Судейкин (жмет руку Дорофееву). Очень рад слышать от вас такие слова. Рад потому, что слышу слово честное только от вас первых. Я даже и не думал видеть здесь никого честного… Я вижу, вы человек правдивый, деловой, практичный по своей части.
Дорофеев. Хотя и не так-таки деловой, а кой-что разумею. Вот уголовные дела для меня "блины", а гражданские "кислее перемских сигов".
Судейкин (треплет его по плечу). Не бойтесь, Иван Захарович! Гражданскими делами буду заведывать я. И можете на меня надеяться, как на себя. Я делаю так, как велит закон.
Дорофеев… Похвально. Такие речи слушать любо! А вот у нас так ой!..
Судейкин. Что вы?
Дорофеев (вздыхая). Так, ей-богу, так. Мы люди темные, но бога помним… Ну, да дело немое… Я ведь бургомистр. (Встает). Ух, засиделся. Прощенья просим! К себе милости просим в гости!
Судейкин. Куда вы? Посидите, мы с вами пообедаем.
Дорофеев. Нет, пора.
Судейкин. Будьте так добры! Степан Иваныч будет. Вам ведь некуда торопиться.
ЯВЛЕНИЕ 9-е
Те же и Марфа Павловна, Ольга и Коля (входя кланяются)
Судейкин (указывая на Марфу Павловну). Это моя жена. Это дочь, это сын. (Им:) Бургомистр городового магистрата, Иван Захарыч Дорофеев. (Дорофеев кланяется.)
Марфа Павловна. Очень рада вас видеть. Извините, я еще не сделала визит вашей супруге, потому что сегодня Павел Тимофеевич ходил с визитами.
Дорофеев. Прошу покорно пожаловать завтра; завсегда просто. У меня жена добрая, есть и дочь Марья, шестнадцати годов, другая Марья за судьей. А что же мальчика-то вы обучаете?
Марфа Павловна. По-домашнему. Ольга учит по-французски и по-немецки. Хочем сперва приготовить дома, а потом в гимназию.
Дорофеев. Так, вот бы вы наняли Михайлова, парень славный, племянник почтмейстера, да в суде обижают.
ЯВЛЕНИЕ 10-е
Те же и Навалихин (с белыми волосами, остриженными по-солдатски, в партикулярном сюртуке), Тетерин (в форменном сюртуке), Зимин (в партикулярном платье).
Тетерин (Дорофееву). А, Иван Захарыч! Здравствуй, брат.
Навалихин (Судейкину). Уездный судья, Кирилл Егорыч Навалихин.
Судейкин. Очень рад.
Навалихин. Извините, вы меня не застали дома, я играл вот (показывая на Тетерина) с ним в карты и как пришел с ним же домой, сейчас к вам, а тут попался Степан Иваныч (кланяется Марфе Павловне и Ольге).
Тетерин. Почтмейстер, Сила Филипыч Тетерин!
Зимин (дамам). Заседатель Зимин.
Судейкин. Очень приятно.
Навалихин. Я слышал, Павел Тимофеич, что у вас нет лошади?
Судейкин. Да, к несчастью.
Навалихин. Да это не стоит хлопотать. Вы вот что, сходите к поверенному Краснову, он вам пришлет, даже на-вовсе даст.
Марфа Павловна. Это бы еще ничего, а то я не могла найти стряпку хорошую.
Навалихин. Этого вы вовсе не найдете здесь. Вот Павел Тимофеевич как обскажет ему все, так у вас будет и стряпка, и кучер, и лошадь; все, что хотите.
Тетерин. Право. Им нечего в зубы-то смотреть.
Судейкин. Пожалуй, я попрошу стряпку, условлюсь с ней о плате, а лошадь не надо.
Навалихин. Вот еще, плата! У меня шесть лет кучер, дворник, стряпка и горничная живут без платы. Они обязаны и так…
Судейкин. Ну, этого я не хочу.
Тетерин. Да ведь он стряпку и кучера в счет не поставит. Вот у меня тоже кучер и лошадь с вольной почты, а вольная почта платит исправно.
Навалихин. Еще бы! Они обязаны нам.
Судейкин (Марфе Павловне и Ольге). Закуски и водки!
(Марфа Павловна, Ольга и Коля уходят. Марфа Павловна приносит скатерть, стелет на стол; Ольга приносит пирог, тарелки, и Коля три бутылки вина. Между тем, говорят.)
Тетерин. Ну, как, любезнейший Иван Захарович, поживаешь?
Дорофеев. Ничего. Живем помаленьку.
Навалихин. У меня Анна ужасно много грибов насбирала.
Зимин. Ныне много их, всяких.
Навалихин. Она говорит, что хоть лопатой греби. Да! Павел Тимофеевич, _ губернатор скоро будет сюда?
Судейкин. Он еще не приехал.
Тетерин. Ну, я вам говорил. Эх вы, головы! Так он вам с неба и падет.
Навалихин. Ну, слава богу, а то стряпчий нам покоя не дает. "Право, господа, губернатор едет, такой строгий, ужас!" У вас был Чурохов?
Судейкин. Был.
Навалихин. Я вам рекомендую, как дельного человека.
Тетерин. Как плута.
Судейкин. Я в нем не заметил дельного. Это плут.
Зимин и Тетерин. Браво!
Тетерин. Такой плут, за нос судью водит. Так ли, г. Бургомистр?
Дорофеев. Верно!
Навалихин. Напрасно, господа…
Судейкин. Таких людей, как Чурохов, я давно бы выгнал в отставку.
Тетерин. Именно так.
Зимин (Дорофееву). Каков!
Дорофеев. Так и колет напрямик.
Зимин. Любимец судьи. Для меня он ничего.
Судейкин. Пожалуйте, господа, вино еще оттуда.
Навалихин. Поди, купленное?
Судейкин. Да.
Навалихин. Ну, здесь ведро водки будете получать, пива, меду даром. {Во время существования откупов все чиновники получали от откупщиков определенное жалованье деньгами и натурой.}
Судейкин. Я думаю, лучше брать за деньги.
Тетерин (смеясь). Что вы! Да это где видано. (Садится за стол.)
Судейкин. Господа, извините, что угощение очень просто. Чем бог послал.
Дорофеев. Ладно, Павел Тимофеевич, ведь недавно приехал. (Пьет вино и идет с тарелкой в угол.)
Навалихин. И, полноте. Мы шли только вас поздравить.
Тетерин. Ну, про нашего губернского почтмейстера не слышно? (Пьет.)
Судейкин. Ничего не слыхал.
Тетерин. Такая скотина, сердится на меня на что-то. Уберу, пишет. Денег надо послать.
Навалихин. Ну и пошлешь. А что сыграем разве?
Тетерин. Я не прочь, вот Степан Иванович.
Зимин. Пожалуй.
Навалихин. По копейке хоть, Павел Тимофеевич не откажется.
Судейкин. Извините, я вовсе не игрок.
Навалихин, Тетерин и Зимин (наливают по рюмке). С приездом! (Пьют.)
Дорофеев (смеясь). Экие черти, подавиться бы вам: мне и не налили, а я еще в форме…
Конец 2-го действия.
Действие 3-е
Комната 2-го действия
ЯВЛЕНИЕ 1-е
Марфа Павловна, Ольга и Коля (обедают. Судейкин в форменном сюртуке ходит по комнате).
Марфа Павловна. Что же ты ничего не ешь?
Судейкин (с сердцем). Да не досаждай ты мне!
Ольга. Папаша, хоть молока.
Судейкин. Ну, молока стоит! Чорт знает, что такое!.. Что это такое за суд! Сегодня ровно месяц, как я занимаюсь в суде… Ну, уж суд, на что он и походит. С виду-то еще ладно, а внутри – так лучше бы и не заходил – кабак! Хаос, шум, крик, стукотня, драка! Ну, на что это похоже! Столоначальники пьяницы, писцы невежи, со скверными рожами, ходят в лохмотьях… Ах ты, господи! А пол-то, нечистота какая… гадость! Я было сказал сторожу мыть пол хоть раз в месяц: "денег, говорит, расходчик не дает". Я говорю судье. А он: ничего говорит, ладно и так. Я говорю: надо бы стены побелить, клеенок положить на стол, купить песочницы, а он: "давайте нам своих денег". Я взял у расходчика книгу, смотрю: ну, волосы дыбом! Два раза в месяц полы моют в суде, рубль за это платят жене сторожа, стены белили к пасхе! Каждый месяц две сажени дров на две печки суда покупаются, и то теперь летом, когда вовсе печки не топят. Два пуда свечей каждый месяц покупают, а вовсе даже теперь вечером не занимаются, а с огнем и подавно. Да 2-х пудов и зимой не выйдет! Пять стоп бумаги, а писцы часто сидят без бумаги; расходчик дает каждому по листу и по два листа. Дюжина карандашей, а карандашей вовсе нет… И все это куплено пять дней и росписки есть… и ничего нет… Я говорю судье: расходчик вор и плут. А он: "это не ваше дело, со своим уставом в чужой монастырь не ходите. Вы, говорит, не ревизор!" Эдакий славный монастырь. Ха, ха, ха! Каково? (Все встают из-за стола. Судейкин пьет стакан молока и закусывает. Ольга уносит со стола и возвращается. Коля играет деревянным конем, возит его по комнате за веревочку.)
Марфа Павловна. А нам что за дело!
Судейкин. Конечно, тебе тут дела нет, а мне есть. Мне больно это видеть.
Марфа Павловна. Я бы на все это плюнула!
Судейкин (машет рукой). Уж лучше бы молчала!
Марфа Павловна. Ты вот хочешь себя сделать выставкой, не знаю чего – честности или лицемерия. Смотрите-де, какой я гусь! (Судейкин с сердцем ходит по комнате).
Ольга. Какое у вас, мамаша, сердце. Ведь это очень гадко даже слушать, а каково все это увидать, да узнать плутни, перечувствовать.
Марфа Павловна. Послушай, Ольга, я не знаю, с чего ты вступаешься за своего отца? Тебе тут какое дело? Уж не более ли ты моего знаешь? Я, кажется, делами палатскими ворочала, сюда его перевела, на теплое местечко… а он вот какие штуки отливает! Уж ты бы молчала, коли ничего не знаешь… Ты не смей его сбивать с толку.
Судейкин. Послушай. Марфа Павловна, ты меня выводишь из терпения!
Марфа Павловна. Уж не драться ли хочешь со мной? Спасибо!
Ольга. Маменька, позвольте мне защищать папу, насколько я умею. Вы мне не запретите, потому что я, кажется, ему дочь так же, как и вам… Папа мне ближе всех, и каждое его горе отзывается на мне.
Марфа Павловна (с сердцем). Молчи!
Ольга (твердо). Никогда! Я не понимаю, наконец, как это у вас достает духу говорить вроде того: смотри, как обманывают, учись, плутуй…
Марфа Павловна. Еще поговори!
Ольга. И буду говорить! Вас после не спросят, потому что вы не служите, да и все-таки женщина, а потянут вашего мужа! Как прекрасно, мамаша, как вашего мужа будут водить солдаты, а мы будем плакать… (Плачет.)
Судейкин (растроганным голосом). Марфа Павловна, неужели ты не понимаешь?
Марфа Павловна. Ты сообрази то: хорошо ли резаться с судьей? Ведь он твой начальник.
Судейкин (махнув рукой). С тобой не стоит говорить, коли ты уж такая; коли уж ты не понимаешь! Ты пойми, что такое плут? Разве обмануть по службе хорошо? Украсть казенные деньги не воровство? Да и притом, если знают все… Ведь это явное, матушка, мошенничество… подлость… Ну, неужели ты хочешь этого?
Марфа Павловна. Я говорю, что надо быть поскромнее с судьей.
Судейкин. Да я сказал ему слегка. Послушай дальше. Сидим мы в присутствии. Вдруг приходит в присутствие Чурохов и зовет меня рукой. Вот какая скотина! Он меня за панибрата стал считать. Я смотрю ему в глаза. Судья улыбнулся и говорит: вас надсмотрщик зовет. Я встал; Чурохов увел меня в свою комнату и дает 25 рублей. Пожалуйста, говорит, молчите, а сам улыбается, сам улыбается. Я вхожу в присутствие с Чуроховым, говорю судье, а он меня же и осмеял: нечего, говорит, капризничать, возьмите. Ну, я погорячился. Сегодня вдруг получаю из губернского выговор…
Ольга и Марфа Павловна. Выговор?
Судейкин. Что я ленив, хожу на службу редко!
Марфа Павловна (с сердцем). Как! Кто это смел?
Судейкин. Да так, получил выговор, смели, верно.
Марфа Павловна. Что же ты мне раньше не говорил о доносе?
Судейкин. До сих пор я ничего не знал.
Марфа Павловна (с сердцем). Да я сейчас все дяденьке напишу! Их всех уберут! Донос на моего мужа! Вот, прекрасно!
Судейкин. Не беспокойся. Твой дяденька уволен в отставку губернатором. Вот читай, пишет мой друг Петров, а вот и "Губернские Ведомости". Утешься! (Отдает ей письмо и Ведомости). Теперь некому хлопотать. (Ходит молча по комнате, Ольга плачет, Коля, бросив посредине комнаты коня, стоит около Ольги, обняв ее одною рукой. Марфа Павловна читает.)
Марфа Павловна (садясь на стул). Скверно дело-то наше! Теперь я без рук! Ах, мой дяденька! Чтобы этому губернатору… Этакой ведь чорт, прости меня господи!.. Честных любит! Осмелился сказать моему дядюшке: подавайте в отставку, и тот и подал. Нет, видно, не одним нам горе мыкать!
Судейкин (помолчав). В отставке я должен буду пропитываться прошениями. Я должен буду хитрить для того, чтобы мне больше дали, – обман… все то же! Служить я не могу… Господи, что делать?
Ольга. Папаша, как ни горько наше положение, но, мне кажется, что из него еще можно выйти. Ваш друг пишет, что губернатор ненавидит тех, кто не честен. Напишете ему, что вас притесняют за честность, что вам нельзя служить. Пусть нарядит следствие, увидят, кто прав, кто виноват – суд или вы. И тогда пусть вас переводят отсюда хоть в губернское правление.
Марфа Павловна. Написать на них губернатору! Сейчас же я их опишу!.. Погодите, соколики! Вы забылись здесь!
Ольга. А как отправим?
Марфа Павловна. Как отправим? Почтмейстер плут, скрадет, передаст…
Судейкин. Я уж об этом думал. Почтмейстер мне давнишний знакомый, но я на него не надеюсь. Я надеюсь на его племянника, он у меня в столе сидит. Этот господин один лучше всех в суде. Водку не пьет, дело знает хорошо и терпеть не может Чурохова и судью. Поэтому он мне понравился больше всех. Ему я отдам донесение губернатору, и он отправит.
Ольга. Да он скрадет, не отправит?
Судейкин. Он семинарист и честен; здешних служащих он ненавидит, даже смеется над своим дядей. Да я думаю на время поручить ему учить сына грамматике, да кое-каким предметам. Он человек бедный; получает жалованье 3 рубля серебром, дядя ему ничего не дает, а он же ему платит 5 рублей. Он регентом здешних певчих, да учит у Дорофеева сына, Вот чем и живет. Мне жаль парня и хочется помочь.
Ольга. Да может ли он учить Колю?
Судейкин. Посмотрим.
Марфа Павловна. Ты, кажется, рехнулся в уме-то. Самого выгоняют, а он заботится о какой-то дряни. Ну видано ли дело – своего подчиненного служащего брать в учителя своему сыну… Да смыслит ли он чему-нибудь учить-то?
Судейкин. Это ты увидишь, как он будет учить. Он учился в философии, знает лучше всех грамматику, да и умнее, по крайней мере, всех в суде. Что же мы не обучим Колю, – хорошо, что ли? Тебе учителей надо из училища? Да они запросят 15 рублей…
Марфа Павловна. Да, уж учителя здешние, видела я их. А все же учитель бы пригляднее.
Судейкин. Как знаешь. Ему я назначу плату 5 рублей. Ольга будет учить французскому и немецкому языкам, и он, пожалуй, будет учить латинскому…
Марфа Павловна. Ты о доносе-то сперва подумай!
ЯВЛЕНИЕ 2-е
Те же и Михайлов (Ольга, Коля и Марфа Павловна уходят)
Судейкин. Здравствуй, Михайлов.
Михайлов (неловко кланяется).
Судейкин. Ну, как твой дядюшка?
Михайлов. Теперь ничего. Стал выходить в контору.
Судейкин. Ну, а ты ладно отправил почту?
Михайлов (улыбаясь). Мне уж не привыкать отправлять за дядюшку. Вчера делал набор: принимал письма, росписки, деньги, а сегодня почту отправил.
Судейкин. А росписки в приеме денег?
Михайлов. Сегодня дядя подписал…
Судейкин. Что же, губернская контора не знает, что ты, таким образом, исправляешь должность почтмейстера?
Михайлов. Город наш далеко и знать ей нельзя. А здесь это ничего. Почтовую контору здесь как-то мало сравнивают с другими присутственными местами. В суде у нас все члены ходят в форме, а дядя мой принимает письма и отправляет почту часто в халате.
Судейкин. Ха, ха, ха!
Михайлов. Контора в квартире дяди; а для корреспондентов все равно, в чем бы ни был почтмейстер, кто бы не отправил письмо, лишь бы было отправлено да получено исправно.
Судейкин. Посиди немного, я сейчас. (Уходит в кабинет.)
ЯВЛЕНИЕ 3-е
Михайлов (один)
Михайлов. Не знаю, садиться или нет. Ведь эти господа сначала льстят, садят на стулья, случается, еще подсядут к тебе с папироской или сигарой, а потом над тобой же и издеваются. Нет, лучше постою. Я ведь канцелярский служитель! Это, верно, дочь Судейкина? А хороша, недаром говорят, что хороша. Недаром Чурохов интересуется ею, а Зимин часто ходит к ним. Я думаю, есть деньги, ведь служил в палате. Как хороша! Какой приятный голос! Вот эта жена Судейкина, какая-то чопорная. С виду не нравится. Я удивляюсь, отчего это я робок, когда бываю в присутствии таких прекрасных девушек, женщин, а еще служаки попрекают меня женщинами… Однако я не понимаю, для чего это Судейкин меня пригласил сюда. Вероятно, что-нибудь переписать. Вот она участь-то наша! В суде надают тебе такую кучу дела, пиши, переписывай с необтесанной, гадкой работы, набело; десять раз переписываешь одно и то же, а тут еще: "Михайлов, зайдите ко мне!" Хоть вежливо, по крайней мере, а то, у нас все ты, даты. Такая участь наша, канцелярская. Как ты поступил в эдакой городишко канцеляристом, стал канцелярскою машиной, так ты им и умрешь, потому что ты беден, пишешь хорошо, переписываешь чисто.
ЯВЛЕНИЕ 4-е
Михайлов, Марфа Павловна и Судейкин (из кабинета)
Судейкин (Михайлову). Что же ты не садишься, братец!
Михайлов (про себя). Какая вежливость? (Судейкину.) Благодарю. (Садится).
Судейкин. Не знаешь ли, что было в суде, как я ушел сегодня?
Михайлов (про себя). Вот зачем он звал! (Судейкину). Павел Тимофеевич, я боюсь сказать. Быть может, вы скажете судье, меня прогонят из суда.
Судейкин. Тебя? За что? Я не из тех людей, чтобы делать кому-нибудь вред.
Михайлов. Как вы ушли, судья долго шептался с Чуроховым. По уходе его я видел, как Чурохов писал на вас рапорт в губернское правление, чтобы вас убрать из суда, потому что вы негодны в суде. Что вы нетрезвую ведете жизнь.
Судейкин. Правда?
Михайлов. Да.
Марфа Павловна. Кто же это написал?
Михайлов. Написал Чурохов, а подписал судья, заседатель и секретарь.
Судейкин. Еще хуже! Что я стану делать?
Марфа Павловна (с сердцем Судейкину). Вот, ты что наделал! Ах, боже мой!
Судейкин. Это чорт знает, что такое выходит. Донос отправлен?
Mихайлов. На почте еще лежит.
Судейкин. Послушайте, Михайлов, вы я думаю, как человек честный, больше прочих видите – правда ли все то, что на меня писал раньше и теперь написал суд? Скажите мне прямо, как вы меня находите?
Михайлов. Я нахожу, что вы человек честный, какого только и надо в суде; за честность вас и ненавидят судья, секретарь и Чурохов. Последний вас ненавидит больше. Да пусть спросят всех служащих про вас, все скажут, что вы честный и добрый человек, всегда ходите в суд, что все на вас написанное – клевета.
Судейкин (тихо Михайлову). Вот что, братец, нельзя ли этого рапорта не отправлять.
Михайлов. Павел Тимофеевич, для вас по службе и в чем другом я готов сделать все, что угодно, но чтобы не отправить рапорта присутственного места, – я не могу. Это будет против службы. Положим, мы грешим и больше, но из-за этого рапорта я могу попасть под суд. Теперь знают все, что я у вас; за мной следят, завтра будут спрашивать, зачем я был у вас (кланяется). Нельзя ли меня уволить.
Судейкин (с отчаянием). Так что же я стану делать?
Марфа Павловна. Эх, совесть, совесть! На какие уж штуки ты не пускаешься! Великая штука выговор, донос! Мы докажем себя, что значит быть честным человеком. Вот что, господин Михайлов, мы вам хочем помочь, помогите, пожалуйста, нам; вы видите, в каком мы теперь положении?
Михайлов. Все, что только можно сделать с моей стороны – я сделаю.
Марфа Павловна. Вы можете приготовить мальчика для поступления в гимназию?
Михайлов. Не хвастаясь, могу сказать, что я сына здешнего бургомистра приготовляю всего полгода и уверен, что он у меня понял больше, чем бы он понял в училище в два-три года.
Судейкин. Дорофеев мне вас хвалил. Да и я вас видал еще там. Вашего дядю я знаю давно. Он вас хвалит, только жаль, что он держит вас так жестоко. Здесь в суде я в вас заметил добросовестность. У меня есть до вас просьба. Я хочу приготовить своего сына, которого вы видели здесь, во второй или третий класс гимназии а здесь приготовить, кажется, некому; хоть могут приготовить учителя училища, но они возьмут дорого.
Михайлов. Я очень рад вашему предложению, и если вам угодно будет сделать меня домашним учителем, то я постараюсь, оправдать ваше доверие; вы останетесь мною довольны.
Судейкин. Много ли же вы возьмете?
Михайлов. Я вам этого не могу сказать раньше того, чего я еще не сделал. Я готов вам и так служить.
Марфа Павловна. Ну, полноте! Так-то служат только здешние господа. Мы вам назначим плату 5 рублей серебром в месяц. Извините, вы видите, мы живем только одним жалованьем.
Михайлов. Помилуйте, мне эта плата кажется даже большою. Я очень благодарен вам. (Кланяется.)
Марфа Павловна. Прежде всего, не в службу, а в дружбу, сослужите нам в немногом?
Mихайлов (кланяется). С полным удовольствием.
Марфа Павловна. Отправьте, пожалуйста, пакет к губернатору, если только можно так, чтобы ни в суде не знали, не знал и ваш дядюшка.
Михайлов. Извольте. Это для меня ничего не значит. Я сам запишу пакет в реестр и сам закупорю постпакет.
Марфа Павловна. Будьте так добры.
Судейкин. Пожалуйста, Михайлов! Я вас не забуду.
Михайлов (кланяясь). Помилуйте!..
Судейкин. А как вас знать?
Михайлов. Михайло Иваныч.
Судейкин (в комнаты). Коля!
ЯВЛЕНИЕ 5-е
Те же и Коля
Судейкин (Михайлову). Вот ваш ученик. Коля, это твой учитель, Михайло Иваныч. Смотри, слушайся, учись хорошенько. Михайло Иваныч, посидите, пожалуйста, с Колей, позаймитесь с ним. Я покамест приготовлю донесение, а потом будем пить чай. (Уходит в кабинет с Марфой Павловной.)
ЯВЛЕНИЕ 6-е
Михайлов и Коля
Михайлов. Вы, Николай Павлович, учили что-нибудь?
Коля. Читать и писать умею, по-французски учусь.
Михайлов. Прекрасно. Что же вы желаете учиться, например, учить грамматику, историю и географию?
Коля. Как же.
Михайлов. Потрудитесь принести мне какую-нибудь книгу… Мы с вами что-нибудь прочитаем на первый раз.
Коля. Хорошо-с. (Убегает в комнату.)
ЯВЛЕНИЕ 7-е
Михайлов (один).
Михайлов. Какой случай! Из-за отправки доноса на Судейкина попасть к нему в домашние учителя. Вот что значит жить у дядюшки почтмейстера, по милости которого я часто отправляю письма. Сначала я думал, что Судейкин даст мне что-нибудь переписывать или будет что-нибудь эдак выпытывать, а он пригласил меня в учителя своему сыну, у которого сестра красавица, про которую все говорят, что она умна и горда, что выйдет замуж за Зимина, и которую я узнаю, быть может, больше всех. А как хорошо будет, если я буду с ней говорить, она будет слушать мои лекции. Учитель! Ну, я постараюсь здесь быть, как должно учителем, приготовляя своего ученика. Впрочем… однако… Что, если Судейкин выбрал меня в учители на один, на два дня. Как я отправлю донос от него, он и скажет: ну-ка, братец, Михайло Иваныч, я сам хочу учить Колю… Пожалуй! Да нет он человек честный. А как я рад! Господи! Будто я получил какую награду. Учитель! Теперь уже четыре должности у меня: канцелярский служитель, регент, почтмейстер и учитель. Отовсюду деньги… много ли… рублей пятнадцать… Можно жить теперь. Спасибо, Павел Тимофеич. Жаль только, что тебя обижают; видно, что ты честный человек. (Печально.) Но как же сочинения? О, неужели я буду принужден их бросить? Нет, я буду ночи сидеть, а не брошу моих милых сочинений. А что, если бы этих должностей у меня не было? Поневоле я был бы плутом.
ЯВЛЕНИЕ 8-е
Михайлов и Коля (с книгой)
Коля. Вот-с басни Крылова.
Михайлов, (перебирает листы). Вот прочитайте эту "Крестьянин и разбойник". Поймите хорошенько что вы прочитали и расскажите. (Коля уходит в угол и читает, Михайлов садится к окну, про себя). Как я рад, что нашел хоть одного честного в суде: и это тот Судейкин, у которого я буду учить его сына, который будет потом учиться в гимназии, кончит, может быть, курс в университете.
ЯВЛЕНИЕ 9-е
Те же и Ольга (входит с книгой и садится к столу)
Михайлов (про себя, не замечая Ольги). Окончит курс, определится сюда судьей… а я? все тот же, или столоначальник. Пятнадцать лет на службе, без чина или под судом. Обслужился, обжился… оброс как камешек травой… И этот Коля – Николай Павлович Судейкин на меня и смотреть не будет…
Ольга (про себя). Бедняк! И он задумался о чем-то. О чем? Быть может, о своей службе, жизни, о своей бедности… Как жаль мне этих бедных людей. В трудах и заботах проходят их дни за днями. Положим, он теперь честный, но надолго ли? Не получив хорошего образования, канцеляристом он так и заглохнет. Быть может, женится… в тягость себе и своему семейству. Умирая, скажет детям: служите, как и я. И служат дети, как и он. Грустно! Сколько тайной скорби, сколько мучений, борьбы с собой у этих людей. Еще того хуже быть умным, развитым, честным… Уж лучше не служить таким в судах. Нет, трудно сделаться честным, еще труднее быть честным! (К Михайлову.) Михаил Иванович, позвольте вас спросить: вам почтмейстер как приходится, дядя?
Михайлов (вздрагивая). Почтмейстер? Он мне сродный по родной тетке.
Ольга. Ваш отец кто был?
Михайлов. Дьячок. Матери я лишился, когда мне было три года от рождения, а отца – 8 лет.
Ольга. А братья и сестры есть?
Михайлов. Никого.
Ольга. Вы где обучались?
Михайлов. В семинарии. Я учился до 19 года, когда была у меня возможность, когда я был певчим и помогал мой дядя, единственный только родственник. Я учился год в философии, но болезнь лишила меня возможности быть певчим, дядя уехал сюда и не стал давать денег, и я должен был выйти из семинарии. Как ни горько, что я не кончил курса, но что делать, так богу угодно.
Ольга. Давно на службе?
Михайлов. В сентябре будет второй.
Ольга. А до чина сколько лет?
Михайлов (вздыхая). Еще 14 лет.
Ольга (удивляясь). Как много!
Михайлов. Такие уж права мне судьбой предназначены: канцелярский служитель 3-го разряда получает чин через 16 лет.
Ольга. Вам здесь скучно?
Михайлов. Так скучно, что и не знаю, как бы убраться отсюда. Я вырос в губернском городе. Только при одном воспоминании о гуляньях, об удочках, катаньи в лодках, о караванах барок, на которых плывет весной множество разных племен, песнях бурлаков, прогулках за рекой, которых здесь вовсе нет, становится грустно, тяжело и невыносимо.
Ольга. Какое же здесь развлечение можно найти?
Михайлов. Здесь летом съездить в поле, напиться чаю, сходить по грибы в лес, а зимой по вечерам играть с кем-нибудь в преферанс. Здесь, в этих старинных домах, живут люди старинного покроя, с старинными убеждениями, зато живут патриархально, как в былое время.
Ольга. Это я заметила с первого раза и вот теперь все еще не могу привыкнуть: губернский город так и мелькает передо мной. Что же делать, если мы судьбой назначены жить в этаких местах. Здесь, по крайней мере, можно жить свободно, но только заглохнуть. И как подумаешь, ведь надо же жить кому-нибудь, на то и город…
Михайлов. Жить в одиночестве очень скучно; знакомиться, пожалуй, можно со многими, можно и дружиться с ними, но, поверьте, все они вам наскучат, надоедят. Эти рутинисты не поймут ваших слов, будут вам хлопать глазами, поддакивать, пожалуй, уважать вас и только; дай бог, чтобы еще уважали, а то будут смеяться. Жить с ними – нужно непременно совсем преобразовать себя, быть таким же, как и они. Если же они вас не поймут, что очень вероятно, то плохо, очень плохо жить. С волками жить, – нужно по-волчьи и выть. Вот я в два года всем сделался противен в суде, все меня ненавидят, а отчего: от того, что не понимают моих убеждений.
Ольга. Вам трудно здесь жить?
Михайлов. Вам трудно, может быть, понять всех чувств моих, желаний; вам, может быть, покажется странным и смешным, что я не могу здесь служить. Я с самого детства ненавидел уездный суд. И что же? Судьба, как нарочно, толкнула меня в этот хаос. С первого раза я увидал, что народ далеко необразован, у всех грубое обращение, обман, жестокость; я понял, что мне трудно будет с ними свыкнуться… Я боюсь даже вам говорить все, потому что вас не знаю. Но я вижу, что вам можно говорить то, чего не понимают наши служащие: выругав друг друга, они не понимают, что выругали друг друга; обидели кого-нибудь, – и их трудно убедить, что они обидели; обманув по службе, сделав не честно, против совести и убеждения, они думают, что сделали хорошее дело, потому хорошее, что они ведь получили деньги, хотя и силой просили, заставляли ждать, кланяться, молиться… Да! Вам трудно понять то зло, которое они делают потому, что они бедны: жалованье их мало; надо жить: ведь у другого есть семейство, вот они и сбирают трудом, потом, кровью, которые все-таки не честное труженичество, а только зло. Хорошо бы еще, если бы деньги копились, а то проживаются при первом удобном случае. Таким-то образом, они каждый день выискивают этого труда сами для себя, а сама по себе служба здесь очень легка… Положим, я получаю три рубля, у меня есть другие возможности к существованию, к деньгам, но мне горько видеть, что там, где я служу, делается обман; там, где бы должен быть правый суд, напротив, зло ближнему…
Ольга. Мне так говорил и папаша. Вы бы просились в губернский город.
Михайлов. Да, я изыскиваю все средства перейти туда, но не знаю. Чтобы попасть туда, нужна протекция, нужны деньги. Если бы у меня были такие родственники, у которых были бы друзья, то меня бы перевели; если нет, я могу перейти только за деньги. Это такой город – место, куда не пускают крестьянина в грязных лаптях. Без денег там куда ни сунься, везде покажут двери. Я ездил нынче в апреле, обходил всех главных личностей, но везде с криком получил ответ – места нет.
Ольга. Нам пишут, что новый губернатор честный человек. Вы попроситесь у него, как он будет здесь.
Михайлов. Не знаю. Ведь просителей-то нашего брата очень много из всей губернии. (Коле:) Ну-с, Николай Павлыч, прочитали?
Коля. Прочитал. Крестьянин купил корову, а у него разбойник и украл корову и подойницу было хотел, да отдал.
Ольга. Что же разбойник честно сделал, Коля?
Коля. Да я бы его каналью… я бы его прибил, как крестьянин бил.
Михайлов. Он сделал как разбойник и взял, конечно, то, что для него более нужно. Подобные примеры в жизни очень часты, особенно, в нашем суде. В басне разбойник взял корову, а у нас берут не только подойницы, которые на что-нибудь да пригодятся, а чуть ли не всего крестьянина.
Коля. Как это?
Михайлов. Я не буду говорить о своем брате мы, конечно, не можем взять чего-нибудь большого: мы еще учимся брать, мечтаем о большем. Бывают дела такого рода, что бедный, но гражданскому или уголовному процессу, хотя и прав, но боится за свою участь; ему говорят, что ты проиграл или ты виноват. Он продает имение, остается в одном рубище, чтобы дать за свободу. И нередко все-таки проигрывает.