Гиганты, увидев, что весь их лагерь затоплен, вынесли, как могли лучше, короля Анарха на плечах из крепости, как Эней вынес отца своего Анхиза из горящей Трои.

Когда Панург увидел гигантов, он сказал Пантагрюэлю:

– Видите, господин, вышедших великанов? Хватите их вежливо вашей мачтой, по старому способу. Как раз в этот час требуется показать себя порядочным человеком; а мы со своей стороны не отстанем, и, смело скажу, я тоже перебью их немало. Почему нет? Давид ведь легко убил Голиафа. Да и вот этот толстый распутник Эстен, – сильный, как четыре быка, он тоже не станет себя беречь. Ну, смелей! Ударим на них!

Пантагрюэль сказал:

– Храбрости у меня наберется побольше, чем на пятьдесят франков. В одной ли в ней дело? И Геркулес никогда не решался сражаться один против двоих.

– Как, – сказал Панург, – вы себя сравниваете с Геркулесом? Да у вас, ей-богу, в зубах больше силы и в заду больше смысла, чем у Геркулеса во всем его теле с душою вместе. Человек стоит столько, сколько сам себя ценит.

Пока они обменивались такими речами, подошел Вурдалак со своими гигантами и, увидав, что Пантагрюэль – один, проникся самоуверенной наглостью, в надежде убить этого бедного человека. Поэтому он обратился к товарищам-гигантам:

– Клянусь Магометом, бездельники, если кто-нибудь из вас задумает биться вот с этим, – убью без пощады. Оставьте меня с ним один на один. А вы развлечетесь, смотря на нас.

Тогда все гиганты вместе со своим королем отошли к бутылкам, что стояли вблизи, и Панург и его товарищи – с ними, при чем Панург прикинулся, будто болен венерическою болезнью, вертел шеей, дергал пальцами и хриплым голосом сказал им:

– Я отказываюсь, товарищи! Мы не воюем. Дайте нам подкрепиться вместе с вами, пока будут драться наши вожди.

На это король и гиганты охотно согласились и допустили их угощаться вместе с ними. В это время Панург рассказывал им басни Турпина, чудеса св. Николая и сказку об аисте.

Вурдалак пошел на Пантагрюэля со своей стальной палицей, весившей девять тысяч семьсот квинталов, из калибской стали; палица оканчивалась тринадцатью остриями из алмазов, наименьший из которых был больше самого большого колокола с собора Парижской богоматери (может быть, меньше на толщину ногтя, или, самое большее, на толщину ножичков, которые зовут ухорезками). Она была заколдована, так что никогда не могла сломаться, но, наоборот, ломала все, до чего ни касалась.

И вот когда великан стал приближаться с великой гордостью, Пантагрюэль, возведя глаза к небу, поручил себя богу всем сердцем и произнес следующий обет:

– Господи боже, спаситель мой и покровитель! Ты зришь всю тягость положения, в котором я ныне нахожусь. И сюда привела меня, только моя естественная ревность, ибо ты сам заповедал людям охранять и защищать себя, жен своих, детей, родину и семью, кроме тех случаев, когда это является твоим собственным делом, каковое есть – вера: ибо в этом деле ты не хочешь себе помощников, за исключением добрых католиков, служителей слова твоего. И ты запретил нам всякое оружие и всякую защиту, ибо ты – всемогущ, и в твоем собственном деле или там, где твое право затронуто, ты можешь защититься больше, чем можно себе представить, – ты, у которого тысячи тысяч сотен миллионов ангельских легионов, малейший из которых может уничтожить все человечество и повернуть небо и землю как ему угодно как это некогда было проявлено в войске Сеннахериба! Поэтому, если тебе угодно быть в этот час мне в помощь, так как на тебя одного вся моя надежда и упование, – то я обещаю тебе, что во всех землях, как в Утопии, так и в других, над которыми я буду иметь власть, я повелю проповедовать твое святое евангелие в чистоте, в простоте и целости, так что злоупотребления кучи папеляров и лжепророков, которые отравили весь мир человеческими установлениями и извращенными вымыслами будут вокруг меня искоренены.

Тогда с небес был услышан голос: «Нос fac et vinces», то есть: «Сделай так – и победишь».

Увидев, что Вурдалак приближается, разинув пасть, Пантагрюэль смело пошел против него и крикнул во весь голос:

– Смерть тебе, злодей, смерть! – чтобы, согласно учению лакедемонян, испугать его своим страшным криком.

Потом он бросил в него из той барки, которую носил у себя за поясом, восемнадцать с лишком бочек соли, которой наполнил ему горло и глотку, нос и глаза.

Раздраженный этим, Вурдалак замахнулся на него своей палицей, намереваясь разбить ему череп. Но Пантагрюэль, ловкий, зоркий и проворный, отступил на шаг левой ногой, но не сумел уберечь от удара свою барку, которая разлетелась на 4 086 кусков, и остаток соли рассыпался по земле.

При виде этого Пантагрюэль широко взмахнул руками и, действуя как секирой, ударил концом мачты великану в грудь повыше соска. И, отклонив оружие влево, ударил его между шеей и колетом, а затем, сделав выпад правой ногой, ткнул его верхним концом мачты промеж ног; при этом он сломал марс и пролил три-четыре бочки вина, которые оставались.

Вурдалак подумал, что Пантагрюэль пробил ему пузырь и что вино, которое потекло, – его моча.

Не довольствуясь этим, Пантагрюэль намеревался повторить удар, но Вурдалак, подняв палицу, стал наступать на него и хотел изо всей силы ударить Пантагрюэля. И в самом деле ему удалось так сильно ударить, что, не приди к доброму Пантагрюэлю на помощь господь, он бы разом рубил его от макушки головы до самой селезенки. Но, благодаря внезапному прыжку Пантагрюэля в сторону, удар пришелся вправо, при чем палица вошла в землю на 73 фута с лишком, пройдя сквозь скалу, из которой появился огонь больше чем из 9 006 бочек. Увидев, что Вурдалак принялся вытаскивать свою палицу из каменной глыбы, Пантагрюэль набежал на него и собирался уже сбить ему голову; но мачта его, к несчастью, немного задела за древко Вурдалаковой палицы, которая была заколдована (как мы уже говорили). Поэтому его мачта сломалась на расстоянии трех пальцев от его кулака, чему Пантагрюэль удивился более, чем литейщик колоколов, и закричал:

– Га, га, Панург! Где ты?

Панург, услыхав это, сказал королю и гигантам:

– Ей-богу, им обоим плохо придется, если их не разнимут.

Но гиганты чувствовали себя прекрасно, как на свадьбе. Тогда Карпалим хотел встать, чтобы помочь своему господину. Но один гигант сказал ему:

– Клянусь Гольфарином, племянником Магомета, если ты шевельнешься, я засуну тебя в штаны вместо клистира. У меня, кстати запор, и я не могу сходить без зубовного скрежета.

Оставшись без дубины, Пантагрюэль схватил конец своей мачты и стал колотить им, как попало, по Вурдалаку, но тому это было так же больно, как наковальне, если по ней щелкать пальцем.

Между тем Вурдалак вытащил из земли свою палицу и стал размахивать ею, чтоб нанести удар Пантагрюэлю, который изворачивался и уклонялся от ударов, в то время как Вурдалак угрожающе кричал:

– На этот раз, злодей, я тебя изрублю как начинку для пирога. Не придется тебе больше мучить жаждой бедных людей.

Тогда Пантагрюэль нанес ему такой страшный удар ногою в живот, что сбросил его навзничь на землю, схватил за ноги и протащил по земле на расстоянии выстрела из лука.

Вурдалак, у которого из горла пошла кровь, все кричал:

– Магомет! Магомет! Магомет!

При этом крике все гиганты вскочили, собираясь к нему на помощь. Но Панург сказал им следующее:

– Не ходите, господа, туда, верьте мне: наш господин сошел с ума и бьет, не глядя, куда попало. Вам от него плохо придется.

Но гиганты не послушались, видя, что Пантагрюэль остался без Дубины.

Как только Пантагрюэль увидел, что они приближаются, схватил Вурдалака за обе ноги и поднял его тело, будто пику, на воздух, и так как Вурдалак был в доспехах из наковален, то он им стал побивать гигантов в каменных латах, расколотил их всех, как каменщик щебень, так что ни одного не осталось не повергнутого на землю.

При крушении каменного снаряжения раздался такой ужасный грохот, что мне вспомнилось, когда растаяла на солнце масляная башня собора св. Стефана в Бурже.

Панург с Карпалимом и Эстеном тем временем прирезывали упавших на землю. Надо думать, что в живых никого не осталось; а посмотреть на Пантагрюэля, так он походил на косца, который косою, т.-е. Вурдалаком, косил траву на лугу (т.-е. гигантов). При этом фехтовании Вурдалак потерял голову. Это произошло, когда Пантагрюэль ударил некоего, по имени Рифландуйя, бывшего в тяжелом вооружении, т.-е. из камней песчаника, один осколок которого перерезал горло Эпистемону. Большая же часть гигантов были в легком вооружении – из туфа, некоторые – из аспидного камня.

Наконец, видя, что все мертвы, Пантагрюэль бросил труп Вурдалака изо всей силы в сторону города, и он упал плашмя, как лягушка, животом прямо на главную площадь, и, падая, убил драного кота, мокрую кошку, ощипанную утку и гуся лапчатого.

ГЛАВА XXX. Как Эпистемон с отсеченной головой был искусно вылечен Панургом и об известиях о дьяволах и осужденных

Когда избиение гигантов было закончено, Пантагрюэль удалился к месту бутылок, позвав туда Панурга и прочих. Все собрались к нему целы и невредимы, за исключением Эстена, которого один из гигантов слегка царапнул по лицу, и Эпистемона, который совсем не явился. Пантагрюэль был так опечален этим, что хотел даже лишить себя жизни. Но Панург сказал ему:

– Ради бога, сударь, подождите немного. Мы отыщем его среди мертвых и узнаем всю правду.

Принялись искать и нашли его мертвым, с окровавленной головой в руках.

Эстен вскричал:

– О злодейка смерть! Ты лишила нас лучшего из людей!

При этом крике Пантагрюэль поднялся в величайшей скорби, какую когда-либо видели на свете, и сказал Панургу:

– Ах, друг мой, ваше знамение с колом, двумя стаканами и древком копья было ложным знамением.

Но Панург ответил:

– Не плачьте, дети, он еще совсем теплый, я его вылечу, и он будет здоров, как никогда.

Говоря это, Панург взял голову и держал ее на своем гульфике, чтобы не застудить. А Эстен с Карпалимом снесли тело к месту, где они пировали, не в надежде, что он выздоровеет, но чтобы Пантагрюэль его увидел. Однако Панург утешал их, говоря:

– Если я не вылечу его, я готов потерять голову (это заклад дураков). Перестаньте плакать и помогайте мне.

И вот он промыл хорошенько прекрасным белым вином шею и потом голову, присыпав порошком из алоэ, который всегда носил с собой в одном из карманов, затем смазал голову и шею, не знаю какою, мазью – и приставил голову к туловищу: вену к вене, нерв к нерву, позвонок к позвонку, дабы он не стал кривошеим (таких Панург ненавидел до смерти). После этого он сделал вокруг пятнадцать-шестнадцать стежков, – чтобы голова снова не упала. Наконец помазал вокруг мазью, которую называл, «воскрешающей». И вдруг Эпистемон начал дышать, приоткрывать глаза, зевать, чихать и, наконец, как следует дернул.

Тогда Панург сказал:

– Теперь он наверняка выздоровел, – и дал ему выпить стакан крепкого белого вина со сладким сухарем. Таким манером Эпистемон был искусно вылечен, только больше трех недель после того хрипел и получил сухой кашель, от которого смог вылечиться только благодаря хорошей выпивке.

Он тотчас стал говорить и сказал, что он видел чертей, запросто говорил с Люцифером и хорошо покушал в аду и в Елисейских Полях, и уверял, что черти – прекрасные товарищи. Что же касается осужденных грешников, то тут он заявил, что весьма огорчен тем, что Панург так поспешно призвал его к жизни.

– Ибо, – говорил он, – мне было весьма любопытно их получше разглядеть.

– Вот как? – спросил Пантагрюэль.

– С ними, – говорил Эпистемон, – обращаются вовсе не так дурно, как вы думаете. Только положение их странно меняется. Я видел Александра Великого за починкою старых сапог, чем он и добывал себе средства к жизни.

Ксеркс – торговал горчицей,

Ромул – стал солеваром,

Нума Помпилий – слесарем,

Тарквиний Гордый – старьевщиком,

Сулла – перевозчиком на пароме,

Кир – царь персидский – скотником,

Фемистокл – стекольщиком,

Эпаминонд – гранильщиком зеркал,

Брут и Кассий – землемерами,

Демосфен – виноделом,

Цицерон – истопником,

Фабий – нанизывает четки,

Артаксеркс – стал сучильщиком веревок,

Царь Эней – мельником,

Ахиллес покрылся вшами,

Агамемнон стал блюдолизом,

Улисс – косцом,

Нестор – бродягой,

Дарий – чистильщиком отхожих мест,

Сципион Африканский – босой – орет: «Дрожжи, дрожжи!»,

Газдрубал сделался фонарщиком,

Ганнибал – торговцем яйцами,

Приам – тряпичником,

Ланселот обдирает шкуры с околевших лошадей.

Все рыцари Круглого Стола сделались несчастными поденщиками и служат гребцами на перевозах через Коцит, Флегетон, Стикс, Ахерон и Лету, когда господа дьяволы желают прокатиться по воде, как лодочники в Лионе или гондольеры в Венеции. Плата же за перевоз – только щелчок по носу, а вечером – кусок черствого хлеба.

Траян – занимается ловлей лягушек,

Антонин – служит лакеем,

Лукулл – поваром,

Юстиниан – делает игрушки,

Гектор – стал поваренком,

Парис – оборванцем-нищим,

Ахиллес – занимается уборкой сена,

Камбиз – погонщик мулов,

Нерон – дудит на флейте,

Фьерабрас – служит у него лакеем, но причиняет ему всякие неприятности, кормит его серым ситником, поит кислым вином, а сам пьет и ест на славу,

Юлий Цезарь и Помпей – смолят суда,

Жоффруа Большой Зуб – торгует огнивами,

Язон – служит счетчиком,

Пирр – царь эпирский – кухонным мужиком,

Октавиан-Август – стал архивною крысой,

Ромул – штопальщиком,

Папа Бонифаций VIII – лудильщиком,

Папа Александр – крысоловом,

Папа Сикст – лекарем в венерической клинике.

– Как? – удивился Пантагрюэль, – на том свете есть венерики?

– Разумеется, – сказал Эпистемон, – нигде я не видал такого их множества, как там. Их там больше ста миллионов, потому что, представьте, – те, кто не имел дурной болезни здесь, получают ее там.

– Господи, – молвил Панург, – значит, я в расчете!

– Мелюзина прекрасная – служит судомойкой,

Клеопатр а – торгует луком,

Елена – в горничных,

Семирамида – питается тем, что вычесывает вшей у оборванцев,

Дидона – торгует грибами,

Лукреция – хозяйка на постоялом дворе,

Гортензия – пряха.

«Таким образом, те, кто были важными господами на этом свете, с трудом зарабатывают себе на жалкое существование в другой жизни. Наоборот, философы и те, кто в этом мире терпел нужду, стали на том свете, в свою очередь, важными господами.

«Я видел Диогена, который чванно красовался в пурпуровой тоге, со скипетром в правой руке, и приводил в бешенство Александра Великого, когда бил его палкой за то, что он плохо чинил ему штаны.

«Я видел Эпиктета, нарядно одетого по французской моде, под развесистым деревом, который со множеством девиц выпивал, танцевал, пировал по каждому поводу, и около него кучу экю. На виноградной беседке, как его девиз, были написаны следующие стихи:

Скакать, плясать, ухаживать,
Пить белое и красное вино,
И целыми днями ничего не делать,
А только считать золотые экю.

«Когда он увидел меня, он вежливо пригласил меня выпить с ним, на что я согласился охотно, и мы клюкнули по-богословски. А в это время пришел Кир и попросил у него, ради Меркурия, денье, чтобы купить несколько луковиц на ужин.

«– Нечего, нечего, – говорит Эпиктет, – я не подаю денье. На, разбойник, экю, и будь порядочным человеком.

«Кир обрадовался такой добыче. Но другие тамошние мошенники – цари Александр, Дарий и прочие – обокрали его ночью.

«Я видел Пателэна, казначея Радаманта, который торговался из-за пирожков, продаваемых на улице папой Юлием. Пателэн спросил:

– Почем дюжина?

«– Три бланка! – отвечал папа.

«– Получай, – сказал Пателэн, три удара палкой; получай, получай, негодяй, да ступай получать от других то же.

«Бедняга-папа ушел с плачем и пожаловался своему хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки. А тот отхлестал его за это так, что кожа его не годилась бы и на волынку.

«Я видел мэтра Жана Лемера, как он передразнивал папу и заставлял всех этих несчастных царей и пап этого мира целовать ему ноги, и с важным видом, раздавая им благословения, говорил:

«– Покупайте индульгенции, плуты, покупайте! Они дешевы. Разрешаю вас от хлеба и супа и позволяю вам так и оставаться бездельниками.

«Он подозвал к себе Кальета и Трибуле и сказал им:

«– Господа кардиналы, отпустите им по булле: каждому по удару палкой по пояснице.

«Что и было сейчас же исполнено.

«Я видел мэтра Франсуа Вильона, который спросил у Ксеркса:

«– Почем горчица?

«– Один денье, – сказал Ксеркс.

«На это Вильон сказал:

«– Ах, лихорадка тебя забери! Ты запрашиваешь за съестные припасы! – и он намочил в его пакет, как это делают торговцы горчицей в Париже.

«Видел я вольного стрелка де-Беньоле, который стал инквизитором еретиков. Встретил он Персефоре, который мочился у стены, на которой был нарисован огонь святого Антония. Он объявил Персефоре еретиком и уже готов был приказать сжечь его живьем, если бы не Моргант, который подарил ему девять бочек пива».

– Прибереги эти россказни, – молвил Пантагрюэль, – до другого раза. Скажи только, как там поступают с ростовщиками?

– Я видел, – молвил Эпистемон, – что все они занимаются тем, что ищут среди уличной грязи старые гвозди и ржавые булавки, как делают и здесь бездельники. Но за квинтал этого лому дают не больше куска хлеба, да и на него не скоро наберешь, и несчастные неудачники иной раз там по три недели и больше сидят не евши ни крошки, а работают день и ночь, в ожидании будущего товара. Но об этой работе и о своем несчастье они забывают, до такой степени, проклятые, они деятельны, – только бы к концу года заработать несколько жалких денье.

– Ну, теперь, – сказал Пантагрюэль, – пора нам угоститься и выпить. Прошу вас, дети, потому что весь этот месяц хорошо пить. Тогда они вынули гору бутылок и устроили пир из походных припасов.

Но бедный король Анарх не мог развеселиться, почему Панург сказал:

– А к какому ремеслу приставим мы здесь господина короля, чтобы он уж изучил свое ремесло досконально, когда отправится на тот свет ко всем чертям.

– Ты правильно сказал, – молвил Пантагрюэль, – так делай с ним, что хочешь, дарю его тебе.

– Очень вам благодарен, – сказал Панург, – от подарка не отказываюсь, от вашего в особенности.

ГЛАВА XXXI. Как Пантагрюэль вступил в столицу аморотов, и как Панург женил короля Анарха и сделал его уличным продавцом зеленого соуса

После этой чудесной победы Пантагрюэль послал Карпалима в столицу аморотов, известить жителей о пленении короля Анарха и о полном поражений их врагов. Услышав эту новость, все обитатели города вышли ему навстречу в добром порядке и с пышной торжественностью и с величайшей радостью проводили его в город. Всюду были зажжены по городу, в знак веселья, огни, и на улицах расставлены прекрасные круглые столы, уставленные всякими кушаньями. Казалось, возобновились времена Сатурна – такое было устроено пиршество.

Но Пантагрюэль перед собранием сената сказал:

– Господа, надо ковать железо, пока горячо. И вот я, прежде чем продолжать пировать, хочу взять приступом все королевство дипсодов. Поэтому пусть те, кто хочет пойти со мной на это дело, приготовятся завтра, после попойки, потому что я начну поход. Не то чтобы мне нужно было больше людей, чтобы помочь мне в завоевании, – тех, что со мной, вполне достаточно, – но я вижу, что этот город столь переполнен жителями, что им негде повернуться на улицах. Поэтому я выведу их в качестве колонистов в Дипсодию и подарю им всю эту страну, прекрасную, плодоносную, здоровую, приятнейшую из всех стран мира, как многие из вас, кто бывал там когда-нибудь, знают это. Всякий из вас, кто пожелает отправиться туда, пусть, как я сказал, будет готов.

Весть об этом плане и решении разнеслась по городу, и на следующее утро на дворцовой площади столпилось 1 856 011 человек, не считая женщин и детей. И тотчас выступили в поход прямо в Дипсодию в таком хорошем порядке, что напоминали сынов Израиля, когда те вышли из Египта, чтобы перейти Чермное море.

Но раньше чем рассказывать об этом походе, я хочу сказать вам, как Панург поступил со своим пленником, королем Анархом. Он припомнил, что ему рассказывал Эпистемон о том, как обращались с королями и богачами из этого мира в Елисейских Полях, и как они добывали себе пропитание каким-нибудь низким и грязным ремеслом. Поэтому в один прекрасный день он одел своего короля в нарядный камзол из полотна, с вырезами, как у албанской шапки, и в штаны морского фасона, без обуви: «башмаки, – сказал он, – испортят вид». На голову дал ему зелено-синюю шапочку с большим каплуньим пером, – ах, нет, ошибаюсь: кажется, перьев было два, – и красивый пояс – зеленый с синим. «Такая ливрея, – говорил он, – очень пойдет королю, у которого извращенные вкусы».

В таком наряде он привел короля к Пантагрюэлю и сказал:

– Узнаете ли этого мужика?

– Конечно, нет, – сказал Пантагрюэль.

– Это господин король, трижды пережженный. Я хочу его сделать порядочным человеком, а то эти черти, здешние короли, как телята, ничего не знают и ни на что не годны, кроме того, чтобы делать зло своим подданным и, ради своего гнусного удовольствия, возмущать весь мир войной. Я хочу его приставить к делу и сделать из него уличного продавца зеленого соуса. Ну, кричи: «Не нужно ли вам соуса зеленого?»

Бедняга-король стал кричать.

– Так слишком тихо, – сказал Панург и взял короля за ухо, говоря: – Пой погромче, в тоне соль-ре-до! Так! У тебя хорошая глотка, черт!

Ты никогда не был так счастлив, как теперь, перестав быть королем. Пантагрюэлю все это доставляло большое удовольствие. Смею сказать, это был добрейший человек в наших краях.

Так Анарх сделался недурным продавцом зеленого соуса.

Два дня спустя Панург женил его на старой фонарщице и сам справил свадьбу, с бараньими головами, бужениной с горчицей и потрохами с чесноком. Панург послал пять возов Пантагрюэлю, который съел все: таким он нашел угощенье аппетитным.

Подавали также вина из виноградных выжимок и прекрасную рябиновку. Чтобы устроить танцы, он нанял слепого музыканта, который играл на флейте.

После обеда Панург отвел новобрачных во дворец и представил их Пантагрюэлю. Пантагрюэль подарил им небольшой домик на задворках и каменную ступку, чтобы толочь лук для соуса. Так они завели маленькое хозяйство, и бывший король сделался славным уличным торговцем, не хуже других в Утопии.

Однако впоследствии мне говорили, что жена его бьет без пощады, но бедный дурень не смеет защищаться, настолько он глуп.