, мешали дышать. Видимо сказалось влияние влажного тропического климата. Врач решительно настоял на удалении.
Я присутствовала на операции и могу заверить, что все было проделано быстро, безболезненно и бескровно. Врач, все время объясняя мне свои действия, особой петлей ловко поддел кусочки разросшейся ткани – и раз! отрезал их кривыми разогретыми ножничками – готово. Люка проснулась минут через пятнадцать, ей дали мороженого, и она стала лучшей подругой врача. Потом мы несколько раз были у него в гостях в его поместье с роскошными куртинами цветов, с бассейном и конюшнями, где врач встречал нас очень радушно и доверительно сообщал нам, что в душе он почти «comunisto». (Интересно, наш отоляринголог может похвастаться подобным поместьем или хотя бы приличной дачей?).
«Коммунисто» фотографировал маму, дочек – очень качественные, совсем профессиональные портреты сохранились и украшают стену моей комнаты -, всячески гостеприимствовал, опять приглашал в гости, неоднократно восхищался социалистической системой и критиковал свою капиталистическую. В душе он, как уже говорилось, был почти приверженцем нашего строя. С чего бы это? Особенно при его образе жизни: с поместьем, конюшнями, парком, бассейном! Впрочем, нужно отдать справедливость… Работал он не покладая рук, был известным профессионалом, имел невинное хобби – фотографию. Кроме таких моделей как девочки и их мама, он настойчиво предлагал сфотографировать и Виктора. Наш папа ловко и тактично увертывался от почетного права запечатлеться на снимке с юмором уверяя, что совсем не фотогеничен и все время выдвигал на аванпост своих дам. Приезжали мы к новому другу еще несколько раз, а потом отец незаметно свернул это знакомство. Уж не знаю, правильно ли или нет… Наверно правильно, врач так уж явно и навязчиво старался продолжить дружбу. Супруг мне ничего не объяснил, но у него были, видимо, свои профессиональные соображения. Действительно! Что за прок доктору в такой дружбе! А мы уже были заражены прагматичностью и подозрительностью. В бескорыстную «дружбу» подобных коммунистов не верилось.
Вот у этого твердого большевика-ленинца Люданька и получила в подарок колечко с бриллиантиком, которое до сих пор висит на золотой цепочке вместе с другими золотыми брелоками.
Освоив португальский язык, она организовала торгпредских детей, причем старше ее, на контрамериканскую пропагандистскую акцию. Оседлав дерево у стены, они стали выкрикивать в соседний двор, а там жил американский консул, оскорбительные лозунги типа: «Американцы г…но!», -«Americanos – mierdo!», и даже то, что «у них деревянные головы». Ужас! Дело не кончилось разрывом дипломатических отношений только потому, что за этим упоительным занятием на дереве их застукал наш консул и сделал соответствующее внушение родителям.
Мне пришлось брать ее в школу, где в это время я работала. Происходило это уже 1972 г., все официальные учреждения, в том числе наше посольство, представительство горюче-смазочных материалов и часть торгпредства перебрались в столицу Бразил Бразилиа, людей стало меньше и поэтому остальные как-то больше сдружились.
Организовалась такая милая малокомплектная школа, которая находилась непосредственно в помещении торгпредства на втором этаже. Сначала школа была на территории консульства, где у меня занимались второй и четвертый классы. Потом, когда часть родителей вместе с детьми, уехали в новую столицу, в Рио как раз остались ребятишки возраста первого и третьего классов. Помещение для занятий десяти-двенадцати детей было идеальным: непосредственно двухкомнатная квартира, в одной комнате ученики, в другой за огромным столом мы занимались любимыми делами – рисованием, трудом, лепкой и изготовлением разных интересных вещей: игрушек, коллажей из бумаги, раковин и ярких цветных семян тропических растений, сувениров. Огромный закрытый деревянными решетками балкон очень подходил для перемен или занятий физкультурой. Впрочем, физкультуру мы по обоюдному согласию с родителями заменяли бассейном или музыкальными играми на той же пилотиссе: под ритмичную музыку отплясывали что-нибудь этакое развеселое. Подобные занятия были гораздо полезнее и занятнее, чем обычная маршировка и «раз-два-потянулись-сели-встали и упали».
Школа ни перед кем, кроме родителей, не отчитывалась. Уже в это время у нас была пятидневка. Кто из родителей захочет возиться и привозить детей в школу, если сами в субботу не работают и хотят провести время на пляже или поехать куда-нибудь? Так что вопрос решился на уровне родительского собрания и был благосклонно принят послом. На субботу я домашние упражнения не задавала, предварительно постращав детей: «Если в течение недели вы хорошо позанимаетесь, то на субботу домашних уроков не будет», – и детишки старались! Количество домашних заданий вообще-то было и так минимальным, большую часть их ребята выполняли на уроках.
Иногда, чтобы не забывались, приходилось делать вид, что программа не выполнена и нагружать их каким-нибудь пустяковым заданием на выходные дни, а уж потом они и без напоминаний рыли землю. Детишки были умненькие и старались друг перед другом.
Правда, был и проблемный мальчик Алёша, добрый и приветливый ребенок, но… присутствовал инфантилизм, парнишка запаздывал в развитии, как минимум, года на три. В обычной школе не захотели бы с ним возиться, обязательно определили бы в специальную для умственно отсталых детей и окончательно превратили бы в дурачка. А он не был дурачком и среди нормальных детей ребенок подтягивался к среднему уровню и был очень спокойным и добрым мальчиком. Сначала он проучился в первом классе у моей коллеги, а потом в таком же первом – у меня. Кто бы из чиновниц ГОРОНО позволил это сделать в Союзе? Два года в первом классе! Никто. Быстро в школу для умственно отсталых! А здесь, без всяких административных заморочек, мы взяли ответственность на себя, тем более, что такая возможность была, и немножко подтянули парнишку. Заниматься мне с ним приходилось до и после уроков более углубленно. Его мама, моя тезка, была просто героиня и вместе со мной прилагала титанические усилия для того, чтобы он не очень отличался от остальных детей. Вместе со всеми на уроках ему предлагались простейшие задания, чтобы не отвлекать других учеников. Зачем же им-то подтягиваться к среднему уровню! А я еще раз убедилась, что хорошо проработанная программа начальной школы, умение работать с учебником, много читать и пересказывать прочитанное, внимательно слушать учителя, красиво писать, правильно сидеть – это прекрасная база для дальнейшего обучения в средней школе. Все мои ученики из Рио, даже не отличники, дома стали отличниками и никаких проблем в «обычной» школе в Союзе не имели.