Он перебрал в голове варианты. Лоботомия? Слишком радикально, и она все равно не работает, как надо.
Найдя решение, он щелкнул пальцами. Вернувшись в лабораторию, он достал из морозильника контейнер с биопластинами, затем второй – с перемычками. Сняв трубку внутреннего телефона, отдал несколько указаний. Затем, подхватив кейс с лазерным скальпелем, он вернулся к палате и отомкнул ее.
Тоя сидела на кушетке, с задумчивым взглядом. Рядом стоял открытый ящик с аппаратом связи.
У самого доктора Кея не было детей. По крайней мере, тех, о которых бы он знал. Его жена умерла почти сорок лет назад, от заражения крови, здесь же, в больнице. Тогда еще он не был мастером, чтобы суметь излечить ее.
Их брак был бездетным. И доктор Кей любил Тою точно так же, как любят свою родную дочь.
Он отметил сгоревшие вибриссы и подпаленную шерсть, следы химического ожога от пены огнетушителя. Тоя Багенге выглядела так, будто ее несколько раз переехали автомобилем, но потом вставили обратно изломанные конечности, вернули на место шею и заставили ходить. В остекленевших глазах плескалось безумие, рожденное нагрузкой и недосыпом.
Она уже не могла нормально спать – он видел это ясно, отчетливо, словно смотрел не в лицо, а в открытую книгу. Сон, универсальное лекарство от всего на свете, ей помочь уже не мог – все нужные рецепторы в мозгу были выжжены химией.
Где-то в глубине помутневших зрачков крутился механизм мысли – Тоя думала, считала, размышляла. Ее мозг, пока еще не осознавший утраты части самого себя, работал на полных оборотах, как работает машина с сорванным предохранителем и неисправными тормозами, не в силах ни замедлиться, ни, тем более, остановиться.
Доктор Кей почувствовал, как на его глазах выступили слезы.
– Как ты, моя дорогая? Кажется, генерал сообщил тебе не самые хорошие новости? Можешь не отвечать, это риторический вопрос. Ты готова к операции?
– Операции? – удивилась Тоя.
– Я имею в виду нейтрализацию токсина в твоей крови, – пояснил он.
Тоя нахмурилась.
– Доктор, а это обязательно? Я нужна в Управлении. Может, мы отложим процедуру на завтра, или послезавтра?
Он вздохнул, подошел к ней и взял ее ладони в свои.
– Тоя, скорее всего ты не доживешь до завтра в своем уме, если мы сейчас же тобой не займемся. Час времени не решит ничего в твоей работе, поверь мне.
– Хорошо, – сдалась она. – Тогда давайте решим это как можно быстрее.
Он подождал, когда она уляжется на кушетку, и ввел ей в вену раствор. Подождав, когда она впадет в беспамятство – сном ее состояние уже нельзя было назвать, он открыл дверь и впустил внутрь медсестер с каталкой. Те быстро и привычно перегрузили Тою, и сквозь залитые белым коридоры отвезли ее в операционную.
Операция займет часов пять, прикинул доктор Кей, надевая перчатки. Затем быстрыми ловкими движениями вскрыл Тое череп, рассек мозг и принялся устанавливать в него биопластину и перемычки.
Одетые в белое медсестры-Саеда молча ему помогали.
***
Песка здесь не было. Его унесло ветром. Желтые оттенки сменились красными. Тут и там громоздились черные слоистые скалы, маленькие и большие. Большие росли вверх самыми причудливыми формами, будто камни столетиями заползали друг на друга, стремясь покрыть собой небо и закрасить его своим цветом.
Куда мне идти? – подумала Тоя.
Выбрав небольшую, в несколько метров высотой, скалу, она забралась на нее, и окинула взглядом окрестности.
Район со скалами оказался небольшим, в этой громадной праматери пустынь. Наверняка, в ее глубине существовали и другие такие, с черными скалами. Возможно, даже более высокими. Но здесь, в этом ее краю, скалистые черные башни не выходили за границы площади одного квадратного километра.
Там, где скалы не ограничивали обзор, Тоя видела, как пустыня уходит вдаль. Местами плоская, как стол, смыкающаяся с небом где-то вдали. Местами исковерканная буграми и поднятиями, кучами камней, стремящаяся к горам.
В воздухе еще витала утренняя прохлада. Или уже вечерняя? Вряд ли время здесь совпадало со временем в Эйоланде, подумалось ей.
Воздух был ясен и прозрачен, как только что вымытое окно. Громады гор поражали снежными шапками и платьями ледников. Ей казалось, что она видит даже реки в их узких долинах.
Оглядывая пустыню, она заметила редкие домики ферм. В одном из них, подумала она, наверняка живет старый Асан Ахан, со своим грузовичком Карлом. А в другом обитает Марж Мэйтата, под странными вывесками TotalErg и AutoGrill. Асан ездит к Марж пить кофе. И где-то еще, в свою очередь, раскинулось ранчо Багенге.
Отчего-то ее пронзило острое чувство, что в этот раз она не сможет просто так вернуться в Эйоланд. Просто взять и проснуться, лежа на кушетке доктора Кея Багенге. Исчезнуть отсюда и перенестись обратно в родной город, не знающий запаха пустыни.
И что там, в городском госпитале, может пройти лишь обещанный доктором час. Однако здесь, в пустыне, из которой она не сможет вернуться, за это же время пройдут века.
Она много думала о Флэте. Слишком много. И сейчас, когда ее город, жизненно важным органом которого она являлась, готов развалиться на части, подсознание закинуло ее сюда, чтобы довести до кульминации историю с Гладким Флэтом.
Связана ли она с текущей обстановкой в Эйоланде? Вряд ли. Возможно, окажется связана потом, в будущем. А возможно – нет. Все зависит от нее, от Тои.
Чувство, что она не сможет вернуться в Эйоланд, пока не поговорит с Флэтом, окрепло. Она просто поняла, что это правда, и от нее не спрятаться в кабинете, за рисунки на стенах. И в этих местах никогда не будет ни Алекса, ни Лики Камо, ни штурмовиков Ти-Лэев, ни спецназа Управления.
И помочь ей – некому.
Еще раз внимательно оглядев пустыню и скалы, на твердой каменной земле она заметила еле видимую колею. Здесь ездили, много раз. Десятки лет.
Колея в одном направлении петляла в сторону ранчо. В другом – направлялась к группе скал, выделявшихся своими размерами.
Спустившись со своего валуна, Тоя направилась к колее. Та была широкой. Было видно, как здесь ходили и машины поменьше, вроде Карла, но основной след оставила большая по габаритам техника.
Тоя медленно пошла вдоль колеи, стараясь не потерять ее из виду, к сходящимся вместе башням скал, и вскоре, в основании самой массивной из них, обнаружила огромную дверь – выпуклую, полукруглую, с выраженными ребрами жесткости.
Следов от колес здесь было гораздо больше. Рядом с дверью – или, скорее, воротами – находилось небольшое, но крепкое строение, увенчанное двумя пулеметными турелями. В окружающих ее скалах виднелись ниши, проемы, двери, другие турели. С одной из скал пониже была срезана вершина, и туда поднималась основательная металлическая лестница.
Военная база, подумала Тоя. То, что местные жители называют Норами. И то место, где обитает Гладкий Флэт.
Подойдя ближе к воротам, она остановилась, чтобы еще раз оглядеться. Медленно, оглядывая базу, она повернулась. Её цепкий взгляд полицейского отмечал все детали. Копоть от пожаров, следы пуль и взрывов, искореженный местами металл, еле заметные следы ржавчины. И наиболее накатанная колея к воротам.
Значит, ей идти именно к ним. А потом? Колотить в них руками, чтобы привлечь внимание? Или система оповещения о чужаках, вместе с видеокамерами, все еще продолжает работать? И сколько лет вообще этой базе? И существует ли вообще здесь время?
Её уши настороженно сканировали пространство. Она различала шорох легкого ветра, закручивающего в спираль пыль с камней, слышала полет птиц, даже шуршание лапок небольших ящериц, снующих меж валунов.
Но когда она вновь остановила свой взгляд на воротах, она увидела в нескольких метрах от себя барсицу, застывшую словно изваяние. Будто некто, пока она оглядывалась, успел воздвигнуть идеальную в своей достоверности статую.
Или сотворить мираж.
Одетая лишь в короткую, немного выше колена, юбку из кожаных полос, барсица стояла прямо, спокойно, расслабленно, склонив голову вниз и закрыв глаза. Ее руки были опущены вниз, на уровень живота, ладонями почти соединяясь вместе.
Блеклая шерсть выдавала в ней жителя городов. Развитая рельефная мускулатура, с жесткими линиями мышц, но одновременно не лишенная мягкости – говорила о тренировках в зале.
Мех был совсем короткий, гладкий, лишенный даже намека на подшерсток. Черты лица тонкие, как у генно-модифицированных барсов прошлого, какие-то искусственно-красивые, но одновременно жесткие, даже жестокие, будто её красоту вырезали по камню резцом.
– Я ищу Гладкого Флэта, – сказала Тоя.
Барсица не шелохнулась, продолжая стоять.
Может, и вправду статуя? – подумала Тоя. Или реалистичная голограмма?
Она шагнула вперед, намереваясь подойти ближе.
Барсица вдруг резко вскинула руку, ладонью вперед, в останавливающем жесте.
Тоя остановилась.
Барсица покачала ладонью, из стороны в сторону. Подожди, говорил ее жест.
А затем она заняла боевую стойку, недвусмысленную и абсолютно ясно читаемую.
Ты пройдешь только через меня. И не уйдешь отсюда, минуя меня, тоже.
Глаза барсицы – Нианы Камо, как уже догадалась Тоя – оставались закрыты.
Теперь понятно, почему Асан называл барсицу Флэта бешеной, подумала она.
Единого боевого искусства в Эйоланде не существовало. Слишком уж разные виды его населяли – отличия в размерах, физической силе, гибкости и ловкости. В итоге каждому виду тери предназначалась только и только своя собственная техника боя, отточенная до совершенства за поколения войны с расой суи, десятилетия войны гражданской и тысячелетия противостояний между обществом и полицией.
Абрафо всегда имело преимущество – закончить Академию было нелегко, в том числе, из-за жестокости боевых тренировок. Армейская система рукопашного боя была полностью аналогичной.
В боевых навыках без оружия Абрафо и гражданские отличались подходом. Тери, как правило имеющие в потенциальных противниках свой собственный вид, ибо население кварталов всегда больше тяготело либо к одному виду, либо как минимум к близкому по размерам, не учились противостоять видам другим. У них попросту не имелось для такого обучения возможности. Полевые сотрудники полиции, в свою очередь, натаскивались на противостояние с противником любым, независимо от его вида и размера.
Конечно, обе стороны всегда и везде как первый и почти единственный аргумент в драке рассматривали огнестрельное оружие. Или хотя бы холодное. Однако рукопашные стычки это отнюдь не отменяло, ни у тех, ни у других.
Ниана предлагала Тое поединок. Скорее, даже не так – она ясно давала понять, что поединок произойдет в любом случае. И попасть к Флэту без него она не сможет тоже.
Что ж, поединок, так поединок. Тоя не была мастером рукопашного боя, но и средним бойцом ее назвать было нельзя. Четыре тренировки в неделю ей были положены по регламенту – согласно должности и возраста. Независимо от количества работы и степени выспанности. Будучи в младших чинах, не вылезая с улицы и коробками набирая патроны в оружейной, её заставляли тренироваться лишь раз в неделю – ибо ей хватало практики на улицах. На кабинетной же работе Главы Управления из нее выбивали пыль на татами четырежды в неделю – из них две тренировки происходили с боевыми роботами, имитирующими разные виды тери.
Она не была мастером рукопашного боя. Но в сравнении с любым гражданским лицом она была всемогущей. Даже если этот гражданский мнил себя мастером.
Тоя подняла два пальца и выпустила когти, спрашивая противницу – когти, зубы? Другими словами, насмерть или нет?
Барсица, несмотря на закрытые глаза, легко прочитала ее движение, и в ответ тоже подняла два пальца, без когтей, покачав ими в стороны. Нет, без зубов и когтей. Другими словами, не насмерть, если таковая только не станет случайностью.
Тоя еще раз окинула барсицу взглядом. Сантиметров на пять выше – несущественно. Примерно на десять килограмм тяжелее – уже хуже. Абсолютная легкость и непринужденность в стойке – отличающейся, впрочем, от принятой в Абрафо своей внешней неагрессивностью и мягкостью линий тела.
Физически, как правило, барсы несколько уступали леопардам, но были быстрее. Однако у Нианы было сухое и рельефное тело. Тело бойца.
Тоя кивнула, сняла куртку и кинула её на камни. Если без когтей, то она ей не понадобится.
Двумя резкими прыжками, взметнув пыль с каменистой почвы, она сорвала дистанцию с барсицей. Быстро и жестко. Два обманных удара руками, отвлечь оборону, и тут же подсечка, с последующим разворотом, прыжком и жестоким ударом с колена в голову.
Секунда, и в лучшем случае барсица отделается сотрясением мозга. В худшем – ей сломает шею.
Полицейская школа рукопашного боя Абрафо была на редкость эффективной.
Барсица короткими и мягкими движениями ладоней парировала ее первые удары. Затем сделала короткий – предугаданный Тоей – подшаг назад, пропуская подсечку, но затем, словно заведомо понимая следующий удар в связке, шагнула вперед, повернулась и толкнула Тою двумя руками в корпус.
Тоя, к тому времени взметнувшаяся в прыжке для удара коленом, готовая обхватить руками голову соперника, уже предчувствуя энергию мощного, помноженного на скорость, удара, будто наткнулась на мягкий матрас, погасивший силу ее прыжка. Толчок руками направил ее в сторону, и она покатилась кубарем по земле, сдирая шкуру и зверея от ярости.
Поднявшись, она заставила себя успокоиться. Барсица продолжала стоять напротив, в той же расслабленной стойке. Глаза она продолжала держать закрытыми. Лицо ее не выражало никаких эмоций. Будто Тои здесь не было вовсе.
Техника ее боя оказалась незнакома Тое. Необычностью своей она чем-то напоминала технику Алекса, которую она видела в записи по новостям, и которую уже вовсю пересматривали на своих планшетах сотрудники Абрафо, обсуждая каждый ее удар, каждое движение безумного леопарда. Но Алекс дрался по-другому – скорость, сила, хлесткие удары в непрерывной связке, с полным отсутствием перерывов между ними, и с безупречной работой сразу с несколькими – вооруженными! – противниками.
Алекс со стороны напоминал мясорубку, к которой подключили электропривод, и которая заталкивала в себя всех окружающих, выплевывая переломанные тела.
Барсица же демонстрировала вязкий и экономичный бой, эффективный пока лишь в защите.
На этот раз она вышла на дистанцию удара медленнее, без прыжков, но сразу развила скорость, вновь прощупывая оборону. Три связки ударов руками, одна за другой, которые барсица так же экономно отработала ладонями и легкими уклонами корпуса. Внезапно Тоя крутанулась на месте, собираясь обрушить на барсицу удар ногой с разворота, предугадывая, что та вновь сделает толчок в момент поворота ее корпуса, но в последний момент убрала ногу и нанесла удар с локтя в голову.
Барсица в ответ разорвала дистанцию, уйдя назад. Однако Тоя продолжала крутиться, нанося удары ногами и чередуя их с ударами прямой рукой с разворота. Набрав инерцию за счет вращения, любой такой удар, попади он в цель, легко сломал бы барсице кости. Возможно, даже убил.
Ниана легко уклонялась, пятясь назад. Тоя прикинула, что ей хватит кислорода, чтобы прижать барсицу к воротам, а затем она просто вобьёт Ниану в металл крошевом костей и размазанной плоти.
Барсица вдруг качнулась назад, далеко вынеся ногу, присев и пропустив удар рукой над своей головой, и тут же подалась вперед, выпрямляясь и нанося удар снизу, в челюсть, неторопливо, но попадая ровно между движений Тои, входя в противофазу.
Тоя отклонилась, и попыталась контратаковать, продолжая использовать инерцию вращения, но Ниэль уже качнулась вправо, затем влево, потом снова назад – будто маятник часов, сбивая ее с ритма.
Частота ее ударов возросла, она легко пробила защиту Тои по корпусу, но удары не были достаточно сильны, чтобы нанести ущерб. Она слишком близко находилась к Тое, почти вплотную, где не имелось возможности сделать замах, но Тоя все равно не могла ее достать. Она либо натыкалась на мягкий блок, либо не попадала вовсе.
И как только Тоя окончательно сбилась с ритма и замедлилась, барсица ухитрилась схватить ее за руку и провести бросок. Жесткий и чертовски больный, когда Тоя ударилась о землю с неожиданной силой, едва не воткнувшись в нее головой.
Она поднялась.
Ни стойка барсицы, ни ее спокойное выражение лица не изменились. Глаза продолжали оставаться закрытыми.
Тоя сплюнула кровь, и помотала головой, пытаясь выгнать из нее туман после удара о камни.
– Скажи, ты всегда двигаешься так, будто пьяна? – бросила она барсице. – И кто вырвал твои глаза? Твоя мать? Или ты настолько привыкла к подземельям, что боишься смотреть на свет?
На этот раз барсица открыла глаза.
Ее глаза оказались большими, ярко желтыми и абсолютно безумными. И никакого разума в них не ощущалось.
Безусловно, они были живыми. Барсица внимательно глядела на Тою, изредка моргая. Ее зрачки сужались, реагируя на свет. Но разум в ее глазах отсутствовал.
Тое по своей работе в Управлении доводилось встречаться с сумасшедшими. С теми, кто повредился рассудком, бесповоротно, и кого попросту пришлось пристрелить, настолько они были опасны для окружающих.
Их взгляд выглядел так же. В них не содержалось мыслей, кроме самых примитивных.
Ниана чуть склонила голову набок, будто оценивая Тою. И улыбнулась. Не механически, а именно с удовольствием, удовольствием слишком уж хищным, чтобы принадлежать цивилизованному существу.
Барсица резко метнулась вперед, проводя связку быстрых ударов, настолько быстрых, что Тоя подняла руки, уходя в глухую защиту и пытаясь разорвать дистанцию. В ответ тут же последовал захват, бросок, и вот уже колено Нианы вжимает голову Тои в каменистое крошево, настолько бескомпромиссно, что остается лишь корчиться от боли, без возможности пошевелиться.
– А мне вот так достается каждый день. На протяжении десятков лет. Впрочем, я уже привык.
Голос был мягкий, негромкий. И сочувствующий.
Барсица фыркнула, и давление на голову Тои исчезло.
Ниана помогла ей подняться. Затем, отступив на шаг, сложив вместе ладони, церемонно поклонилась, благодаря за поединок.
Тоя заставила себя сделать то же самое, но уже чувствуя, как ее злость проходит. Кажется, она даже ощутила к Ниане нечто вроде благодарности. За что? Она и сама не знала.
Тоя отряхнулась от мелких камешков, приставших к шерсти, одновременно вглядываясь в того, кого она сразу узнала как Гладкого Флэта.
«А почему Флэт – Гладкий?» – спросила она тогда Марж.
«Тебе, моя милая, лучше самой увидеть, почему».
И действительно, теперь она поняла, почему.
Ни шерсти, ни чешуи. Абсолютно гладкая, белая, с коричневым оттенком, кожа. Длинные пальцы, плоское лицо со странными припухлостями вокруг рта. Гладкие неподвижные уши по бокам головы. Хвоста тоже явно не имелось.
Другими словами, он был уродлив.
И он не мог быть тери – не принадлежал к их с Нианой расе.
И вместе с этим, именно он ее создал. Хотя чем-то напоминал ей суи, которых она видела на картинках книг.
Можно ли назвать его Создателем? – подумалось ей. Он создал их для того, чтобы они умирали, защищая собой другой мир. Его настоящий мир, собственный, населенный такими, как он. Или это была какая-то междоусобная война суи?
Ей остро захотелось его убить.
Ниана, неизвестно как ощутив тень ее мыслей, тихонько зарычала, предупреждая.
Флэт вскинул брови – точнее надбровные дуги, но выражение лица все равно читалось легко, словно книга.
– Да хватит уже вам, – бросил он с легкой укоризной.
Он оглядел Тою внимательно, с ярко выраженным удовольствием.
– Ты из Эйоланда? – спросил он.
– Да, – ответила она.
– Отлично. Ты здесь случайно, или ищешь меня?
Она поколебалась.
– Да, я ищу тебя.
– Что ж, ты меня нашла, – улыбнулся он, обнажив зубы, без всякого намека на клыки. – Как тебя зовут, и кто ты?
– Тоя Багенге, глава Абрафо.
– Ого! – воскликнул Флэт, и легко рассмеялся, настолько заразительно, что Тоя тоже улыбнулась.
– Меня зовут Флэт Гладкий, – сказал он. – Впрочем, если ты меня ищешь, ты знаешь моё имя. Позволь представить тебе Ниэль Камо.
Он нежно обнял барсицу, которая, тем не менее, не спускала с Тои своих ярко-желтых безумных глаз.
– Ниэль? – переспросила Тоя.
– Ее прежнее имя – Ниана Камо. Но когда мы попали сюда, она изменила его. Теперь ее зовут Ниэль, хотя иногда ее и называют Нианой. Но она не любит свое прежнее имя. Почему – я не знаю.
Он улыбнулся, и погладил барсицу по плечу. Та прижалась к нему, крепко, и в ее безумном взгляде, сквозь желтизну глаз, промелькнуло нечто, похожее на разум.
– Пойдемте внутрь, – предложил Флэт. – У тебя наверняка много вопросов. Да и у меня тоже. Я скучаю по Эйоланду.
***
Ирку Боваддин, с шерстью черной, как воды великого Арсина, несущего свои воды к далекому океану, нервничал. Ручка в его пальцах дергалась и подпрыгивала, когда он стучал ею по столешнице. Голова подрагивала в такт ударам, словно маятник, отсчитывающий последние часы жизни Эйоланда.
Только что его источник в Юда сообщил ему, что генерал Рой Багенге убит. Убит совершенно открыто, у себя в кабинете. Его застрелили собственные коллеги.
Переворот начался с армии. Всего двадцать минут назад.
Ирку Боваддин, с шерстью черной, как воды великого Арсина, несущего свои воды к далекому океану, не просто нервничал. Он боялся до усрачки.
Это было то, чего они с Тоей Багенге, его непосредственной начальницей, не ожидали. Наоборот, они считали Юда самым стабильным, самым надежным элементом конструкции, который словно хребет должен был удержать город от падения.
Ирку, как мог, собрал предварительную информацию. Он собрал ее по привычке, просто в силу своей работы – как начальник отдела внутренних расследований. Согласно этой информации подразделения Чидженда, размещенные на Рубежах, продолжали действовать – просто потому, что ещё ничего не знали. Однако их действия уже никто не контролировал, и новые приказы уже не отдавались. Данные полевой разведки не обрабатывались. Маховик армии остановился мгновенно, будто в него затолкали лом.
Что именно творилось в самом здании Юда, никто не знал. Там горело, там стреляли, там взрывалось. Другими словами, армия Эйоланда, как армия, на данный момент перестала существовать. Военная связь тоже не работала, и пока, как считал Ирку, это было к лучшему – заговорщики не могли отдавать приказы рядовым подразделениям, сея смуту и хаос.
Но это продлится недолго.
Источник успел так же сообщить, что город находится под угрозой штурма внешними тери, которые уже концентрируются на границе лесных рубежей. У них есть техника, поэтому они попытаются взять город с ходу.
Естественно, никакого совпадения с событиями, которые происходили в Юда, быть не могло. Будь генерал Рой Багенге жив, от внешних тери остался бы лишь пепел. Да вот только заговорщики в Юда действовали с противником заодно.
До момента сообщения об убийстве генерала, в Абрафо, казалось, все шло гладко. Предателей в самом квартале они нейтрализовали. Оставались Барцу, патрульные Лэи, охрана на воротах – но они не влияли на принятие решений. Однако стоило только заговорщикам убить Роя Багенге, и в Абрафо тотчас начались проблемы.
Их было немного, этих самых проблем. Если быть объективным – а Ирку, как аналитик, всегда старался таковым быть, – то проблем имелось всего две. Правда, кажется, обе они были очень серьезными.
Проблема номер один: кто-то обрубил им связь. Телефон на его столе молчал, глухо и безнадежно, как молчит утопленник. Сотовая связь отсутствовала. Электронная почта не отправлялась, чаты не работали – другими словами, доступ в Сеть был заблокирован.
Проблема номер два: никто не знал, где Тоя Багенге. И это была самая большая проблема. Ибо в отсутствие Правого и в отсутствии Левого, маховик работы Абрафо тоже только что встал намертво.
Управлять городом в тот час, когда это было нужно, стало некому. Точнее, им уже управлял противник, перехватив это правление, словно брошенную в руки веревку. Просто по команде, по щелчку пальцев.
Ирку никак не мог поверить в легкость переворота. Столь быстрого и столь эффективного.
Черный волк с тоской поглядел на розовое одеяло, с порхающими по нему бабочками, за которыми бегал лопоухий щенок. Сегодня он собирался навести справки по первому отделу и попытаться выяснить, кто именно из волчиц так заботливо укрыл его одеялом. Наверняка она симпатичная, подумал он. И наверняка ждет, когда он придет и пригласит ее перекусить вместе. Или в ведомственный бар, чего-нибудь выпить вечером.
Да вот только завтра – или даже сегодня к вечеру – бара могло уже не стать, а сам он, Ирку Боваддин, и неизвестная ему волчица, будут лежать в канаве со вспоротыми животами.
Ирку Боваддин, черный волк, боялся до усрачки. Он привык действовать за спиной Тои Багенге, прикрытый приказами, наказами, совещаниями и обсуждениями, выработкой вместе общего плана действий.
Все это исчезло, как исчезает сон.
Сегодня, сейчас, вот в этот самый момент, когда все с треском и внезапно полетело на хрен, он остался один.
Ирку скосил взгляд на зеркало. Единственное, небольшое, уже треснутое от какой-то лишь ему, зеркалу, ведомой тяжести жизни. Зеркалу явно было херово. Вероятно, настолько же херово, как херово сейчас было городу. И, наверное, поэтому, от своей херовости и тяжелой жизни, оно отражало совсем не такого волка, каким хотелось видеть самого себя Ирку.
Зеркало отражало не умудренного жизнью начальника отделения Абрафо, испещренного шрамами, с суровым выражением лица, с пистолетом в кобуре. Оно показывало только и только испуганного молодого волка, закончившего Академию в прошлом году.
Оно показывало никчемного выскочку, которого запихали на новый пост только потому, что он был слишком молод и никчемен для того, чтобы стать предателем.
Когда тебя отвергает одна сторона, твой выбор становится очевиден – ты служишь стороне другой.
Ирку помотал головой, пытаясь избавится от херовости зеркала, от его удушающих сознание мыслей, от той никчемности, которое оно ему внушало. От непроглядности жизни, которой было это зеркало поражено и прокажено.
Ах ты сука, подумал он.
Заставив себя сосредоточиться, он прикинул в голове иерархию Абрафо. Кто главный, когда нет Тои? Правый. А если нет Правого? Левый.
Чтобы одновременно не было никого, такого, насколько знал Ирку из уроков истории в Академии, еще не было.
А значит, как только это поймут в Абрафо, начнется дележка власти. Как сейчас в Юда. И не важно, что делить, в общем-то, уже нечего – город сколлапсирует в считанные часы.
Вообще-то, чисто теоретически, он мог взять командование на себя. Статус позволял ему это сделать. Возможности, практически, тоже. Если избавится от херовости мыслей зеркала, конечно.
Он почувствовал себя маленьким. Ему захотелось забиться под кровать, укрыться розовым одеялом, где так беззаботно охотился на бабочек лопоухий волчонок. Свернуться клубочком, так, чтобы никто не достал, и забыться, забыться до тех пор, пока не стихнут выстрелы и взрывы.
Ах ты, сука, подумал он. Пять миллионов населения. Сколько из них погибнет в ближайшие несколько дней?
Как любили говорить его коллеги: будет весело – но выживут не все.
Ладно, подумал Ирку, начнем действовать по старинке. А если Тоя не отыщется – стану узурпатором. Черным властелином, мать его.
Он встал со стула, прошел к дверям и высунул голову в коридор. Там было на удивление пусто. Кажется, во всем Управлении царило ошеломленное молчание.
Ну, ничего, со злорадством подумал он. Сейчас мы засунем палку в жопу этому муравейнику.
Четверо приставленных к Ирку спецназовцовцев-тигров были на месте, здесь же, прямо в проходе, в коридоре того адского механизма защиты города, который он собирался прибрать в свои лапы. Ровно до тех пор, пока не отыщется Тоя Багенге.
А если не отыщется – забрать его целиком весь себе. Ибо слишком много желающих. А нужен лишь один: самый сильный и самый умный.
– Ты, – он ткнул в первого. – Как можно быстрее отыщи сержанта Раяра Махойу. Передай ему, чтобы объявил в спецотряде общий сбор по тревоге, а сам срочно явился сюда. Как можно быстрее.
Тигр, который в размерах был в полтора раза больше высокого, для волка, Ирку, вытянулся перед ним в струнку.
– Так точно, сэр!
Он бросился по коридору так, будто бежал от смерти.
Ирку повернулся ко второму тигру.
– У тебя задача посложнее. Вначале беги на стоянку патрульных Лэев. Отправь ко мне нескольких гепардов. Всех, кого там увидишь. Скажи, пусть сразу мчатся на своих мотоциклах прямо к дверям Управления и поднимаются сюда. Потом беги в библиотеку. Наверху, в башне, находится Хранитель – Лила Изуба. Попроси ее срочно появиться здесь. Настолько срочно, что пусть летит на всех своих крыльях, какие у нее только выросли. Но близко к ней не подходи, понял? Если будет спрашивать, зачем, скажи, что это приказ Тои Багенге. Затем как можно быстрее отыщи Лишвица Иму. Где бы он ни был и в каком состоянии. Ничего ему не говори, просто хватай за шкирку и волоки сюда!
Наконец, волк обернулся к оставшимся двум.
– Никого из служащих Абрафо ко мне пока не пускать. Если будут задавать вопросы – общее совещание глав отделов состоится в три часа дня. Если будет хоть намек на беспорядки, если вдруг увидите, как кто-то потянулся за оружием, если заметите, как собралась слишком большая толпа – стреляйте. При любом подозрении на опасность – сразу на поражение. Сейчас нам нужно обеспечить безопасность текущих совещаний. А с ними…
Он многозначительно посмотрел на тигров. Те стояли молча, готовые слушать и исполнять его приказы.
– А с ними мы разберемся потом.
***
Молодая рысь, с блеклой мертвой шкурой, глядела в окно. Ее длинные вибриссы улавливали нервозность в воздухе города. Язык ощущал привкус гари.
Эйоланд пылал. Пока еще не весь, но он уже занялся. Занялся весело, игриво, выплескивая на свои улицы волны насилия.
До ее ушей доносились звуки перестрелок и взрывов. Потоки воздуха, которые вились плотными нитями меж шпилей и башен кварталов, и которые она различала так, как различает их любое летающее существо, несли с собой тонкую пыльцу крови. Микрочастицы алого оседали в ее носовых каналах, на поверхности горла и под языком, заставляя выделять слюну и учащать дыхание. Заставляя жаждать ее.
Ее пальцы рефлекторно сжались, пластик подоконника смялся под саблевидными когтями и опал вниз грязными осколками. Короткий хвост подрагивал в хищном возбуждении.
Она ощутила потребность взмыть в небо и осмотреть город сверху. Чтобы затем парить поверх битвы, хватая себе еду.
В дверь постучали. Требовательно, громко. С абсолютной уверенностью, что она здесь.
Она посмаковала стук, разложила его на составляющие звуки, прокручивая их в мозгу, оценивая силу ударов, скорость, настойчивость и настроение стучавшего – явно не работника ее библиотеки. Затем сложила звуки вместе, чтобы понять: в случае нужды дверь выбьют.