Заповедное дело Россиию Теория, практика, история

Ехали по усыпанной шлаком разбитой дороге, ныряли в ямы, нас качало и бросало в разные стороны, и Матюшин недовольно морщился, бормотал что-то нелестное для дудинцев. Неожиданно он принялся шарить у себя за спиной.

– Портфель… А где мой портфель? Нету! Вылетел в щель между сиденьем и бортом. Все бумаги экспедиции! У меня там денежные документы, – бормотал побелевший шеф.

Валя Шестопалов на ходу соскочил с машины, кинулся бегом по дороге к станции и с торжеством извлек портфель из огромной лужи. До гостиницы мы ехали молча – тема о портфеле была исчерпана…

На следующий день я решил побывать в тундре. Для этого нужно было съездить на небольшой разъезд.

– Сейчас туда «крокодил» пойдет, можете поехать, – сказала дежурная по станции и тут же закричала в селектор: – «Крокодила» на четвертый путь, на четвертый!

Большой двухсекционный зеленый тепловоз важно и медленно подошел к станции. Машинист взял меня в кабину, и всю дорогу мы вели охотничьи беседы. Он рассказывал, что гусь хорошо шел на север в конце мая, но после метелей повернул назад, а сейчас летают вразнобой – одна стая к югу, другая к северу…

Общий фон тундры был зимний, но солнце заметно набирало силу, под снегом и поверх него появлялась вода, на глазах возникали проталины и озерца, на них кое-где виднелись утки – нарядные самцы шилохвостей, чернети, лутки. В тундру вышли охотники, кто пешком, кто на лыжах. Некоторые лыжники тащили за собой нарты с поклажей, с надувными резиновыми лодками. Во время весенней охоты здесь приходится пользоваться одновременно и лыжами, и лодками. Нередко слышались выстрелы, проносились в небе вспугнутые утки, изредка и на большой высоте появлялись гуси. Возле пристанционных домиков подпрыгивали, угрожая друг другу, несколько турухтанов, смешно распушив свои воротнички. Турухтаны делают вид, что дерутся, таков уж их весенний ритуал. Этот кулик замечателен не только такими танцами, но и тем, что среди сотен птиц невозможно найти даже двух особей одинаковой окраски, настолько разнообразна их видовая изменчивость. Они бывают и черными, и рыжими, и пестрыми – каждая птица на свой лад. Длинные перья на шее и голове отрастают весной только у самцов, самочки же окрашены очень скромно.

К домику подошли двое школьников, каждый держал в руке связку куропаток. Оказалось, птицы были подобраны под проводами на линии, которая тянется вдоль железной дороги. Часть обратного пути я прошел вдоль проводов и убедился в правоте ребят – почти на каждом километре можно было встретить погибших куропаток, распластавших свои белые крылья. В изобилии появились кулики. Кроме турухтанов, я видел еще краснозобиков, ржанок, зуйков. Неприятно было смотреть, как пожилой благообразный охотник на берегу речки Косой стрелял этих доверчивых птиц, вернувшихся на свою далекую родину после дальнего пути. Конечно, как охотовед, я бы мог отметить, что налицо вовлечение в хозяйственный оборот ранее неиспользуемой части природных ресурсов. Ведь объектом промысла могут быть не только утки или куропатки, но и черепахи, певчие птицы (как это наблюдалось в Италии), даже летучие мыши. Но все-таки мне хочется видеть в куличках и других мелких птахах просто доверчивых птичек, украшающих своим присутствием нашу жизнь, а не дополнительный объект охоты. Помимо куликов встретились дрозды Науманна, какие-то овсянки, желтые и белые трясогузки, краснозобые коньки и чечевицы. По-видимому, был в разгаре пролет птиц.

Железная дорога Дудинка-Норильск расположена в типичной лесотундре, но здесь появилось много вторичных открытых участков, когда были вырублены деревья и кустарники. Кое-где сохранились лиственничные редколесья, общий фон создают заросли кустарниковой ольхи.

…Только к вечеру вернулся я в Дудинку. Поход и новые впечатления от вида оживающей весенней тундры приподняли настроение. Вместе с Матюшиным и Танкачеевым мы отправились на берег Енисея смотреть ледоход. Он, видимо, уже кончался. Лед шел серединой реки, на берегах громоздились громадные ледяные глыбы. Небольшой ледокол расчищал территорию порта. Подъемные краны были подняты на период паводка на запасную, «верхнюю» позицию. На другой стороне широкой реки едва виднелись первые пароходы, пришедшие из Красноярска. В Дудинке их уже ждали норильские школьники, чтобы отправляться в пионерские лагеря – «на материк», как здесь принято говорить.

…Между тем наступил понедельник, пришли и новые заботы. Матюшин и я уже бывали в Дудинке, и нас тут ждали. В окружкоме КПСС нам любезно предложили самим назначить время совещания, но для этого необходимо было пригласить наших норильских коллег, без которых мы не могли уточнять районы обследований. Матюшин поручил мне поехать в Норильск, и на сей раз я отправился туда с комфортом – в удобном мягком вагоне.

…Мне повезло – удалось купить в Дудинке книгу В. Крючкова о проблемах рационального использования природных ресурсов Крайнего Севера, и она оказалась как нельзя кстати. Автор критикует журналистов, которые любят писать, будто тундра в Норильске начинается там, где кончаются дома. Крючков убедительно доказывает, что этот город расположен не в тундре, а на пределе северного распространения тайги. Безлесие же здесь вторичное, связанное с хозяйственной деятельностью людей. Мы, биологи, произносим такие фразы с невольным упреком. Но, глядя в окно, я поймал себя на мысли, что наслаждаюсь комфортом вместе с другими пассажирами лишь благодаря колоссальному труду, вложенному сюда строителями. «Справа дороженька, насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты», – всплыли сами собой некрасовские строки… Трудно упрекать тех, кто в свое время оставлял пеньки на месте лиственничных лесов и редколесий. Но нынешним строителям, вооруженным современной техникой, можно было бы не повторять ошибок прошлого и бережнее относиться к северному лесу. «Возле самого сельца Дудина истребление леса рукой человека было чрезвычайно заметно», – писал А.Ф. Миддендорф, указывая, что в округе попадают пни толщиною 7–9 футов в поперечнике, – сейчас такое даже и вообразить трудно…

…Залежи угля и руды в районе норильских озер также были известны еще со времен Миддендорфа, то есть с середины прошлого века. В 1865 г. купцы Сотниковы поставили заявочный столб на склонах горы Рудной. Название горы Медвежьей на речке Норилке тоже упоминает А.Ф. Миддендорф. Полярная экспедиция А.И. Вилькицкого в 1905 г. снабжалась норильским углем, который доставляли через тундру на оленьих упряжках. В 1919 г. в районе Норильска впервые побывал один из главных его основателей, геолог и путешественник Николай Николаевич Урванцев. Он сразу оценил перспективность «Норильских камней», как называли эти горы русские землепроходцы.

…Поезд приходит на главный вокзал, откуда в город надо ехать автобусом. Но мне более запомнился мой первый приезд, когда алыкельская электричка остановилась прямо в центре, у Октябрьской площади. Как и всякий, кто впервые приезжает в Норильск, я долго смотрел на монументальные каменные здания, расположенные вдоль широких прямых проспектов и просторных площадей. В «почерке» архитекторов чувствуется рука ленинградца – та же четкость планировки, черты определенного «классицизма» в зданиях. За громадами домов виднелся целый лес заводских труб, приютившихся у подножия плосковершинных сопок. Это и есть «Норильский камень», край несметных богатств и тяжелых людских трудов. Вряд ли мог думать Никифор Бегичев, промышляя пятьдесят лет назад песцов и горностаев, что на этом месте возникнет такой город…

К специфике Норильска (помимо всего прочего) относится и хорошая работа предприятий обслуживания. Так, например, в гостинице мне сразу же предоставили место без всяких предварительных заявок и звонков. Случай, прямо скажем, не частый!

Институт сельского хозяйства Крайнего Севера располагается недалеко от центра города в двухэтажном кирпичном доме, внешне не похожем на солидное научное учреждение. Я шел туда, обдумывая предстоящие переговоры, от которых зависело многое. Зная, что большинство сотрудников НИИСХ являются сторонниками пясинского варианта, я все же надеялся на компромисс. Ведущие специалисты отдела промысловой биологии во главе с его руководителем М.Х. Геллером были мне хорошо знакомы по дудинскому совещанию, а с Г.Д. Якушкиным мы когда-то вместе учились в балашихинском пушно-меховом институте, потом в одно время работали в Красноярске. Бывая в отделении института охотничьего хозяйства и звероводства, я частенько заставал Якушкина за огромным фотоальбомом о первом авиаучете дикого северного оленя на Таймыре. Его глаза загорались, когда он рассказывал о Таймыре, о тысячных оленьих стадах под крылом самолета, но я в то время жил только тайгой и не очень-то разделял его восторги. И все же я очень рассчитывал на помощь Якушкина – все-таки свой парень, однокашник, да и дело у нас единое. Лишь бы застать на месте и его, и других. Время-то весеннее, зоологам не сидится дома…

Мои опасения оправдались. В отделе промысловой биологии стояла тишина, все сотрудники разъехались. Большинство из них находилось на полевых работах в самых разных уголках Таймыра – кто на Пясине, кто на Верхней Таймыре, кто на Балахне. М.Х. Геллер был в отпуске. Директор тоже уехал в командировку. Все дела вел ученый секретарь А.П. Поляков, пригласивший для беседы Александра Панфиловича Рослякова, опытного северянина, ранее работавшего в Таймырском окружкоме партии. Рассказав им о наших делах, я спросил, кто же поедет от их института на совещание в Дудинку

– Кроме нас, некому, – отвечал Поляков. – Вот Панфилович и поедет.

– Почему же никто не откликнулся на наше предложение принять участие в проектировании заповедника? Ведь мы писали официальное приглашение.

– Ваше письмо пришло слишком поздно, когда сотрудники уже уехали или же готовились к отъезду. Григорий Дмитриевич сейчас на Верхней Таймыре, он примет участие в большой экспедиции совместно с москвичами и ленинградцами. Там и зоологи из лаборатории охраны природы, и ботаники, и географы. Впрочем, я знаю их мнение – все мы считаем, что заповедник должен быть не на Центральном Таймыре, а в бассейне Пясины.

– Но там организован госпромхоз, причем именно ваш институт был инициатором его создания. Ведь нельзя на одной и той же территории создавать и охотничье-промысловое хозяйство, и заповедник. А главное, этот вопрос официально уже решен, у нас нет сейчас выбора.

– Вот это здорово! – воскликнул Поляков. – Как же вы приглашаете нас на совещание, если вопрос уже решен? От кого же он зависит и какова тогда наша роль?

– Заповедники создаются не ведомствами, а органами советской власти. Постановление об организации заповедника Совет министров РСФСР должен вынести на основании решения Красноярского крайисполкома и Таймырского окрисполкома. Конечно, такие решения принимаются не вслепую, а по рекомендации ученых и после всестороннего обсуждения. Наша задача – разработать проект организации заповедника и представить его на рассмотрение директивных инстанций. Мы, проектировщики, не выбираем места, мы вообще не беремся судить, где быть заповеднику на Таймыре, наше дело техническое – определение границ, уточнение площади, разработка обоснований. Разумеется, мы не будем делать все это вслепую, но для нас наиболее авторитетны предложения тех, кто в свое время обосновал основной вариант. Он положен в наше задание, и отходить от него мы не имеем права. Совещание в Дудинке окончательно определит район наших работ и местоположение будущего заповедника. Сейчас речь идет о Хатангском районе, о территории где-то между Логатой и озером Таймыр. Ваше право выступить на совещании со встречными предложениями, они будут там обсуждаться. Мнений может быть очень много, а решение бывает лишь одно.

– Какие участки намечаются в Хатангском районе? – спросил Росляков.

– Профессор Тихомиров предлагает вытянуть территорию будущего заповедника в меридиональном направлении от Ары-Маса до Таймырского озера, но вряд ли это реально. Геологи возражают.

– Конечно, к тому же там пастбища хатангских колхозов. А против озера будут возражать все рыбкомбинаты.

– Но ихтиологи доказывают, что лов рыбы там надо срочно прекращать и, во всяком случае, заповедать устье Верхней Таймыры, ее нижнее течение с нерестилищами.

Я рассказал о новых предложениях Крючкова и Успенского – их тоже надо обсудить на совещании в Дудинке.

– А Борис Михайлович Павлов все толкует про необходимость создания заповедника в горах Путорана, – сказал Поляков. – Там и снежный баран, и олень. Красота, говорит, неописуемая…

– Да, дела… – задумчиво протянул Росляков. – Смотрите, Пясина, Таймырское озеро, Ары-Mac, Лукунская, бухта Марии Прончищевой, горы Путорана. Но ведь нельзя сделать весь Таймыр заповедником. Надо, действительно, выбирать что-то главное. Я обязательно поеду в Дудинку. А сейчас постараемся связаться по рации с Якушкиным и Павловым.

Мы прошли в комнату, где помещалась рация. Начался прием, все наполнилось шумом и свистом, но связаться с норильчанами почему-то не удалось.

– Непроходимость сегодня, – пояснил радист. – А вчера Гриша говорил – снова гусь полетел. У Павлова на Балахне олень идет. Куксов с Половинного озера лодку просит.

– Завтра наши снабженцы повезут лодку на Половинное озеро, вы можете слетать с ними, поговорите с ребятами, – предложил мне Росляков, и я охотно согласился. Предстояло лететь на вертолете Ми-4, чтобы доставить лодку-«казанку» и продукты.

На следующее утро я был в аэропорту Валек, расположенном на реке Норилке, и вместо полета пришлось просидеть там весь день с неунывающими снабженцами, цветущий вид которых свидетельствовал о хорошем обеспечении нашего Севера продуктами питания. Такую неудачу мои попутчики связывали с окончанием сезона весенней охоты. По их словам, все вертолеты заняты в это время вывозкой охотников, заброшенных ранее в просторы тундры. Здесь, вероятно, не было большого преувеличения^[40].

…Весь день нас не отпускали из аэропорта, обнадеживали, просили подождать, но полет так и не состоялся. Я тем временем побывал в госпромхозе. Его контора, расположенная в двухэтажном бревенчатом доме, находилась недалеко от аэропорта.

А. В. Саркин, могучего сложения, неторопливый, уверенный в себе человек, хорошо понял сложившуюся ситуацию и сказал, что предвидит осложнения с проектированием заповедника из-за стремления норильчан к Пясине.

– Все же она им своя земля, – сказал Саркин, – а Хатангский район – это край вроде бы чужой. Мы не против заповедника, госпромхозу хватит угодий. Надо только сохранить зимний промысел по всей Пясине.

Договорились продолжить это обсуждение на совещании в Дудинке.

Следующим утром, когда мы снова собрались в аэропорту, над рекой стелился туман, а над городом стояла сплошная пелена густого дыма. В безветрие воздух застаивается в горном котловане. Лучи солнца никак не могли пробить толщу дымовых облаков. Валек был уже залит солнечным светом, а в городе стояла сумрачная мгла.

– Да, выносливое существо – человек, – сказал один из сотрудников, летевший вместе с нами на стационар. – Недавно я слушал в обществе охраны природы доклад о загрязнении атмосферы в Норильске. После перевода с угольного топлива на газ воздух в городе стал чище, но все-таки главная наша беда – выбросы сернистых соединений.

Сернистый ангидрид, соединяясь с кислородом воздуха, образует кислоту, которая оседает на город, на окрестные леса. Люди-то выдерживают, а деревья – нет. Лес погиб по Ерхолаку, по Рыбной…

– Почему же раньше лес не погибал? Ведь комбинат давно работает.

– Производство растет. Вот особенно Талнах сказывается. Но теперь думают об этом, беспокоятся. Новые трубы поставят, очистку введут постепенно. Всего-то сразу не сделаешь…

…Разговор о плюсах и минусах цивилизации был прерван сообщением, что наш вертолет готов к вылету. Мы подвезли лодку и долго затаскивали ее в узкую дверцу Ми-4. Наконец погрузили все пожитки и взлетели.

Словно на ученическом макете, лежит внизу и Медвежья гора, и Зуб-гора, и Шмидтиха, видны прямоугольники городских кварталов, новый мост над Норилкой, растущие среди тайги здания Талнаха и Октябрьского. Лес постепенно редеет, уступая место лесотундре.

…На просторе озера Пясино среди сплошного льда кое-где обозначились первые разводья, выступила вода у берегов. Мы летим вдоль восточного берега над редкостойной тайгой и зарослями кустарников ольхи. Все больше появляется совсем открытых участков – болот, озер, вдали виднеется сплошная заснеженная равнина. Озеро Половинное все подо льдом. Видим небольшой черный прямоугольник, возле него две фигурки отчаянно машут руками, бегают собаки…

Сели на бугре рядом с балком. Это самодельный дощатый домик, который поставлен на полозья и может быть доставлен трактором на новое место. Вокруг жилья множество каких-то банок, ящиков, отбросов, перьев птиц… В деревянных клетках сидят два канюка, поодаль привязаны собаки. В.А. Куксову и его спутникам не до меня – надо принять грузы и почту, узнать о новостях, передать свои поручения. Мы вытаскиваем из вертолета лодку, продукты, включая два ящика с пивом, свежий хлеб. Куксов и другие летят за бочками с горючим, которые зимою трактор не довез сюда и оставил где-то неподалеку. Вертолет уходит, и постепенно восстанавливается блаженная тишина, прерываемая криками чаек да песнями куликов.

Вдали опять слышится нарастающий рокот, обозначается в синем небе приближающаяся черная точка, и нет уже ни звенящей тундры, ни крика чаек. Опять спешка, и мы с Куксовым кричим друг другу что-то про Логату, Пясину, заповедник, совещание в Дудинке…

– Логата и так заповедник, – кричит Куксов, – там же никого не бывает!

– А казарка краснозобая есть на Логате?

– Была, да рыбаки выбили, – отвечает Володя.

– Ты же говорил, что там никого не бывает.

– В устье Логаты рыботочка, плавают по реке, а верховья безлюдные, вообще никто не бывал. Там не до заповедника; Пясина нам нужна, тут двух мнений и быть не может.

…В тот вечер я долго не мог уснуть. Озеро Половинное, задымленный Норильск, лемминг, бегущий по краю сугроба, – все смешалось каким-то замысловатым хороводом…

* * *

Совещание было назначено на семнадцатое июня, и оставшиеся дни пролетели незаметно, заполненные обычной рабочей сутолокой: хождением по организациям, перепиской многочисленных служебных бумаг и сводок, необходимых главным образом для обязательной во всех подобных проектах главы, посвященной экономико-географической характеристике района. Особенно нас интересовали дела охотничьи и рыболовецкие. Оказалось, что уже не первый год и колхозы, и рыбная промышленность Таймыра испытывают серьезные трудности. Уловы рыбы на Енисее резко сократились – пришлось ввести ряд запретов. Экспедиционный лов на дальних озерах обходился в копеечку и подрывал сырьевые ресурсы ценных пород рыб.

Норильский и Хатангский рыбозаводы завозят рыбаков на дальние «точки», доставляют туда продукты, топливо, сети, лодки. Жилищами служат балки или временные «хибары», палатки. Все перевозки осуществляются на самолетах Ан-2, что очень дорого. Поэтому вывозят рыбу нерегулярно; летом ее солят в брезентовых чанах, и вместо свежей деликатесной рыбки население получает малоценную и дешевую продукцию. Научный сотрудник Красноярского отделения Сибирского института рыбного хозяйства (СибНИОРХ) Н.С. Романов говорил, выступая на одном из совещаний в Дудинке, что Таймырское озеро может служить печальным примером нерационального использования рыбных ресурсов. Ценные породы, такие, как голец, чир, муксун, пелядь, постепенно сходят на нет, уступая место хищному налиму, который представляет для рыбной промышленности своего рода никчемный «балласт», а для других рыб является опаснейшим конкурентом. В уловах большой процент составляет молодь, и это еще более подрывает рыбные ресурсы. Среди рыбаков, которых завозят на дальние точки, преобладают малоопытные, даже случайные люди, заинтересованные лишь в кратковременном заработке. О рациональных способах ловли в таких условиях не приходится и говорить. В газетах рассказывали о случае, когда Норильский рыбозавод разместил рыболовецкий пункт прямо на нерестилище. Эта точка была даже специально «закодирована», и лишь случайно на нее наткнулась рыбинспекция…

Читая эти материалы, я невольно вспомнил ходатайства работников «Енисейрыбвода» о заповедании всего озера Таймыр, что, разумеется, было нереально. Но неужели нельзя ограничить ловлю рыбы, не создавая заповедника со всеми его строгостями? Кстати говоря, аналогичные ситуации возникают нередко. То необходим заповедник, чтобы сохранить участок особо ценного леса, то нужно спасти луг с редкими растениями от пастьбы и сенокоса, то требуется взять под охрану участок обитания какого-нибудь животного. Но ведь эксплуатация природных ресурсов у нас осуществляется государственными планами, значит, можно регулировать и рубку леса, и выпас скота, и охоту; вовсе не обязательно городить всюду заповедный огород. Ведь заповедников всегда будет мало, сейчас их площадь составляет 0,4 % страны, пусть их даже станет вдвое больше – все равно останется 99 % территории. Создание каждого заповедника – подлинное событие, и нельзя решать таким способом текущие хозяйственные проблемы.

…Совещание проводилось в окружном комитете КПСС, председательствовал первый секретарь окружкома Владимир Иванович Барсуков. Средних лет, моложавый, высокий человек со спортивной выправкой, он сравнительно недавно приехал в Дудинку из Хатанги. Во вступительном слове Барсуков сказал, что задержка создания заповедника наносит ущерб не только науке, но и интересам развития округа.

В совещании участвовало более тридцати человек – руководители предприятий и отраслей, ответственные работники округа. Многие были мне знакомы по встречам на «оленьей конференции» 1970 г. Норильский институт был представлен только А.П. Росляковым. Основной доклад, как и в Красноярске, делал А.И. Матюшин.

На этот раз он говорил еще дольше и слушали его очень внимательно. Матюшин помянул не только северных оленей, краснозобых казарок и природные комплексы тундры, которые нужно сохранить для потомства, но напомнил и про белых медведей, взятых под охрану еще в 1956 г., и про моржей в бухте Марии Прончищевой, и о снежном баране Путорана. В самом деле, ведь на всех необъятных просторах Таймыра до сих пор нет ни одного особо охраняемого природного участка – даже местного заказника. Терпимо ли такое положение? Наряду с заповедником надо запланировать создание и других охраняемых природных территорий. Вопроса о Пясине он дипломатично коснулся вскользь, и поэтому сразу же раздались реплики. Здесь люди были в курсе дела и привыкли к конкретности.

– Как будет организована охрана заповедника?

– Почему не был реализован предыдущий проект по Пясинскому варианту?

– Будет ли Главохота возмещать ущерб рыбозаводу, связанный с закрытием лова на Верхней Таймыре?

А.П. Росляков выступил основным оппонентом плана создания заповедника в Хатангском районе. Он хорошо подготовился, собрал все доводы в пользу Пясины – о наличии там основных отельных пастбищ диких оленей, высокой численности водоплавающих птиц, относительной доступности сообщения; речь его была убедительна.

– В самом деле, – говорил он, – как вы организуете охрану отдаленных территорий в районе Таймырского озера? Каждый полет туда – целое предприятие. Закрыть рыботочки на Таймыре – значит, нанести ущерб Норильскому рыбозаводу. Я заметил, что Барсуков кивнул при этих словах.

Рослякова активно поддержал Гаврила Михайлович Привалихин, начальник окружного управления сельского хозяйства. Заместитель А.В. Саркина (сам он не приехал) охотовед М.К. Крылов говорил, что Пясина интенсивно осваивается, а Верхняя Таймыра слишком далека, и предложил рассмотреть Путоранский вариант заповедника. Мне пришлось дать справку, что горы Путорана в географическом отношении очень своеобразны, заслуживают отдельного обсуждения, теперь же речь идет о тундровом Таймырском заповеднике. Тогда Крылов тоже поддержал сторонников Пясины.

Учитывая такой ход совещания (а мы заранее предвидели это), Матюшин выступил с предложением организовать на Пясине не заповедник, а республиканский заказник. Такая форма больше отвечает задачам охраны оленьих пастбищ. Учитывая сложившуюся обстановку, Таймырская партия берет на себя проектирование не только заповедника в Хатангском районе, но и заказника на Пясине.

Необходимо пояснить, что такое заказник и в чем его отличие от заповедника.

Согласно строгой букве закона, в заказниках допускается частичное хозяйственное использование природных объектов, между тем как в заповедниках оно должно прекращаться полностью и навсегда^[41]. Разумеется, речь идет об утилитарном хозяйственном использовании, потому что даже заповедные земли продолжают служить людям, но их «отдача» выражается уже не в кубометрах древесины, не в тоннах продукции на гектар, а в другом измерении. Заповедники как природные лаборатории дают невесомую, но весьма важную научную продукцию, сберегают эталоны первозданных ландшафтов, генетический фонд животных и растений, поддерживают экологический баланс. Попросту говоря, в заповеднике человек не должен вмешиваться в природные процессы.

Заказник – более простая категория охраняемых участков. В них природопользование запрещается частично, например, в охотничьих заказниках нельзя охотиться, но там ведется сельское и лесное хозяйство. Лесные заказники, наоборот, запрещают вырубку леса, а охота в них допускается. В Российской Федерации больше всего распространены именно охотничьи заказники, их больше семисот, охраняются они охотинспекторами и егерями. С конца пятидесятых годов стали создавать так называемые республиканские заказники, которые учреждаются уже не местными Советами, а Советом министров РСФСР. В таких заказниках (их в республике около двадцати) сравнительно большие штаты охраны, возглавляемые специалистом-охотоведом, для них выделяется кое-какая техника и транспорт. Недаром эти заказники называют «младшими братьями заповедников». При создании заказника территории остаются в подчинении прежних владельцев, поэтому нет необходимости в подготовке землеустроительного дела^[42]. Именно такой республиканский заказник и предложили мы создать на Пясине.

Главный геолог Таймырской геологической экспедиции Д.Б. Тальвирский говорил о том, что и в Хатангском районе, и в бассейне Пясины велики перспективы геологического освоения, поэтому трудно уточнять территорию заповедника, пока не закончены поиски. Однако он поддержал необходимость срочных мер для охраны природы Таймыра.

Перелом в ходе совещания внесло выступление председателя окружной плановой комиссии А.Ф. Паули.

– Я всегда был за Пясину, – сказал он, – но сейчас вижу, что оставаться на прежних позициях нельзя. Это не по-государственному. Мне тоже Пясина кажется «своей» землей, а Хатангский район вроде как «чужой». Но если посмотреть объективно, то все доводы сейчас за восточный вариант. Пясина вся под контролем госпромхоза, там его сырьевая база, заказника там будет достаточно. А заповедник как образец нетронутой природы следует создавать в низовьях Верхней Таймыры, на Логате. Кстати, в этом очень заинтересованы наши ихтиологи. Так что давайте прекращать споры, пусть товарищи проектировщики со спокойной душой едут в Хатангу, а то ведь они до сих пор не знают, где им придется работать – там или на Пясине…

– Пясину мы и так знаем, есть проект, сделанный в 1967 году, – сказал Привалихин.

– Ну, жизнь не стоит на месте, проекты надо обновлять, но сейчас я предлагаю совещанию принять твердое решение: заповедник на Хатанге, республиканский заказник – на Пясине.

Последовало еще несколько выступлений с поддержкой такого предложения. В.И. Барсуков, как говорится, «подвел черту» и прочитал проект решения. В нем было сформулировано все очень четко: признать целесообразность создания заповедника в Таймырском национальном округе; рекомендовать проектно-изыскательской партии провести обследования в бассейне рек Верхней Таймыры и Логаты, включая западные участки озера Таймыр; предусмотреть заповедание Ары-Маса и лесов по речке Лукунской; просить Главохоту разработать проект создания республиканского заказника в междуречье Пура и Пясины, а также наметить меры для усиления охраны редких животных Арктики в пределах Таймыра (белый медведь, морж и др.). Серьезных замечаний не было, и совещание утвердило проект.

Теперь наконец все прояснилось. Можно было отправляться в Хатангу, но возникло новое осложнение – у нас кончились деньги, а перевод из Москвы, который должны были выслать в Дудинку, никак не поступал. Матюшин позвонил в бухгалтерию, выяснилось, что чековая книжка для расчетов с авиаторами и наши переводы отправлены простой почтой. Ждать их пришлось еще несколько дней.

Воспользовавшись вынужденной задержкой, мы решили отметить закрытие весенней охоты поездкой по Енисею с местными охотоведами.

…В день нашего возвращения Матюшин получил долгожданные переводы и сразу же уехал на пароходе в Туруханск, где работала другая изыскательская партия. Теперь ничто не держало нас в Дудинке, но улететь в Хатангу оказалось трудной проблемой. Единственный рейс туда бывает через сутки, самолет идет из Абакана через Красноярск, Енисейск, Е[одкаменную Тунгуску и Норильск. От саянских гор до таймырских просторов Ан-24 летит довольно долго, а в случае задержек при непогоде рейс растягивается порой на несколько дней. Билетов на Хатангу не было, но мы с Танкачеевым так надоели авиационному начальству, что нас обещали отправить «при первой возможности». Время тянулось мучительно, рейс задерживался уже более двух суток. Затем стало известно, что самолет вылетел, но билеты не продавали, даже когда он прибыл. Напряжение достигло предела. Наконец начальник аэропорта после серии звонков из Дудинки дал распоряжение отправить нас. Короткая схватка у кассы, и заветные билеты на руках! Но тут-то и началось самое трудное…

Машина с нашим грузом приближается к самолету, который уже готовится выруливать со стоянки «Не возьму, – заявляет командир, – некуда, один багажник занят грузом, другой почтой. И вообще – кто вам продал билеты? Все, запускай!»

Не помню, что я говорил командиру, – он только мотал головой. Наконец я в полном отчаянии выкрикнул: «Сколько раз из Абакана улетал, никогда не случалось, чтобы летчики подводили!»

Командир плюнул, распахнул люк и показал, что весь задний багажник забит посылками. Но тут за нас вступились пассажиры. Они помогли разместить посылки в проходе и в переднем багажнике. Мы летели, еще не веря в свершившееся чудо… Когда снизились, открылась широкая река, лес по правому берегу болота и протянувшийся вдоль реки большой поселок.