* * *
От защиты диссертации Франц отказался – слишком много было всяких непонятных хлопот. Требовались какие-то оригиналы титульных листов документов двадцатилетней давности и ещё чёрт-те что. Докторантура находилось в Киле. Тоже не ближний свет. И Франц отказался. «Ну зачем это мне нужно теперь, – думал он, – в молодости не случилось…, а сейчас жалко на это время тратить».
Второй проект по моделированию действительно случился. Трое участников прислала биржа труда. По проекту требовались педагоги, а прислали только одного, вернее одну, и двух инженеров. Один был с какой-то диковенной профессией, что-то вроде космической геодезии. Четвертого участника нашли среди знакомых. Нина училась на математика в Харькове. Руководителем проекта был снова Франц.
Проект был рассчитан на три года. Надо было провести полную калибровку ПТК. Разработать методику проведения лабораторных работ и всё это «обкатать» на тестовых группах школьников.
Глава 19
«Черчиль – падла».
Грелкину приснился океан. Он парил в высоте в тонком состоянии примерно на высоте, где летают большие воздушные суда. День был солнечный, яркий. Под ним была голубая тихая гладь. Облаков под ним не было. Вдруг он увидел какую-то точку практически под собой. «Наверное теплоход», – мелькнуло у него в мыслях и тут он проснулся и понял, что находится в своей комнате в дрезденском офисе. «Наверное это был Атлантический океан, – подумал Грелкин, – к чему бы это?».
Дел было много и разлёживаться в постели не было ни желания, ни времени. Надо было срочно заканчивать начатое. После лёгкого, практически на ходу, завтрака, он собрал нужные бумаги и документы в портфель, взял сумку с вещами, внимательно осмотрел комнату и вышел в прихожую, где стояла установка. Он поставил сумку и портфель у входной двери, а сам принялся проверять что-то на компьютере. Потом включил установку. Загорелось несколько лампочек и тихонько зажужжал лазер. Нажав ещё несколько клавишь на клавиатуре, он тихо пробурчал:
– Пусть будет на полную мощность.
С этими словами он встал из-за стола и, пригнувшись в пояс, точно ему стреляли в затылок, подошёл к входной двери, взял свои вещи и, не разгибаясь, вышел. На площадке он проверил, хорошо ли закрыта дверь и навсегда покинул офис, ставший уже родным за многие годы.
– «Зло – это нечто целенаправленное», – тохонько проговорил Грелкин, где-то услышанную или прочтанную фразу.
Востриков наконец решился. Он ждал Антона уже несколько дней, а тот всё не приходил и не давал о себе знать. Больше тянуть нечего, Бережной ведь и в самом деле может исполнить свои угрозы в отношении Грелкина. «Хоть я и пугнул его, – думал Иван, – похоже до Грелкина не дошло, что дело «пахнет керосином». А Бережной со своим любимым наганом способен на многое. Вот возьмёт и точно пришибёт Грелкина. Неизвестно, чем потом всё дело кончится, Погребняк же куда-то пропал. Может это тоже дело рук Бережного…».
Иван решил навестить Грелкина в офисе и ещё раз, но уже без всяких намёков попробовать втолковать ему сложившуюся ситуацию. Тем более, что входить в контакт с другими фигурантами дела никакими инструкциями и не запрещено. Просто каждый выполнял свои предписания. Никто не виноват, что всё пошло таким образом.
Востриков последний раз попробовал связаться с Бережным, но тот на связь не вышел. «Надо бы проверить, – мелькнуло в голове Ивана, – дома ли Грелкин. А то зря смотаюсь, хотя, … если его и нет дома, то попробую оценить ситуацию по текущей обстановке в офисе, чем они там дышат … ».
До места жительства Грелкина и Прогребняка Иван добрался без приключений. Во дворе стояла машина Погребняка и видно было, что ей уже давно никто не пользовался. Востриков достал универсальный ключ, такой же, как и у Бережного и вошёл в здание.
Он медленно поднимался по лестнице и всё время прислушивался. На первом и втором этажах было по две жилых квартиры, а на третьем этаже была только дверь нужного офиса. Подойдя к офису, Востриков хотел прислушаться, приложив ухо к двери, но тут заметил, что дверь не заперта, а только притворена. Дверь открывалась на себя и Иван тихонько потянул за ручку.
Прямо от порога ничком лежало человеческое тело. В правой руке был зажат наган. Но даже и без нагана Востриков мгновенно узнал Бережного. Иван присел на корточки и дотронулся до Бережного. Тот не реагировал. И здесь Иван вдруг заметил, что волосы на затылке точно опалены, а в центре затылка находится тёмное пятно, как чёрная дыра. Бережной был мёртв. Выходит Грелкин всё понял и сыграл на опережение. Востриков остро почувствовал свою вину в происшедшем. Иван притворил за собой дверь и перевернул Бережного на спину. Левого глаза не было. Глаз запал, а в центре глазницы явно просматривалось маленькое отверстие.
– Вот это да, – прошептал Востриков, – не иначе, как лазерным лучом садануло.
Было понятно, что ни человека, ни элмага Бережного больше нет. Иван не стал звонить в полицию, «пусть сами разбираются, мне незачем здесь светиться». Он обошёл все комнаты ни к чему не прикасаясь. Потом тихонько вышел из офиса. Стёр свои отпечатки с дверной ручки, притворил снова дверь в то же положение, как и раньше, и прислушался. «Ну, как Раскольников, – грустно подумалось Ивану, – не хватало ещё, чтобы дворник появился».
Скорым шагом и стараясь не топать, он покинул здание и, не глядя по сторонам, вышел со двора. Необходимо было обдумать случившееся, а для этого надо было уединиться и Иван отправился к себе домой.
Что же получалось: сначала исчез Погребняк, потом убили Бережного (что его убили Востриков не сомневался), Грелкин исчез с вещами. Скорее всего лазер был настроен на автоматическое включение и реагировал на параметры глазного яблока. Об этом говорила установка на столе против входной двери. Лазер стрелял один раз и сила импульса была рассчитана на расстояние до входной двери. На двери не было никаких признаков от следов лазерного луча. А притвориться дверь могла и автоматически. Бережной, видимо, входил, держа наган на готове. Так с ним и остался. «Надо было забрать наган на память, – подумал Иван».
– В самом начале операции я искал его, – тихо проговорил сам себе Востриков, – как опору в будущем деле и вот, почти на финише, потерял. И теперь уже окончательно.
Надо ли было об этом сообщать в Центр, Востриков пока не решил. Он не был уверен в том, что в Центре знают об их знакомстве. Но вот побывать в Центре надо было обязательно, решил для себя Иван. «Надо попытаться разузнать, знают ли в центре о гибели Бережного, судя по трупу – это случилось дня два назад».
* * *
Франц очень не любил ходить по магазинам, если это были не книжные магазины. Но если супруга его всё-таки заманивала в какой-то супермаркет, то он в первую очередь искал отдел, где продавались детские игрушки. И, не рассмотрев там всё до последнего кубика или мячика, его уже вытащить оттуда было очень трудно.
– Ты уже впадаешь в детство, – подсмеивалась Тамара.
– А я из него и не выходил, – вполне серьёзно отвечал Франц.
В детстве многие игрушки он делал сам для своих человечиков. Это были сказочные автомобили похожие на тот, на котором ездили Винтик и Шпутнтик из «Незнайки». Потом стали создаваться различные планетоходы, как в фантастических романах. А потом появились «летающие» тарелки. Сыновья знали об этой слабости отца и иногда дарили ему различные игрушки для взрослых.
Этот шар младший сын подарил Францу, как в будущее смотрел. Франц не мечтал об этой игрушке, но когда её получил понял, что лучшего подарка и быть не может.
– Ты знаешь, Слава, – говорил Франц своему другу и ученику как-то после занятий «Пифагора», – в моём детстве таких игрушек не было. Мы даже не мечтали о таких игрушках. Это же сказочное чудо. Я где-то читал, что пятилетний Эйнштейн не мог взгляда отвести от компаса, который ему первый раз показали. А здесь шар висит в воздухе и не падает. И даже понимаешь, что он висит в электромагнитном поле, а всё равно воспринимается это, как чудо. Я пытался его раскручивать. Минут двадцать крутится, а потом останавливается. Само поле его как-то тормозит. Видимо, ось вращения не совпадает с направлением силы притяжения или ещё что-то. Пробовал подвешивать к шару забочистки, грузики, маленькие магнитики. Покрутится немного, а потом, как натыкается на невидимую преграду, которую вращение не может преодолеть. Немного назад крутанётся, как на нитке. Поболтается туда-сюда и останавливается. Причём останавливается строго в одном положении. Что-то там не симметрично сделано. Это же игрушка, а не лабораторный прибор.
– Вы кажется, Франц, как-то рассказывали, что одно из первых ваших исследований было как-то связано с элетромагнетизмом.
– Я читал, что свои уравнения Максвелл сначала написал в кватернионовом виде, а потом Хевиссайд или ещё кто-то переписали их в векторном виде и так сейчас ими и пользуются. Перерыл всего Максвелла – нет уравнений в кватернионовом виде. Везде векторный вид. Ну тогда сам попытался. Немного другой вид… Руки всё не доходят, а было бы интересно этим подзаняться. Вот выйду на пенсию и займусь.
– Я вот как-то вспоминал ваши рассказы… То теорему Эйлера недоказанную завершаете, то уравнения Максвелла подправляете, то теорему Пифагора обобщаете, а то самого Пенроуза обошли с мозаикой… Прямо какой-то звёздный путь. Как это у вас получается?
– Как-то само, Слава. Я ведь не выбираю для себя задачи для исследований. Они сами вдруг появляются, как озарение. Иногда во сне задача приходит, как с упаковками. Как будто кто-то подталкивает на это исследование.
– Наверно, было бы интересно попытаться все ваши открытия увязать в одну цепочку. Может быть, за этим есть что-то глобальное, что не видно так сразу?
– Задача любопытная. Я тоже иногда об этом думаю. Может и правда за этим что-то есть…
* * *
Главная отдушина русского человека за границей – это информация на родном языке, русскоговорящие газеты и телевидение. Франц и Тамара сначала смотрели старые добрые российские фильмы по видеомагнитофону, а потом установили и российское телевидение. И вот однажды с голубого экрана прозвучала информация, что российское правительство готовит программу по возврату «мозгов». У Франца тут же родилась идея предложить в России новую методику обучения математическуму моделированию. ПТК создан и проверен. Сам аппарат моделирования обкатан на многих моделях, которые и по сей день продолжают трудиться в Европе, Америке, Австралии. А что касается подписки о неразглашении, да чёрт с ней. Да и что тут за разглашение. Ведь программу обучения он сам разработал, в концерне только сама технология моделирования создавалось, а не методы для его обучения. И Франц написал письмо российскому президенту с кратким описанием своего предложения. И как всегда: написал, отправил и забыл. А между тем вдруг попёрла волна новых интересных исследований. Как говорят спортсмены – открылось второе дыхание. Сам же Франц решил, что просто мозг соскучился по большой математической работе.
Он читал эту книгу не один раз. Вернее, он прочёл её сразу, когда купил в магазине во время своей поездки к тёще, а потом не раз приходилось к ней обращаться и перечитывать отдельные места.
– Неужели никто до сих пор не заметил, – рассуждал Франц сам с собой, – это же явная ошибка Гильберта. Вернее сказать, скорее описка…, но ведь потом из этого результата получились совсем другие выводы.
Так родилось небольшое исследование, которое получило название: «От ошибки Гильберта к исчислению сфер». На ближайшем заседании инженерного общества Франц доложил свои изыскания.
Потом был открыт геометрический подход к вопросу о представлении дельта-функции Дирака. Потом появилась заметка об обобщении принципа неопределёности Гейзенберга. Но, конечно, большая часть времени уходила на исследования по так любимой поективной геометрии. Рассматривался под новым углом зрения гептаэдр, строились замкнутые маршруты на проективной плоскости и было выведено непонятное, с точки зрения физики, уравнение геометрической телепортации. «Какие-то параллельные пространства, – думал Франц, – как у Дойча». Был вновь «вытащен» на свет лист Мёбиуса, благодаря которому была построена и исследована одностороння поверхность, названная по аналогии с листом Мёбиуса поверхностью Мёбиуса. И не прекращали открываться новые теоремы.
Неожиданно пришло письмо из администрации российского президента. В нём сообщалось, что педложение Франца интересно и рассмотренно и дальнейшими вопросами его переезда в Россию будет заниметься член-корр. Ш-ов из Красноярска, который как раз возглавляет академический институт по математическому моделированию. Это была действительно радостная новость.
Буквально, через несколько дней пришла записка по электронной почте и от самого член-корра Ш-ва. Он писал, что не плохо было бы, чтобы Франц приехал и рассказал в чём суть его предложения. Франц не возражал и ответил, что приедет, но хотелось бы получить официальное приглашение с оплатой дорогои и всего прочего. Потом член-корр написал, что неплохо было бы организовать учёное собрание, на котором Франц бы должил свои соображения по мат. моделлированию. Франц и здесь не возражал – мол, жду официального предложения. В следующем сообщении Ш-ов спрашивал, кого из компетентных учёных, может быть учителей Франца, он хотел бы пригласить в это учёное собрание. «Причём здесь мои учителя, – думал Франц, – какое отношение они имеют к математическому моделированию?». Но пару фамилий из тех, кто преподавал у него в вузе он назвал. «Всё хорошо, – писал член-корр, – но дело осложнилось новогодними праздниками и предстоящей сессией», мол, трудно в такое время собрать народ. Ещё через несколько месяцев он сообщил, что грянул сезон отпусков и теперь уж точно все поразъехались.
– Что-то непонятное происходит, – посетовал как-то Франц в разговоре со Славой, который живо интересовался, как продвигается это дело.
– Да испугался он, Франц, – заключил Слава, – что вы сильно урежете его финансирование своим предложением.
– Да какое такое финансирование, – недоумевал Франц, – мне и требуется всего три-четыре толковых помощника, да чуть-чуть деньжат на постройку ПТК, ты же знаешь, а во второй фазе, на этапе внедрения и того меньше.
– Не забывайте, Франц, есть ещё такое понятие, как «русская холява». Потому и приглашения вам не присылают. Вы, мол, приежайте, расскажите, а мы потом посмотрим…
– Я же не против, но пригласи официально. Иначе, какой же это «возврат мозгов». Я и в отпуск могу приехать и рассказать…
Так и заглохла переписка с этим член-корром Ш-вым.
* * *
Друзья потеряли Франца. Он не выходил на связь уже третий месяц. Когда Жорик, наконец, получил долгожданную записку из Германии, в ней была одна короткая фраза: «Черчиль – падла».
Короткое ессе о пьянстве
Кто и сколько пьёт об этом говорит статистика. Почему-то считают, что больше всех пьют русские, а по этой самой статистике выходит, что Россия только на двадцать втором месте, отставая от Франции, Финляндии и многих других европейских государств.
Кажется, Марина Влади писала, что у Высоцкого был период, когда он мог выпить в сутки не то пять, не то шесть бутылок водки. А Вовка-Генерал выпивал по две бутылки водки в день, когда впал в запой. А Черчиль… Говорят, что есть легенда будто Чертиль ежедневно выпивал бутылку коньяка и при этом мог работать, писать речи… И прожил больше девяноста лет.
А почему бы не выпить, если есть повод (был ли у Черчиля ежедневный повод или он просто был алкаш?).
Один киногерой на упрёк: «Вы всё-таки напились» ответил: «Я? Ни в какой степени. Я просто выпил, как это делает половина народонаселения. Другая половина – да! – напивается. Женщины и дети включительно. А я просто выпил…».
Почему бы не выпить с хорошим другом, а с лучшим другом – так выпить просто необходимо. Конечно встречаются иногда люди, которые вообще не пьют, но «… что-то, воля ваша, – говорил другой, только уже книжный герой, – недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих».
* * *
Франц любил хорошее доброе застолье, а по своей натуре был азартен. «Чем я хуже Черчиля?…». И он решил проверить легенду о Черчиле на себе. «Лучше всего для этого дела подойдёт «Доппель-корн» (немецкий тридцативосьмиградусный напиток, очень похожий на российскую водку), – решил Франц, – прямо сегодня и начну».
Вечером, за ужином бутылка ноль-семь выпивалась незаметно. Наутро и похмелья не было. Через неделю он задумался: может пора остановить эксперимент, не дай бог «белка» приключится. Но никаких побочных явлений, в виде головной боли, желания продолжить эксперимент с утра или дрожания рук, не наблюдалось. Ноль-семь просто вошла в рацион ежедневного ужина.
Однажды ночью Франц проснулся от того, что в груди что-то булькало при каждом вздохе, а утром он не мог встать с постели – воздуха не хватало. Тамара вызвала своего домашнего врача. Врач послушал Франца и констатировал: люгкие процентов на девяносто пять заполнены жидкостью. Нужна срочная госпитализация.
В больнице врач, который принял Франца, спросил:
– Много выпили?
– Нось-семь.
– Водки?
– Водки.
– Залпом?
– Нет, за ужином.
– Почти смертельно, – покачал головой врач, – как часто пьёте?
– Ежедневно, – сказал Франц и про себя подумал: «семьсот двадцать четыре дня, неделю до двух лет не дотянул…».
Говорят, что резко бросать никакое дело нельзя. Надо постепенно выходить из пике, но в больнице никакое «постепенно» невозможно. Франц каждый день ждал, что с ним что-нибудь приключится, но ничего необычного не происходило.
Жидкость из лёгких выгнали и Франц снова задышал, как новорожденный. Через десять дней сказали, что его перевозят в другой город, где должны обследовать сердце.
Катетер в сердце вводили через венозный сосуд запястья правой руки. Перед этим руку тщательно выбрили. Заодно, на случай, если вена на руке не подойдёт для этого дела, выбрили и паховую облась. Суровая и несимпатичная тётка, которая занималась бритьём, серьёзно сказала: «Придерживай его, – кивнув на предметный орган, – а то мешает».
Вся процедура обследования заняла примерно минут сорок. Увидя, как вытаскивают из руки метровый белый жгут, Францу сделалось плохо. «Как будто жилу выдернули», – мелькнуло в голове, но тошнота быстро прошла.
– Ну что там, доктор? – поинтересовался Франц у подошедшего врача.
– Попьёшь таблеточки – всё нормально будет.
Оказалось, что два сердечных клапана работают в пол силы. На следующий день Франца привезли назад в ту больницу, куда доставила его скорая из дома. А ещё через десять дней обследования стало известно, что надо делать операцию – подшивать к сердцу какой-то дефибриллятор.
– Дефибриллятор нужен, – объяснил врач, – на случай внезапной остановки сердца, а у вас была такая угроза.
– И долго этот дефибриллятор у меня будет стоять?
– Всю жизнь. Через пять лет заменим на новый. Думаю, к тому времени сделают более маленький, компактный. Да и этот небольшой – всего сто грамм, чуть пошире спичечного коробка. Много людей с таким живут. Привыкнете. Только старайтесь не попадать под сильные электомагнитные поля.
Операция была не сложной, но опять под общим наркозом. А через два дня Франца выписали домой. А ещё через десять дней и швы сняли.
Однако, как говорит народная мудрость, беда не приходит одна. Ровно через полгода в канун Рождества скорая снова увезла Франца в ту же больницу и даже в туже палату, но уже с почечной коликой. До этого случая с нестерпимой болью Франц столкнулся только однажды. Воспалился зуб, который не долечила студентка дрезденской медицинской академии. Доверчивый Франц отдался в руки этой нерадивой студентке только потому, что она носила необычное имя. В общем-то имя было обычное, её звали Тамара. Необычным оно было только для Франца (Тамары в жизни Франца всегда играли особенные роли), но вот фамия её была Рембрандт. Да вдобавок ещё была она с огненно рыжей головой. Познакомились они в Русском Доме.
– Нет у меня больных зубов, – утверждал Франц.
– Да сходи, – подмигивала Валерия, – это же, как профилактика. А студентке галочку поставят за практикум.
Вот и сходил. Эта Рембрандт так разворотила здоровый зуб (и не один), что Франц не стал дожидаться окончания практикантских испытаний и сбежал. Вскорости зуб стал разваливаться, а потом и воспалился.
Никакие таблетки не помогали и отчаявшийся Франц решил построить уравнение «зубной боли». Задача оказалась не тривиальной. Несмотря на то, что код цепочки «зубной боли» был очень популярен в спектре натурального ряда, но код самой «зубной боли» встречался в спектре только один раз. И всё-таки уравнение было построено. Франц вывел два уравнения. Одно общее, а одно персонально для себя. Результат ему понравился. Закончив трудиться над уравнениями он заметил, что боль в зубе куда-то пропала. «А ведь в правой части уравнения стоит ноль – вот и нет боли, – подумал Франц, – в ноль ушла боль, прямо стихи».
Почечная колика оказалась такой невыносимой, что Франц позабыл даже про свои числовые опыты. Хотелось «лезть на стену». Видя эти мучения, Тамара вызвала скорую помощь.
В больнице приступ сняли, но причину установить не удалось – не было специального оборудования и Франца оставили в больнице до тех пор пока у врачей не будет полной ясности о случившемся. На третий день колика повторилась среди ночи. Франц вызвал ночную медсестру и попросил дать какую-нибудь таблетку. Сестра посовещалась с кем-то по телефону и принесла маленькую красную таблетку величиной с булавочную головку. Франц не заметил, как исчезла боль. В эту ночь ему снились какие-то удивительные, яркие сны, содержание которых он пересказать не мог.
На следующий день Франца увезли в Дрезден в специальную клинику. Там его уже ждали. После осмотра врач взяла лист бумаги и стала рисовать.
– Это мочевой пузырь, – нарисовала она большой круг, – он соединён с почкой мочеточником. Камни, которые образовывались в почке постепеннто выходили, но застревали в середине мочеточника и в конце концов образовался затор. Нужна операция.
– Когда, – только и мог вымолвить Франц.
– Сейчас.
– У меня тут дефибриллятор зашит.
– Я знаю – это ничего. Он не помешает.
Через несколько минут Франц был уже на операционном столе. Это был третий его общий наркоз. «Может быть теперь приснится какой-нибудь необычный сон – подумал Франц», но снов не приснилось.
Во время операции Францу временно поставили искусственный мочеточник, который должны были вытащить через две недели при повторной операции. На второй день после операции было рождество, и во всей праздничной суматохе Франца быстро выписали и про искусственный мочеточник успешно забыли.
* * *
С волчком Томсона Франц впервые познакомился, прочитав о нём в одной из книг Мартина Гарднера. Потом он встретил этот волчок-перевёртыш в детской энциклопедии. Там же была помещена историческая фотография, как знаменитые физики Нильс Бор и Вольфганг Паули, присев, рассматривают волчок Томсона. В третий раз волчок-перевёртыш «всплыл» на математической конференции, куда Франц был послан от своего концерна. Конференция была Францу не интересна, но фирме нужена была специальная новая книга, которая должна была продаваться именно на этой конференции. Ехать было неохота, но шеф сказал, что участников конференции по этому приглашению может быть двое и Франц мог взять с собой любого своего знакомого. Франц предложил составить ему компанию доктору Мелёву из Томска, сын которого посещал «Пифагор» Франца. Тот, не долго думая, согласился.
Конференция проходила в небольшом чешском городке Дечин. Дечин стоял на Эльбе, как и Дрезден. По одной из местных легенд, когда-то очень давно не то в четырнадцатом веке, не то в пятнадцетом во время большого наводнения поселение Дечин было всё смыто Эльбой, а потом заново отстроено уже рядом на возвышенности. От старого Дечина уцелел тогда только древний феодальный замок.
Вечерним поездом Франц и доктор Мелёв прибыли в Дечин. Отметились у организаторов конференции, поселились в гостинице и отправились отведать что-нибудь из местных явств для поднятия настроения перед предстоящей конференцией. Франц взял себе бутылку русской водки и сырокопчёную колбасу, а доктор Мелёв решил отведать напитки с непонятными названиями на ческом языке, но сорокоградусным разъяснением. На одной этикетке были нарисованы сиреневые сливы, на другой – еловая шишка.
Франц пил только водку, а доктор Мелёв пробовал напитки из разных бутылок. Причём, чтобы разобраться со вкусом и ароматами напитков, доктор Мелёв переодически проверял свои вкусовые ощущения, прикладываясь к родной водке.
– Это точно сливянка, – говорил доктор Мелёв, осушив очередную рюмку, – согласись, Франц.
Франц нюхал горлышко с сиреневой этикеткой, но пробовать отказывался.
– А это даже и не знаю, как назвать, – продолжал дегустацию доктор Мелёв, – ёлкой пахнет.
На утро встали по будильнику.
– Ты как? – спросил доктор Мелёв.
– Нормально, – ответил Франц, одеваясь, – не люблю опаздывать.
– Не пойму, – удивлённо трогал свою небритость доктор Мелёв, сидя на кровати, – а у меня-то почему так башка трещит?
На конференцию всё-таки умудрились не опоздать, хотя несколько раз и останавливались, то в поисках пива, то в поисках чашечки кофе. Первый доклад был посвящён математическим тонкостям волчка Томсона. В перерыве была выставлена коробка с маленькими волчками, чтобы каждый из участников конференции мог сам убедиться в волшебных свойствах этой игрушки. Франц и доктор Мелёв положили в карманы по волчку, потом разыскали заветную книгу и покинули конференцию навсегда.
Немного поправившись, они посетили местный исторический музей, на чём настоял доктор Мелёв, и отбыли назад в Германию.
Так Франц стал обладателем первого своего волчка Томсона.
Сейчас Франц демострировал удивительный волчок-пепревёртыш на очередном своём семинаре в инженерном обществе. Семинар был посвящён столетию со дня рождения Мартина Гарднера. Мартин Гарднер был одним из кумиров Франца. Его маленькое фото всегда стояло на его рабочем столе и вводило в заблуждение многих посетителей.
– А почему у тебя фото Сахарова на столе, – порой, спрашивал кто-то, подсаживаясь к столу Франца, – был с ним знаком?
– Нет, я был знаком с Гарднером.
Мартин Гарднер не дожил до своего столетия четыре года.
Глава 20
Подарок из космоса.
Зачем понадобился ему вертолёт, Востриков не объяснял в своём заявлении, которое он подал в технический отдел Центра. А вот в курсах на управление вертолётом ему было отказано – занимайся, мол, своим делом, а управлять вертолётом будут те, кто этому обучен, тем более, что «вертолёт» этот на земной вертолёт и не похож вовсе, так – одно название и перемещается беззвучно, и вместо винта был шар.
Вострикова удивило ещё и то, что Центр по другому воспринял доклад Ивана об убийстве Бережного. Он-то не сомневался, что убийство было, а как ещё это назвать. Но руководство дало понять: не было никакого убийства. Несчастный случай, да, был. Холатность проявил Бережной, вот и поплатился… Спорить с руководством он не мог. Теперь Вострикову было непонятно, кто будет вместо Бережного или этот несчастный случай оборвал всю его миссию? О том, что миссия самого Вострикова продолжается было ясно из полученных директив.
Вопрос о Грелкине он тоже не мог задавать руководству, так как в его миссию Грелкин не входил никаким боком, а по знакомству какие-то сведения раздобыть по этому делу не получалось. Иван чувствовал себя осиротевшим, но возвращаться на Землю надо было. В придачу, вместе с «вертолётом» ему был придан пилот. Это была китаянка с непроизносимой фамилией и именем, что-то вроде Ойх-ли Личхной. При первом же знакомстве Иван договорился, что будет называть её просто Ольгой. Она была маленького роста, в аккурат до пупа Ивану, и непонятного возраста. Вообще была шустрой и толковой и лихо прокатила Ивана на своём сферолёте.
Перед отправлением на Землю Иван зашёл в музей Центра и взял с собой маленький кусочек метеоритного вещества. «В качестве подарка» – написал он отчёте.
* * *
Он появился внезапно прямо из серого ненастного облака. Рано утром Франц подошёл к окну своего домашнего кабинета, чтобы оценить погоду. Очень не хотелось брать с собой зонтик. И тут он появился. Просто вынырнул из облака и полетел в сторону дома Франца. Шар был серого цвета немного темнее облака, из которого вылетел. Летел он невысоко (так показалось Францу), наверное, метрах в ста над землёй. Небо в то утро было дождливое и облака висели низко. Из нижней точки шара что-то свешивалось, как будто к большому шару был подвешен ещё маленький шарик. «Метеозонд что ли? – подумал Франц». Шар пролетел над балконом и не меняя курса скрылся из вида. Точно так же, как и появился. И тут Франц задумался, а что же им двигало? Шар летел с постоянной скоростью и не по ветру. Строго горизонтально относительно земли. Он летел явно быстрее облаков, но достаточно медленно, чтобы можно было его рассмотреть. Это был точно не воздушный шар для путешествий. Был одного серого цвета, вроде как металлический. Может быть маленький шарик внизу и был двигатель? Но тогда, наверное, не возникало бы ощущение, что маленький шар висит под большим. Видно было и сам подвес. Как будто что-то жёсткое соединяло два шара. Всё это была одна конструкция. Не создавалось впечатления, что один из шаров тянет другой. В этом и было ощущение нереальности. Как-то неправильно они летели, но летели уверенно. Франц постоял ещё немного, глядя вслед исчезнувшему летательному аппарату и поехал в Дрезден без зонтика. Тайна НЛО осталась невыясненной. Если бы этот шар вдруг остановился, а потом снова полетел, тогда интерес к нему был бы ещё большим, а так – летел и летел.
Однажды Борис прислал Францу книгу одного своего знакомого. Это были воспоминания капитана речного параходства. Он всю жизнь ходил по Енисею, а потом решил написать о своей жизни книгу. Одна из глав была посвящена НЛО. Однажды, стоя на палубе теплохода, он увидел, как по небу двигается непонятный объект. Он напоминал железнодорожную цистерну, но без колёс – цилиндр с закруглёнными краями. Объект вдруг резко остановился прямо напротив теплохода и висел в воздухе несколько мгновений. Капитан обратил внимание на этот объект и людей, кторые стояли с ним на палубе. Потом цилиндр резко набрал скорость и, круто изменив направление полёта, бысто удалился. Цилиндр-цистерна был серебристого цвета, как монолит. Никаких технических конструкций на нём не было видно. «Как и тот тор», – подумал Франц, который видел когда-то в юности. Он тоже был идеально гладкий, только не блестел. Да и было это на фоне чёрного неба, а этот цилиндр появился и исчез средь бела дня. Почему-то Франц верил этому капитану, да и по характеру всей книги не складывалось впечатления, что этот человек был склонен к фантазиям.