– Ну и отлично! – воскликнул тот. – Считайте, что всё уже на мази. Помните: последнее слово за «ПЦ. Главное, чтобы священники одоб’или, а дальше как по маслу пойдёт!
– Так мне что, к патриарху ехать?
– Ну «азумеется. Он сейчас в новой «езиденции заседает, в Ку’совом пе’еулке. Это как «аз нап’отив Х’ама Х’иста Спасителя, где спо’тивная площадка была… Поп’обуйте попам объяснить, что, мол, в команди’овке, п’иехал издалека, то-сё. Божьи люди, должны ведь в положение войти!.. Да, чуть не забыл! Обед у них в час, так что пото’опитесь – там наве’няка оче’едь будет. И зап’ос составьте ко»«ектно. Об’азцы на стенде, под стеклом, «ядом с фонтанчиком.
– Думаете, оно того стоит? – колебался Валерий Степанович.
– Попытка не пытка.
– Вы правы, – согласился Кукушкин. – Сейчас глупо сдаваться.
Тут Миркин глянул на часы и засуетился.
– П’ошу п’остить, п’офессо“, у меня масса бумажной „аботы. Если вы не п’отив, то я…
– Конечно, конечно, – вскочил Валерий Степанович. – Благодарю за приём!
– Не за что, – отмахнулся Егор Иоаннович. – Был «ад помочь и надеюсь на дальнейшее плодотво’ное сот’удничество! П’оект занятный… Ну, желаю удачи! – Миркин, привстав, крепко пожал безвольную руку профессора и, тонко улыбаясь, проводил его до дверей фирменным металлическим взором.
Кукушкин вышел от Егора Иоанновича озадаченным и потухшим. «Что за идиотское постановление! Впервые слышу…» – думал он, спускаясь в холл, где его уже поджидал Григорий.
– Ну, как прошло?
– Нормально, – вяло улыбнулся Валерий Степанович. – Григорий, где у вас тут стенд с образцами заявлений?
– Да вон, за пальмой, – махнул рукой охранник.
Профессор присел за низенький столик, тяжко вздохнул и принялся, сверяясь с образцами, сочинять запрос патриарху. Закончив, Валерий Степанович глянул на часы, спешно простился с Григорием и помчался к выходу.
Подмораживало. Кукушкин поднял воротник и взволнованно закрутил головой – как на грех, даже частников не было в зоне видимости. Нашёл в бумажнике телефон службы такси, стал звонить. Через десять минут топтаний на свежем воздухе к крыльцу фонда плавно подкатила новенькая «шкода».
– Такаси вызывали? – залил салон улыбкой пожилой китаец, что высунулся в окошко.
Кукушкин, опешив, молча кивнул.
– Садитеся.
Продрогший Валерий Степанович нырнул в «шкоду» и тотчас оказался в волшебном климате Средиземноморья – внутри было тепло, но не душно, и освежитель наполнял салон сладким ароматом южных цветов. Удивительно, но ни икон, ни изображений президента, ни даже маломальских каких-нибудь амулетов, болтающихся перед носом водителя и закрывающих ему обзор, нигде не обнаруживалось. Зато были комфорт экстра-класса и приятное журчание джаза в магнитоле. Профессор быстро освоился и размяк. Невольно почувствовав себя этаким важным господином, чей статус никак не ниже министра или, на худой конец, небожителя, случайно упавшего с неба под колёса московского такси, Валерий Степанович, аки барин, откинулся на сиденье и чётко проартикулировал:
– В резиденцию патриарха! – но тотчас чуть громче добавил: – В Курсовой переулок.
Китаец, продолжая солнечно сиять, молча кивнул в зеркальце заднего вида, и машина плавно тронулась.
– И вы даже не спросите, как туда доехать? – удивился Кукушкин.
– Конесна, нет, – светился водитель. – Я узе три месяц ездить. И позалуйста, не криците так. Я всё понимать.
«Н-да, – подумал Кукушкин. – снега в столице становится всё меньше, а китайцев всё больше… Изменилась Москва, сильно изменилась…»
– А пока мы ехать, – сиял китаец, – если хотеть, я рассказать вам история Москвы…
Профессор растерянно пожал плечами, что водитель расценил как согласие.
– Итак, всё нацалося осень-осень давно, есё в XII веке…
Кукушкин ошалело слушал сказание о земле русской в исполнении азиата и глядел в окно на зимнюю столицу. Через пятнадцать минут такси остановилось в означенном адресе. Валерий Степанович рассчитался с удивительным китайцем, услышал от него пожелание удачи и процветания, покинул уютную «шкоду» в приподнятом настроении, и та беззвучно покатила к Пречистенской набережной.
Кукушкин замер на миг, чтобы полюбоваться диковинным футуристическим сооружением – стеклянным двухэтажным атриумом, немного напоминавшим огромный хрустальный гроб из сказки про Кощея бессмертного. Над входом в строение висела табличка «Православная ярмарка». Рекламный стенд радостно информировал, что «сегодня после 13 часов пополудни состоится раздача сувениров от хохломских мастеров – лубочных ракет-матрёшек всех размеров!». До открытия ярмарки было ещё полчаса, но народ уже давно выстроился в очередь, нервно поглядывая на часы.
В соседнем павильончике расположился лекторий, о чём гласила тускло посверкивающая латунная табличка у дверей из пуленепробиваемого дымчатого стекла, за которыми чёрной тяжкой глыбой мрачно сновал охранник. Проходя мимо, профессор попытался сосчитать складки на бычьей его вые, но сбился со счёта. Рядом, на доске объявлений, была любопытная афиша: «Рождественские лекции на тему „В того ли Бога верят в США?“. Читает протоиерей Нафанаил Германов. 7—9 января 2022. Начало в 20.00». Задумавшись так, будто этот вопрос был адресован непосредственно ему, Валерий Степанович мрачно почесал в бороде, пожал плечами и свернул за угол.
И вот Кукушкин оказался в святая святых Русской православной церкви, в приюте всех страждущих и уповающих, в юдоли мирян, взалкавших правды и утешения – в резиденции патриарха. Профессор весь как-то непроизвольно подобрался, вытянувшись, будто на параде – местонахождение обязывало. Даже переход от воздушного футуризма из стекла и металла к более утилитарным формам в камне не резал глаз и не коробил. И всё же Валерий Степанович стоял перед довольно странным светло-жёлтым двухэтажным особняком, возвышавшимся с обратной стороны лектория. Эклектика стилей, использованных при строительстве, потрясала воображение: казалось, архитектор, забавляясь, смешал всё что мог: от мрачных остроконечных готических башенок по обеим сторонам от мезонина до державного ампира, воплощённого в четырёх дорических колоннах, поддерживающих балкон над парадной дверью. Здание было окружено двухметровой оградой фигурной ковки и плотно увешано камерами слежения, установленными через каждые пять метров. Рядом с резной чугунной калиткой имелось переговорное устройство с маленьким чёрным экранчиком, почему-то закреплённое так низко, что во время диалога приходилось сгибаться в три погибели. Валерий Степанович, в нерешительности замедляя шаг, приблизился к калитке и, с замиранием сердца, нажал кнопку. Ничего не произошло – онемевший динамик молчал как партизан. «Вот те раз! – подумал Кукушкин. – Не работает…» В этот момент за окнами резиденции наметилось какое-то смутное движение, и на крыльцо вышли двое кряжистых молодцов, одинаковых с лица. Оба – наголо бритые, в чёрных костюмах, с миниатюрными наушниками. Физии мужчин, не особо отягощённые интеллектом, примитивностью графики напоминали ту самую выю охранника лектория.
– Представьтесь! – грозно потребовала через ограду первая выя.
– Профессор Кукушкин из Ленинска.
– К кому прибыли? – пробасила вторая.
– К патриарху, разумеется…
Охрана переглянулась.
– Ясно, – лениво шевеля складками, промолвила первая выя, – это вам с торца. Во-он туда, где очередь…
Кукушкин поблагодарил охранников и молча побрёл вдоль ограды. Зайдя с торца, профессор действительно увидел очередь из нескольких небогато одетых граждан. Негромко переговариваясь, пуская пар и дымя украдкой в рукав, как пацаны в школьном туалете (рядом висела грозная табличка «Не курить!»), несчастные соискатели мёрзли перед служебным входом, над которым временами вспыхивала нервным рубином дежурная лампа – знак заходить. Валерий Степанович дисциплинированно устремился в хвост очереди. Крайним был тощий длинношеий парень лет тридцати. Коротенькое пальтишко сидело на нём так же нелепо и кургузо, как майка на жирафе. Из-под пальто торчали потёртые джинсы, на ногах доживали свой куцый век крепко поношенные ботинки неопределённого цвета. Вид у парня был какой-то надломленный, выражающий смертельную усталость; задумчивый взгляд был напряжён и болезнен. Чуть подслеповатый, тревожно мерцающий взор его будто пытался временами найти что-то, вспыхивал, но тотчас обречённо опадал и неизменно упирался в заплёванный лёд под ногами. На большом, как экран, умном лбу парня косо лежала давно нестриженная упрямая прядь…
– Простите, – спросил Кукушкин, – вы давно ждёте?
– Около часа… Бывало и подольше…
– А вы не в первый раз?
Парень удивлённо оглядел Кукушкина с ног до головы, будто пытаясь понять, что за странный индивид задаёт ему подобные вопросы, и, видимо, убедившись, что незнакомец похож на приличного человека, который, скорее всего, просто прибыл издалека и не знает местных правил, решил полюбопытствовать:
– Вы приезжий?
– Теперь – да. А когда-то и я тут начинал. В смысле в Москве.
– Видимо, это было очень давно?
– В прошлой жизни, – подтвердил Кукушкин.
– А вы откуда, если не секрет?
– Из Ленинска. Про новый НИИ цитологии знаете?
Парень хмыкнул.
– Как не знать!.. Это ведь у вас там эпопея с недостроенным Академгородком и вечно меняющимися мэрами?
– Ой, не сыпьте соль на сахар! – отмахнулся Кукушкин, и оба грустно рассмеялись.
– Решетов Игорь, – представился парень, – микробиолог, кандидат.
– Так мы с вами коллеги?! – обрадовался профессор. – Очень приятно! Кукушкин Валерий Степанович, биолог, доктор наук.
Знакомцы пожали друг другу руки. Найдя «товарища по оружию», Кукушкин несказанно обрадовался и минут двадцать кряду рассказывал о себе, своём славном НИИ и сонме оригинальных идей, что роятся в беспокойной его голове, не касаясь, однако, Проекта «О». Собеседник на это только вежливо кивал. Окончив свой увлечённый спич, профессор извинился перед Решетовым за этот поток сознания и спросил:
– Вы москвич, Игорь?
– Нет, я питерский, но в Москве уже пять лет…
– Вот оно что! Угу… Постойте, но вы сказали, что у патриарха не первый раз? Что-то не так?
– Да всё не так…
Решетов нахмурился.
– Видите ли, Валерий Степанович, то, чем мы сейчас занимаемся, – можно сказать, дело всей моей жизни… А эти… веруны губят наш проект на корню!..
– Да что вы! – воскликнул профессор.
– Пусть вас не коробит мой пафос, профессор, но я стараюсь быть с вами искренним, потому что… потому что я почему-то доверяю вам…
Кукушкин зарделся.
– Если бы вы знали, Валерий Степанович, как я измучился за эти годы!.. – у Решетова загуляли желваки, взор помутнел. Он опустил голову и заговорил глухо: – Я дьявольски устал от их непрошибаемого идиотизма, от этой тупой бюрократии, от ереси этой!.. И вот теперь до кучи это постановление…
– Да уж, я уже имел счастье ознакомиться сегодня… Настоящий перл! – вздохнул профессор. – У вас тоже из-за этого неприятности?
На губах Решетова замерцала печальная улыбка. Он достал из своего старенького пальто бумажник и вынул фото миловидной большелобой девушки с зелёными глазами и дивной нежной улыбкой. Она была как две капли воды похожа на собеседника Валерия Степановича. Кукушкин сразу всё понял.
– Сестра?
– Красавица, правда? – блеснул какой-то иной, светлой улыбкой Игорь.
– Да, удивительная девушка.
– Оленька… – с необычайной нежностью произнёс Решетов, – Мы с ней погодки. Я старший. Наши родители развелись, когда мы ещё в школе учились. Жили весело в коммуналке на Народной улице… А потом отец нашёл другую, с квартирой, и мы остались с матерью. Она тяжело переживала его измену. Соседка «помогала» справиться с хандрой «проверенным способом». Мать начала пить. Сгорела за три года, превратилась в старуху… Ей было 38… Нас с Олей бабка взяла, она и на ноги поставила, дала образование. У самой пенсия три копейки и обноски, а она всё нам отдавала! Носки вязала на продажу, свитера. Торговала у метро. А какие пироги пекла! М-м-м… Вообще мастерица была, каких мало. Святая женщина, что тут говорить! Ну вот. Жили нормально. Как все. Помогали друг другу. Я после школы в институт поступил, и началась совсем другая жизнь – яркая, интересная, хотя и трудная… Сторожем ночным подрабатывал, курсовики за деньги писал, потом был научным консультантом. Короче говоря, крутился, зарабатывал, как мог, родным помогал. Женился, родился сын. Теперь я с головой в науке. Потом вот пригласили в НИИ поработать. Но их материальная база оставляла желать лучшего, да и начальство не жаловало инициативных… А Оля выучилась на бухгалтера. Устроилась в юридическую фирму. Вышла замуж. Только жизнь стала понемногу налаживаться, как новая беда – тяжёлые роды. Пришлось делать кесарево. Операцию делал какой-то интерн, и Олю заразили СПИДом, представляете?..
Тут Игорь снова умолк. В его глазах блеснули слёзы. Было видно, как трудно ему говорить. Он выжал мученическую, дрожащую улыбку.
– Простите, что-то я расклеился… Так вот… Мы с друзьями подали на клинику в суд. Врача отстранили от работы, даже завели дело. Но на защиту своей репутации поднялось целое сообщество людей в белых халатах. Процесс длился больше года. В результате начальству удалось уйти от ответственности, интерна назначили крайним, уволили, но не посадили, а мы получили смешную компенсацию. Вот так. Честно говоря, нам уже было не до чего – мы были измождены этим судом… В то же время вот эта беда Олина, она словно подстегнула меня, подсказав, чем следует заниматься. Попав семь лет назад в наш питерский НИИ, я начал свои изыскания. Появились идеи, но, когда я предложил их руководству, мне сказали: денег нет. А тут ещё, как на зло, новые санкции!.. Нам урезали финансирование, и пол-института ушло на вольные хлеба. Я был в отчаянии… Оле требовались дорогие лекарства. Я и свояк влезли в долги… Было тяжело… И вот однажды – о, чудо! – звонит мне мой старый институтский товарищ – старший научный сотрудник Витя Сёмин…
Над входом снова тревожно полыхнула лампа, окатив присутствующих алым. Очередь на мгновение застыла, как на стоп-кадре, будто бы сигнал предназначался всем и каждому в отдельности. Игорь тоже замер, устремив воспалённый свой взгляд в сторону красной вспышки, вожделенной, как манящий свет далёкой звезды. От очереди отделился некий полный гражданин в дутой куртке и, тяжко дыша, переваливаясь с ноги на ногу, двинулся ко входу.
– Рефлексы Павлова вырабатывают, – кто-то грустно пошутил, и по очереди прошёл робкий смешок.
– Так вот, – продолжал Игорь. – Позвонил мне мой приятель и стал звать к себе в Москву. Что ты, говорит, на своих трёх копейках сидишь? Да вас, может, вообще не сегодня-завтра закроют! А нам, говорит, толковые микробиологи во как нужны! И зарплаты у нас приличные, поскольку финансирование наполовину частное – спонсоры немецкие! Подумай, мол… А чего тут думать, говорю? Я согласен. Ну и отлично, говорит, собирайся… Написал я заявление, получил расчёт, попрощался с Олей и переехал в столицу. А у них и впрямь импортное оборудование и лаборатория, как в Израиле!.. Всё, как Витя говорил!.. Я поделился с ним своими наработками, он доложил о моих идеях директору Ольшанскому. Тот заинтересовался. Меня назначили руководителем проекта, спонсоры дали денег на исследования, и мы приступили к работе… Посылал своим деньги, лекарства, приезжал на праздники. А потом на самолёт и снова в Москву… И вот два года назад мы наконец закончили…
Кукушкин изумлённо воззрился на своего собеседника.
– Подождите! Вы что, хотите сказать, что вы открыли вакцину от…
– Тише! – Игорь оглянулся на очередь и произнёс вполголоса: – В том-то и дело, что проект этот существует пока только в лаборатории и до ума не доведён…
– Но почему?? Это же открытие века! – горячо зашептал профессор.
– Бюрократия и идиотизм – вот открытие века!..
Решетов тяжело вздохнул.
– Так вот… Сначала Минздрав прицепился к проекту на предмет соответствия компонентов вакцины Постановлению правительства Российской Федерации о «наркотических средствах, подлежащих контролю». В состав вакцины действительно входит одно такое вещество, но в столь малом количестве – буквально несколько нанограммов, – что мы и внимания этому не придали. Тем не менее год пришлось побегать по инстанциям, собирая бумажки. Но это, Валерий Степанович, ещё были цветочки!.. А дальше начался форменный кошмар, на фоне которого меркло всё…
Видите ли, когда проект был закончен, пришло время испытывать препарат. Минздрав дал зелёную улицу, и мы приступили к испытанию вакцины. Отобрали добровольцев – три тысячи мужчин и женщин разных возрастов, рас и национальностей. На отбор ушло около полугода. Наконец всё было готово. Впереди были три фазы испытаний, масса наблюдений. Добровольцам прививали вакцину и следили за ходом её усвояемости. Процесс поначалу шёл нормально: никаких побочных эффектов, улучшение самочувствия уже через неделю! Мы нарадоваться не могли… И вдруг у одного пациента, парня двадцати трёх лет, отказывают почки! Оказалось – индивидуальная непереносимость… Боже! Что тут началось! Скандал на весь мир – пресса, телевидение, интернет – все как с цепи сорвались. Значит, недосмотрели, недоработали… Жуткая история! Да вы слышали, наверно? Нет? Странно… У нас тогда начались проверки страшные. Ольшанского сняли, деятельность НИИ на время проведения проверки приостановили. Органы землю рыли, искали новые скелеты в шкафу. А родственники Артёма Кузовлёва – парня, у которого отказали почки, – собирались подать на нас в суд. Я ещё до суда начал с ними контакт искать, но… Представьте, каково было мне, чья родная сестра когда-то пострадала по вине хирурга-коновала, самому теперь оказаться на его месте?..
– Но вы пытались спасти людей… – вставил Кукушкин. – Вы делали всё возможное…
Вновь зажглась сигнальная лампа, впуская очередного просителя в «лоно мудрости», где заседали могущественные вершители судеб – представители Синодального отдела по делам науки и культуры при Московской епархии. Очередь затаила дыхание и снова тихо зажурчала о своём, кашляя и пуская пар. Игорь продолжал свой рассказ:
– Видимо, не всё… Пока бегали в мыле по судам да прокуратурам, время шло, люди болели. Хорошо, хоть Артёма вовремя в Склиф положили на гемодиализ. Конечно, сами всё оплатили. Родичи его тоже понемногу оттаяли, и до суда дело не дошло… Конфликт был исчерпан. А на душе всё равно кошки скребли, ведь всё это, по сути, из-за меня началось – Кузовлёв, проверки, отстранение директора… Но вот наверху дали добро. Ольшанского, конечно, не вернули, пришёл другой, более лояльный властям и, по-моему, из «бывших», – Игорь похлопал себя по левому плечу, намекая на то, что новый директор – выходец из «конторы». – Как бы то ни было, НИИ заработал. Мы учли предыдущие недоработки, занялись усовершенствованием вакцины. А тут, как назло, спонсоры отвалились: кризис, мол, новые санкции. У государства денег вовек не допросишься. Что делать? Тут меня Витя и надоумил: обратись, говорит, в фонд. В Президентском меня как-то сразу отшили – у них там сплошь блатные и очередь аж до Чукотки. Попёрся к Дорофееву на поклон – по конкурсу не прошёл. Звоню, спрашиваю: в чём дело? А они загадочно так: Игорь Аркадиевич, ну, вы же сами всё понимаете… Что, говорю, я должен понять? Что вы на корню губите проект, который может спасти два миллиона заражённых в России?! В чём проблема? В Кузовлёве? Нет, говорят, это политический вопрос… Я им: где политика, покажите? А вы, говорят, в партии не состоите… О как! Пришлось вступить… Правда, кандидатуру мою полгода чуть ли не под микроскопом изучали. Опять время потеряли… Ну ладно. В декабре 20-го я снова приехал в фонд, подал документы, стал ждать. Месяц, два – нет ответа… Надоело. Звоню – извиняются, говорят: потеряли… Я чуть телефон не проглотил. Кричу: если не найдёте – засужу всех к чёртовой матери! Нашли. Попросили доработать в части, касающейся описания процесса усвояемости вакцины. Долго пытался понять, что они имели в виду под этими туманными формулировками. Не спал неделю. Так и не понял… В результате разозлился и написал: «Усвояемость отличная, стул хороший, полёт нормальный! Братья Коэны». Отказ не заставил себя долго ждать и был изящен и одновременно невероятно ядовит: «Мистер Коэн, передайте господину Решетову, что Минздрав России в его услугах не нуждается!» Хе-хе… Минздрав, может, и нуждается, а вот больные – очень даже! Но денег, как вы поняли, не дали!.. Собственно, меня это уже не удивляло…
И снова лица учёных озарило багровым. По ступеням крыльца запрыгал какой-то угловатый, одетый в дерюгу и похожий на чёрное пятно.
– Что же было дальше? – спросил Валерий Степанович, проникшийся состраданием к несчастному коллеге. Игорь помрачнел, на бледный лоб легла холодная тень.
– Дальше?.. Дальше позвонил свояк из Питера и сказал, что у Оли осложнение, её кладут в стационар. Я, конечно, всё бросаю, лечу в Питер. Месяц живу там, сплю под дверями приёмного покоя, подменяя свояка. Когда Оле стало полегче, я решил взять её к морю, чтобы она развеялась, и мы всей семьёй – я с женой и сыном, Оля с дочкой и с мужем – махнули на юга… Как тут не вспомнить героев XIX века, когда все недуги лечились путешествиями, минеральной водой и солнцем Италии… Правда, тогда ещё не было СПИДа… До Рима мы, конечно, не добрались, зато съездили в Батуми. А там – море, солнце, «Саперави» копеечное! Сказка! Оля оживала на глазах… Вы не представляете, Валерий Степанович, как я был счастлив за неё!.. А ведь я тысячу раз говорил свояку: не валяй ты дурака, переезжай вместе с Олей в Москву – устроимся. И я всегда под боком буду, помогу, если что… Не едет – не может решиться на продажу квартиры… Чудак, честное слово!
В который раз уже был подан красный сигнал. Долговязый мужчина с сияющей, как бильярдный шар, лысиной сорвался с места и укатился за дверь.
– К проекту нашему я вернулся только осенью, – продолжал Игорь. – Нам, в сущности, и денег-то немного требовалось – на добровольцев, на стационары… В начале декабря поехал в фонд, приготовил документы, достал мандат партийный, а мне этот картавый, который у них по связям с общественностью, и говорит: дуй, мол, в РПЦ. Зачем, спрашиваю. А он посмеивается: постановление, говорит, вышло – теперь всё в руках Божьих… Я, честно говоря, так и не понял, ирония ли это или, простите, анамнез?.. Ладно. Приезжаю к попам, а меня их главный и спрашивает: верующий ли я? Простите, говорю, но, во-первых, я учёный, а во-вторых, я уже в партию вступил. А он сладко так улыбается и говорит: власть, мол, от Бога. Так что как уверуете, приходите… Я решил им подыграть. Спрашиваю: а справку от апостола приносить или сразу от Иеговы? Шутку не оценили…
– Дичь какая-то, – изрёк профессор.
– Вот именно. Поэтому мы решили возобновить поиски спонсоров. Да где их теперь возьмёшь? Всех из России повыгоняли; деньги их из-за рубежа не проходят, а свои заняты строительством духовности, возрождением казачества, борьбой с геями, с ГМО и чёрт знает чем ещё, только не первостатейными задачами…
Эти слова, произнесённые Игорем в сердцах, заставили очередь скукожиться и притихнуть, как перед боем.
– Народ волнуется, – мягко подсказал Валерий Степанович, кивая на спины коллег.
– Да плевать! – отмахнулся Решетов. – Им только на пользу… Лучше объясните мне, профессор, что произошло с нами за последние двадцать лет? В кого мы превратились? Скатились в палеолит какой-то! Хотим каменным молотком блоху подковать…
– Перегибы на местах, – виновато развёл руками Кукушкин, будто имел непосредственное отношение к этим самым перегибам.
– Ерунда! Перегибы и раньше случались. А теперь… теперь мы лицом к лицу столкнулись с властью дилетантов и мракобесов, с повсеместным невежеством и идиотизмом, приправленными убогой любовью к отечеству… А это уже политика, понимаете?
Очередь прикусила языки, отделилась от Решетова, напряглась и осела, слившись с дорожкой. Решетов на это не обратил ни малейшего внимания.
– …И яркий тому пример – этот кретинский закон о попах, ведающих, как выяснилось, не только делами Божьими, но и вопросами вирусологии в частности!..
– И тем не менее вы вернулись сюда?
– А что мне оставалось? Не могу же я вот так всё бросить на полпути?.. Хотя, конечно, мерзко и унизительно всё это… Я раньше и не думал, что в России СПИД победить легче, чем бюрократию!.. – взор Решетова вдруг вспыхнул. – Ну ничего, сегодня у меня получится, я уверен! Вы не думайте, я подготовился – Библию проштудировал… Занятная книжица! С детства не читал сказок… А ещё вот, – Игорь достал из-за пазухи серебряный крестик на шнурке вокруг тонкой шеи.
– Вы покрестились? – удивился Валерий Степанович.
– Пришлось. Вдруг проверять начнут…
– Однако… – выдохнул Кукушкин.
– Знаю, – глухо произнёс Игорь, стушевавшись, – я выгляжу смешным. Но вы поймите, если бы не сестрёнка, я бы уже давным-давно всё к чёртовой матери бросил и уехал бы в деревню помидоры выращивать. У меня почти нет сил… Единственное, что поддерживает меня, – это мысль о том, что скоро наши мытарства закончатся и миллионы людей по всему свету обретут надежду на спасение… Ради этого я готов идти на всё!..
Игорь умолк, и Валерий Степанович, глубоко потрясённый его историей, пытался подобрать какие-то слова, но на ум приходила какая-то глупость и банальщина. В результате решительно отказавшись от любых комментариев по поводу услышанного, доктор приблизился к собеседнику и, тепло улыбнувшись, просто похлопал его по плечу в знак поддержки и участия: дескать, не унывайте. Игорь смутился.
– Вы уж извините меня за этот неуместный душевный стриптиз…
– Не извиняйтесь! Вы всё правильно делаете. Потрясён вашим рассказом и снимаю перед вами шляпу – вы затеяли большое, важное дело. Хочу, чтобы вам сегодня повезло.
Решетов устало улыбнулся.
– Спасибо. Хотелось бы…
Ещё раз чиркнула багрянцем лампа, искупав в красном цвете оставшихся в строю – седой мужчина в шляпе чинно направился к дверям приёмной.
– А вы заметили, что они не выходят? – задумчиво произнёс Кукушкин.
– Так у них выход с другой стороны, – объяснил Игорь и посмотрел на часы. – Хм… Что-то они шибко ускорились…
– Да обед у них через полчаса, – неожиданно вступила в диалог стоящая впереди дама в вязаной сиреневой шапочке.
Кукушкин и Решетов переглянулись.
– Можем не успеть? – занервничал профессор.
Игорь хотел что-то сказать, но волшебная лампа патриарха в который раз за утро обагрила мир надеждой, гостеприимно впуская в святая святых даму в шапке. У крыльца остались двое – профессор Кукушкин и кандидат Решетов.
– Обратите внимание, Валерий Степанович: за вами так никто и не пристроился…
Кукушкин обернулся. По обледенелой дорожке ветер, играя, лениво гонял хабарик. Поодаль за чугунной оградой резиденции тонула в мутном смоге шумная Москва. Как старый чайник, поблёскивая тёмной медью, откуда-то бледно сочилось солнце. Приближался полдень.
– Такое впечатление, будто мы с вами – последний оплот российской науки, – грустно пошутил Игорь. – А кстати, я так и не спросил, чем вы занимаетесь? Вы ведь генетик, да?
– Верно, – глухо проговорил Кукушкин, опуская глаза. Валерий Степанович вдруг почувствовал себя крайне неловко: чем он мог удивить того, кто собирался спасти мир от этой проклятой болезни, которую до него сорок лет тщетно пытались уничтожить лучшие вирусологи планеты? Ведь не рассказывать же, в самом деле, о двуглавых мутантах из лаборатории? Это может быть воспринято как форменная издёвка. Валерий Степанович замялся.
– Понимаете, Игорь, у нас… мнэ-э… как бы вам объяснить?.. закрытый проект…
– Секретный, что ли?
– Можно и так сказать. В общем, я не могу распространяться о его деталях. Извините.
– Ничего, – улыбнулся Игорь, потом задумался и произнёс: – Хотя я считал, что такие эксперименты должны финансироваться правительством. Нет?
Валерий Степанович почувствовал, что засыпается.
– Дело в том, что… – начал мямлить доктор, но тут снова зажглась спасительная красная лампа.
– Простите, Валерий Степанович, – Решетов быстро пожал руку собеседнику. – Был рад знакомству. Может, свидимся. Удачи вам!
– Взаимно. Успехов!
Кукушкин чувствовал себя идиотом. Ему показалось, что Игорь уловил его неискренность, но, будучи питерским интеллигентом, просто не подал виду. Решетов, этот голодный борец за идею, понравился Валерию Степановичу своим бесхитростным идеализмом и юношеским максимализмом. «Таких в природе почти не осталось. Честный, умный, принципиальный… Вымирающий вид, динозавр от науки», – думал Кукушкин. Даже промелькнула мысль: «Что я здесь делаю?», но Валерий Степанович, тряхнув плешью, решительно её отбросил. «Я занимаюсь исследованием поведения гена SHH после мутации, – уверял себя профессор. – Да, это не вакцина от СПИДа, не лекарство от рака, не панацея, но это тоже важно. Это очень важно! За мной институт, коллектив; мне доверяют. Этот проект интересен не только с научной, но и с финансовой точки зрения. И я должен его запустить! Просто обязан! К тому же за эксперимент этот проголосовало большинство моих коллег. Даже несмотря на клику консерватора Смелянского. Так что все мосты сожжены ещё в Ленинске и назад дороги нет! Я у дверей, за которыми сейчас решится всё… Может быть…» Конечно, профессор немного лукавил, поскольку прежде всего думал об эффектном подарке президенту, а уж потом о различных исследованиях…
А ветер назойливо лез в рукава, раздувал полы пальто, шалил. Ветер усиливался… Валерий Степанович, поёживаясь, поднял воротник.
– Последний оплот российской науки… – негромко пробормотал себе под нос Кукушкин и покачал головой.
Загорелась красная лампа, и учёный, перекрестившись и немного мандражируя, вошёл внутрь.
Профессор очутился в просторном холле, скромно, по сравнению с фондом Дорофеева, кое-где отделанном красным деревом. Под ногами серый ковролин. Запах пыли и канцелярии. Кругом благочинный полумрак, с порога настраивающий на смирение и сдержанность в просьбах. Кукушкин вдруг застыл и осторожно, будто опасаясь чего-то, поднял взгляд к потолку, но тотчас выдохнул с облегчением и даже с небольшой долей разочарования – донельзя скучный девственно-белый потолок, украшенный лишь несколькими евросветильниками, стены тёплого фисташкового цвета, и всё. У массивной двери главного кабинета – старуха-монахиня за полированным столом с ноутбуком Apple. На диванчике в углу двое юных казачков, играющих в шашки на щелбаны. Один как раз проиграл и, вздыхая, подставлял чуб товарищу, а тот, посмеиваясь в густые усы, проявил-таки великодушие, несильно ткнув его в лоб. И оба загоготали. Перед диванчиком столик с девственно свежими православными журналами. На обложке одного из них какой-то толстый поп супил брови, глядя куда-то вверх и воздевая перст указующий к небу – то ли пророчествовал, то ли просто указывал китайцам, куда повесить новую люстру. О чём-то своём булькал кулер с водой. На стене тикали китайские кварцевые часы на батарейке, над столом висел православный календарь с ликом Николая Чудотворца. Живая ода аскетизму! Если бы Кукушкин забрёл сюда случайно, он бы решил, что это офис какой-нибудь фирмы с уклоном в православие.