Когда впитываешь, словно губка, любой поток информации от нескончаемо появляющихся людей в твоей жизни, в определенный момент в тебе просто кончается место. Теперь, испытав горечь поражений, лжи и обмана, способные принести каждый из людей, я более избирательно отношусь к самому человеку и словам, вылетающим из их грязных уст.
Но совсем замыкаться в себе, становясь отшельником в деревянном домике на краю озера тоже не самый лучший вариант. Нужно находить баланс между «нахуй ты со мной разговариваешь» и «я не общалась уже несколько часов, нужно срочно до кого-нибудь доебаться». Благо это у меня всегда получалось, но отнюдь не приносило удовольствие.
Не знаю. Обычно это всегда было связано с тем, что я не переношу счастливых людей. Потому что по большей части они лизоблюды, фальшивы, как и смех над дурацким анекдотом.
Но искреннею улыбку настоящего выражения радости я обожала всегда. Просто потому, что ее нельзя подделать, иначе это сразу бросается в глаза, отворачивая от тебя человека.
У Соу это получалось, что подтверждает его чистую неравнодушность ко мне. Он шутил, но практически никогда не улыбался, иронизировал над самим собой, порой принижая свои достоинства, рассказывал забавные истории, вещал о своей аполитичности, стойкой уверенности в отсутствии мистицизма, суеверий и вкуса у местных гренок, что, по его мнению, были приготовлены лет за пять до формирования планеты. Не скупился на комплименты в сторону моей внешности, ума, эксцентричности, а также подметил необычайное стечение обстоятельств, которое нас свело.
Впрочем, я отвечала ему тем же и во многих вещах была солидарна.
Что же касается моих талантов, то они умещаются на пальцах одной руки. На одном пальце одной руки. Я постоянно веду дневники. Пишу так красиво, как могу, обо всем, что было, есть, будет, что не произойдет и не случиться точно, что я ощутила, съев клубничный пирог, что стало переломным моментом в моей жизни или началом ее конца.
Меня всегда затрагивали до глубины души личности персонажей и их истории, снабженные водоворотом ярких событий, вдохновлял стилистически разный подход к написанию текста, обороты речи и выразительные средства лексики, оставлял неизгладимое впечатление – у каждого свой, но всегда лиричный – слог автора, пронизанный любовью к своему делу.
Еще с детства, начитавшись большим количеством философов, китайской поэзии, литературы различных жанров, астрономии и мифологий, я начала задаваться во истину, трепещущими разум незрелого создания, осмысленными вопросами о жизни здесь, жизни по ту сторону, жизни за пределами обитаемого мира, о смысле существования.
Поэтому я стала писать, порой даже от мужского лица, чтобы решить уравнение, не подвластное всему человечеству, посредством усиленных мыслительных процессов и составления правильного порядка слов в предложения.
Потом стала писать очень много, что иногда приходилось отсеивать ненужное, перечитывать важное, составляя целостное повествование, у которого, как я думала, должен был быть логичный конец.
Но его нет до сих пор. Слова проходят тернистый путь от моих, не всегда здравых, мыслей и тонким слоем ложатся шариковой ручкой на белый лист бумаги. Пока что, я пришла только к одному выводу – почти все уже было когда-то сказано.
Мысли подобно генам передаются по наследству и перетекают из поколения в поколение. Почти все было обдумано, переосмыслено и, пройдя сквозь паутину нейронной сети, вылито чернилами на потертую бумагу.
Возможно, когда-то некий наивный и не шибко смышленый недоидеалист-псевдоромантик-провинциал-и-просто-славный-малый-в-некоторых-делах, совершенно неизвестный никому кроме себя, своей персоны и его самого, отправлял почтовым голубем послание своей пассии, в некотором роде служившей для него музой.
Письмо было страстным, исполненным учтивости, благодушия, отчасти неловкости в высказываниях, но, непременно, огромной любовью, скрывающейся между строк и вырывшейся со станиц потоком теплого воздуха, греющего разум и сердце.
Если даму не настигла болезнь, то спустя продолжительное время, она получала это письмо, которое после прочтения аккуратно складывала в ящик стола, после чего расторопно писала ответ, думая о том, что, возможно, когда-то эти слова уже звучали. Может, более красноречиво, лаконично и утонченно, кто знает. Известно было лишь одно: в этом времени, в этот самый момент и в эту жизнь, какой суровой она бы ни была, они принадлежали ей и только ей, и это несомненно трогало ее до глубины души.
Порой это занятие кажется мне совершенно бесполезным. Но я переубеждаюсь в этом, когда создаю что-то, что приносит хотя бы малое эстетическое удовольствие моему глазу. Стихи, например:
Пишу потомкам, до которых это не дойдет.
Пишу тому, кто это не прочтет.
Пишу тому, кто одинок, расколот.
Пишу тому, кто смысла не поймет.
Пишу о тех, кто недостоин.
Пишу и тем, которых нет.
Пишу о тех, кого все любят.
Пишу и тем, любви в жизни которых нет.
Пишу, взяв на излом слова и рифмы.
Пишу, неоднократно изменяя смысл строк.
Пишу, заковываясь в панцирь бестолковой мысли.
Пишу, про берег пляжа, и как в полночь, почти бесслышно, сыплется песок.
Пишу, бродя по скалам, рифам, созданным сознанием.
Пишу, с упорством рассекая в воде соль.
Пишу, уверенно и ловко, проскользая под волной, без жизни риска.
Пишу, со дна поднявшись и оказавшаяся едва живой.
Пишу я все, что поддается переносу на бумагу.
Пишу я истины, чьим смыслом только слезы вытирать.
Пишу я, закрывая старый, шаткий дом на ставни, и в страхе ускользаю бегло вспять.
Пишу я, в угол кривенький забившись, и, обретя в конце концов покой,
сижу и с наслажденьем наблюдаю за лицезрением меня Луной.
Теперь пишу о самых страшных муках, о том, что все пылает, рушится, гниет.
Теперь важнейшие решения возлегают вовсе не на тех, кто этого так ждет.
Теперь каждый из вас будет писать потоки мыслей, сквозь призму времени пройдя, стремясь найти истоки настоящих истин, и после этого начать отсчет с нуля.
Теперь я сделала довольно, прекратив страдать; теперь, оставшись здесь спокойно увядать, я больше никогда и ничего не собираюсь вам писать.
Спасибо за уделенное внимание, дамы и господа, откопавшие этот дневник, сохранившейся по удачному стечению обстоятельств.
Если вам понравилась меня читать, и вы, совершенно случайно, держите рядышком сборник из нескольких сотен других моих изречений и проповедей под разными именами, пожалуйста, не стесняйтесь и зачитывайте все до дыр, делитесь с друзьями и родными, прививайте чувство вкуса молодому поколению, давая им, в дальнейшем, одухотворить своих детей, и детей их детей!
Воздвигнув памятник нерукотворный, опубликуйте эти текста под моим именем и вознесите меня в ранг просвещенных, но так и не узревших суть мироздания.
5
Липко-сухое амбре утреннего похмелья и полная дезориентация в пространстве – спутники моей жизни, будящие меня жестким шлепком руки, приносящий головную боль, недомогание и непереносимое желание умереть. Встать прямо сейчас – значит автоматически привести его в исполнение.
Обычно, для улучшения состояния я ухожу в длительные запои. Закинуть в себя несколько холодных градусов при пробуждении и полировать ими организм в течение дня проще, чем бороться с плохим самочувствием несколько дней, лежа на кровати с вертолетами в голове, как на смертном одре, глотая обезболивающие, жаропонижающие, сосудосуживающие и галлоны газированной воды, раздувая пузо до размеров небесного тела.
Но первый вариант, хоть короткий и быстродействующий, по описанию выглядит еще мрачнее второго. Просто потому, что звучит как «я не готов принять малейшие трудности и сложные периоды в моей жизни, поэтому лучше мне спиться к чертям и никому не докучать»
Так или иначе, но до вечера нужно привести себя в порядок перед встречей с Эс. Кажется, вчера, я планировал ей поведать догадку по поводу чего-то. Но вот какую? По пути в туалет для интоксикации организма, я вспомнил что, когда учуял запах с кухни, и сразу же решил свою насущную проблему.
– Кхэ, бляяя, – растеклись рвотные массы по всему коридору, оставив скользкую дорожку, как после проползшего недавно слизня человеческих размеров.
Я уже сейчас был готов выставить квартиру на продажу прямо в таком состоянии. Пусть в три раза дешевле, пусть мне пришлось бы несколько лет снимать маленькую халупу за гроши, пусть я даже, не имея возможности платить за аренду, жил бы в коробке на теплотрассе, но я, бля, никогда и ни за что, не рушусь копаться в этой тухлой залупе. Фу, нахуй.
Быстро проскочив в ванну для стирки тела, я начинал постепенно переводить дух и возвращать ясность сознания. Конечно же, мне придется разбираться с этой ситуацией самому. Слишком уж я жадный для заказа услуг уборщицы.
Таким вот, не легко давшемся мне, решением было принято свершить свой долг перед священный животным, упокоив его по всем канонам.
Заткнув ноздри несколькими слоями ватных дисков, обработанных перекисью водорода, влетаю на кухню в поиске перчаток, пакетов, дезинфицирующих средств и половой тряпки.
Кот, судя по облезшей шерсти, подгнившими тканями и иссохшим глазам, пролежал в таком состоянии пару недель, как минимум. Странно, что соседи ничего не почувствовали.
А ведь я даже не утрудился придумать ему имя. Удивительно. Всегда по-важнецки называл его Мистер Кот или просто Кот. Как-то не придавал значению то, что животным тоже достойны носить имя. Но какое теперь дело.
Следующие пару часов шла жаркая генеральная уборка всего дома. Если уж начал избавляться от трупа, избавься и от следов, которые могут к нему привести.
Замотав черную, неповинную скотинку в несколько мусорных пакетов и упаковав ее в свободную коробку из-под обуви, сделав ее одновременно не живой и не мертвой, я собрался отправиться на улицу в поисках места для погребения.
Стоило мне нацепить плащ с ботиками и открыть дверь, как напротив меня материализовался, буквально из ниоткуда, безвкусно одетый, сухощавый тип среднего возраста с лицом старика, который держал понятую руку в направлении к моему звонку, как будто бы отдавал честь вождю нацисткой Германии. И, чтобы вы думали? К его телу была прижата сраная коробка из-под обуви!
Я не удержался и прыснул губами от происходящего каламбура. Только представьте, что в этой коробке еще один дохлый кот. А владелец, решил зайти к соседу за утешением, в прискорбной утрате друга человека, а этим соседом оказываюсь я – человек, который забыл его покормить.
Увидев мое повеселевшее лицо, странник никак не изменился в лице, как будто бы ожидал такой реакции.
– Что-то хотели? – спрашиваю от нетерпения.
– Вам посылка, – холодно ответил он.
– Я ничего не заказывал, тем более в старой обувной коробке.
– Мое дело – курьерская доставка. Я не осведомлен о содержимом. Мне не нужна оплата, Ваше имя, подпись и отказ. Если не желаете брать коробку из моих рук, я просто поставлю ее перед Вами и прослежу за тем, чтобы ее занесли за порог своей квартиры. Далее Вы вольны поступить с ней так, как считаете необходимым: узнать содержимое, сразу выбросить, сжечь или оставить на хранение в шкафу. Меня это касаться не будет, – продиктовал он мне заученный текст.
Ну и дела. Похоже, Нэнси Дрю из бара была права насчет детективной составляющей. Все так таинственно и загадочно. Но интересней мне от этого не стало.
– Послушай, приятель, если там не находиться, как минимум, пара бутылок холодного Гиннеса, то ты явно ошибся с визитом ко мне и моей звенящей голове, – говорю с натяжкой.
– Это важно.
Я решил подыграть, встав в позу мыслителя, потирающего подбородок большим и указательным пальцем:
– Да, разумеется. Ты всего лишь посредник между кем-то и мной. Шестерка, которую гоняют по не особо важным делам. И вся это напускная загадочность только для поднятия собственно статуса в моих глазах. Придя сюда в таком жалком виде, ты заклеймил меня особенным, который от таких как ты должен принимать посылки исключительно через своего телохранителя, а после давать тебе поз зад со всей дури, чтобы сомнений в том, что я могу наказать за любую провинность, у тебя точно не осталось. Ведь кто знает, что может находиться в коробке. Может, там храниться что-то, что во второсортных фильмах или беллетристике должно двигать сюжет вперед? Или какая-то памятная вещь, записка с угрозой, план действий по спасению дочери, голова жены, кнопка, убивающая случайного человека, но дающая тебе миллион долларов, а может, просто хренова бомба, готовая пиздануть мне в лицо при открытии? Врагов у меня нет. Не должно быть. Но вдруг моя бывшая девушка решила таким образом напомнить мне о своем существовании, наложив в эту коробку кучку своего шлюшеского дерьма? Вдруг все люди на этом ёбаном свете, которым я когда-то насолил: злые бабки в общественном транспорте, одичалые матери-одиночки, готовые убить за свое чадо, свидетели Иеговы, фанаты комиксов DC, политические фанатики, существа с футболом головного мозга, любители нудных артхаусов про еблю свиней и прочие, прочие, прочие, решили отплатить мне огромным презренным подарком, содержащимся внутри? Все возможно! Все! Ведь я ненавижу, блядь, людей!
Это нужно было видеть со стороны.
Пропитанный насквозь потом, небритый мужлан с бледным лицом, всклоченными длинными волосами и сгорбленной осанкой стоял с мертвым котом в руках напротив, ахуевшего от сказанного, господина никто, выкрикивая грозным голосом свое возмущение по поводу нарушения своего священного, по закону заслуженного, личного пространства, жестикулируя руками, как мельницей, визуально изображая все вышесказанное, попутно испепеляя взглядом психопата с лопнувшими капиллярами на глазах и, изредка, не сдерживая обильное слюноотделение.
Я смотрел на него исподлобья, тяжело дыша, и жаждал удостоиться парирования, по силе, если не равной моему красноречию, то хотя бы близкой к нему.
Но незваный гость предпочел остаться равнодушным к данной критике. Не меня безэмоционального выражения лица, он медленно поставил коробку на пол и пододвинул ко мне, став ожидать моей реакции.
Я с силой пнул коробку, отправив ее знакомиться со стеной.
– Катись в пизду, больной придурок! – закричал я сильнее прежнего и захлопнул дверь у него перед носом.
Сев у двери, я начал ожидать его ухода, но мужик оказался неумолим.
Он подобрал коробку, позвонил один раз и встал столбом перед дверным глазком. По праву, бить его я не смею, так как он стоит за пределами моего жилища. Ломиться он вряд ли собирается, как и, скорее всего, препятствовать моему уходу из дома.
Ладно, попробуем это проверить.
Я взял останки кота, вышел из квартиры, закрыв ее на ключ. От болванчика ноль реакции. Он лишь повернул голову в мою сторону и начал озадаченно таращиться, что показалось мне весьма жутким.
Медленно спускаясь вниз, я наблюдал боковым взглядом за его действиями. Он по-прежнему смотрел в мою сторону. Ну и стой тут, блядский Хатико.
На пути к месту назначения, которое я избрал задней стороной дома, повернутого на находящуюся вдалеке Новую улицу, я пытался прогнать дурные мысли на счет неудавшегося начала дня, и, по возможности не думать вообще ни о чем.
За домом как раз находилась детская площадка – аттракцион смерти для малышей и отличная поляна для взрослых детин, обычно посасывающих пиво на лавке и готовящих шашлыки.
Отличное место для обоснования местного кладбища домашних животных.
Достигнув нужной точки, я хлопнул себя по забывчивой голове. У меня же нет лопаты. Чем мне теперь рыть? Очень сомневаюсь, что у кого-то из соседей, да и вообще любых людей в городе, найдется лишнее приспособление для вскапывания земли.
Но не будь я собой, если бы сразу не смекнул, что на детской площадке вполне вероятно могут находиться забытые детские инструменты, вроде совка. Рыская в поисках нужного приспособления, я в упор не видел ничего подходящего.
Хотя, постойте. Это же…Нет, мои юные копатели, это не многофункциональная пластиковая лопата с регулированием глубины и объема вскапывания, хуй то-там. Размером с ладошку, облепленные песком, убогие грабли без одного зубца.
Что поделать. Надо уже покончить со всей это историей.
Вооружившись «трезубцем Посейдона», начинаю искать подходящее место для захоронения.
Это оказалось не так просто, потому что земля, по большей части, представляла гравий, насыпанный на твердую грунтовую породу, а несколько подходящих мест уже были кем-то заняты. Ну, как заняты. Судя по неровным местам на земле, явно перекопанным ранее, здесь обитает семейство кротов, которое изредка роет тоннели вверх, вылезая на поверхность. Слепые милашки.
Спустя продолжительно время, перепачканный в земле, вспотевший и обессиленный, стою над свежей могилой. Наверно, нужно произнести речь. Все-таки он был моим товарищем.
– Мистер Кот. Сегодня я провожаю тебя в последний путь с чувством глубокой скорби и невосполнимой потери, что недавно меня настигла. Я знал тебя еще совсем ребенком. Заметив на улице маленького, беспомощного котенка, я не смог смириться с мыслью, что если я пройду мимо тебя, то, возможно, в этот вечер мир содрогнется вновь, потеряв очередное милое животное, умершее от голода. Ты был моим верным другом, будившим меня своей мокрой мордочкой с утра на работу, когда я просыпал звук будильника. Во время моих болезней ты ложился на меня и урчал, забирая теплый сгусток простуды. По вечерам смотрел со мной фильмы и кривился, когда я давал понюхать тебе вино. И чем я тебе отплатил? Я забыл про тебя. Прости. Это не совсем моя вина. Память подвела, понимаешь. Я сам до сих пор понятия не имею, что мне сейчас делать со всем закрутившимся пиздецом в моей жизни, в какую сторону двигаться, с чего начать, у кого спросить. У кого спросить…Мать твою, я полный кретин! Очевидно, что тот мужик с коробкой может мне что-то рассказать. Или само содержимое коробки. Я проигнорировал два этих фактора, списав все на дешевый прикол, розыгрыш. Но теперь я понял. Жалкий пропойца с дырявой головой. Я буду не удивлен, если причина амнезии сокрылась в длительном алкогольном трипе, в котором я пребывал с месяц, а то и полгода. Спасибо, Мистер Кот. Ты как всегда меня выручил. Земля тебе пухом, братишка.
Закончив речь, я отряхнул черные ладошки о бока штанов, стер со лба пот тыльной стороной ладони и облегченно выдохнул.
– Ты всегда разговариваешь с собой вслух? – донесся голос за моей спиной.
Испугавшись, я резко обернулся на звук, источником которого оказалась девочка лет десяти, одетая в красное пальто с капюшоном, под которым виднелось печальное лицо.
От такого неожиданного появления я немного растерялся в поиске элементарного ответа на вопрос и выдал первое, что пришло на ум:
– Да, это очень помогает. Бывает, тебя терзает какой-то вопрос, который ты без конца прокручиваешь у себя в голове снова и снова, сомневаясь в достоверности своих рассуждений, и так и не находишь верного ответа. Тогда ты начинаешь думать вслух, что придает твоим словам осязаемости, глубины, веса. Слушая свой голос, ты ведешь диалог с самым частым и верным слушателем – самим собой. Ты споришь, выдвигаешь факты за и против, согласовываешь понятия, а после приходишь к выводу, все это время лежащему на поверхности. Именно поэтому говорят, что истина рождается в споре. Вот только не всегда с другим человеком.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – грустно ответила девочка.
– Да, извини. Я и забыл, что ты еще дитя. Но не переживай, ты сама придешь к такому выводу, когда повзрослеешь. Все приходят.
«You’ll never now, if you don’t go. You’ll never shine, if you don’t glow».
– Поэтому взрослые такие грустные?
– Так и есть. Представь, что единственная вещь, которой ты дорожишь – твое красное пальто. Ты становишься выше, крепче, толще, умнее. Одним словом – ты меняешься. Но пальто всегда остается одного и того же размера. Ты его изнашиваешь, вытягиваешь, рвешь по швам и перешиваешь, добавляя заплатки и куски ткани в необходимые места, чтобы оно было тебе по размеру, потому что тебя с ним многое связывает, и ты не хочешь менять его на что-то другое. А спустя много лет, ты понимаешь, что твой наряд похож на цирковую одежду, что ты ходишь в хаотичном наборе тряпок, которые ты протащила на себе через всю жизнь, миллион историй, событий, моментов. Которые износились до тех пор, что от них уже практически ничего не осталось. И вот тогда, ты печально бредешь в магазин, берешь себе новое пальто и понимаешь, что, по сути, эта та же самая вещь из разноцветных ниток, замков и карманов, чем несколько лет назад являлось и твое, но на которую ты смотришь по-обычному буднично, без восхищения и трепета, что ранее были в тебе. Понимаешь, что придавала ему слишком большое значение, а теперь сильно об этом сожалеешь.
– Все равно не понимаю, – пожала она плечами.
Знать бы мне детский язык, малышка. Но мне никогда не приходилось нянчиться с маленькими людьми.
– К чему эти глупые беседы? Лучше назови свое имя, – говорю.
– Не скажу, – твердо ответила она.
– Ты задала уже два вопроса, на которые я ответил непонятным тебе языком. Хочешь сказать, что я зря потратил время на человека без имени?
– Нет. У меня есть имя.
– И ты не говоришь его, потому что оно тебе не нравится? – предположил я.
– Возможно.
– Почему?
– Из-за папы.
– Он тебя обзывает?
– Он нас бросил. А имя осталось.
– И теперь ты не хочешь, чтобы оно напоминало тебе его?
– Угу.
– Я Соу. Это имя я дал себе сам. Если хочешь, можем и тебе придумать.
– А так можно?
– А кто запрещает? Ты можешь быть той, кем хочешь быть. И никто ни вправе отнять у тебя саму себя.
– Я.
– Что ты?
– Ты сказал, никто не заберет меня саму. Значит, меня зовут Я.
– А ты умная.
Она снова пожала плечами.
– Почему ты гуляешь одна, Я?
– Я ищу своего папу. В школе говорят, что он ушел, потому что не любит меня. А мама говорит – любит. Как можно любить человека, которого ты оставил?
Сложный вопрос. Никогда не испытывал чувство любви или нечто похожее на данное ощущение.
Любовь, как таковая, вещь весьма эфемерная и абстрактная, всегда являлась для меня обычным определением из книги по биологии – комплексное действие химических реакций организма на определенный возбудитель, объект желаний, с которым ты желаешь совокупиться.
Все мои прошлые отношения тянулись далеко не на мне, потому что каждая сторона преследовала свою корыстную цель, которая, по большей части, заключалась в удовлетворении сексуальных потребностей.
Не спорю, была привязанность, влюбленность, зависимость, разве что одержимости не было, но никогда не было любви.
До настоящего момента, я думаю. Того, что происходит сейчас между мной и Эс. Хотя, я даже не уверен во взаимности ее чувств.
Не знаю, как описать настоящее состояние. Не то, чтобы это было ураганом эмоций, бабочками в животе и прочими розовыми соплями, которые я всегда не особо переносил, но толика легкого волнения от предстоящей встречи с ней начинает переходить в нестерпимый тремор всего тела.
В первые часы нашего общения я боялся ляпнуть глупость, отморозить дурацкую шутку, выставить себя в негативном свете, хотя мне это совершенно не свойственно. Ранее меня не беспокоило то, как я говорю, выгляжу, веду себя с людьми, доношу правду или решаю солгать.
Я всегда занимал нишу презренного отношения к выродкам, заслуживавших это, и нейтрального ко всем остальным. Извинится я никогда не умел, а по большей части просто не хотел.
Что уж говорить о теплых чувствах, которые я бы предпочел утаить в себе, не дав знать человеку о том, что он далеко не кусок дерьма, чем высказать об этом прямо в лицо.
До настоящего момента, я думаю.
Сейчас я в полной мере могу заявить, что близок к данной человеческой способности. Способности любить – делать приятное для другого просто так, без всякой причины, помогать, не ожидая просьбы, доверять, советоваться по каждому вопросу, ждать, не теряя терпения, наслаждаться друг другом и моментами, проведенными вместе, с улыбкой встречать, не находить места от сорвавшейся встречи, беззаботно гулять босиком по холодным лужам, а потом выздоравливать от простуды, встречать рассвет, смотреть сериалы и фильмы, читать книги, посещать культурные мероприятия, целоваться, как в последний раз, засыпать в обнимку, бесконечно радуясь тому, что рядом родственная душа – человек, понимающий с полуслова, готовый поделиться с тобой всем, готовый поддержать и утешить в грустное время, не порося ничего в замен, готовый приумножить твои достоинства и нивелировать недостатки, готовый слиться во едино, став общим организмом, дополняющим друг друга, перерождающимся в нечто совершенное.
Близок, несмотря на то, что всегда отрицал свою сентиментальность, ухмылялся в лицо сценам, нарочно выдавливающих слезу и негодовал при виде воркующих парочек, сидящих на скамье и пожирающих друг друга взглядом.
Черт, а ведь я думал, что особенный.
–Думаю, он просто боится ответственности, которую обычно несут взрослые за своих детей, – наконец ответил я после долгих размышлений.
– Ответственности?
– Ну, да. Это случай, когда ты не особо представляешь, что делать с человеком, появившимся недавно на свет. Человеком, которого нужно вводить во всю эту непонятную и многоструктурную жизнь, что ждет его или ее в будущем. Ты, элементарно, боишься совершить ошибку. Ошибку в воспитании, передачи: знаний, собственного опыта, полученного в течении жизни и не всегда являющимся положительным, варьирующихся ценностей, образа мыслей, стремления к развитию, становления личности, общественного поведения. То, что обычно пытаются передать родители, слепив из тебя снеговика с разносторонним набором информации, помогающей жить самому, без подсказок. Либо это будут родители, не получившие в свое время должного направления от своих потомков, и которые попытаются отыграться на ребенке, засовывая его в бесконечное количество музыкальных кружков, спортивных секций, математических курсов – во все, что ребенку может не понравиться или быстро надоесть, но который должен будет уметь все, только потому, что у его родителей этого не было.
– Я поняла часть твоих слов, ты можешь говорить яснее?
Выражение моего грустного лица своей силой могло бы, на данный момент, устроить геноцид небольшой страны.
– Хорошо, попробую донести до тебя вещь, доступную всем возрастным категориям. Ты согласна? – спрашиваю.
– Да, – с сомнением произнесла она.
– Твой отец притворщик.
– Что?
– Он убедил твою маму в том, что представляет из себя большое значение для семьи, умаслив ее обещаниями и заверениями.
– Откуда тебе знать?
– Я проходил через это. И, поверь мне, он может вернуться в любой момент, вымаливая прощение, либо не вернуться вовсе.
– Что же мне тогда делать?
– Жить, не предавая значения проблемам, которые ты даже не видела.
– Не видела, но ведь я знаю, что они есть.
– Представь…
– Не нужны мне твои дурацкие заумные сравнения, – злобно отрезала Я.
– Хорошо, что тебе нужно?
– Мне нужно вернуть папу.
– В этом я тебе не помощник. Найми детектива, с полицией свяжись, порыскай в интернете, расклей объявления о пропаже, посмотри в каждой канаве, покричи в окно, или сходи на кладбище, вдруг он умер. Делай что хочешь, у меня своих дел по горло.
Она начала плакать. Гадство. И что теперь делать?
Я подошел к ней, положил руку на плечо и опустился на одно колено.
– Послушай, не хотел тебя обидеть. Такой уж я человек. Не подходящий для чего-либо. Я честно не знаю, куда пропал твой отец. ― Мама говорит, что он вас любит? – переспросил я.
– Да, – сказала Я заплаканным голосом.
– Может, это действительно так. Может, случилось определенное обстоятельство, которое не дало вернуться обратно, а мама просто скрывает это от тебя, чтобы уберечь от неприятной правды.
Она лишь продолжала шмыгать носом.
– Знаешь, какая штука случилась со мной? – спрашиваю.
– Какая?
– Я что-то забыл, но не знаю, что именно.
– Забыл?
– Да, мне так об этом написали в записке.
– Ты говорил про мужика с коробкой, – успокоившись, сказала Я.
– Верно, именно он – тот, кто мне сейчас все и расскажет. А если не расскажет, я все дерьмо из него вытрясу, из-за того, что впустую потратил мои нервы, ублюдок, мать его.
Я рассмеялась.
Ругательства, да. Небольшая детская забава, за которой они наблюдают со стороны и улыбаются, потому это удовольствие для них еще под запретом.
– Ты смешной, – сказала она, немного взбодрившись.
– Временами бываю.
– И ужасный зануда.
– Без этого я не я.
– А я – Я! – весело воскликнула она.
Я улыбнулся такой маленькой детской радости. Может, мне стать новым целителем Адамсом, который бы не смешил, а материл бы пациентов, доводя до коликов в животе.
– Мне пора идти. Увидимся! – крикнула она и побежала куда-то вдаль.
Странная девочка. Увидимся мы вряд ли, а если это и произойдет, то даже представить себе не могу, насколько насыщенным будет наш диалог.
Тем временем, я побрел обратно домой.
6
Старые раны опять берут свое. Акатизия в совокупности с алкогольным делирием без предупреждения врываются в мое, и без того шаткое, самочувствие, заставляя биться в ознобе и перебирать все возможные положения тела для более комфортного существования.
Был бы под рукой хоть один, пусть даже самый слабый, нейролептик – я бы на время решила насущную проблему. К сожалению, таковых не имеется и не предвидится до тех пор, пока я не получу новый рецепт у врача. А сегодня, в воскресенье, мне его точно не достать.
Так что, вместо того, чтобы глотать кучу пустышек и набивать синяки на ноге непрекращаемыми ударами о кровать, я возьмусь за исполнение более гуманного замысла – замены легальных препаратов на не совсем такими являющиеся.
«Baby, did you forget to take your meds?».
Знаю одно место поблизости, в которое можно было бы наведаться, но которое крайне нежелательно посещать. Почему? Ответ вас ждет у порога, заросшей шприцами, квартиры.
Ответ с красными, обкуренными глазами, что встречает тебя в зассанной одежде, выдыхает помои, нечищеного неделями, рта, и, с блаженным лицом младенца, разводит руками, в очередной раз не признав тебя и цель твоего визита.
Зачем же я направляюсь именно туда? Смешной вопрос, с учетом того, что я испытываю невыносимые спазмы всего тела. С убавленной яркостью в глазах, дрожащими руками, я натягиваю первое попавшееся темное платье, накидываю сверху пальто, попадаю с третьего раза ногой в каждую туфлю и, подкашиваясь на каждом шагу, медленно покидаю квартиру.
Дорога до места назначения расстилается передо мной желтым кирпичом с чередой истязаний над собственным телом. Скрипя зубами, почти карабкаясь на четвереньках и держась за все возможные предметы, едва сохраняя равновесие и рассудок, я все же добираюсь, куда запланировала, и тяжело вздыхаю.