Рейс в одну сторону

Когда они прошли несколько сотен метров, сбоку в стене неожиданно открылась огромная дверь – снова кто-то из сопровождавших нажал пульт управления. Это была комната отдыха, схожая с фаяловской, только намного меньше. «Вероятно, здесь и людей не так много», – вновь мелькнула догадка. И еще Королев запоздало отметил, что, скорее всего, дверь будет открывать тот, у кого в руках пульт. Попахивало, честно говоря, диктаторскими замашками: может быть, этот объект обладал большей секретностью, нежели на Фаяле? Петрович чувствовал, что вопросов у него будет не намного меньше, чем в первые дни пребывания на этих островах… Ну, вопросы вопросами, а быт как-то обустраивать надо.

– Кровать можно выбирать любую? – спросил Петрович, не дожидаясь, пока ему предложат присесть.

Тот, что был как бы Ольсен, молча кивнул, пожал плечами, кашлянул и вытер сухой рот. Проделал он всё это практически одновременно, что произвело на Петровича пугающее впечатление. «Нервный тик, какой-то?», – подумал Королев, и, окинув взглядом помещение, приметил в дальнем углу пустую тумбочку и аккуратно заправленную кровать. Он сразу же направился туда, не обращая внимания на своих проводников. Как только он сделал пару шагов, дверь за его спиной с шумом захлопнулась, а провожатых, как ветром сдуло.

Можно сказать, что Королев оказался в привычной для себя обстановке, только теперь не было над его головой кондиционера с разноцветными ленточками. Уснул он быстро, зная наперед, что к нему вновь приставят куратора, который, наверное, будет вводить его в курс дела и посвящать в тайны объекта.

Сон Петровича был таким же крепким, как и в капсуле, когда он болтался в океане. Теплое одеяло согрело его озябшее тело, несмотря на то, что температура воздуха была везде одинаковой: как на поверхности океана, так и на объекте №2 – стабильные двадцать пять градусов выше нуля. Ничто его не тревожило и не заставляло нервно дергаться во сне, как говорили ему еще там, на Фаяле.

Глава 18

«Наденька дорогая» несла на ужин Трясогузову новую порцию. Увесистый поднос она держала, прижав его к груди одной рукой, а другой вызывая лифт. Три этажа отделяло ее от ценного сотрудника Трясогузова, и ей, с одной стороны, было приятно сделать для него этот презент (она, ведь, чувствовала, что он до сих пор голоден – сказался утренний стресс), а с другой… Ну кто он ей такой: брат, муж, или, чтоб мама не узнала, любовник? Нет, конечно – ни одно, ни второе, ни третье. Кстати, сейчас, на подносе, стояли все три блюда, чудом уместившиеся на этом куске алюминия, хотя, ей, дуре, Светка говорила, чтоб она взяла тележку – легче будет: и не устанет, и вид будет приятный.

– Еще чего, – с горячностью ответила Надя, – не собираюсь я тут перед всякими выглядеть на сто рублей!

Светка улыбнулась.

– Надя дорогая, сто рублей – это нынче не деньги, так что ты поосторожнее со сравнениями.

Она специально назвала ее любимым прозвищем Трясогузова, дабы намекнуть ей на предвзятое к ее особе, в хорошем смысле, отношение со стороны Альфреда Семеновича.

– Да знаю, что не деньги – так, к слову пришлось, – ответила Надя и поправила шикарные светлые волосы (на большее она и не подписывалась). Потом, со словами «и так донесу», гордо взяла поднос и пошла к лифту. Светка-подруга проводила ее завистливым взглядом, но ничего вслед не сказала, как делала это всегда, что было вроде хорошей традиции: тогда всё проходило гладко и без лишней суеты.

Надя не очень любила ездить к Альфреду, к этому странному калеке-оптимисту, во всем видевшим хорошее, а она вот, идиотка, ничего этого хорошего и не замечала, тем более, в последние дни. Их всех затаскали к Ральфу Штукку на «беседы», как он сам выражался. Всё спрашивал их, не замечали ли они сегодня что-нибудь подозрительное, и не появилось ли среди их персонала новых людей.

– Вот, тоже мне, глупость какая! – возмущался Бычков Б. Б., возвращавшийся с «бесед» всегда красный и дерганый. – Какие новые люди, он что слепой, немчура проклятая? Есть документы, есть камеры – всё у них, скотов, есть! Только от работы отвлекают, дармоеды! Была б моя воля, я б вообще сократил к чертям эту их службу и забыл бы, как их звать!

В отличие от него, Светлане нравилось ходить на «допросы с пристрастием», как она это, в шутку, называла. Ральф Штукк был с этим полностью согласен и иногда позволял себе делать ей комплименты, на что та реагировала спокойно и с достоинством, ведь она настоящая красивая женщина, и «таких больше нет на всей планете Земля». Эти слова Ральфа она повторяла чаще, чем положено, что не на шутку сердило Бычкова Б. Б., который всегда был с ножом в руках – работа у него такая – салаты готовить, да мясо резать, а клиентов-то много, а продуктов – еще больше… В общем, крутился Бычков, как белка в колесе, не зная покоя. Да он и не нужен ему был, тот покой. Сидя в своем Тагиле без работы, он мечтал о том, чтобы в его жизни не было ни одной свободной минуты, чтобы каждое мгновение было забито какими-то делами, и чтобы за это еще и деньги платили. Короче, сбылась мечта вшивого в баню сходить: мойся теперь хоть целыми днями.

Светлана всегда очень эмоционально реагировала на точные сравнения Бычкова, и иногда так заразительно смеялась, колыхая своим шикарным бюстом, что главный повар обыкновенно терялся и забывал, как резать капустку или помидорчики. Эта обольстительница иногда, если не сказать – всегда, снилась ему в приятных снах, но он боялся об этом ей говорить, чтобы не спугнуть, так сказать, и не опростоволоситься, не унизиться. Да, много он рассуждал на тему унижения, когда, год назад впервые увидел Светлану на объекте №1. Тогда она прибыла вместе с этой «Наденькой дорогой», или «Наденькой милой» (Бычков путался в этих определениях, поэтому не мог, за глаза, полноценно подколоть Трясогузова). Скорее всего, раньше девушки жили в одном городе, потому как были лучшими подругами, но Бычков ничего, ни у кого не спрашивал. «Вот еще, унижаться я буду», – были его любимые слова в ответ на все вопросы о его какой-то болезненной скромности в отношении женщин.

Отпустив, молча, Надю, Светлана посмотрела на трудившегося Бычкова, потом вздохнула и принялась делать борщ на завтра.

У Альфреда Трясогузова был упадок сил. Ему было плохо вот уже несколько часов, как бы он себя не подбадривал и не храбрился – все равно было не по себе. Объяснить это случившейся катастрофой? Нет, не она была причиной того, что мясо не лезло в горло, а горчица превратилась в засохшую темно-зеленую корку, намертво прилипшую к тарелке. Трясогузов отъехал от пульта с мониторами и подкатил в своей кровати, чтобы вылезти из кресла и прилечь на часок-другой: с недавних пор это было единственным средством хоть как-то обрести психологическое равновесие. Он прибегал к столь спасительному методу всего лишь три раза за этот год – можно было гордиться собой человеку, по-настоящему понервничавшему всего лишь три раза за триста пятьдесят дней.

Как только голова его коснулась подушки, в дверь постучали.

– Войдите! – буркнул он.

Вошла «Наденька дорогая».

– Добрый вечер, – сказала она мягким голосом и улыбнулась.

Альфред ей не ответил: по-прежнему не было настроения с кем-либо разговаривать, тем более с этой чаровницей.

– Куда всё это поставить? – спросила она.

Альфред посмотрел на нее из-под руки, нависшей над бровями, и с удивлением в голосе сказал:

– Как всегда: прямо туда – на пульт, – и отвернулся к стенке.

Надя ничего больше не спросила. Она поставила поднос и тихо вышла, аккуратно прикрыв за собой железную дверь «пультовой».

Трясогузов всё лежал, думая о том, что это на него нашло так неожиданно. Он, тертый калач, испытавший на себе многое кошмарное в жизни, вдруг скис за одну минуту, словно кто-то его траванул или сглазил.

– Надька, сволочь, – тихо сказал он.

Потом подумал немного и слегка помотал головой.

– Нет, не Надька. Тогда Светка, скотина.

Еще чуть подумав, сказал громче, с тяжким выдохом:

– И это не она!

Пожевав губы, он начал вставать с кровати.

– Кто тогда? – спросил он себя снова.

Так и не найдя ответа, он сел в кресло, что далось ему с большим трудом, но он привык к таким трудностям, поэтому не думал о боли в натруженных руках и спине.

Как только он сел за мониторы, то заметил, как кто-то приближается к берегу его острова. Увеличив изображение, он увидел бортовой номер. Сверившись в журнале со списком, он удовлетворенно вздохнул: «чистильщики», наконец-то, приехали. «Слава богу, что не завтра, а то бы здесь такой гвалт поднялся, что мама не горюй», – подумал Альфред.

– Это они нарочно мое терпение испытывали, подлецы. Чтоб им пусто было, уродцы мелкие, – прошептал он, неотрывно глядя в монитор, направленный строго на юг от горы Пико.

Серое широкое судно с большим локатором в виде шара, неспеша двигалось к острову. Трясогузов, продолжая следить за ним, взял с подноса, оставленным Наденькой, жареную куриную ножку, и, макнув ее в, кровяного цвета, соус, цапнул зубами жареную золотистую корочку. Сок брызнул на соседний монитор и потек по цветному изображению, где сейчас были лифты третьего уровня – там располагалась кухня и склад с продуктами. Капли остановились где-то посередине лифта под номером два и стали засыхать.

Судно медленно приблизилось на расстоянии трехста метров от берега, и встало на месте. Две лебедки опустили на воду шестиместные катера, куда потом сели «чистильщики». Когда они отошли от корабля, вновь заработали лебедки, опуская новую пару катеров. И так продолжалось до тех пор, пока их количество не выросло до десяти.

– Всего, получается, шестьдесят мордоворотов, – сказал себе Трясогузов. – Они же всё здесь съедят, вечно голодные уродцы. Ах, Наденька, как вовремя ты принесла мне королевский ужин – ты же оживила меня, с одра смертного подняла, красавица ты моя, – говорил он вполголоса, щелкая кнопками, следя за передвижениями «чистильщиков».

– И кто ж вас послал-то сюда, милые? Вам ведь придется на кораблик свой возвращаться, да другой островок и посетить, твари вы безмозглые. Ох, плохо, что я не начальник!

Тут он снова откусил кусок от куриной ноги, только побольше, отхватив половину ляжки. На пульте замигала красная лампочка – кто-то вызывал его в переговорную. Вытерев руки о салфетки, лежавшие на подносе, он, не переставая жевать, включил мотор своей коляски и подъехал к двери.

Когда толстяк добрался до переговорной, там стоял человек в форме охранника. Странно, что Трясогузов не узнал Ральфа Штукка. Когда тот повернулся к Альфреду, толстяк выдавил из себя:

– Богатым будете, Ральф Георгиевич.

– Всё шутишь, Альфи?

– Нет, какие уж тут шутки. Только что, например, «чистильщиков» видел – приплыли, родненькие.

Ральф вскинул в удивлении брови, но ничего не сказал.

– Обождите секунду, – сказал толстяк, и набрал короткий номер стационарного телефона.

– Алло! Код семь, пожалуйста. Позывной «Сокол». Жду.

Он положил трубку и отъехал от стола, повернувшись к Штукку.

– Три минуты у нас есть. Что у вас ко мне? – спросил Альфред.

Штукк прошелся вдоль столов с телефонами, а потом, резко повернувшись, спросил:

– Как вы думаете, долго ли нам осталось здесь работать?

Толстяк удивленно на него посмотрел.

– Надеюсь, до конца жизни: на меньшее я не согласен.

Штукк улыбнулся, сильно напомнив сейчас своего родного брата, погибшего на Фаяле.

– Не нужно переоценивать возможности нашего начальства: оно тоже не всесильно.

Толстяку не понравилось начало этого разговора, и он решил, как мог, пресечь все попытки спровоцировать себя на ответную реакцию. Он внимательно посмотрел на Штукка, потер вспотевшие ладони о колени, и сказал:

– Я всегда думал о вас, как об очень мудром, рассудительном человеке…

Штукк поднял руку, останавливая его, и промолвил:

– Только сейчас поступил сигнал о ликвидации объекта номер один, то есть нас с вами. Понимаешь, Альфи?

Трясогузов не поверил своим ушам.

– Как? – переспросил он, улыбнувшись, боясь, что не так понял этого типа в форме.

– Повторяю. Только что, вот по этому телефону, – он указательным пальцем ткнул в красный, стоявший на правом углу стола, телефон, с треснувшим наборным диском, – мне сказали: срочно собирать всё необходимое и покинуть объект. Потом мы сядем на корабль, который стоит возле нашего острова. Вопросы есть?

Толстяк еще больше удивился: его брови взлетели так высоко, что аж лоб заболел. И тут до него дошло:

– Так это и не «чистильщики вовсе? Это они, значит, за нами приехали, что ли?

Штукк кивнул и сел на ближайший от него стул. Альфред, не отрываясь, смотрел на начальника охраны, пока тот доставал из кармана большую толстую сигару и начал ее раскуривать.

– Здесь же нельзя… – начал, было, Альфред. – А, впрочем, теперь-то уж…

– Так и что же нам делать, как думаете? – отозвался, наконец, Штукк, выпуская жирную струю дыма в потолок.

Альфред не знал, что и сказать: он не ожидал такого поворота в своей карьере. И ведь ни одна сволочь не предупредила. Не зря ему так плохо спалось, и неспроста весь день он чувствовал себя, как на раскаленной сковороде.

– Вот же твари какие! – только и мог он выдавить из себя.

– Именно что, – в тон ему ответил Штукк, снова выпуская дым, только теперь в виде большого косматого облака.

– А как же теперь…

– Не знаю.

Оба были, словно потерянные, кинутые родителями дети. Куда им теперь идти? Кто за них слово замолвит? Где они будут работать?

Много бесполезных вопросов крутилось сейчас в их головах, но все они оставались без ответа.

– Да, – вспомнил что-то Штукк, – они больше не перезвонят, так что, у нас с тобой больше, чем три минуты.

Трясогузов смотрел в пол, прокручивая только что сказанное Штукком, и все никак не мог поверить в то, что услышал.

– То есть, они вам сказали… А какими словами… А как они вам это…

– Альфред, успокойся, – сказал Штукк, – они уже всё за всех решили. Скорее всего, как я думаю, нас переведут на ближайший объект, а именно на «Цитрон».

Толстяк молча кивнул, но это произошло, скорее машинально, чем осознанно.

– Чего вы говорите?

Штукк потушил сигару о стол и бросил ее в пустую мусорную корзину.

– Послушай, Трясогузов, нас, в любом случае, либо ликвидируют, в чем я вообще не вижу смысла, либо переведут на тот объект. Про материк я не говорю – там своих хватает. Так что, нам с тобой надо быть готовыми паковать вещи и собираться уже в дорогу. Понял меня, солдат?

Альфред снова кивнул, на этот раз кое-что соображая в своей, туго набитой мозгами, голове.

– Слушайте, – быстро заговорил Трясогузов, – если всё так, как вы говорите, то куда же денутся здешние мощности? Как они распорядятся, например, атомной станцией, или ракетами, ведь, это такое разбазаривание средств, если они их уничтожат, или… Что вообще можно сделать с такой махиной?

Штукк с минуту подумал, потом обреченным голосом сказал:

– Думаю, всё передадут военным, а уж они распорядятся этими мощностями по своему усмотрению.

– Вы так полагаете?

– Полагаю, – кивнул Штукк и встал со стула. – Ладно, на сегодня все разговоры окончены. Предлагаю идти собираться, да и поедем уже отсюда. Я за вами приду, скажем, через два часа: мне еще поварам сказать надо и еще кое-кому из обслуги. Не медли со сборами, Альфред.

Штукк ушел, оставив Трясогузова наедине с тяжкими мыслями. Он сидел, не двигаясь в своем кресле. Неизвестно, сколько прошло времени, но, после того, как ушел Штукк, Трясогузов вдруг тихо засмеялся, а потом заорал, как от дикой боли, и шарахнул кулаком по столу с такой силой, что снова, как и десять лет назад, с дальнего конца длинной столешницы упал телефон. На этот раз красный увесистый аппарат ударился об пол наборным диском, отчего тот разлетелся на маленькие кусочки, блеснув, напоследок, в свете неоновых ламп, пластиковыми осколками. Толстяк без всякого сожаления посмотрел на телефон и, чертыхнувшись, развернул кресло, направляясь к открытой двери.

Добравшись до «пультовой», он, не глядя на мониторы, где творилось что-то непонятное, нажал на спинке кровати какую-то кнопку. Кровать поднялась и встала на ребро. Альфред наклонился и поднял с пола увесистый чемодан. Щелкнув замками, толстяк проверил содержимое его коричневой «пасти», отметив про себя, что здесь не хватает самого главного – пистолета, которого ему никак не удавалось заполучить, как бы он ни старался. «На всякий случай», – говорил он и себе, и тем, кого он иногда просил достать хотя бы самый маленький револьвер. Люди всякий раз, с сожалением глядя на толстяка, говорили, что ему не понадобится никакое оружие, кроме головы, которая справляется лучше всякого пистолета. Трясогузов им не верил, но те никогда не шли навстречу его просьбам достать ему что-нибудь не очень шумное, не такое тяжелое, и, желательно, подешевле.

Вот и сейчас, глядя в недра полупустого чемодана, он вновь задумался об оружии, как единственном средстве решить все проблемы разом. Не сказать, что это была идея фикс, скорее подобное решение являлось необходимым, жизненно важным пунктом, который с этой жизнью бы и покончил, если бы сложились «подходящие» обстоятельства. Сейчас, похоже, все обстоятельства так и складывались, только, как без пистолета решить уйму задач, свалившихся вдруг на его голову, Альфред не представлял.

Он закрыл лицо руками и всхлипнул. Второй раз за десять лет, когда случилось первое, в «его смену» ЧП, он почувствовал себя слабым и неспособным справиться со своим состоянием. Его опять трясло, как тогда, и ему снова понадобилось выпить валидола, припрятанного на дне чемодана, на всякий случай.

– Ох уж эти мне случаи, – сказал он вслух, рассасывая круглую желатиновую капсулу спасительного лекарства.

Когда прозрачный шарик выдал ему порцию, щиплющего язык, валидола, он тут же забросил в рот второй, и, отставив чемодан в сторону, повернулся к мониторам. То, что предстало его глазам, было, по истине, грандиозным: все камеры были отключены. Сплошная рябь на мониторах была теперь единственной «картинкой», которую Трясогузов видел довольно редко, когда, например, меняли старые камеры на новые, или когда ловили диверсантов, напавших с моря и расстрелявших из снайперских винтовок «глаза» островитян…

Альфред пощелкал кнопками, в надежде, что хоть одна камера «оживёт» и покажет что-нибудь, вместо серых помех, но тщетно – ни одна не хотела подчиниться нервным пальцам толстяка, какими бы тумблерами они ни щелкали и с какой бы силой не нажимали на проклятые кнопки. Он вновь ударил по столу, как и там, в переговорной. На этот раз упал поднос с остатками еды.

В дверь громко постучали. Толстяк обернулся и крикнул:

– Да!

Глава 19

Королев спал, как младенец. Будильника он не ставил – не знал, в котором часу начинается рабочий день на этом объекте, да и неплохо бы сделать себе выходной. Соседи по комнате уже встали и заправили кровати. Некоторые спешили в туалет, другие столпились небольшой группкой около двери, ожидая, когда она откроется.

Петрович, разбуженный негромкими разговорами в комнате, легко приподнялся на кровати, встал на отдохнувшие ноги и, сказав в воздух «доброе утро», стал одеваться.

Через пятнадцать минут после общего подъема, дверь открылась, и в проеме показался «Наумочкин». Он вошел в комнату, пропуская тех, кто торопился выйти наружу, и как-то сразу оказался около кровати Королева. Петрович не мог себе объяснить этого феномена, несмотря на то, что голова с утра была легкая, самочувствие отличное, и с глазами тоже всё в порядке. Очевидно, сказывались последствия вчерашнего стресса, когда он еле-еле выбрался из той кровавой каши, что заварилась на Фаяле.

– Добрый день, – сказал «Наумочкин», блеснув очками. – Как спалось?

– Нормально, – ответил Петрович, чувствуя, что ситуация повторяется один в один, как будто его преследовало дежавю, и он, оказавшись в прошлом, теперь заново проживает самый первый свой рабочий день на том самом объекте, где сейчас расхаживали монстры.

– Прекрасно, – сказал «Наумочкин», – тогда начнем, пожалуй. Ваши данные сохранились во внутренней сети компании, и рабочее место по-прежнему закреплено за табельным номером 3424, то есть, за вами, только работать вы будете не в паре, как там, на Фаяле, а в «четверке», учитывая обстоятельства, с которыми нам пришлось столкнуться на первом объекте.

– Что это значит, не понял вас?

– Это значит, что теперь вы будете ненавязчиво приглядывать друг за другом, и нам удастся избежать фаяловских эксцессов.

– А, теперь ясно, – ответил Петрович.

– Ну, вот и хорошо, – сказал «Наумочкин». – Кстати, можете звать меня Валерием Николаевичем, или, если хотите коротко – боссом.

Петрович вопросительно на него посмотрел. Тот от души засмеялся:

– Да шучу я, господи боже! Просто зовите меня Валерием, и всё. Расслабьтесь, коллега – мы здесь в одной лодке. Такое ЧП, какое пережили вы, может случиться абсолютно на любом объекте, так что, спокойно работайте и будьте ко всему готовы. Если есть ко мне вопросы, задавайте их сейчас, а то рабочий день вот-вот начнется.

Петрович вытянул шею, поправляя воротник халата, которому давно требовалась стирка, и спросил:

– А дверь только вы открываете?

– Какую дверь? – удивился Валерий. – Ах, эту? – спохватился он, – Да, здесь немножко другая система, чем была на Фаяле. Лучше, знаете ли, всё держать под контролем, чем пускать на самотек. Да и потом, этот порядок был введен буквально со вчерашнего дня, когда у вас случилось катастрофа. Начальство не хочет допустить повторения внутренней диверсии, поэтому повсюду были отключены электронные замки, и теперь все двери, что называется, открываются «ключниками». Этот термин уже закрепился на нашем объекте, так что не удивляйтесь, если кто-нибудь крикнет: «Ключник, ко мне!»

Глядя на Королева, Валерий снова рассмеялся:

– Да не скажет так никто, боже мой! Просто позовете меня или Михаила – мы вчера оба встречали вас на пирсе, помните?

– Конечно, помню, – ответил Петрович. – А как мне вас позвать, если вы находитесь по ту сторону двери, ведь у меня нет ни рации, ни телефона?

– На каждой двери, со стороны выхода из помещения, есть кнопка открывания – это же так просто, – сказал Валерий, разводя руками.

– Тогда почему люди сегодня ждали целой толпой, пока вы придете и откроете дверь, раз они могли просто нажать кнопку и выйти?

Валерий перестал улыбаться.

– Вот у них сами это и спросите, чего они кучами ходят: со мной никто эти темы обсуждать не хочет – боятся, наверное.

– Странно, – сказал Королев, – я думал, что они доверяют вам, а тут…

Валерий вздохнул:

– Григорий Петрович, людей здесь много и все они разные до такой степени, что дай им волю, они будут требовать туалетную бумагу разных оттенков, лишь бы им угодили. Иногда проще проигнорировать их странные желания и, тем самым, заставить выбросить всякую дурь из головы, чем идти на поводу у этой толпы и выворачиваться наизнанку, выполняя их прихоти.

По всему было видно, что это задело Валерия, но Королев, не подав виду, спокойно спросил:

– Наверное, вы все-таки преувеличиваете, и желание ходить толпой, скорее всего, чем-то обусловлено, не так ли?

– Вполне возможно, – ответил Валерий с едва скрываемым раздражением в голосе, – но, повторюсь – это не мои секреты, и также не мои странности: хотите, поинтересуйтесь у них сами. Больше мне сказать нечего, к счастью.

– Почему, к счастью? – не унимался Королев.

– Потому что, – блеснул очками новый куратор, – у меня нет ни времени, ни желания обращать внимания на всякую ерунду: вы уж мне поверьте, что в том, о чем они по углам болтают, нет здравого смысла.

Он даже запыхался, разъясняя этот нюанс бестолковому слесарю.

Переведя дух, он спокойным тоном договорил то, о чем пришел сказать:

– Итак, мы прекрасно пообщались, а теперь, хватит лясы точить – пора бы уже и на работу идти. Вы готовы?

Петрович кивнул.

Валерий сорвался с места, как ужаленный, и быстрым шагом направился к выходу. Королев пошел вслед за ним.

Коридор, почти такой же, как на Фаяле. Стены, из белого мрамора, заставили Королева испытать секундную панику, когда он, случайно подняв глаза, увидел под потолком огромные лампы, забранные стальною решеткою. Вот только сейчас они не мигали, как бешеные, а горели ровным приветливым светом, и сирена не орала на весь коридор, мутя разум и разрывая в клочья сердце. Однако, стоило Королеву отвернуться от ламп, как от нарастающей паники и след простыл. Правда, какая-то тень от вчерашней тревожности всё же внутри него осталась – это рождало странную пустоту в душе, поэтому сейчас его глаза, безо всякого интереса, взирали на многочисленные двери кабинетов, выстроившихся вдоль обеих стен – всё очень напоминало Королеву «потерянный нами объект», как выразился Валерий.

– А вот и ваша слесарка,– сказал Валерий, когда они дошли до места. Он сам открыл дверь, нажав кнопку на крошечном пульте.

Они вошли в довольно маленькое помещение с двумя токарными станками, только какой-то новой модели – с ними Петрович не был знаком.

На рабочих местах пока никого не было, и Королев с любопытством окинул взглядом слесарку. Кроме уже привычного набора инструментов и станков, он ничего такого не увидел, однако, его приятно поразило то, что являлось глотком свежего воздуха в тесном каменном мешке. Этим «воздухом» были огромные интерактивные окна, вмонтированные в стену. Вид зеленого океана в лучах поднимавшегося солнца; птицы, летавшие наперегонки с дронами, и высматривавшие рыбу в толще воды; несколько моторных лодок, курсировавших туда-сюда, в поисках нарушителя водной границы острова…

– Это сделано для расширения пространства, – сказал Валерий. – Здесь идет прямая трансляция, так что, можно сказать, что это почти реальность. На панели есть кнопки переключения вида, как телевизионные каналы, так что, если хотите, в любой момент можете поменять картинку. Если подумать, такое «окно» положительно влияет на психику. Когда долго находишься в изоляции, хочется вырваться наружу – это естественная человеческая потребность. Здесь, пусть и искусственно, эта потребность компенсируется примерно на восемьдесят пять процентов…

– Почему на восемьдесят пять? – перебил его Петрович.

– О, такие вопросы не ко мне, – сказал Валерий, смущенно улыбаясь, – над этими расчетами ученые головы работали не один месяц: создавались контрольные группы, составлялись сотни тестов. Оказалось, что для воссоздания сто процентной, скажем так, «реальной» обстановки, требуется еще ее звуки. Над воздухом с океана уже «поработали»: обратите внимание, какой запах стоит в коридоре и частично здесь, в вашей слесарке.

Королев принюхался: действительно, в воздухе было что-то похожее на морской запах, правда, он был не таким «ярким», как на поверхности острова.

– В связи с тем, что на данных экранах есть только видимость, а настоящий морской воздух только на пирсе, то и эффективность такой «реальности» неполная, а именно столько, сколько я вам и сказал.

– Понятно, – ответил Петрович. – А если, допустим, мне захочется добавить звуки?

Валерий внимательно на него посмотрел.

– Для вашей работы и видео достаточно, а звуки будут только отвлекать, уверяю вас.

– Не думал, что шум прибоя мешает работе, – сказал Петрович.

Валерий кивнул.

– Можете мне поверить – так оно и есть. Только представьте, что вы стоите за станком, внимательно следя за прохождением резца по заготовке, и вдруг в комнату врывается писк чаек, звуки бушующих волн и какой-нибудь предупреждающий гудок малого судна (крупногабаритные мы сюда не пускаем в целях безопасности). Услышав эти звуки, вы тут же перестанете сосредотачиваться на выполняемой задаче, ну и, в конце концов, запорите резец, или вообще весь заказ. Представьте, что так будет каждый день, и тогда завалится вся работа. Еще раз вам говорю – это не мои выдумки, а научные данные, подтвержденные многократно опытным путем.

– Согласен, – ответил Королев и пожал руку Валерию, который ясно намекнул, что ему пора уходить.

– Вернусь через пять минут, – сказал он и ушел.

Королев проводил его взглядом, а потом стоял еще несколько минут, глазея в окна восьмидесяти пяти процентной «реальности», постепенно свыкаясь с мыслью, что для душевного равновесия, этого вполне достаточно.

Он смотрел на далекие волны и тут его взгляд зацепился за один из дронов, зависшим на одном месте, будто аппарат что-то там высматривал, то ли записывая информацию на свой жесткий диск, то ли передавая ее напрямую – в центр сбора данных. В какой-то момент, дрон покачнулся, будто готовясь выбрать направление дальнейшего полета, а потом стремительно понесся вниз, упав в воду. Маленький фонтанчик брызг поднялся после полного погружения дрона в соленый океан. Пузырьки воздуха на несколько секунд отметили место падения аппарата и исчезли.

Петрович увидел, как тут же прилетело пять других дронов: они зависли над тем местом, где только что был их «собрат», и, постояв так минуту-другую, разлетелись в разные стороны, будто их, как детей, позвали домой.

В слесарку вошли двое рабочих, одетых в темные халаты. С ними был и Валерий, поспешивший представить всех друг другу:

– Это Петр и Никита. Еще есть Егор и Сергей… – тут он вопросительно посмотрел на токарей.

– За материалом пошли, – сказал Никита, не напрягая голоса.

– Ну, вот видите, придется их подождать, – сказал Валерий. – Хотя, вы тут и без меня прекрасно познакомитесь. А сейчас, – обратился он к Королеву, – вы поступаете в распоряжение Петра – теперь он ваш начальник. Все вопросы, касающиеся дальнейшего обустройства, задавайте лучше мне. Договорились?

Королев кивнул. Валерий снова ушел. Тут же Петр протянул Королеву руку:

– Петр Тимохин.

– Григорий Королев, – сказал Петрович, ощутив довольно крепкое рукопожатие.

– Ну-с, начнем, пожалуй. Работы здесь не много, но сделать ее нужно за два дня. Во-первых, сначала обработайте вот эти пластины, – он пальцем показал на стопку серых пластин, лежавших на столе-наковальне, – а потом, по чертежу, просверлите в них отверстия. Дальше, нам нужно будет приготовить стальные пруты для ремонта лестницы. Видели, при входе, какие щели между ступенями?

Петрович кивнул.

– На них всегда обращают внимание новички, а у нас уже глаз замылился. Вот от этого бардака нам нужно будет избавиться. Сваркой пользоваться умеете?

– Нет, – ответил Королев.

– Жаль, – сказал Петр. – Ну, ладно, подключим Егора, если его опять не заберут, как вчера. Ждали его, понимаешь, ждали, а он только перед самым отбоем вернулся.

– А что за дела у него такие?

– Да, – махнул Петр и улыбнулся, – охрана чего-то у нас, в последнее время, нервная стала: проверяют и перепроверяют тех, кто уже сто лет здесь работает. Но вы не переживайте – все через это проходят и довольно безболезненно.