– И её же используем для крепления «Берты» к Добрыне, да? – перебил Инка, выразив тончайшим сарказмом своего тона максимум того скепсиса, на который он был способен.
– Не только. Закрепим верёвками, сверху положим ленту. Верёвки молодка пропитает к тому же в клеевом растворе, котелок она сегодня ночью на огонь поставит. Всё будет нормально, чего ты опять разнюнился?
– Твой план потому что бредом попахивает, ты уж прости. И потом, где гарантия, что Охотники начнут мочить по лазеру, а не завалят людоеда?
Мика призадумался.
– Вот тут да, тут ты прав. Остаётся надеяться на внезапность атаки, на эффект неожиданности… Если начнут шмалять в сторону Добрыни беспорядочно, то точно «Берта» жахнет. Двойной заряд – это, знаешь ли, может, даже Границу проломит…
Инка не унимался:
– Может проломит, а может и не проломит. Если вообще взорвётся, лазеру твоему сто лет в обед исполнилось.
Мика встал с камня, повернул «Большую Берту» в сторону и аккуратно завесил её тряпьём.
– Всё, хорош стонать. Пошли лучше пить взгонку.
* * *
Вытащив из подпола шалаша четыре бутылки мутной взгонки, Мика с Инкой вышли на полянку, к костру.
Слившиеся в крепких объятиях, с переплетением рук в самых интересных интимных местах, боровшиеся в страстном поцелуе Артур с молодкой, казалось, вообще не чуяли, что происходит вокруг. Впрочем, ничего и не происходило, только огонь внушительно потрескивал в сгущавшихся сумерках, бросая оранжевый отблеск на разгоряченные тела страстных любовников.
– Кажется, дикая сегодня ночует с Артуром, – усмехнувшись, отметил негромко Инка.
– У костра она ночует, а не с Артуром, клей варить будет. Не забывай, завтра с утра выступаем, – Мика сморкнулся в подступающую темноту зарослей. – Хей, полюбовнички, очнитесь что ли, натрахаетесь ещё… Давайте лучше тяпнем взгоночки.
Без единой тени смущения Артур с девушкой в момент поднялись с земли, отряхнулись и, сев на брёвнышко, приняли от Инки по бутылке. Севший на пенёк напротив Мика приподнял свою бутылку:
– Ну что, давайте за успех завтрашнего похода, а? Хейло-хох!
– Хейло-хох, – повторили все разом.
Молодка, сделав большущий глоток, тут же поперхнулась, закашлялась, что-то защебетав на своём дикарском наречии.
– Во как, отменно пробирает, – повеселел тут же Мика. – Слушайте, мужики, я вот думаю, а хорошо, что мы эту бабу подобрали у дегенератов, да ведь? Не такой уж и тупой оказалось – готовит жратву сносно, трахается отчаянно, как будто последний раз в жизни, даже Добрыню вроде не боится… В отличие от тебя, Инка.
– А я его тоже не боюсь.
– Ой, да не звезди только, – вмешался в разговор Артур, – ты на метр к нему не подойдёшь без Мики. Да и с Микой, стоишь бочком, вроде не при делах.
– Я стою, как стою всегда при людоедах. У Добрыни есть хозяин, он за пса в ответе, я и не мешаюсь. Ты, Артур, расскажи лучше, как ночью от призраков бегал в джунглях.
Мика заржал, и так заразительно, что тут же засмеялась молодка (хотя она в упор не понимала в чём соль веселья). Не удержался от улыбки даже сам Артур:
– Придурок ты, Инка. Ни от кого я не бегал. Точнее, я бегал, бегал за кем-то, – за белой виверной, если говорить совсем уж точно. И это не призрак.
– Так бегал, что дробовик по ляжкам хлопал. Не существует никаких виверн, кому ты вот рассказываешь. Просто глюкануло тебя, струсил, ну побежал так, что пятки сверкали, ничего страшного, бывает.
Артур крепко приложился к взгонке, занюхал выпитое рукой.
– Виверны существуют. Это… это… в общем, это страшная херовина, она реально огнём плещет, сжигает джунгли, деревенский староста вон видел как горело тогда всё жёстко…
– Алкаш старый наш староста, он всё что хочешь увидит после трёх бутылок взгонки и пива.
Артур деловито привстал с бревна, ловко воткнул бутылку в песок и, как бы заканчивая разговор, сказал:
– Можете не верить, можете ржать сколько угодно. Вы виверн не видели, а они есть. Так-то. Пойду за закуской схожу.
Артур ушёл в темноту, к шалашу. Инка, задумавшись, смотрел ему вслед, а Мика снова поднял в торжественном жесте свою бутылку:
– Ну чего тогда? Выпьем за несуществующих виверн? Хейло-хох!
В ответ выпила только дикая. Инка же как-то странно посмотрел на Мику:
– Слушай, а ты знаешь откуда пошло это название «Большая Берта»? Я только сейчас вспомнил, отец рассказывал в детстве…
Мика махнул рукой:
– Не-а, не знаю. Жги давай.
– В общем, у древних, давным-давно, когда не было ещё границы, было такое оружие, пушка. Такая громадная, и перемещалась на больших колёсах, причём управлялась несколькими людьми. Это был не лазер, вроде как из его дула выстреливали снарядами ростом с человека. И вот во время великой войны древних такие «Большие Берты» расстреливали огромные укрепления с каменными стенами, в которых тогда жили люди.
Мика недобро усмехнулся, сделал глоток из бутылки.
– Враки всё это, Инка. Какие гигантские пушки, какие снаряды ростом с человека? Если бы у древних были такие орудия, они бы, наверное, не воевали даже, это ж не Охота. С такими «Бертами» воевать опасно, друг друга загасить можно только в путь… Смысл-то?
Инка снова задёргал нервно ногой, что случалось с ним от волнения:
– Ну, смотри, Мика… Древние же и вымерли, может потому, что таких «Больших Берт» много понастроили и друг друга… того… Да и потом, мне опять же отец рассказывал, что у древних и пострашнее оружие было, такое, которое пламенем целые деревни уничтожало в момент. Типа вот нашего лазера, только ещё страшнее и опаснее.
– Лазер это лазер, дурья твоя башка. Лазером можно вон несуществующую Артурову виверну, наверное, сковырнуть, с двумя зарядами – замочить группу Охотников, а так чтобы всю деревню огнём накрыть – это сказки.
Инка ещё приложился к бутылке, недоверчиво покачал головой:
– Ну, не знаю… Это два заряда нашей «Берты». А если б их было, три? Четыре? Семь? И вот если по методу твоего дедушки, – поставить на паузу все семь зарядов, жахнуть как следует, то, наверное, такой взрыв получится, что и деревню раскурочит…
– Не раскурочит. Точнее, раскурочит саму «Берту», ты даже шевельнуться не успеешь. Дед говорил, что зажимать в стволе можно три заряда, не больше. Четыре уже опасно, а семь… Ну, сам понимаешь.
Тут из темноты за пределами полянки выполз Артур, в обнимку с тесно прижатой к груди тумбой барабана. Довольно улыбаясь, он присел на бревно и, установив барабан между скрещённых ног, начал несильно настукивать ладошками по натянутой коже.