Рейс в одну сторону

Кем был этот старина Альфред, как его иногда называл начальник местной охраны Ральф Штукк, родной брат того самого Генриха Штукка (оба из поволжских немцев), который остался на Фаяле, где произошла катастрофа? Любителя молодой телятины и просто «хорошего парня» Альфреда, не любили ни в средней школе, ни во дворе дома, где начались и продолжились его детство, отрочество и юность. Родная школа, под номером 666… Все, кто понимал, смеялись, или приходили в ужас, когда узнавали эту интересную подробность из жизни толстяка. Особенно этим грешили иностранцы, с детства знакомые с библией, а именно со страшным откровением о конце времен. Альфреду, однако, было всё равно, кто как реагирует на эту символическую цифру в его биографии, тем более, что те, кто смеялся над ним, хоть в открытую, хоть тайно – все они получали в ответ какие-нибудь гадости, вплоть до увольнения. Надо сказать, что как таковых увольнений не практиковалось. Для этого не требовалось писать заявления, или звонить высшему начальству, и даже не нужно было затрудняться, чтобы поставить в известность коллег так называемого увольняемого – тот просто исчезал и больше о нем никто не вспоминал, кроме, разве что, иногда появлявшихся компьютерных файлов, случайно всплывавших в базе данных, которую хранили, как зеницу ока.

Итак, школа, о которой уже упоминалось два раза, наконец-то получит маленький рассказ о себе в этой части жизнеописания Альфреда. Средняя школа со своими гениями и уродами, располагалась на окраине России, в военном городке, названия которого никто, на островном объекте, не знал, да оно и не нужно было для отдела кадров. Альфреда в школе, естественно, обижали, как и всех толстяков, родившихся не в том месте и не в то время в маленьком гарнизоне на востоке необъятной страны. Трясогузов ненавидел, как малую, так и большую родину, всегда имевших в его памяти тесную связь с теми, кто хоть однажды причинил ему вред. В школе толстяка с первого класса звали «Весельчаком» за вечно грустный вид, когда его доставали одноклассники. Друзей у него не было, что компенсировалось, однако, острым умом, рассчитанным на способность выходить практически из любой ситуации.

Возвращаясь к тревожному детству Трясогузова, вспомним один случай, который кое-что поменял в жизни Альфреда, и, тем самым, привел его туда, где он сейчас и находился, а именно, на остров Пику, где, как говорили в народе, он сидел «на пульте, на телефоне, и на колесах».

Его родители, работающие в магазине военного гарнизона, дружили с нужными людьми, всегда готовыми помочь, когда их об этом попросят. В свою очередь, чета Трясогузовых, оказывала им ответную помощь. Вот и тогда, солнечным июньским утром 1985 года, когда Альфредику было двенадцать лет, родители подарили ему велосипед, привезенный из Венгрии теми самыми друзьями, которыми так гордились семья Трясогузовых. Мальчик уже тогда весил довольно прилично для ребенка его возраста, что, однако же, не помешало ему взобраться на тонкого стального «коня» и дать пару кругов вокруг пятиэтажки, в которой они жили. Катался он с таким удовольствием, что в эти волшебные минуты ему не нужны были никакие друзья, и только ветер, солнце и «бешенная» скорость в десять километров в час делали его самым счастливым человеком в гарнизоне. Он давно не садился за руль, поэтому перекормленному организму приходилось вспоминать о равновесии и быстроте ног, поставленных на скользкие педали. Время прошло незаметно, но зато Альфредик успел съездить до помойки, потом до магазина, затем до автобусной остановки, где было полно кожуры от семечек, по которой он с хрустом новеньких шин проехал, с гордостью глядя на старух, ожидавших своего автобуса…

Его встретили около подъезда. Он всегда натыкался на эту компанию, среди которых особенно выделялся чрезвычайно противный тип, по кличке Малыш, хотя настоящим его именем было греческое Александр, что означает победитель, вот он и «побеждал», тех, кто слабее, глупее и, самое главное, младше по возрасту.

Рот Малыша-Александра исказила гримаса отвращения, когда весь двор услышал:

– Малыш, иди кушать!

Как ни странно, мать того типа так и не привыкла к тому, что ее отморозок вырос, и продолжала звать его из окна кухни, когда еда была готова. Смешно ему не было, в отличии от пары его приятелей, таких же негодяев, как и он сам, помогавших ему в издевательствах над беззащитными младшими ребятами.

Когда у Альфреда появился злосчастный велосипед, это тут же было замечено Малышом, который, сидя на лавочке со своей компашкой, сначала зло посмотрел на кухонное окно своей квартиры, откуда его мамаша оповестила весь двор, что ее увальню пора есть, а потом, с ехидной усмешкой, проводил взглядом удаляющегося толстяка.

– Ладно, потом поговорим, – сказал он своим дружкам и пошел на обед.

Когда, наконец, Альфред вернулся с обкатки своего чудо-велика, Малыш ждал его, сидя на лавочке, зная, откуда тот вернется – дорога-то от дома была одна. Запыхавшийся толстяк только что выехал из-за угла дома и направился к своему подъезду. Ух, как загорелись глаза четырнадцатилетнего Малыша, давно пробовавшего кататься на велосипеде, да и тот был старый, с погнутыми ободами, «Орленок». За неимением этого прекрасного средства передвижения, он забыл, как на него вообще нужно садиться, но иметь его хотелось так сильно, что никакое расчудесное чудо сейчас бы его не взволновало.

Малыш подошел со своей компанией к юному велосипедисту и, улыбаясь, сказал:

– Дай прокатиться.

Он, продолжая улыбаться, взялся за руль велосипеда и сильно тряхнул его, давая понять, что, мол, всё – Альфредик приехал. Очевидно, велосипедисту было не понятно с первого раза, и Малыш снова тряхнул руль, только сильнее.

– Весельчак оглох, – сказал кто-то из компании. Все радостно заржали ломающимися голосами, кроме Альфреда. Он нехотя слез с велосипеда и передал руль Малышу. Тот, гневно глянув на толстяка, тут же сел на низкое сиденье, и, подогнув длинные ноги, поехал за дом. Вся компашка побежала за ним, что-то бурно обсуждая. Альфред остался во дворе один, кроме малышни, возившейся в песочнице.

Прошло, наверное, часа два – Малыш не возвращался. Альфред подумал, что теперь вот так всё и кончится – без велика и без сопутствующей радости. Он, с поникшей головой, пошел домой, представляя, какую истерику закатит мать, а потом и отец скажет свое веское слово. Да, так оно и случилось, когда он сказал первые слова о трагическом происшествии. Мама хотела идти к родителям Малыша, но, пришедший с работы отец, отговорил ее от этой затеи, сказав, что завтра, скорее всего, велосипед вернется к законному владельцу, то есть, к Альфреду. Толстяк поверил, правда, что-то ему подсказывало, что успокоительный тон отца был лишь тонкой преградой грядущего скандала с соседкой – матерью Малыша, которого никто не хотел допускать. Его мать была начальницей матушки Альфреда, и нужно было сохранять мудрость и спокойствие, чтобы не породить гнева этой нервной стервы, воспитывавшей своего Малыша-Александра в полном достатке и таком же полном одиночестве, то есть без отца. Вообще, местные мужчины, какими бы тупицами и слепыми они ни были, боялись смотреть в сторону малышёвой матери, а уж тем более с ней разговаривать и т.д.

Как бы там ни было, остаток дня Альфред провел в своей комнате, читая книжку с приключениями, о которой потом никак не мог вспомнить, потому что мысли о нагло украденном велосипеде никак не хотели оставлять его в покое.

На следующий день велосипед нашли около мусорного контейнера: его демонстративно оставили на виду всего честного народа. Сила, с которой разорвали раму пополам, была не то что нечеловеческой, она была, поистине, неземной, будто здесь поработал какой-нибудь Супермен, ну или, Идолище Поганое – враг Ильи Муромца. Когда кто-то из первоклашек, постоянно меняющихся, по мере взросления, друзей Альфреда, рассказал ему, где искать утерянную ценность, тот в слезах побежал на помойку и увидел, что сотворил с родительским подарком ко дню рождения извечный его враг Малыш. В тот момент он не знал, как лучше всего отомстить Малышу, да и до сих пор не нашел бы этого способа, если бы не случай на дороге, когда он возвращался в тот день домой. В расстроенных чувствах, в наступавших сумерках, он возвращался длинным путем: его ноги устроили ему успокоительную прогулку перед сном. Переходя дорогу, он не заметил быстро движущегося автомобиля, вырулившего из-за угла магазина, единственного в гарнизоне. Никто бы не успел затормозить при скорости в сто двадцать километров в час. Как только бампер белого «жигуля» коснулся ног Альфреда, того подбросило в воздух на несколько метров, и откинуло далеко на пыльную обочину. Водитель, не останавливаясь, помчался дальше, поднимая пыль в свете багрового заката, и, наконец, скрылся из виду. Свидетелей происшествия не было, если не считать того первоклашку, который послал Альфреда на помойку. Когда тем же вечером пострадавшего осматривал врач, он сказал, что, скорее всего, мальчику больше не придется передвигаться самостоятельно, и, стало быть, зря он тогда плакал о своем велосипеде. Сложные переломы, долгая реабилитация, поиск нужных, но бесполезных врачей – всё это «подарило» ему двухколесную мечту, отобранную тогда, на злосчастной дороге. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь никто не пожелал бы отнимать у Альфреда его стального «коня»: вот уже как тридцать с лишним лет он прочно сидел на двух колесах, давя на них ста пятидесяти килограммовым телом. Теперь «велосипед» всегда был при нем. Он до сих пор сидит на единственном средстве передвижения, потому что не может без него обходиться. Десять лет назад Альфред прибыл на остров, сидя на тех же самых колесах, на которые его посадил белый «жигуль»…

На работе, то есть, на объекте №1, он передвигался быстрее, чем все остальные сотрудники. На старую коляску из прочной советской стали, поставили современный мощный электромотор. Усовершенствованный стальной «конь» служил Трясогузову верой и правдой вот уже как семь лет, и он был достойной заменой парализованных нижних конечностей, о которых Альфред частенько забывал, когда был целиком поглощен работой.

В роковой для объекта день, толстяк сидел в «пультовой» за мониторами и видел, как Королев бежит по «рабочему коридору» до ангара и садится в спасательную капсулу. Ему чудом удалось избежать когтей тех тварей, которые гнались за ним. С молниеносной, не свойственной человеку, быстротой, Королев, этот странный буйный слесарь, открыл все замки на держателях капсулы, потом буквально нырнул внутрь довольно тесного пространства аппарата (Трясогузова аж передернуло, когда он представил себя со своими же габаритами на месте Петровича), как в долгожданную любимую ванную, и, захлопнув за собой люк в крыше, нажал кнопку отстрела из захватывающего устройства.

Камера наблюдения была установлена на внешней части ангара, погруженной в соленые воды океана. Альфред видел открывшийся огромный люк, через который сначала выскочили тысячи огромных и мелких воздушных пузырей, толкаемых, словно поршнем, крышей спасательной капсулы. Потом появилась и сама капсула, выстреливаемая реактивной катапультой. Толстяк повернул камеру наблюдения вслед за капсулой, увидев лишь ее мелькнувшее днище, загороженное, в следующую секунду, еще одной партией пузырей – это вышла часть воздуха из ангара.

Тем временем, капсула поднималась всё выше, оставляя позади себя все кошмары и ужасы секретного объекта, унося с собой настоящего счастливчика, из которых Альфред помнил лишь троих, сумевших спастись из аналогичной ситуации. Фамилии их он напрочь забыл, если честно: память бережет мозг от ненужных воспоминаний, вот и стирает всякий хлам, мешающий спать по ночам. Трясогузов и правда спал, как младенец. Таких крепких снов он не знал ни в детстве, ни в молодости. И вот только в последние годы, он понял всю прелесть здорового глубокого погружения в реку забвения, смывающую все кошмарные воспоминания, случившиеся за прошедший день…

Альфред, этот «злой толстяк», как окрестил его в душе Петрович, облегченно вздохнул, чувствуя себя сегодня настоящим героем, спасшим четвертого человека за десять лет работы. Трясогузов, напевая что-то из ранней Пугачевой, переключил свое внимание на соседние мониторы, где сейчас разворачивалось странное действо, когда непонятной формы чудовища разгуливали по всему объекту, отыскивая последних уцелевших. Уровнями ниже был слышен шум от мощных моторов, когда Трясогузов переключил двигатели для забора воды в огромное водохранилище для атомной министанции, долгие годы обслуживавшей объект. Отработанная вода автоматически выбрасывалась в океан – по широченным трубам, зарытым на дне, шедшим в южном направлении. За две недели водохранилище опустошалось, и нужно было пополнять запасы, чем сейчас и занимался Трясогузов. Два раза в месяц Альфред опустошал и заполнял водохранилище, четко следуя всем пунктам инструкции. Он выучил наизусть все кнопки; знал, с точностью до минуты, когда опускать и поднимать графитовые стержни, чтобы избежать еще более страшной, нежели сегодня, катастрофы. Никого не беспокоило состояние окружающей среды, когда радиоактивная вода попадала в океан: все документы, для отчетности предоставляемые экологам, были тщательно подготовлены, чтобы комар носу не подточил. Мало кто знал об атомной станции, кроме обслуживающего её персонала и начальства, погрязшего в темных своих делишках.

Толстяк очень хотел связаться с Королевым по рации. Что-то пробудилось в нем, когда он видел отчаянные попытки худого слабого человека выбраться наружу, отчаянно желавшего жить дальше. Но потом он вспомнил, что, с недавнего времени, на всех капсулах отменили переговорные устройства, кроме односторонней связи, служившей лишь на «прием» информации строго на бумажных носителях. Это делалось для того, чтобы какой-нибудь умелец не смог, до своего обнаружения компанией, собрать передающего устройства и не дать о себе знать вражеской стороне, какую представляли собой террористы, охотившиеся за технологиями «Нового рассвета».

Альфред вздохнул, отчетливо понимая, что теперь ему долгое время будет тоскливо, пока не приедут с материка разного рода «чистильщики». Они сто лет будут разбираться с последствиями катастрофы, случавшейся на объекте минимум раз в год. К этому привыкли те, кто сидел на приличном расстоянии от островов, в удобных кабинетах огромного здания в столице какого-нибудь государства, принимавшего участие в многочисленных проектах, осуществляемых на данном предприятии. Сначала Альфред окрестил их мировыми преступниками, когда на его глазах развернулась первая катастрофа, которую он видел. Тогда в живых остался тоже один лишь человек, и ему потом стерли память. Самым необычным было то, что он продолжал работать на благо компании и выглядел при этом вполне нормальным сотрудником.

Со временем Альфред привык к многочисленным смертям, тем более, что ему, с самого начала занятости на объекте, прозрачно намекнули о неизбежности жертв, ибо иногда (читай – всегда) бывают форс-мажорные обстоятельства, в результате которых и случаются подобные трагедии. И если сотрудники, коим всецело доверяют (эта мысль о доверии была несколько раз повторена разными фразами, причем ясно намекалось, что именно Трясогузов играет важную роль на определенных участках этого объекта), будут в чем-либо сомневаться, касательно текущего процесса, или же попытаются каким-нибудь образом сообщить об увиденном или услышанном третьей стороне, тогда… Альфреду не нужно было долго объяснять: серого вещества в его голове находилось в нужном количестве, поэтому все намеки на его возможное предательство, или профнепригодность были излишне. Конечно же, поначалу Альфред случайно пропустил мимо ушей эти красноречивые намеки, и хотел, было, свалить в туман, куда-нибудь в далекую Австралию, или Китай, но со временем он успокоился и, наконец, внутренне смирившись с обстоятельствами, подчинился начальству. С тех пор Трясогузов относился к такого рода потерям, как к нормальным рабочим процессам опасного, но необходимого, для всего мира, производства.

Глава 17

Королев плыл по тихим спокойным водам Атлантического океана. По предварительным расчетам, ему нужно было потратить около пяти часов для того, чтобы добраться до объекта №2, расположенного на плавучем острове «Цитрон – 4». Те расчеты произвели электронные мозги капсулы, и дали на панели управления обратный отсчет. В шутку, эту функцию работники ангара называли «для удобства пользователя». Вот только никто из этих шутников так и не воспользовался этим «удобством», оставшись лежать среди кучи растерзанных тел. На своих мониторах Трясогузов прекрасно видел, что после отстрела аппарата Королева, в семнадцатом ангаре еще оставалось три капсулы, что дополнительно подтверждалось сигналом активности механических держателей, крепко «вцепившихся» в стальные бока спасательных аппаратов.

Королев спал уже два часа, примерно таким же крепким сном, какой обыкновенно бывал у Альфреда Трясогузова, помогшего ему выбраться наружу. Петрович не знал, да и не должен был знать имени того, кто наблюдал за ним три часа назад, в тайне молясь, чтобы слесарь не попал в зубы монстров, которые сейчас кишмя кишели на объекте №1, рыская по открытым кабинетам, надеясь найти уцелевших людей.

– Вот, ведь, упорные какие твари! – в сердцах говорил толстяк, переключаясь с камеры на камеру. Если бы Королев знал, что несколько минут назад Альфред, в один из своих мониторов увидел, как монстры бегут по туннелю метро, он бы расстроился, понимая что печальная судьба вскоре постигнет работников как соседнего, ближайшего острова Пику, с главной своей достопримечательностью – горой Пико, так и других четырех островов, куда доходили ответвления от основной ветки метро Фаяла. Военные, у которых была база на Терсейре, могли, скорее всего, узнать о происшествии, хотя Альфреду строго настрого запретили оповещать их об этом рядовом, в общем-то, инциденте. Самое обидное, что на всех, сообщающихся тоннелями, островах жило, в общей сложности, около ста тысяч человек. В частности, на Пику, где и сидел «старина Альфред», местных было порядка пятнадцати тысяч, ничего не подозревавших о том, что делается у них под землею. Ходили, правда, среди них слухи, что еще в незапамятные времена в недрах островов слышали какие-то шумы, но они появились еще до прибытия сюда чужаков с материка. Впрочем, это уже история из области мистификации, о которой знал Альфред, правда, тоже, как и остальные на объекте, не веривший во все эти старинные бредни обкуренных шаманов. Конечно, в определенном смысле, можно было всё это принять за правду, тем более, что и викинги здесь были, и карфагеняне (один какой-то историк монетку даже нашел старинную), и постройка была в горах, невесть когда сооруженная. Альфред понимал, что эти «данные» вовсе и не факты: сейчас можно напридумывать всякого, чтобы испугать или тех или других, чтоб плясали под чью-то дудку. Он и сам, например, может такую статейку в Википедию тиснуть, что любой историк ахнет, но делать этого, конечно же не будет – он не идиот какой-нибудь, славой озабоченный. А уж россказни о том, что под землей шаманы живут – это уже ни в какие ворота. Здесь, под землей, живет Альфред Трясогузов и компания – больше никаких «шаманов» он не знает, и знать не желает… Толстяк обрывал всякие разговоры, когда кто-то из сотрудников, в свободную минуту приходивший в «пультовую» потрещать, выдавал вот такие «новости с полей» Азорских островов. Не нужно было Альфреду портить свою репутацию дурацкими слухами, способными разрушить его карьеру, и так висевшую на волоске в связи с последним инцидентом.

Где-то через сорок минут, после того, как Королев всплыл на поверхность океана, Альфред вдруг спохватился и, мгновенно вспотев, чуть не поседел: он забыл закрыть входные ворота метро, а именно ту часть туннеля, которая вела сюда – на Пику! Также нужно было перекрыть все ответвления, ведшие на другие острова – всего четыре огромных воротины. Сбросив с пульта на пол открытую книжку, оставленную кем-то из приходивших недавно сотрудников, он тут же нашел спасительные четыре кнопки, горевшие раздражающим красным цветом, и нажал их одновременно, чувствуя себя сейчас пианистом, взявшим довольно неудачный аккорд, разрывавший перепонки между пальцами. Но Трясогузов терпел до конца, удерживая все кнопки, и, как только они загорелись зеленым, тут же убрал руку с пульта. Когда он, краем глаза, следил в камеру за медленным движением огромных створок, Трясогузову показалось, что в одну из уменьшающихся щелей проскользнула серая тень. Он не мог точно сказать, куда метнулся этот призрак, но, по привычке, махнув рукой, списал случайную галлюцинацию на усталость: он плохо спал сегодня ночью, будто что-то чувствовал, пусть и называл свои внутренние подозрения сущей ерундой.

– Где же эти чертовы чистильщики? – спрашивал он себя, глядя в мониторы, забывая иногда обмакнуть мясо в стремительно подсыхавшую горчицу…

***

Капсула плыла по океану, как маленький прогулочный кораблик, почти детский, если смотреть на нее с высоты птичьего полета. Одна, случайно попавшая в это место, чайка, нагло села на люк капсулы и ухитрилась заглянуть в лобовое стекло, за которым спокойно сопел Петрович, не подозревая, что за ним уже наблюдают. Чайка просидела меньше минуты, и, не видя для себя ничего интересного и питательного, взмахнула крыльями и унеслась прочь, на Фаял, где ее товарки с удовольствием жрали трупы младших и старших сотрудников, плавающих вдоль южного берега острова.

Когда Петрович проснулся, он, после неполноценного потягивания, уперев в потолок, согнутые в локтях руки, посмотрел на маленький циферблат часов, вделанный в панель под «рулем». Стрелки показывали половину четвертого. Он уставился в лобовое стекло, в надежде разглядеть вдали плавучий остров с нужным ему причалом из грубого камня и кучей веревок, чтобы привязать судно к металлической тумбе, или раме, или к чему у них там крепятся плавсредства, чтобы их не унесло в открытое море. Однако, к своему разочарованию, он всё еще пребывал в полной власти океана, и сейчас болтался, идя на малой скорости, примерно в двадцати милях от «Цитрона – 4».

Через сорок минут пути на далеком горизонте Королев увидел характерную неровность, свойственную холмистой местности далекого берега. Эта голубоватая полоска была окутана плотным туманом, поэтому Петрович предположил, что это может быть морской мираж, если такие вообще бывают в природе. Втайне он надеялся, что это и есть «Цитрон», а не восточные острова Сан-Мигел, или Санта-Мария, виденные им однажды на карте, лежавшей среди рулонов бумаги на столе в слесарке. Петрович поискал глазами какой-нибудь «секретный» ящик, или бардачок, как в машине, где лежали бы карты объекта №2 (не могла же администрация оставить спасшегося человека без простых карт или схем, чтобы можно было хоть как-то сориентироваться в здешних широтах). И действительно, когда он, еле развернувшись в этой механизированной «консервной банке», повернул голову назад, то увидел за сидением небольшой металлический сундучок. Немного повозившись с навесным замком, Петрович открыл этот кладезь информации. Внутри ящика была одна, еле видимая схема, на которой, с одной стороны листа, по-русски, а на другой – по-английски, было написано, куда и как причаливать надводному аппарату. Королев видел, что все причала, которых было восемь штук, расположены по кругу объекта №2, и чтобы к ним пристать, необходимо было миновать что-то вроде невысоких ворот, сооруженных перед каждым причалом. «Наверно, для этого нужен код доступа, или что-то в этом роде», – подумал Королев, но в этот момент увидел, как вокруг его капсулы двигается небольшой острый треугольник. Через секунду до него дошло, что это акула. Живая, черт бы ее побрал, акула, нашедшая еду в океане! Наверное, она сама не ожидала такого сюрприза. Отчаянно наматывая круги вблизи капсулы, и постоянно задевая ее, касаясь своим твердым боком металлической поверхности аппарата, акула сильно нервировала Королева, полагавшего, что ему уже не будет нужды спасаться от очередного чудовища с огромными зубами. «Интересно, выдержит ли металл?» – опасливо думал Королев, чувствуя, как его тело снова покрывается мурашками, которые не проходили в мрачных коридорах Фаяла. Тут его взгляд снова упал на панель управления: слева была кнопка с надписью «акустика». Он, не долго думая, нажал на нее. В следующую секунду, под сиденьем раздался громкий звук мощных моторов, хотя Королев прекрасно понимал, что кроме слабенького, как у моторной лодки двигателя, на этой капсуле больше ничего нет. Он понял, что это была довольно качественная и правдоподобная аудиозапись, имитирующая звук огромных винтов какого-нибудь военного крейсера, чтобы отпугивать всякую морскую живность. Низкие грохочущие звуки сотрясали кресло Петровича, и вскоре его затошнило от сильной вибрации. Но не только ему было в этот момент противно: через несколько секунд после акустической атаки, акулий плавник пропал из виду, и Королев облегченно вздохнул – одной проблемой меньше.

Он смотрел вперед и видел значительные изменения на горизонте: теперь он действительно приближался к огромному сооружению, протянувшемуся на несколько километров в длину. Скорее всего, такова же была и ширина объекта, иначе не стоило его и создавать. Он смотрел на плавучий остров, думая о том, что теперь всё вернется на круги своя, если, конечно, его возьмут обратно на работу.

Первое что он увидел, кроме темной махины секретного объекта, это черные точки, стремительно приближавшиеся к его капсуле. Прошла минута-другая, прежде чем Петрович разглядел, что это были летательные аппараты разных форм и размеров.

Бесшумные дроны кружились над плавучим островом, зорко вглядываясь стеклянными глазами-камерами в прибрежную полосу по всему периметру. Сосчитать их было невозможно, да и не нужно было этого делать, тем более, что в данный момент Королев уже насчитал где-то около пятнадцати штук крылатых «охранников», зависших над его капсулой, когда та находилась в пятистах метрах от отвесной стены, сделанной из неизвестного материала, в которую были вмонтированы входы-причала для малых транспортных судов.

– Ну и как мне определить, где этот причал «F»? – задал самому себе вопрос Петрович, и пожалел, что здесь не было хоть плохонькой рации, чтобы связаться с береговой охраной. Он увидел, как несколько дронов, кружащихся над его капсулой, отделились от своих собратьев и полетели куда-то в глубь острова. Через минуту запищало под приборной панелью, и вновь вылез такой же «чек», как и пять часов назад. Там было написано: «Передвиньте руль на три градуса правее и нажмите кнопку «выполнить». Петрович посмотрел на электронное табло, где ярко горела шкала с градусами. Сейчас отметка находилась на цифре 5. Около цифры находились сенсорные кнопки, как на пульте от телевизора, где регулировался звук. Нужно было при помощи стрелок «добавить» три градуса, что Петрович и сделал. Потом красным цветом высветилось «выполнить». Королев нажал кнопку – она тут же стала зеленой. В следующую секунду моторы капсулы сменили тон, и скорость заметно упала. Аппарат медленно повернулся чуть правее и двинулся вперед. Оставшиеся дроны, наконец, отстали от капсулы и улетели куда-то на запад, круто огибая скалистую часть острова.

Петрович внутренне поражался, как можно было соорудить такую махину в несколько километров длинной, да чтоб она еще и передвигалась, если это было названо плавучим островом. Да, Королев чувствовал, что ему придется еще долго удивляться всяким премудростям, на которые способен человеческий разум.

Когда капсула, наконец, прибыла к нужному причалу, Петрович увидел темно-серую пристань, будто сделанную из камня, но это был какой-то другой материал, потому что он как-то странно поблескивал в свете уходящего солнца, будто всё сооружение было отлито из металла, только тот не давал того блеска, который обычно дает, например, сталь.

Наконец, капсула подплыла к одному из причалов. Королева встречали два человека, одетые в такие же белые халаты, как и на объекте №1. На секунду Петровичу показалось, что один из них Наумочкин, но, присмотревшись, понял, что тот напоминает его куратора похожими очками в золотой оправе, только и всего.

Капсула остановилась в метре от пристани. Моторы автоматически выключились, сверху раздалось шипение – это открылся люк в крыше.

Петрович схватился обеими руками за гладкие края выхода и вылез наружу. Один из встречавших, держал в руках пуль управления: с его помощью он «подвинул» капсулу вплотную к причалу и протянул Королеву руку, когда тот занес ногу на аккуратно сделанный пирс.

– Рады вас приветствовать, коллега, – сказал тот, которого Петрович принял за Наумочкина.

– Здрасьте, – ответил Королев, присматриваясь ко второму встречавшему его человеку. Тот, как ни странно тоже показался ему знакомым, только, на сей раз, он напоминал ему соседа по комнате отдыха – шведа Ольсена, правда ростом он был пониже, да и в плечах поуже.

Когда Королев поднялся на пирс, тот, который напоминал Наумочкина, приглашающим жестом и кивком головы дал понять, что можно идти вперед. Петрович, оглянувшись на покинутую капсулу, сделал первый шаг. Те двое пошли за ним следом.

Солнце садилось за холмы острова, окрашивая красным океан, мерно плескавшийся за спиной Королева. В эту секунду он подумал, что начинается шторм. И действительно, со спины вдруг подул ветер, будто подгоняя Петровича вперед.

Когда они вошли в узкий проем, Петровича остановили, положив ему руку на плечо.

– Паспорт, пожалуйста, – сказал псевдо-Ольсен.

– И пропуск с первого объекта, – добавил пседо-Наумочкин.

Королев похлопал по боковым карманам халата, в котором был до сих пор, потом по нагрудному: слава богу, все документы были при нем. Он протянул их обоим сопровождающим, как бы дав им возможность определиться, кому взять его документы.

Вздохнув, тот, что был «Наумочкиным», взял документы и прошел вперед.

Королева вели по точно такому же коридору, какой был на Фаяле, только здесь отсутствовала вооруженная охрана, да и был он намного короче.

Впереди – ступени вниз. Это были гранитные, сорок или пятьдесят штук, словно отлитых из камня, продолговатых бруска, прилепленных друг к другу. Щели между стыками давно забила пыль, или бурая земля. Королев обратил внимание, что это был первый признак неаккуратности, какого он не наблюдал на стерильном объекте №1.