Медунов, конечно, очень много знал про тех людей, с которыми он непосредственно работал, он знал их сильные и слабые стороны. Информация к нему приходила из разных источников и в больших объемах. В связи с этим на многих он обладал приличным количеством компромата, который при случае мог, не моргнув глазом, задействовать.
Конечно же, у Медунова компромат имелся на Олега, и знал он про него, как казалось, все. Однако Сергей Федорович и предположить не мог, каким образом Вишневский попал к нему на службу в столь молодом возрасте и какие зловещие страницы таила биография его преданного помощника. Ведомство, в котором полжизни служил Вишневский, умело хранить свои тайны даже от таких, как Медунов.
Родился Олег в небольшом селе недалеко от Гомеля в Белоруссии, в семье немолодых крестьян, переживших войну, отец был партизаном и честно воевал, матери одной не удалось сберечь двух старших братьев Олега, они умерли от болезней в оккупации. Родители долго переживали смерть детей, но жизнь, как говорится, продолжается, и через пять лет после Победы на свет появился Олег. Олег жил в любви и заботе, которую не успели дать родители братьям. Он был здоровым, веселым парнем и очень хорошо учился, потому что много читал. Окончил поселковую школу с золотой медалью, потом легко поступил на исторический факультет педагогического института имени М. Горького в Минске.
Учился без труда, жил в общежитии, на лето приезжал к родителям, студенческих компаний не сторонился, но и ни в чем плохом замечен не был. В институте был член бюро комсомола, там на четвертом курсе на него обратили внимание товарищи из КГБ. Пригласили, поговорили, почти год шла проверка – сын партизана как-никак, мало ли что. После получения красного диплома Вишневский стал сотрудником органов государственной безопасности, его оставили в родном вузе в формальной должности старшего преподавателя на кафедре отечественной истории.
Проявил себя Олег как ответственный и исполнительный сотрудник, однако сказывалось отсутствие опыта оперативной работы, но личные качества Олега: острый ум, ответственность, пунктуальность, умеренная инициативность – этот недостаток покрывали. Вскоре было принято решение отправить Вишневского учится на Высших курсах КГБ в Минске.
Там Олег снова проявил себя с хорошей стороны, после года обучения и блестящего окончания курсов все дисциплины – только отлично, он был переведен на работу в управление КГБ по городу Минску и Минской области в звании старшего лейтенанта.
Служба в управлении была нетрудной, Вишневский вступил в партию и женился, но по прошествии нескольких лет развелся – не сошлись характерами. Во время московской Олимпиады уже капитан Олег Вишневский на насколько месяцев был командирован в Москву, сразу после приезда обратно в Минск его неожиданно вызвали к руководству республиканского КГБ.
Там ему сообщили, что он выбран для выполнения ответственного задания и ему доверено стать ключевой фигурой в непростой с точки зрения практического выполнения специальной операции. Вишневскому ничего не оставалось, как сказать «есть!». В течение полутора месяцев шла подготовка к операции, все было спланировано и разработано до мельчайших деталей.
4 октября в 14:30 Вишневский, одетый как простой сельский работяга, находился на одной из овощебаз поблизости от города Жодино, где нашел самосвал ГАЗ-53Б, только что загруженный несколькими тоннами картошки, водителю Николаю Пустовиту он представился экспедитором и сказал, что поедет вместе с ним в Минск. Пустовит обрадовался: вдвоем веселее.
Самосвал спокойно на хорошей скорости двигался в сторону Минска по трассе Минск – Москва, как вдруг идущий впереди синий МАЗ-503 начал неожиданно сбрасывать скорость.
– Что он творит, разобьемся!!! – почти закричал Пустовит.
– Объезжай слева. На встречную! – вдруг приказал сидящий рядом Вишневский. В руках у него появился пистолет.
– Хорошо, но зачем… – продолжить фразу Пустовит не успел, так как начал маневр влево, на бешеной скорости перед самосвалом по встречной полосе промчалась милицейская «Волга».
– Что за черт? – удивился Пустовит.
– Жми! Пристрелю! – продолжал уже по-злому командовать Вишневский. В этот момент в самосвал врезалась черная правительственная «Чайка». От удара заднюю часть грузовика подняло вверх так, что находящаяся там картошка засыпала салон «Чайки» и рассыпалась по трассе.
– Что ты наделал, что теперь будет? – кричал Пустовит.
– Все будет хорошо, если скажешь, что в машине был один, и будет очень плохо, если кто-нибудь узнает про меня. Плохо будет твоим жене и детям! Понял?! – с этими словами Вишневский вылез из самосвала и сел в только что вернувшуюся милицейскую «Волгу», которая вместе с ним на большой скорости направилась снова в сторону Минска.
Сидя за рулем, Пустовит зарыдал.
Все три пассажира черной «Чайки» погибли, одним из них был Герой Советского Союза, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Белорусской ССР Петр Миронович Машеров.
Вишневский ни на секунду до аварии и после не задумывался о том, что сделал. Не испытывал не малейших угрызений совести, когда дежурил, как и другие белорусские чекисты, на похоронах Машерова. Олегу присвоили звание майора, взяли подписку о неразглашении государственной тайны, в случае чего – высшая мера… И от греха подальше… отправили служить референтом, а по факту в качестве приставленного офицера к первому секретарю Краснодарского крайкома Сергею Медунову. Это была своеобразная благодарность за выполненное им задание.
Одной из задач Вишневского на новом месте было сообщать кому надо в управлении КГБ по Краснодарскому краю обо всех нештатных, неслужебных ситуациях, происходящих с первым. В начале своей работы Олег это делал, но быстро осознал, что Медунов в крае фигура более чем значительная и стучать на него небезопасно, ведь все его отчеты попадали в виде копий на стол к первому. Олег понял: с Медуновым надо дружить.
Ближе к выходным Олег начал нервничать, из головы не выходил последний разговор с шефом. Чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, он сел в свою «шестерку» и снова поехал в Геленджик. Формально он должен был предупредить Дмитрия Петровича о дате мероприятия, а фактически для своего упокоения все еще раз тщательно проверить.
– Да не суетись ты, все будет как надо! И не такое делали! Лучше иди искупайся, вода потрясающая! – успокоил Петрович, подвозя Вишневского на своем катере к центральному городскому пляжу.
От слов Смирнова действительно становилось спокойнее. Олег с удовольствием часа полтора провел в ласковом Черном море. А после вернулся в Краснодар.
В полдень пятницы в кабинете Вишневского зазвонил черный телефон.
– Привет! Старый, на месте? – в трубке был веселый голос Крутина.
– Здравствуй, Артур! На месте! А что? – без энтузиазма ответил Вишневский.
– Долг платежом красен! Приглашаю тебя сейчас в ресторан! Отказы не принимаются. Тебя и себя у начальства я отпросил. Ресторан «Кубань», через полчаса.
Через сорок минут Олег и Артур сидели в полупустом зале ресторана, ели шашлык из осетрины, запивая его трехзвездочным грузинским коньяком.
– Послушай, старый, – начал Артур – Ты это зачем в Геленджик зачастил, вчера зачем со Смирновым встречался?
– А что, нельзя? – чуть не подавился, не ожидая подобного вопроса Олег. – Я же тебя не спрашиваю про твою наркоманку-нимфоманку.
– А ты спроси! И я тебе отвечу – все супер, представить не можешь, насколько! Только это никого не волнует, а вот твои встречи со Смирновым заинтересовали начальство, – Крутин смачно выпил рюмку коньяка.
– Ну и что. Он человек заслуженный, но забытый, рассказывает мне про свое прошлое, а мне интересно, – с трудом взяв себя в руки, начал врать Вишневский.
– Ты про кружок любителей истории будешь в другом месте заливать. Какие там ваши дела, мне тоже неважно, – и без того страшные глаза Крутина стали еще страшнее. – В общем, на верху приняли решение Смирнова ликвидировать – уж очень много и обо всем он знает, и, так как ты с ним сейчас в хорошем контакте, поручено это сделать тебе.
– Как так мне, а если я не стану это делать? Я не хочу, – у Вишневского от неожиданности и коньяка закружилась голова.
– Станешь, это приказ. Тебя завтра вызовут и прикажут. А могут и не вызывать, если сейчас все обговорим, – Крутин вдруг стал очень серьезным.
– Что мне его, расстрелять прикажешь или зарезать, кстати, он очень непростой человек, сам кого хочешь… – здесь Вишневский остановился, представив, как он будет ликвидировать Смирнова и что из этого может выйти.
–В том-то все дело. Ты сейчас к нему ближе всех из наших. Я тебе дам таблетку, она мгновенно растворяется в любой жидкости, ее действие следующее: через десять минут человек умирает мгновенно от остановки сердца. Врачи, которые приедут к трупу Смирнова, будут в курсе и никакого вскрытия делать не будут, в документах так и будет написано – остановка сердца. Ты сам вызовешь «скорую» по домашнему телефону Смирнова и дождешься врачей – так надо, – подробно объяснил Крутин, передавая Вишневскому небольшой пузырек из темного стекла с таблеткой.
– Все мне ясно! Можно это сделать после 14 июня? Дмитрий Петрович обещал мне в понедельник показать отличные места для морской рыбалки, – выпивая коньяк, спросил Олег.
Вишневскому почему-то вдруг стало жалко Смирнова и стало жутко за себя и за Крутина – сидеть в ресторане и так запросто обсуждать убийство пусть и не очень хорошего человека… Все мысли Олега отразились на его лице, и Крутин это заметил.
– Можно! – неожиданно односложно и не задавая лишних вопросов ответил Артур. – Да, и еще. От того, что не станет Смирнова, планета будет лучше – он палач, садист и негодяй, каких мало. Близко к сердцу не принимай – работа у нас такая.
Глава 4. 14 июня
Раннее утро. В уютном внутреннем дворе старинного административного здания, в котором располагаются городской комитет КПСС и исполком Совета народных депутатов города-курорта Геленджика, под парами стоит белая «Волга» с водителем, готовая отправиться в любую минуту в любом направлении. С моря дует приятный утренний бриз, пахнет водорослями и какими-то только распустившимися цветами, на небе ни одного облака, встает южное солнце.
Быстрым, уверенным шагом к машине подошел грузный человек в бежевом костюме и красивом, подобранном в тон костюма галстуке. Быстрым движением открыв заднюю дверь, привычно расположился на заднем сиденье.
– Доброе утро, Витя. В Краснодар в крайком! К одиннадцати надо быть, Медунов вызывает! – командным тоном сказал человек в бежевом.
– Будем, Николай Федорович! – нажимая на педаль газа, ответил опытный горкомовской водитель Виктор. – Отдыхайте, Николай Федорович, путь не близкий.
Машина уже выехала из двора горкома.
– Эх, Витя, куда там! – с какой-то даже надеждой на сочувствие произнес пассажир на заднем сиденье.
Пассажиром на заднем сиденье белой «Волги» был не кто иной, как первый секретарь Геленджикского горкома КПСС Николай Федорович Погодин.
Высокую должность главы Геленджика Николаю Погодину доверили в 1974 году. Уроженец Краснодарского края, фронтовик, прошедший всю войну, примерный семьянин, отличник партийной школы с опытом руководящей работы был отличной кандидатурой на пост первого секретаря Геленджикского горкома КПСС. К тому же с 1967 года он занимал должность председателя исполкома Геленджика.
Сразу после назначения Погодин активно взялся за работу, под его руководством курорт расцвел. В перечень достижений Погодина входят строительство объездной дороги к городу, обустройство новых пляжей, благоустройство дендропарка и парка в честь 40-летия Победы. Погодин также выбил у партийного руководства деньги на строительство Дворца культуры, кинотеатра, бассейна и нескольких новых санаториев, некоторые из которых успешно работают.
Попасть к нему в кабинет можно было любому жителю курорта, всех он внимательно выслушивал и старался помочь. В партийных кругах Погодин тоже был на хорошем счету, и не только благодаря высоким показателям работы. Он был настоящим хозяином города, который умел радушно принять гостей, в том числе – представителей краевого начальства или начальства из Москвы.
И вот он направлялся на долгожданную личную встречу с Сергеем Медуновым, его непосредственным начальником. Добивался Погодин этого события две недели, почти с той самой минуты, когда арестовали Железную Беллу. Медунов аудиенцию постоянно откладывал и переносил, а вчера позвонил сам лично и предложил поехать к одиннадцати часам в крайком, он был спокоен и деловит.
Дорога из Геленджика в Краснодар даже с опытным Виктором занимала без малого три часа. Сколько раз Погодин проезжал по этой дороге на партийные конференции, собрания партийно-хозяйственного актива, встречи делегаций, да и на поздравление с различными праздниками краевого начальства. В крайкоме ругали его редко, а хвалили часто, поэтому ему нравилось ездить в Краснодар и возвращаться в хорошим настроении с какого-нибудь очередного мероприятия или банкета.
Глядя из окна машины на знакомые гористые пейзажи, Николай Федорович вдруг четко почувствовал, что все в прошлом и что дни, а может быть, и часы его пребывания в кресле хозяина Геленджика сочтены. И от этого становилось горько, сколько сил, энергии, здоровья вложено в этот город. Честно, очень не хотелось уходить с должности, на которой он был еще нужен и полезен, да и она приносила ему немало как морального, так и материального удовлетворения. А еще не хотелось оказаться под следствием со всеми вытекающими последствиями. «Эх, Белла, Белла, жизнь сломала себе и мне», – мысли Погодина становились с приближением к Краснодару все тяжелее.
Оказавшись за десять минут до назначенного времени у подъезда крайкома, Погодин, чтобы хоть как-то отвлечься от терзающих его мыслей, обратился к Виктору:
– Меня не будет примерно час. Сходи где-нибудь позавтракай, не завтракал, наверное?
– Есть такое! – весело ответил профессиональный Виктор.
В одиннадцать дня Погодин бледный, как лист писчей бумаги, стоял в приемной Медунова.
– Здравствуйте, Николай Федорович, Сергей Федорович вас ожидает, – поприветствовала Погодина миловидная секретарша.
Референт Евгений молча встал из-за своего стола и открыл действительно тяжелую дубовую дверь медуновского кабинета.
– Николай, здравствуй! – Медунов вышел навстречу Погодину, протягивая ему руку.
– Здравствуйте, Сергей Федорович, – поздоровался немного опешивший от подобного радушного приема Погодин.
– Николай, – начал Медунов, – Шахиня уже две недели молчит в СИЗО, и, как сам понимаешь, долго ее молчание продолжаться не может. Первым, кого она начнет сдавать следствию, будешь ты. Надеюсь, это тебе тоже понятно. Вполне вероятно, завтра-послезавтра в Геленджик высадится большой десант следователей из союзной прокуратуры, и это при том, что Шахиня пока молчит, а когда заговорит?
На Погодина после слов Медунова стало страшно смотреть: он стал уже просто неестественно бледный, у него затряслись руки. В его голове была одна лишь мысль – это все не на самом деле, это сон.
– Николай, – продолжил Медунов – Я связался с некоторыми влиятельными людьми, они, если даже Бородкина и заговорит, помогут тебе избежать уголовного преследования. Естественно, тебе потом нужно будет уехать с семьей куда-нибудь – да хоть в Москву, хоть в Ленинград, да хоть куда!
– Спасибо, спасибо, Сергей Федорович! – с большим трудом, почти безнадежно произнес Погодин, не ожидая подобного от шефа.
– Все надо делать очень быстро! Сегодня в половине восьмого вечера мы встретимся с этими людьми в Новороссийске на даче Юры Журкина. Лучшего места трудно найти. Никто ничего не увидит, а кто и увидит – не заподозрит ничего. Выездное совещание первых секретарей горкомов, – обстоятельно излагал Медунов.
– Сегодня вечером в Новороссийске? Все так быстро. Все неожиданно! – Погодин пребывал почти в обморочном состоянии.
– Да, сегодня и именно там. Другого шанса у нас просто не будет! Слушай внимательно и запоминай: ровно в шесть вечера у пирса, что напротив твоего горкома, тебя будет ждать катер. Там будут мои люди, два человека, их задача – в целости и сохранности доставить тебя до Новороссийска, а после вернуть обратно в Геленджик. Когда и кому тебе сдавать дела, я тебе сообщу в Новороссийске, – подытожил Медунов.
– Сергей Федорович, наверное, я буду должен этим людям. Такие дела не делаются бесплатно, – с трудом начал приходить в себя Погодин.
– Разумеется, Николай, конечно, правильно все ты понял. В шесть часов вечера у тебя в руках должен быть портфель, а в нем пятьдесят тысяч, – почти с иронией, как будто речь шла о коробке конфет, а не о сумме, на которую можно было купить пять машин, сказал Медунов.
– Сергей Федорович, это очень большая сумма – боюсь, не найду до вечера.
У Погодина при всех его неоспоримых достоинствах грамотного и чуткого руководителя, умелого, крепкого хозяйственника, да и просто неплохого человека был один серьезный недостаток – жадность. Он был чрезвычайно жаден, как говорят в народе, до денег, конечно же, у него были деньги, и не пятьдесят тысяч, а значительно больше, и лежали они не в сберегательной кассе, а дома, на даче, в рабочем кабинете, но одна лишь мысль о том, что ему придется просто взять и отдать пятьдесят тысяч, могла свести его с ума.
– Найдешь, вон у Берты под миллион нашли. У тебя, наверное, не меньше, зачем так воровать нужно было, совсем совесть и стыд потеряли. Золото и деньги в трехлитровых банках в землю закапывала – это как? Зачем? Жадные вы до денег и золота, а я разгребай! – у Медунова сменился тон. – За жизнь и свободу деньги в твоем положен�