Конец света

У нее была обида на меня. Ей приснилась моя измена. «Во сне приехала к тебе в какой-то дом отдыха, и кто-то прошуршал платьем и исчез, ты как бы невзначай поправляешь кровать, и сердце мое защемило: ты раньше здесь долго жил, и знаешь все ходы и выходы, как выводить женщин. И я заплакала». Самым жалким кажется человек сам себе, когда он плачет во сне: Аа-аа-аа! Это самый глубокий плач духа! Хотя просыпаясь, не помнит, о чем плакал.

Она страдала, как страдает всякая женщина, лишенная той полной и прекрасной жизни, к которой предназначена. Я смотрел на нее со сложным чувством – вины и жалости.

С ней, моей подругой, я ощущаю близость и согласие в разверзающейся судьбе. И мы еще надеемся иметь ребенка. Наш секс – яркая доля обмана, потому что не приводит к рождению ребенка. Недаром Бог задумал опасным наслаждение сексуальной близостью – это указание на нешуточность коренного свойства живого – укореняться поколениями во вселенной. Но любовь – намного значительней, чем эта потребность природы.

Мы переругивались с ней, не было особого чувства любви, что охватывает полымем в первой страсти. Отчего, неведомо. По-прежнему было счастье близости с родным человеком, правда, не духовной, что и было причиной наших ссор. Наверно, не любил ее так, как инопланетянку, как Данте не мог любить только свою жену, мечтая о Беатриче. Но когда она умрет, без нее незачем будет жить. В наших ссорах – молодая ревность, и беспокойство от безнадежности старения, и отчаяние одиночества, что обычно владеет стариками.

Ей хотелось отчаянно кинуться к пришельцу, словно в этом был выход ее горю. В ней уже раскрылось желание любить, вся не воплотившаяся в ее жизни любовь к не рожденному ребенку. Повела его в дом – покормить.

Он оглядывал наш деревянный дом-дачу, сухой, в ярком свете из высоких окон, в какой-то печали, словно когда-то оставил здесь что-то, и говорил:

– Когда летел к вам, испытал удивительное чувство приближающейся родины, которую нашел, и могу навсегда потерять. Странно, я все это как будто помню. Словно давным-давно жил здесь.

Наверно, в нем есть нечто, что влечет к Земле, данное вместе с моей отцовской кровью, и тепло внутри – к новой матери, подруге отца. И родственная неловкость пропала в чем-то более сильном. Оно было даже больше, чем просто чувство новизны путешественника.

Я подождал, когда выйдет с посудой моя подруга.

– А как… мать?

Он потеплел.

– О, она стала Матерью новой расы. После моего рождения таких, как я, клонировали уже несколько. Просила передать тебе привет. Надеется увидеть.

* * *

Я безоговорочно влюбляюсь в такой тип независимой умной женщины, гордой, до горького чувства недостижимости. Покорность такой женщины – высшее наслаждение. Может быть, поэтому люблю мою властную подругу.

Правда, я любил многих женщин, чтобы уйти из одиночества, постоянного моего состояния, а женщины – это исцеление от одиночества и уход в чудесные кущи близости. Индивидуум, отчужденный от других самой природой, потенциально обречен на одиночество, которое всегда требует жертв, чтобы его удовлетворить. Меня вдохновляло, что есть половина человечества, которую люблю – женская. Всегда был внутренне благожелателен к ней.

Но когда я увидел безволосую девушку с удлиненным голым затылком, как у Нефертити, меня ударило, как током: богиня с огромными печальными глазами, как у напарников, но зелеными, и слегка вывернутыми, опасно раскрытыми пельменями губ. Идеал женщины, о которой тоскуют мужчины, как Данте или Петрарка, что не мешает прекрасно жить со своими половинами.

В Нефертити совмещались два моих любимых в женщинах начала, к которым меня неодолимо влекло: отвергающее меня, ибо «в сердце девы нет закона», и обаяние нимфетки – начало чистоты и возможности.

Что-то иное было между нами, словно нашел желанное – чистое женское начало мира. В ней было то особое сочетание мягкости и твердости, что отвечало моей, как говорили, женственной натуре.

Во мне исчезло желание секса, чем был обуян в земном существовании. Может, что-то подмешивали в еду? Но появилось другое желание, трудно определимое. Возможно, особое питание, воздух играют здесь роль духовной виагры, многократно усиливая исцеляющие соки жизни. Нефертити объясняла:

– Мы живем в постоянном наслаждении, которое вы называете любовью и сексом, то есть любим друг друга, но это гораздо более сложное чувство, чем просто физическое.

Как я понял, их наслаждение любовью как-то связано с исцелением души, вечно тревожной и грустной прямо перед обнаженным космосом…

Мы сидим с Нефертити в ее «квартире» – открытой уютной сфере, на огромной высоте. Обзор вытеснил все мои закрытые уголки, взгляд уходил в необъятный простор пылающего звездного неба, и все дальше и дальше, в иные галактики. На столике, и вокруг причудливые растения всех цветов погружали в волшебное разноцветье радуги. В них утопала душа, уплывала на отдых в некие неги, нирвану, где она полностью подзаряжалась или даже перестраивалась.

Она одета в полупрозрачный хитон, такой сексуальной я ее еще не видел.

– Ты чем-то привязал меня, – шептал ее неземной голос. – Я знала много душ, но твоя – очень смешная, хотя в тебе много непонятной мне тоски. В тебе есть новая черта, мы ее не знаем. Таких у нас нет.

Наверно, она разглядела во мне все чистое, о чем я сам не догадывался.

Вдруг в нашу сферу влетел рой бабочек. Чудо огненно разноцветных ангелов на синем фоне, они изменили атмосферу, словно пахнуло счастьем. Они вились вокруг нас, и Нефертити что-то пела им. Одна из них, первозданно синяя, обсыпанная снежком, пробудила во мне воспоминание.

– Мы разводим бабочек, – шептала моя богиня. – И райских птиц.

Пили опьяняющий нектар, почти воздух, усиливающий близость, я обнимал ее, словно прощался, в последний раз. Никогда еще не знал такой энергии близости.

– И еще у нас есть звери и птицы. Но мы их не едим, и не охотимся. Это у вас дикий обычай.

От нее исходило обаяние прекрасной невинной нимфетки, превосходящее обаяние земных женщин, за которым всегда ощущал эгоизм соблазнения.

И мой земной инстинкт взыграл. Она слегка удивилась, очень естественно поддалась наслаждению «по-земному». Даже ради этого куда-то спрятала свои смешные усики-антенны, с помощью которых здесь занимаются утонченной любовью. Никакого смущения: «Будем так, как ты привык». Это отсутствие жестов соблазнения мешало, не прибавляло ей сексуальности. Но она сама была соблазнением. Тело ее нежное и совершенное, как у богини, мне показалось, лучше, чем грубо материальные тела наших женщин.

Мои губы впились в ее полураскрытые пельмени губ. Она откинулась, сраженная, как Тамара от поцелуя Демона. Смертельный яд его лобзанья мгновенно в грудь ее проник.

Ударило такое небывалое наслаждение, превосходящее физическое, какое не могла дать ни одна земная женщина, полет в первозданное природное женское начало, задуманное в первый день сотворения мира. Инь и ян сошлись в трепете исцеляющей любви, удовлетворяя всю потребность воссоединения противоположностей.

Правда, показалось – впустую, как во сне. Скорее, это было наслаждение от духовной виагры.

– Я такого не знала, – шептала она.

Я сразил ее земной порочностью. Женщина этой планеты оказалась слабее и прозрачнее.

Потрясенный общением с Нефертити, бодрый и полный желаний, я готов был наполнить себя атмосферой высшей любви.

Странно, Нефертити не ревновала. Могла делить радость меня с другой, земной, которая была во мне постоянной болью.

– Ты идеал женщины, – шептал я Нефертити. – Таких не бывает на Земле.

Впрочем, так оно и было. Между нами совершалось то, о чем я мечтал в снах о единственной женщине. Странно, может быть, это моя подружка? Она чувствовала мою душу, как свою, и сама раскрывалась полностью.

– Хочу от тебя ребенка, – шептала она. – Это будет начало новой энергийной расы, открытой космосу. Представляешь, как от Адама с Евой?

– И с моими земными пороками.

Я пугался своего счастья. Чего мне не хватало? Я человек земной. Не хватало чего-то родного, мутного.

Ее друзья ощущали в нас особенную эротическую энергию любви, и становились печальными. Иса был безутешен, даже не подумав, чтобы набить мне морду.

– Я вас любил так долго, безнадежно, – цитировал он поэта Земли, которого знал по манускриптам, – как дай вам бог любимой быть другим.

Я невольно улыбнулся. Они оказались мямлями – не ревновали. Я не понимал, как это – не ощущать острый укол ревности. Всю молодость прожил в ревности. Ревновал всех и вся. Хотел бы, как царь Соломон, спрятать в гареме шестьсот девиц. Правда, красивых.

В них же невозможно такое состояние, как ревность. Это высшая нравственность. На высотах нет ревности. Нет родовых предрассудков соединения в пары. Да и института брака нет. Исключительно ценилась свобода. И ветру, и орлу и сердцу девы нет закона».

* * *

Я расспрашивал его, как там, на планете, которую я называл Ио. Он рассказал о своей первой (или второй?) родине. Там по-прежнему готовятся к переселению, может быть, на другую планету – туда, где нет быстрых космических катаклизмов. Он стал одним из официальных космических путешественников.

– Иса и Муса? Часто вспоминают тебя. Просили передать, что Земле грозит катастрофа.

Мои друзья, приславшие грозную весть, не могли обмануться. Я помрачнел. Это было серьезно, поверил тому, о чем подозревал раньше.

После того, как я улетел с планеты Ио, мои новые друзья Иса и Муса неожиданно прилетели на Землю и посетили меня. И только тогда я уверился, что это не сон, а правда.

* * *

Уже накрывает жара, нынешним летом уж очень изнуряющая, тревожно говорящая о многом. О внезапном сдвиге земной оси, о прорывающемся сквозь хрупкую голубую оболочку солнечном ветре, несущем радиацию. О потеплении (или похолодании?), несовместимом с живым организмом. О близком апокалипсисе.

Но что вдруг со мной? Какое счастье – снова возникла «пронзительность» ясности! Передалось ли чувство исцеления из картинок-копий старых художников на стене, или это куст сирени, врывающийся в раскрытое окно, чистый воздух сада? Или снова пришло чувство обновления, как в колоссальном разливе митингов по многим городам, обнажившим живую душу вялого населения, вышедшего из скучной клетки в подлинную свободу? Оживает родина средиземным своим побережьем, словно в ней источник один – материнская даль…

Ожидание чего-то необыкновенного. Прямо сейчас!..

Многие увидели в ясном небе прочерк молнии. Мой дом осветило от проскользнувшего неопознанного объекта, он опустился в поле прямо за садом.

Передо мной стояли герои моего сна – Иса и Муса, в серебристых комбинезонах. Такие же сосредоточенные, с высокими лбами и лысые, с огромными, чуть раскосыми глазами даунов, глубокими и синими, как озеро Тартар. За ушами у них маленькие аккуратные антенны. Иса выглядел бледным, со страдальческим лицом, Муса такой же, темный, со сросшимися черными бровями, похожий на средневекового испанского мавра, по-прежнему бесстрастный, как киборг.

Иса обнял меня, словно расстался вчера.

– Впервые увидели ваш странный мир. Очень далекое небо, голубая атмосфера, тяжелые квадратные дома, тесно ползающие повозки. Земляне колышутся толпами на улицах, придавленные к поверхности, входят в какие-то подземелья…

– Метро?

– Да, метро. А в головах стоит, как дымка, что-то эфемерное, внушенное вашими видеоинформационными системами. Представления фантастичны, разбиваются о темную суть «вещей в себе».

Во мне воскресло то чувство невероятной командировки на их планету, что возносило за пределы возможностей человека. Когда ощутил в моих исследователях ум неизмеримо высший, чем когда-либо встречал на земле. Наставников, без которых не знал, куда идти. Я был счастлив увидеть их, словно из глубокого одиночества узрел, наконец, нечто ясное. Оказывается, всегда думал о них, как о чем-то недосягаемом.

Они и сейчас вызвали во мне чувство, от которого кружится голова, исчезает пространство и время.

– Как вы оказались здесь? Ведь Форум постановил…

– Мы узнали, что в вашей цивилизации изменилось сознание, – радостно сообщил Иса. – Геополитический сдвиг…

Было совестно принимать их в моем неухоженном убежище. Хотя какая разница – их-то не испортил квартирный вопрос, такового там вообще не было.

– Но как вы меня нашли?

– Твой район освещен вашим Солнцем. Это у вас называется день? А ты рассказывал нам о своем месте среди волшебной природы, где переливается вода и блестит влажная зелень.

– Понял, очень точный адрес, – засмеялся я, и озабоченно спросил:

– Где ваша «тарелка»? Может нужно топливо, найти хорошее скрытое местечко?

Они засмеялись.

– Какое топливо? Забыл, как мы перемещаемся? Не беспокойся, «тарелку», как ты говоришь, не видно, она под землей.

Они явно усовершенствовались в русском языке, видимо, им ввели полный курс нашего языка из Библиотеки манускриптов разумных планет, собранных Путешественниками. Между собой же пели на своем языке, как Гомер строки своей «Одиссеи», но я научился как-то понимать их язык, правда, больше по наитию.

Вошла моя изумленная подруга, недовольная гостями, явившимися без приглашения. Она терпеть не могла показывать Кремль вламывающимся в наш дом без предупреждения моим родственникам из провинции.

Они встали и церемонно поклонились. Она с испугу сделала книксен. Я растерянно попросил ее приготовить что-нибудь, и она выскочила вон.

– Наверно, проголодались?

Совсем забыл, что они осторожны к незнакомой грубой пище.

Они разглядывали предметы в нашей передней комнате, словно это были артефакты, виденные ими в низших цивилизациях.

– Невероятно, – с восхищением вертел фарфоровую чашку любопытный Иса, видя в ней дивную экономию самой необходимой для жизни формы, исток, объединяющий живых существ в переливах воды роскошной природы.

Земные предметы казались им чем-то тяжелым и неуклюжим. Иса взял стакан, повертел в руках, налил свежеотжатого яблочного сока и отпил, морщась от кислоты и грубых взвесей.

Муса осматривался молча.

– У нас принято при встрече спрашивать, как здоровье как вы живете. Но я был бы счастлив узнать что-то новое о вас.

Иса снова засмеялся.

– Оно всегда новое – что-то добавляем к тому, что знаем о космосе. Другой жизни нет. Чем ближе к взрыву нашего светила, тем напряженнее мыслим.

Радости видеть друзей, бывших исследователей моего сознания на другой планете, мешала мысль, что придется снова оказаться на неизмеримой высоте, в которой трудно выжить человеческому существу.

Муса проявил интерес.

– А как у тебя? Перестал быть маргиналом?

– Не знаю, что вы в меня ввели, но долго ощущал и «гад морских подводный ход и дольней лозы прозябанье». Чувствовал в людях ту же боль, что и во мне. И от этого родства с миром становилось как-то легче.

После моего вознесения на планету друзей было такое чувство, словно поднялся на высокие ступени Лествицы, к «фаворскому свету», совершенно изменив взгляд на мир. Вселенная, которую они мне открыли, сделала меня другим. Хотя моя подружка тоже взбиралась на очередную ступень – нирваны, или сатори, по учению Дзен, неподвижно сидя в позе лотоса. Так что мы были при деле.

Но после отнятия моего дела рейдерами я упал с Лествицы. Никак не мог вспомнить, что меня возносило. Исцеляющий простор стал пропадать, и вернулся бездумный взгляд на внешний мир.

Но вулкан непонятной тоски во мне глухо ворочается непотушенным огнем. Это закон человеческой натуры – вулкан можно тушить только постоянными жертвами – свободой и близостью с миром.

– После того, как я улетел от вас, поверил, что несбыточное существует – всеобщая близость и любовь, как у вас. Только вот за что нас любить? Увы, не доросли. Иногда чувствую, нет смысла углубляться в философию, осмысливать суету людей, зная, что ничего не сбудется при моей жизни. Но все равно страстно вникаю в жажде все новых и новых надежд. Какая-то дикая живучесть, не считающаяся с неизбежным. В этом стал похож на вас. Правда, после геополитического сдвига, как вы говорите, появилось ощущение открытости людей друг к другу, и это почему-то омолаживает. Чувство пронзительной свободы. Вдруг в сознании все преломилось – снова увидел себя страдающего в окружающих, близких и родных. Исчезло одиночество, как будто оказался в стране понимания.

– Вот-вот! – оживился Иса. – Эти состояния землян мы и хотим понять.

– Но мы еще продираемся через тоннель ужасов во вселенском парке развлечений, с цапающими за бочок чудовищами. А вы про энергийность землянина! Вы-то воплотили жизнь в творчество, как Фауст.

– Творчество бесконечно, – грустно сказал Иса. – Печаль наша светла.

Муса перевел на деловой тон:

– Ваш человек стремится к близости с миром, и находит только близость семьи и своего круга. Хотим узнать, навсегда ли ваш Бог разъединил вас?

Иса подумал.

– После сдвига в вашем сознании это стало возможно. Ты знаешь нашу проблему.

Я снова вспомнил ту тревогу, которой они были объяты. Она была и на земле, где уже задумывались о последствиях, хотя и более отдаленных.

– Что же я могу сделать?

Сделал бы для них все, как для Наставников, которых так ждал, и был готов быть гидом по всей территории Земли.

– Мы хотим говорить на вашем Форуме. Видишь, наши роли поменялись.

Я помялся.

– Видите ли, ваши сразу приняли меня, инопланетянина. Ведь у вас иной мир. А у нас – страх перед нашествием инопланетных чудовищ, и слухи – вроде, что-то видели, или насмешки над тупостью обывателя.

– Значит, к телу власти простым землянам так сразу не подступиться? Что это за завалы? Это странно, мы бы рассеяли сомнения.

– Увы, это так. Снизу предрассудки, сверху – иерархия инстанций, и надо доказывать, что пришельцы безопасны. Хотя живые пришельцы – исключительный случай на Земле. У меня предложение: одеться в земной дресс-код. Ведь, вы почти не отличаетесь от людей. И я для начала представлю вас моему… знакомому. Из высших сфер. Попробуем не пугать сразу наших неподготовленных аборигенов.

Они выглядели как спортсмены в своих обтягивающих комбинезонах, что меня слегка беспокоило. Я боялся за них, ведь зомбированное «ящиком» население, которому некогда, да и незачем думать самому, полно мистических предрассудков, и что ему взбредет в голову? А силовые структуры, которые попытаются выжать из них все, что могут?

– Это еще зачем? – удивился Иса. Они не мыслили в земных пластах угроз. – У нас свой дресс-код. Сохраняет благоприятную телу атмосферу, даже в невесомости и абсолютном холоде, и сам очищает тело.

Я не мог просить о гибкости, ибо они не знали, что такое уловки.

Я не хотел говорить о той, которую называл Нефертити. Вспомнил, как моим друзьям, влюбленным в нее, было горько, но они хотели, чтобы нам было хорошо, не умея ревновать. И как она пригласила меня в ее «квартиру» – уютную сферу, на огромной высоте. И рой бабочек – огненно разноцветных ангелов на оранжевом фоне, изменивших атмосферу, словно пахнуло счастьем. И как одна из них, первозданно синяя, обсыпанная снежком, вызвала слезы воспоминания.

– Думаешь о той, что ты называл Нефертити? – угадал мои мысли Муса. – Она родила получеловека. Его назвали Астером. В ваших легендах так называли минотавра Астерию. Помесь неведомого нам существа – землянина с легким жителем нашей планеты.

Я оглянулся. Подруга еще не вошла. Чувствовал земные угрызения совести – бросил женщину с ребенком! – хотя там иные отношения, и забота о детях общая.

Иса потеплел.

– Ребенок необычен, он вольет в нашу эфемерную плоть новую энергию. Короче, ты у нас стал легендой. Отец новой расы.

И сурово сказал:

– Она тоскует по тебе. Если преодолеешь ностальгию по Земле…

– Тише, – прошептал я. – Моя подруга ревнует даже к Беатриче и Лауре – идеалам классиков.

Я не хотел продолжать тему, тем более, что она вошла с подносом.

Наконец, мы собрались выйти.

У подруги остановились глаза, как во время моей опасной болезни.

– Куда ты опять вляпался? Кто эти пришельцы? Из твоего сна? Ха-ха!

– Отправляюсь на их планету, – пошутил я.

Она смеялась над моим сном, а теперь воочию увидела странных лысых красавцев с тоненькими антеннами за ушами.

– Это не мои родственники из деревни. Совсем другое.

– Только не вяжись с властями. Ты уже от них получил.

– Что-то скоро изменится, – пообещал я. – В лучшую сторону.

Они ступали легко и быстро, и спотыкались – явно не привыкли к земной тяжести, большей, чем на их планете. Я повез их на моем бюджетном автомобиле.

Сидели сзади царственно, как бэтмены. На проспекте их поражало медленное движение ползающих местных повозок. «Перепеваясь» на своем языке, рассматривали диковинно одетых людей, прямоугольные и круглые дома – формы, еще не освобожденные от древнего мистического квадрата – земли, и круга – неба. Правда, есть чудесные здания, возносящие в тончайшую гармонию. Но и они не выдираются из тяжелой материи…

(Мы побывали в парламентах восточного и западного полушарий, и везде инопланетян хотели упихнуть в «шарашку», чтобы выбить секреты их технологий, но им удалось бежать).

* * *

Астер не мог надышаться воздухом Земли.