Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Но когда рабовладельцы и их сторонники от слов все же перешли к делу, это выразилось все в тех же насилии и непримиримости. Отказавшись вести переговоры с «мятежными неграми», Колониальная ассамблея потребовала безоговорочной капитуляции. После этого ультиматума восстание стало революцией.

Наполеоновская война за восстановление рабства

Теперь все зависело от отношения властей во Франции. Отринув возможность компромисса, немногочисленная элита, ставшая таковой благодаря цвету кожи, осознавала, что не в состоянии одолеть народные массы рабов, которые под предводительством Лувертюра продолжали вооружаться, объединяться и организовываться. Все свои надежды плантаторы возлагали на Законодательное собрание, которое могло бы отправить в Кап-Франсе войска, чтобы подавить мятеж и восстановить рабство.

На их беду, с 1789 по 1792 г. Французская революция шла по пути неуклонной радикализации, пока власть в Законодательном собрании не досталась двум политическим группировкам – жирондистам и якобинцам. И те и другие придерживались мнения, что упразднение во Франции дворянства означает и упразднение белой знати в Сан-Доминго. В 1792 г. Законодательное собрание уточнило позицию по вопросу рабства на плантациях и отправило в Кап-Франсе двух комиссаров: Леже-Фелисите Сонтонакса, который был за отмену рабства, и Этьена Польвереля – сторонника реформы. Объединив усилия, они смогли изменить политическую жизнь в колонии.

Им обоим претила идея рабства, но в своих решениях Сонтонакс и Польверель руководствовались еще и рациональными соображениями. Они отчаянно пытались отразить контрреволюционное вторжение в Сан-Доминго Испании и Британии, которые опасались, что восстание может перекинуться на их владения. Основные соперники Франции в колониальном первенстве хотели подавить опасный прецедент, по итогам которого темнокожие могли обрести свободу и автономию. Решимость двух главных врагов революции подкрепляло еще и то обстоятельство, что Сан-Доминго была колонией исключительно богатой, и удар по ней неизбежно сказался бы на всей революционной Франции.

Чтобы отвести угрозу со стороны Испании и Британии, комиссары действовали дерзко и решительно – им нужно было сплотить рабов во имя защиты Французской республики. В 1793 г. они по собственной инициативе издали декреты, согласно которым все невольники получали свободу и полноценное гражданство Франции. После этого Лувертюр и его войска присягнули на верность Республике, которая их освободила. В свою очередь Сонтонакс и Польверель снабдили Лувертюра и его людей оружием.

Чтобы добиться одобрения своего плана в Париже, Сонтонакс и Польверель отправили в Национальный Конвент (сформирован после самороспуска Законодательного собрания) делегацию из трех человек: белого, мулата и бывшего раба Жан-Батиста Белле. Конвент, где в то время доминировали левые якобинцы, встретил Белле и его доклад о равенстве рас в Сан-Доминго бурными аплодисментами. Сразу затем, 4 февраля 1794 г., Конвент издал один из важнейших документов Французской революции, знаменитый декрет о ликвидации рабства негров в колониях, который гласил: «Национальный Конвент провозглашает, что рабство негров в колониях отменяется; в связи с этим он постановляет, что все жители колоний без различия расы являются французскими гражданами и пользуются всеми правами, установленными Конституцией»^{40}. Возмещать рабовладельцам ущерб не планировалось.

Но в долгосрочной перспективе эта вольная висела на волоске еще целое десятилетие, потому что летом 1794 г. маятник революции качнулся вправо. 27 июля во Франции произошел переворот против царившей эпохи террора, якобинцы были свергнуты. Робеспьера и его ближайших соратников казнили, а тех, кто поддержал освобождение рабов, отстранили от власти. Сменившиеся затем три режима не пытались обратить ход революции вспять. В этом смысле они не были контрреволюционными, однако стремились остановить революцию в пользу стабильности и порядка. К тому же революционная Франция постоянно находилась в состоянии войны и потому все сильнее зависела от армии и от того, кто ее возглавлял, – военачальника с Корсики Наполеона Бонапарта (рис. 8.2).

Наполеон, ставший первым консулом, за событиями в Сан-Доминго наблюдал с неприязнью. Освобождение снизу, смешение рас – все это было ему глубоко отвратительно. Наполеон считал, что темнокожие не способны к самоуправлению. Так же, как королевства Испании и Британии, он опасался, что восстание рабов в Сан-Доминго повредит рабовладельческим хозяйствам в других заморских владениях Франции: на Гваделупе, Мартинике, Реюньоне и в Гвиане. Наполеон ратовал за сохранение расовых ограничений, лелеял план подавления мятежа и восстановления рабства. Его намерения стали ясны, когда он приказал выслать с острова всех белых союзников Лувертюра, а также белых женщин, обвиненных в том, что состояли в близкой связи с цветными и черными. Лувертюр к тому моменту уже был губернатором Сан-Доминго, но Наполеон считал его дерзким негром, запрыгнувшим не на свой шесток, забывшим, где его место.

Рис. 8.2. Жак Луи Давид. Император Наполеон в рабочем кабинете в Тюильри (1812). Национальная галерея искусств, Вашингтон

Кроме того, Наполеона бесил политический стиль, которому следовал его заклятый враг, потому что стиль этот очень напоминал его собственный. В пределах своих куда меньших владений Лувертюр был блестящим военачальником и авторитарным диктатором, известным не только под прозвищем Черный Спартак, но и под прозвищем Черный Наполеон. И хотя формально Сан-Доминго все еще был французской колонией, даже несмотря на десятилетие непрестанных бунтов, при Лувертюре он держался словно независимое государство. Колония обзавелась собственной конституцией, налаживала отношения с другими странами, не особо считаясь с интересами Франции, и провозгласила Лувертюра пожизненным генерал-губернатором. Конституция Сан-Доминго, с одной стороны, признавала зависимость от Франции, а с другой – декларировала, что остров живет по собственному уставу, на острове и учрежденному.

Столь демонстративное самоуправство граничило с госизменой. А это было неприемлемо, потому что для французской экономики остров имел огромное значение. Наполеон надеялся вернуть в оборот богатые плантации Сан-Доминго. Для этого он намеревался даровать земли острова своим верным сторонникам, финансировать возмещение ущерба, нанесенного угодьям, и возобновить производство. Поэтому он заполонил Морское министерство и Министерство колоний ярыми поборниками рабства и приступил к подготовке масштабной военной экспедиции. Он писал, что рад уступить «настойчивым доводам господ, живущих в Сан-Доминго»^{41}.

Первый консул имел и грандиозные геополитические амбиции. Наполеон, неустанно стремящийся расширить свои владения и прославиться в веках, дерзко помышлял о том, чтобы вернуть Франции колониальные позиции в Северной Америке. Подавив ненавистное негритянское восстание на Сан-Доминго, он мог бы использовать остров для переброски французских войск в Луизиану и выше по течению Миссисипи. При этом Франция могла бы обогатиться и одолеть Великобританию в соперничестве за власть. А поскольку на свою гениальность и интуицию Наполеон полагался охотнее, чем на детальные планы, все частности были отложены на потом. Главное, что первый шаг на пути превращения Франции в североамериканскую державу был очевиден: надо убрать черных, которые встали между первым консулом и его устремлениями. Близилась война с Лувертюром.

В корне неверно рассматривать столкновение Наполеона и Лувертюра просто как противоборство между рабством и свободой или между белым шовинизмом и расовым равноправием. Лувертюр был прагматиком и вынашивал план гибридной плантационной системы, полусвободного режима. В будущем, которое он воображал, богатые белые, состоятельные цветные и избранные черные, поняв, что сотрудничество в их интересах, станут инвестировать в сахарный тростник и управлять рабочими так, чтобы они оставались покорны. Лувертюр считал, что при новой системе работники должны иметь право самостоятельно выбирать работодателя и жить, не опасаясь телесных наказаний. С другой стороны, темнокожих и мулатов, формально ставших свободными, можно будет в случае чего принудить к исправному труду за небольшую плату, а также запретить им перебираться в города. Лувертюр опасался, что рабочие с плантаций стали воспринимать как рабство любой сельскохозяйственный труд и, став свободными, погрязнут в безделье.

Первоочередной задачей он ставил восстановление продуктивности Сан-Доминго всеми доступными способами, кроме повторного порабощения, расовой сегрегации и французского господства. У него имелись свои, довольно неоднозначные, идеи насчет развития плантаций. Ведь Лувертюр был не только бывшим рабом, но и преуспевающим плантатором, который и сам использовал принудительный труд, а когда-то даже владел рабами. К тому же в числе его ближайших советников были бывшие рабовладельцы. Лувертюр отстаивал не социальное равенство и политическую свободу, а жесткую автократию, посредством которой можно было бы установить суровый порядок, необходимый для возрождения мощной экономики, пострадавшей от длительного периода военных стычек и разора. Губернатор Лувертюр повелевал и жизнью, и смертью своих подданных. Он был грозным правителем с железной рукой, и тонкий политический расчет Наполеона учитывал это обстоятельство. Первый консул предположил, что своей авторитарностью Черный Спартак отвратил от себя немало соратников и, вероятно, многие из них охотно переметнутся на сторону Франции, если скрыть от них намерение восстановить рабство.

Лувертюр опасался, что бывшие невольники, взявшись делить между собой земли Сан-Доминго, разобьют их на маленькие участки и станут выращивать там что-то для пропитания, отнюдь не сахарный тростник. Он считал, что в таком случае экономика острова обречена. Поэтому Черный Наполеон не поддержал лихой лозунг за полную свободу, выдвинутый черными повстанцами в 1794 г., когда их освободили от рабства. Его целью был своеобразный полусвободный режим с наемным трудом, всеобщим равенством перед законом независимо от цвета кожи и национальной независимостью.

Весной 1801 г., заручившись поддержкой Британии и США, Наполеон собрался нанести решающий удар. Он сообщил министру иностранных дел, что намерен «сокрушить правительство темнокожих», и написал зятю, генералу Шарлю Виктору Эммануэлю Леклерку: «Избавьте нас от этих напыщенных африканцев, и больше нам не о чем будет мечтать»^{42}. Не поскупившись, Наполеон подготовил армаду из 65 кораблей, которые должны были выйти из семи портов, неся на борту несколько десятков плантаторов, бежавших из-под власти Лувертюра, около 30 000 солдат и полный комплект военных моряков. Эта флотилия вышла в море под командованием Леклерка в декабре 1801 г. – для начала. Это был первый эшелон, весной в Сан-Доминго отправилось 20-тысячное подкрепление.

Коварный оппортунист Наполеон велел своим генералам, Леклерку и Рошамбо, самим решать, как и когда отменить на острове освобождение рабов. Задачей номер один было восстановление французского господства над строптивой колонией. Уже затем Леклерк мог бы неспешно возвращать рабство, полагаясь на собственную оценку противодействия, которое вызовет этот процесс. Цель была поставлена, а темп ее реализации должна была определить практика.

Бойцы поднимались на борт в приподнятом настроении. Победа казалась делом решенным, и солдаты верили, что она обеспечит им продвижение по службе, откроет коммерческие перспективы и обогатит. Главный экспедиционный врач Николя Пьер Жильбер вспоминал, что, когда о плане вторжения узнала широкая общественность, жаждущие отправиться в новое Эльдорадо буквально осаждали военное министерство. Но все пошло не по плану, и, как оказалось, на пути к предстоящей победе и успехам стояли отнюдь не только революционеры.

Уничтожение французской армии

Произошло ошеломляющее и неожиданное поражение. Наполеоновское вторжение на Гаити провалилось по многим причинам. Одной из них было то, что бывшие рабы воевали на свой манер. Франция отправила на остров регулярную армию, обученную и оснащенную для ведения военных действий в условиях Европы, совершенно не готовую к войне в тропиках против всего населения. Наполеону и его генералам противостоял народ с собственными политическими идеалами, религиозными убеждениями и прекрасно осознающий, что в случае поражения его истребят. Противостояние в Сан-Доминго сопровождалось откровенными зверствами, потому что для обеих сторон это была война на уничтожение.

Вторая причина провала экспедиции заключалась в том, что французские войска столкнулись уже не с теми мятежными рабами, которые в 1791 г. одолели плантаторов, вооружившись лишь мачете. В феврале 1802 г., когда Леклерк высадился в Кап-Франсе, войска Лувертюра состояли из дисциплинированных отлично экипированных ветеранов. К тому же их командиры, в том числе сам Лувертюр, Жан-Жак Дессалин и Анри Кристоф, блестяще разбирались в вопросах стратегии и тактики. Они хорошо знали труднопроходимый рельеф острова и использовали его для внезапных атак, после которых скрывались в лесу.

Лувертюр понимал, что для победы ему нужно оттягивать генеральное сражение с армией Леклерка в течение двух-трех месяцев, пока не начнется летний сезон дождей. Чтобы одолеть наполеоновскую армию в открытом столкновении, повстанческим силам не хватало огневой мощи и подготовки, поэтому было гораздо разумнее донимать французов набегами и дожидаться лета – тогда европейской армии будет противостоять сам гаитянский климат. Стратегия Лувертюра опиралась на его собственный обширный опыт в области, скажем так, медицинской климатологии Сан-Доминго. Лувертюр не получил систематического образования, но некоторое время работал в иезуитской больнице, где почерпнул сведения об африканских лечебных практиках и приобрел интерес к вопросам здравоохранения.

Поэтому Лувертюр прекрасно знал, что, оказавшись на острове впервые, европейцы летом мрут от желтой лихорадки, а темнокожие мужчины и женщины неизменно остаются здоровыми. Еще он считал, что эта болезнь возникает из-за миазмов – отравленной окружающей среды. Поэтому и стратегия была выбрана соответствующая: дать возможность гаитянскому лету уничтожить французов ядовитыми парами. В этом смысле Лувертюр был верен наследию Макандаля. Он тоже намеревался победить Францию и освободить Гаити с помощью яда. Это классический пример «оружия слабых» – термин, который политолог Джеймс Скотт предложил в одноименной книге. Одно из недавних исследований подтвердило, что Лувертюр «знал, когда и где враги из Европы могут стать жертвами лихорадки. Он… знал, что если в сезон дождей удержит белых в районе портов, в низинах, то они там же и перемрут. Он писал Дессалину: "Не забывай, что, пока мы дожидаемся сезона дождей, который избавит нас от врагов, из оружия у нас есть лишь пожар да погром"»^{43}.

Чтобы запутать французов, Лувертюр всецело полагался на два насущных источника сведений. Первый – его детальное знание медицинской топографии и климата Гаити. Второй – обширная разведывательная сеть, которую он организовал, чтобы отслеживать передвижения захватчиков. То, что летом холмы и горы для здоровья гораздо благоприятнее, чем города и долины, французы тоже знали, но они недооценивали опасность желтой лихорадки и никак не ожидали такой жестокой эпидемии, которая разразилась в 1802–1803 гг. К тому же Лувертюр понимал, что у Леклерка в приоритете защита портов, особенно Кап-Франсе, потому что они обеспечивают связь с Францией, снабжение и подкрепление. Потеря портов означала потерю всей колонии. Следовательно, стратегия Леклерка могла быть только такой: охрана хорошо укрепленных городов и регулярные поисково-карательные вылазки вглубь острова с расчетом в итоге стремительно победить врага в одной масштабной решающей битве.

Учтя все это, Лувертюр выстроил контрстратегию на уклонении от разгромной битвы и дальновидно взял в главные союзники время и болезни. Если ему удастся, придерживаясь тактики внезапных набегов, удержать Леклерка в низинах и в Кап-Франсе до начала тропического лета, то болезни выкосят французов лучше мушкетной канонады.

Лувертюра погубило его согласие встретиться с французами для переговоров об урегулировании конфликта. Предполагаемые посредники предали его, он был схвачен и доставлен во Францию. Из опасений, что мученическая смерть Лувертюра спровоцирует беспорядки, Наполеон заточил его в горах Юра, чем обрек на медленную гибель. Лувертюр скончался весной 1803 г. после нескольких месяцев жизни впроголодь, в холоде и без солнечного света. К счастью для Гаитянской революции, преемник Лувертюра Дессалин тоже умело вел военные действия при помощи миазмов. В марте 1802 г., обращаясь к своим войскам накануне первого столкновения с французами, Дессалин сказал: «Мужайтесь, говорю вам, мужайтесь. Белые из Франции не смогут противостоять нам здесь, в Сан-Доминго. Поначалу они будут сражаться хорошо, но вскоре заболеют и передохнут как мухи»^{44}.

Для французских экспедиционных сил Леклерк стал источником проблем. Он был неопытен, но самоуверен, должность получил не за талант, а благодаря женитьбе на сестре Наполеона. Он не был хорошим политиком и не умел успешно маневрировать в потоках расовой ненависти и патриотизма, захлестнувших остров. Но главное – завел свою армию в тупик. Не имея ни малейшего представления о жизни в колонии, Леклерк был уверен, что с легкостью возьмет верх над «неграми», как он с издевкой их называл, фатально при этом недооценивая. Лувертюра и иже с ним он считал дрянным сбродом, который, столкнувшись с настоящей армией, побросает оружие и кинется наутек. Поэтому Леклерк и проигнорировал мудрое и прозорливое замечание одного из подчиненных, сказавшего, что для усмирения Сан-Доминго нужно 100 000 человек, а не 30 000.

На протяжении всех девяти месяцев службы неприятные сюрпризы подстерегали Леклерка на каждом шагу. С первым он столкнулся при высадке близ Кап-Франсе, который повстанцы удерживали до последнего, пока французы не сошли на берег. Прежде чем отступить вглубь острова, войска Лувертюра подожгли портовый город, оставив от него дымящееся пепелище, в котором не сгинули только каменные постройки и укрепления. Необходимость восстанавливать город ощутимо истощила ресурсы французов, а непредвиденная перегруппировка затормозила военную операцию в критический момент, когда быстрота действий имела решающее значение. Вдобавок это был еще и мощный психологический удар.

Только к весне, с катастрофическим запозданием, Леклерк приступил к реализации своей стратегии – окружению сил повстанцев и их уничтожению. Согласно плану, пять дивизий выдвинулись разными маршрутами вглубь острова, чтобы встретиться в его центре. 17 февраля французские войска покинули позиции и отправились в неведомый им мир внутренних районов Гаити. Примечательно, что по беспечности они не захватили с собой карты местности.

Следующим неприятным сюрпризом для французов оказалась изобретательность, с которой повстанцы использовали неприветливую местность острова. Ландшафт его внутренних районов представлял собой запутанный лабиринт холмов, прорезанных крутыми оврагами и населенных всевозможными жалящими и кусачими насекомыми. Продвигаясь все дальше вглубь острова, войска Леклерка страдали под проливными ливнями, мучились из-за нехватки сапог и изнывали в шерстяной форме, совершенно неподходящей для такой погоды. Днем они обливались по́том из-за жары, а с наступлением темноты, так и не обсохнув, устраивались на ночлег посреди слякоти и тут же начинали мерзнуть. Но особенно Леклерку досаждал тот факт, что повстанцы манкировали обычаями европейской войны с ее поединками на открытых полях сражений. И обстоятельство совсем уж из ряда вон – что в боях принимали участие бывшие невольницы, желавшие свести счеты с обидчиками и готовые умереть, только бы не влачить унизительное бремя рабства на плантациях.

Повстанцы следили за каждым шагом захватчиков и устраивали им засады, отличавшиеся невиданной жестокостью. Термин «герилья», то есть партизанская война, появится лишь спустя десятилетие в Испании. Но повстанцы Сан-Доминго уже тогда были экспертами в этом деле, освоенном за долгие годы мятежей.

Конечно же, ответственность за слабую подготовку Леклерка к тропической войне лежала и на Наполеоне. Первый консул был родом с Корсики и хорошо знал, какие опасные болезни разносят в теплом климате комары. В XIX в. для Корсики, как и для соседних Сардинии и Сицилии, комары и паразиты, которые с их помощью распространялись, были чудовищной напастью. Советники Наполеона предупреждали его о том, что желтая лихорадка в Вест-Индии представляет чрезвычайную опасность. И все же, приняв это к сведению, Наполеон назначил отправку экспедиции так, чтобы она пришлась на зимние месяцы, оптимистично полагая, что победа будет быстрой. Как и Леклерк, Наполеон даже помыслить не мог, что конфликт затянется до летнего сезона лихорадки, и поэтому оба не подготовились к медицинским последствиям такой задержки. Просчет, допущенный первым консулом и его зятем из-за высокомерия, сыграл большую роль в грядущей катастрофе.

Колонны пехоты, нагруженные тяжелым снаряжением и артиллерийскими орудиями, которые солдаты тащили сами, продвигались медленно и представляли идеальную мишень для молниеносных атак. Спустя 76 дней кровопролитных, но безрезультатных столкновений, весеннее наступление растеряло и темп, и решимость. Стало теплеть, беспощадным летним ливням не было конца, и в рядах французских солдат появились первые заболевшие. Леклерк признал провал и засел в Кап-Франсе.

Неэффективность традиционных методов ведения войны в условиях тропиков, когда противник уклоняется от прямых столкновений, вынудила Леклерка сменить стратегию. Поскольку добыча ускользала, он разработал план, который сегодня назвали бы подавлением сопротивления партизанских вооруженных формирований. Теперь цель состояла в том, чтобы подчинить гражданское население. Для этого Леклерк устраивал систематические репрессии, приказывая солдатам сжигать посевы в районах, где повстанцы были наиболее активны. Расчет был на то, что голод вынудит их подчиниться. Вдобавок озлобленные и испуганные французские солдаты нашли выход ярости в зверских выходках против безоружного черного населения, к которому были так же беспощадны, как и к мятежникам. Изнасилование, как водится, и тут послужило орудием войны. Уже не первый раз в истории Сан-Доминго сексуальное насилие стало значительной составляющей в кардинально неравных отношениях между европейскими мужчинами и женщинами африканского происхождения, где первые были властью, а вторым оставалось только подчиняться.

К июню 1802 г. французский командующий признал, что обе его стратегии – молниеносное вторжение и карательные операции – восстание не подавили. Пришлось придумать третий подход – программу разоружения, которая продлилась до августа. Французы постановили, что любой оказавший сопротивление властям или пойманный с оружием в руках будет казнен на месте без суда. Леклерк не оставил без внимания и мулатов, которые разочаровали его своей неблагонадежностью. Он распорядился расстреливать смотрителей поместий, если там будет обнаружено оружие. Ко всему прочему, чтобы подчеркнуть свою непримиримость, французы сменили способ казни. До лета 1802 г. смертную казнь, как правило, осуществляла расстрельная команда. Теперь же Леклерк практиковал публичное повешение. Этим он хотел запугать темнокожих и вынудить их сдать оружие.

Политика Франции в Сан-Доминго стала еще радикальнее из-за крайне жестких распоряжений, спущенных из Парижа, и очень некстати начавшейся на этом фоне эпидемии. С мая по август 1802 г. Наполеон принял серию судьбоносных политических решений, и в том числе отменил громкую универсальность прав человека, узаконенную в 1794 г. Выразив презрение к «ложной философии», как он окрестил движение за освобождение рабов, Наполеон перешел к действиям. В мае он подтвердил законность рабства в колониях Мартиника и Реюньон, где его никогда и не отменяли. Также Наполеон ограничил права цветных людей в самой метрополии. Затем он сразу же разрешил возобновить в колониях работорговлю и восстановил рабство на Гваделупе и в Гвиане.

От решения вопроса о рабстве в Сан-Доминго Наполеон уклонился, заявив, что пока непонятно, как там будет организован труд, и прояснится это в ближайшие десять лет. Он блефовал из прагматичных соображений, понимая, что резкой попыткой восстановить рабство распалит восстание еще больше.

В это же время коррективы в стратегию Франции вносила эпидемия. Весенняя кампания Леклерка казалась в каком-то смысле успешной. Он смог приструнить колонию, провозгласив власть метрополии над Сан-Доминго и официально установив военное положение. Но фактически ключевые вопросы оставались нерешенными: как взять остров под реальный контроль и как его удержать? Оба вопроса вскоре стали неактуальны, потому что желтая лихорадка переиграла политику. Первые случаи заболевания врачи констатировали в конце марта. С апреля количество заболевших росло ежедневно, эпидемическая вспышка набирала обороты. В начале лета, когда Леклерк начал операцию по разоружению, болезнь охватила всю колонию. И хотя желтая лихорадка затронула обе стороны конфликта, французов она терзала несоизмеримо сильнее, поскольку иммунитета к этой заразе у них не было. Наполеоновская армия таяла на глазах, беззащитные перед лицом вируса солдаты гибли в ужасающих количествах. Даже приблизительная статистика не оставляет иллюзий насчет масштабов надвигавшейся катастрофы.

В книге «Империя комаров: экология и война на Больших Антильских островах, 1620–1914 гг.» (Mosquito Empires: Ecology and War in the Greater Caribbean, 1620–1914) Джон Макнил подсчитал, что Наполеон в несколько заходов отправил на подавление бунта в Сан-Доминго 65 000 солдат. Из них 50 000–55 000 погибли, причем 35 000–45 000 от желтой лихорадки. И вот в конце лета 1802 г. Леклерк рапортовал, что под его командованием осталось всего 10 000 человек, из которых 8000 поправляются в госпитале и только 2000 годны к несению службы. Погибли ⅔ штабных офицеров. Не приходилось рассчитывать и на то, что выздоровевшие солдаты вскоре вернутся в строй, потому что восстановление после желтой лихорадки было долгим, сложным и не всегда благополучным.

Запредельная смертность от желтой лихорадки сказалась на наполеоновской армии максимально. Поскольку в Сан-Доминго режим чрезвычайной ситуации преобладал практически постоянно, точную статистику заболеваемости и смертности никто не вел, но можно точно сказать, что вирулентность болезни была исключительной. Среди французских солдат немногие справились с болезнью. Лихорадка била по европейцам на поражение и зачастую насмерть, словно какое-то оружие, придуманное повстанцами нарочно. И действительно, эпидемию 1802–1803 гг. отличало молниеносное течение болезни у французских солдат, что с ужасом отмечали очевидцы.

Во время предыдущих вспышек на Карибах и в США это заболевание обычно прогрессировало в два этапа. Первый – начало болезни, как правило внезапное, без каких-либо тревожных симптомов. У больных появлялся озноб, повышалась температура, мучительно болела голова в области лба, подступала тошнота и наваливалась усталость. Спустя примерно три дня пациенты как будто бы шли на поправку, даже общались с близкими или медицинским персоналом, когда симптомы ослабевали. В легких случаях болезнь на том и заканчивалась, начинался длительный процесс выздоровления.

А вот в более тяжелых случаях ремиссия заканчивалась уже в ближайшие сутки, и вирус атаковал организм в полную силу. На втором этапе клинические проявления уже соответствовали классической симптоматике желтой лихорадки: высокая температура с многочасовыми приступами озноба; рвота, черная от крови, похожая на кофейную гущу; сильная диарея; мучительная мигрень; пожелтевшая кожа; кровотечения из носа, рта и ануса; сильные и продолжительные приступы икоты; крайнее истощение; бред; сыпь по всему телу. Зачастую пациенты впадали в кому и, промучившись еще примерно 12 дней, умирали. Выжившие выздоравливали неделями, испытывая чудовищную усталость и разнообразные симптомы, вызванные поражением центральной нервной системы: депрессию, потерю памяти, дезориентацию. Рецидивы не были исключены и в период выздоровления – пациенту грозило обезвоживание и опасные для жизни осложнения. На Гаити это чаще всего были пневмония и малярия. В целом врачи начала XIX в., столкнувшись с желтой лихорадкой, прогнозировали летальность от 15 до 50 %.

Особенностью эпидемии в Сан-Доминго было отсутствие легких случаев. Главный врач экспедиции Жильбер и его коллеги предполагали, что солдаты будут переносить желтую лихорадку с разной степенью тяжести – слабой, средней и тяжелой. Но, к ужасу врачей, пациенты сразу же стали болеть самой молниеносной формой. Заболев, они умирали настолько скоро, что сбитый с толку Жильбер впадал в отчаяние, оттого что не мог даже облегчить страдания пациентов. В рапортах он сообщал, что у французских солдат болезнь проходит полный цикл всего за несколько суток. Поскольку Жильбер и его врачебная бригада были перегружены, вести подробную медицинскую документацию им было некогда. Однако ретроспективный анализ позволяет предположить, что летальность превышала 70 %. Жильбер, по понятным причинам ошеломленный происходящим, писал, что почти все его пациенты умирали.

Нам остается только строить догадки, почему эпидемия желтой лихорадки, поразившая экспедицию Наполеона, оказалась такой беспощадной. Возможно, какая-то мутация вируса усилила его вирулентность. Вирусы, как известно, нестабильны, поскольку их репликация, которая происходит почти мгновенно, приводит к множеству мутаций. Но с уверенностью утверждать, что смертоносность эпидемии в Сан-Доминго была результатом вирусной мутации, нельзя. Есть более очевидные причины. Прежде всего, конечно, то обстоятельство, что для соответствующей группы населения, не имевшей никакого иммунитета к желтой лихорадке, то была фактически «эпидемия девственных земель». Около 65 000 новоприбывших французских солдат ранее с этим вирусом никогда не встречались и потому были крайне уязвимы.

Свою роль в разразившейся медицинской катастрофе сыграли и факторы, присущие военной обстановке. Два из них биологические – пол и возраст заболевших. Желтая лихорадка выбирает жертв не так, как большинство «нормальных» болезней. Вместо того чтобы в первую очередь поражать малолетних и пожилых, этот вирус (Flavivirus) предпочитает молодых взрослых с крепким здоровьем. Под этот критерий подпадали практически все солдаты французских экспедиционных сил, за исключением старшего офицерского состава, включавшего представителей и средней возрастной категории.