Рейс в одну сторону

– Ну и что я там должен увидеть? – спросил Трясогузов, не понимая, на что, собственно, нужно обратить внимание.

Злой гном снова на него посмотрел, как на идиота и чуть не прокричал:

– Смотри правее, к лесу!

Трясогузов подъехал чуть ближе к столу, случайно при этом, подвинув стул карлика, и пригляделся к левому сектору: действительно, там что-то происходило.

– Дай увеличение, – попросил Трясогузов.

– Бери, – буркнул карлик и, с тяжким вздохом, приблизил интересующий Альфреда участок, и, пробубнив, что-то вроде, «как будто и так не видно», отодвинул свой стул подальше, чтобы не мешать толстяку наслаждаться зрелищем.

Альфред заметил, что с правой, южной стороны горы, происходит почти то же самое, что он уже как-то видел на экране интерактивного окна в столовой. На горе, где стояли трехэтажные строения, казармы для солдат, собралась толпа, имен, толпа, а не стройные ряды, вооруженных людей, одетых в спешке: некоторые были в одном сапоге или вообще без них; у других гимнастерки были без ремня и болтались на утреннем ветру, как тряпки защитного цвета; еще одни шатались, словно пьяные. И если приглядываться к каждому, то можно было найти хотя бы один недостаток. Но самое странное было то, что все держали в руках автоматы, которыми они размахивали, как палками, словно это было не боевое оружие, а простые муляжи. Трясогузов смотрел, не отрываясь на этот действо, теряясь в догадках, что было это значило. Похоже, тем же самым вопросом задавался и гном, сидевший сейчас по правую руку от толстяка.

– Нормально бойцы загорают, да? – спросил гном.

– Ну, да, неплохо, – отозвался Альфред. – А тебе, походу, завидно? Ха-ха ха.

– Смех без причины – признак идиота, – отозвался карлик.

– Сам такой, – ответил беззлобно толстяк – И давно они так?

– Четыре часа сорок пять минут.

– Нифига себе! – искренне удивился Трясогузов. – И чего теперь делать?

– Ты меня спрашиваешь? – злобно спросил тот.

– Может, позвонить надо?

– Кому? – усмехнулся он. – Всё начальство в срочном порядке уплыло ночью на Терсейру.

– А чегой-то они туда махнули?

– А я почем знаю, – пожал плечами карлик, – там, видать, дела поважнее, чем здесь? Вот и пусть потом расхлебывают, а наше дело маленькое.

– Так-то оно так, но все же…

– Что? Я свою смену отработал, а то, что докладывать некому – не мои проблемы!

– Ты чего сегодня такой злой, а? – спросил Трясогузов, не надеясь на ответ: он, по-прежнему, всматривался в монитор, видя, как около трехэтажных казарм кто-то из солдат развел костер. Остальные, собирались вокруг него, не переставая махать автоматами, как жонглеры машут своими «снарядами», похожими на большие кегли. Только потом жонглеры бросают их другу другу, а солдаты продолжали держать автоматы в руках, но…

– Но, черт возьми, какая же опасная ситуация на футбольном поле! – вслух сказал Трясогузов. – И вот Иванов обходит Петрова. Гол!

– Чего ты там бормочешь? – спросил карлик, неспеша собирая свои пожитки в сумку.

– Ты еще не ушел, родимый? – бросил через плечо Трясогузов, не оглядываясь на этого злобного тролля.

– Нет пока, вещи собираю.

– Вещи ты будешь собирать, когда начальство сюда вернется и обнаружит, что у нас тут бардак, товарищ, – сказал Альфред, по-прежнему, не оборачиваясь.

– А я-то тут при чем, если они придурков по объявлению набрали? – как ни в чем ни бывало, спросил карлик.

– Нет, ты ни при чем – это я при чем, да? – спросил Трясогузов, поворачиваясь, наконец, к уже уходившему напарнику. Тот только поднял вверх согнутую в локте руку – прощался, значит, до следующей смены, и, задев плечом о косяк, вышел в «предбанник».

Трясогузов повернулся обратно к экранам. Костер, разложенный солдатами, разгорался всё сильнее. Неизвестно было, насколько большим они хотели его устроить, но кое-то уже тащил из ближайшего леса длинные ветви, и бросал их в огонь.

Нет, здесь, определенно, надо что-то делать, а то эти полудурки спалят свои же казармы, а потом куда им деваться – в комнату отдыха, которая и так битком забита? Эти мысли, появившиеся в голове у Трясогузова, заставили поворачиваться ту самую голову в поисках старшего по смене, но он, как в воду канул.

Он подъехал к ближайшему столу, за которым сидел молодой парень и, как всегда, играл в компьютерную игрушку. Этот стервец умело замаскировал виртуальный экран компьютера с игрой в нижнем углу монитора, сделав тот же самый размер окошка, как и у камеры наблюдения. Если бы подошел начальник смены, то он, вряд ли бы заметил, что здесь происходит: из сорока «окошек» с камерами, игрушка смотрелась, как обычное наблюдательное окно, на котором, правда, кто-то постоянно прыгал или бегал.

– Аркаш, – обратился к нему Трясогузов, – ты не знаешь, где наш старшой, а?

– Без понятия, – отозвался Аркадий, не отрываясь от игры, в которой, похоже, наступил интересный момент, и если сейчас от него отвлечься, то придется проходить уровень заново. Но Аркадию, похоже, не хотелось вновь и вновь возвращаться к началу почти пройденного уровня, и он, не отрываясь от монитора, с красными от напряжения глазами (еще и сменщик его опаздывал на полдня), следил за перемещениями главного игрушечного героя.

Трясогузов видел, как открылся слюнявый рот Аркашки, которому было плевать, что происходит в других «окошках» его монитора, но толстяк, похоже, не хотел портить ему всю «малину», и отъехал к себе. Альфреду хватило времени запомнить, что на том участке, где располагался пирс, к которому он, в свое время, пристал на 404-м корабле, творились интересные дела. Там тоже, как и на «Эвересте», собралась беспорядочная толпа рабочих, словно началась забастовка. Многие размахивали руками, в которых, кроме тряпок и каких-то свертков, ничего не было. Трясогузов больше не стал смотреть в монитор Аркадия, чтобы, не дай Бог, не отвлечь его от напряженного момента, от которого зависело прохождение на следующий уровень – пусть «мальчик» сам потом разбирается, если старшему по смене прилетит замечание, что они там сидят и молчат, в то время, как на берегу идет восстание пролетариата.

Трясогузов вернулся к своему столу. Ну, что, поскольку старшего нет, в этом случае нужно звонить одному из заместителей заместителя начальника объекта, занимавшимся отделом наблюдения. Фамилия его была Ястребов. Очень хорошая запоминающаяся, и, в то же время, как нельзя, точная фамилия, прямо указывавшая на профессию этого человека. Трясогузов, глянув еще раз на нестабильный участок на «Эвересте», где ситуация оставалось прежней, вновь отъехал от своего стола и направился к телефону, приколоченному к стене рядом с выходом из зала. Он, с трудом, дотянулся до трубки, и, набрав нужный номер, сказал:

– Альберт Валентинович на месте?

– Да, одну секундочку, – ответил приятный женский голос.

Спустя ровно минуту (Трясогузов специально следил за секундной стрелкой на своих старых механических часах), в трубке раздался кашель, а потом:

– Приветствую!

– Доброе утро, Альберт Валентинович, – сказал Трясогузов.

– Что у тебя?

– У меня здесь непонятки.

– Какие?

– Во-первых, солдаты чего-то беснуются перед своими казармами, те, что на «Эвересте». Во-вторых, у третьего пирса толпа рабочих пытается что-то кому-то доказать: у меня в камеру этот участок не весь просматривается. – Тут он соврал: на его монитор эта камера вообще не выводилась – просто ему не хотелось подставлять Аркашку, который, по-прежнему, пуская слюни, бегал и прыгал, преодолевая виртуальные препятствия.

– Ладно, разберемся! – прогудел в трубку голос Ястребова, а потом он добавил, – Ральфу привет и мои соболезнования по поводу брата. Всё, пока, – в трубке раздались гудки.

Трясогузову пришлось снова тянуться, чтобы достать до рычажка и положить на него трубку. Но тут трубка, уже, вроде бы, уложенная на свое законное место, вдруг соскользнула и упала вниз, раскачиваясь на витом проводе. Трясогузов, тихо матернувшись, вновь попытал счастье. Проделав ту же самую операцию по покорению высоты, в прямом смысле этого слова, он потянулся из всех сил и чуть не выпал из своего кресла. Вдруг кто-то подошел сзади и спросил:

– Всё стараешься, Трясогузов?

Альфред, снова бросив трубку, отчего та стукнулась микрофоном о стену, обернулся, не узнав чужого голоса. Как только он взглянул на незнакомца, сердце его дрогнуло: перед ним стоял тот самый обожженный матрос с 404-го корабля, или, выражаясь яснее, Малыш-Александр, его давний обидчик и, скорее всего, убийца Светланы, поварихи с Пику.

Трясогузов со всей силы сжал подлокотники кресла и, глазами метнув в непрошенного гостя молнии, злобно спросил:

– Какого черта ты здесь делаешь?

Тот, ни мало не смутившись реакцией Альфреда, спокойно достал из кармана дорого пиджака толстую сигару и зажег ее какой-то огромной зажигалкой, словно это был кислородный баллон, а не средство добывания огня в домашних условиях.

– Я отвечу на твой вопрос, только гораздо позже, согласен? – самоуверенным тоном ответил Малыш. – А сейчас мне пора возвращаться к своим обязанностям.

– Каким еще обязанностям? – спросил Альфред, не переставая сверлить взглядом того, кто только полмесяца назад чуть не прибил его на корабле.

– Да, ты же не в курсе. – сказал Малыш, – а всё потому, что кое-кто не любит приходить на работу вовремя, правда, Весельчак? Дело в том, что сегодня я старший в отделе наблюдения. Самое смешное, что ты с этим ничего не сможешь поделать. Правда, обидно, свинка?

Альфред, по-прежнему, не сводил с него взгляда.

– Я прекрасно понимаю твое недоумение, – продолжал тот, выпуская сизый дым в сторону толстяка, – но тем не менее, мне нужно с тобой серьезно поговорить. Скажем так, я приглашаю тебя на вечерние котлеты в столовку. Ты, ведь, не брезгуешь местными «деликатесами», тем более, что дают их за сущие копейки?

– Не брезгую, – ответил Альфред.

– Ну, не сердись, Весельчак, и не надо так раздувать ноздри: видишь, как я от тебя далеко – тебе не допрыгнуть, – сказал Малыш и усмехнулся.

– А это мы еще посмотрим, урод.

– Как ты меня назвал? – наклонился тот, оттопырив ухо.

– Повторить? – спросил Альфред, примерно рассчитав, что если тот наклонится чуть ближе, он сможет двинуть ему кулаком в челюсть. Толстяк, правда, никогда этого не делал, но сейчас был готов нанести первый удар: надо же когда-нибудь начинать.

Малыш разогнулся, сделал еще одну затяжку, но, на сей раз не стал выпускать дым в толстяка, а поднял свою обожженную рожу и выдул его в потолок. Тут же Альфред пожелал ему сдохнуть от вредной привычки, но Малыш этого не услышал: в этот момент где-то далеко впереди запищала сигнализация, что означало нарушение периметра, в лучшем случае. Худших случаев еще на этом объекте не было, да о них никто и не говорил, но, похоже, что именно это и случилось. Малыш бросился в ту сторону, откуда раздавались звуки, и подбежал к группе сотрудников, сгрудившихся за монитором Аркадия, который, наконец, оторвался от своей игрушки.

Люди о чем-то оживленно переговаривались, а Аркадий сидел, как пришибленный. Толстяк с жалостью смотрел на молодого человека, которому опять придется возвращаться на тот уровень, в конце которого он слетел в яму, или его загрызли монстры, а, ведь, он столько часов потратил на покорение этой «вершины». Напарник Аркадия так и не пришел на смену. «Что-то сегодня день какой-то странный, – подумал Альфред, – я опоздал, но по уважительной причине. Урод этот обожженный неожиданно нарисовался. Напарника Аркашки, как корова языком слизала. Да, боюсь представить, что же будет вечером».

Его мысли прервал Малыш:

– Трясогузов, быстро на свое рабочее место и отслеживай передвижение всех рабочих, которые уходят с пирса.

– У меня доступа нет к этому участку, – ответил он спокойно.

Малыш чертыхнулся.

– Код: семь-четыре-один и звездочка – вот тебе и вход.

– А потом?

– Потом – пирс номер три: ты что, маленький, что ли?

– Да, как я за всеми услежу? – спросил Альфред, явно не намереваясь заниматься всякой ерундой.

– А мне все равно, как ты будешь это делать! – крикнул Малыш. Люди даже не обернулись: привыкли, когда на них орут.

– Да пошел ты, мразь, – ответил Трясогузов достаточно громко, чтобы его услышали.

– Что ты сказал? – крикнул Малыш, резко обернувшись.

Альфред показал ему средний палец, что делал очень редко, но сейчас его допекли по полной программе.

Он подъехал к столу, набрал нужный код. События на экране развивались стремительно. Рабочие, ранее собравшиеся на пирсе, теперь приперли какие-то доски, железные бочки, деревянные поддоны из-под скоропортящихся товаров – скорее всего, они собирались строить что-то похожее на баррикады.

– Ох, ты, Французская революция! – сказал весело Трясогузов: хоть это событие внесет разнообразие в тухлую жизнь на объекте. Он продолжал смотреть за рабочими, пока те куда-то ходили и приволакивали разный хлам: они и впрямь строили довольно шаткие конструкции, по которым очень удобно стрелять чугунными ядрами из старинных пушек. Трясогузов не мог налюбоваться живой стачкой. Эх, если бы он был там, тогда… А что тогда? Его бы повязали и бросили в карцер – здесь, на секретном объекте, разговор короткий.

Через десять минут прогноз Трясогузова подтвердился до мелочей. Пришел отряд автоматчиков. В них полетели пустые бутылки, куски грязи, камни (где они только их набрали?) и те самые доски, из которых были сложены баррикады. Автоматчики отошли на двадцать шагов назад и дали предупредительную очередь в воздух. На баррикадах воцарилось временное затишье: рабочие легли за железными бочками, полагая, что их сейчас будут расстреливать в упор. От солдат отделился человек, похожий на офицера, и что-то крикнул в матюгальник. В его сторону тут же полетел ошметок грязи, приземлившийся около его начищенных сапог: Трясогузов помнил, как несколько секунд назад, блеснули на солнце носки этих сапог, когда офицер только начал отходить от солдатского отряда. Офицер посмотрел на кусок грязи и опять что-то сказал в матюгальник. Рупор, при последних его словах, немного подрагивал, о чем говорили скачущие солнечные искорки на железном раструбе.

– Да, волнуется, вояка, – сказал тихо Трясогузов. – Ну, ничего, поволнуется и пойдет потом к себе в казарму, запивать эдакое горе водкой.

Прошло минут пять. Рабочие, сидевшие за баррикадами, что-то горячо обсуждали, а потом встали и начали их разбирать – восстание провалилось.

– Жалко, блин! – в сердцах сказал Трясогузов. – Давненько я шоу в прямом эфире не видел.

– И не увидишь, – ответил ему Малыш, стоявший за спиной толстяка.

Альфред вздохнул, и, не поворачиваясь, сказал:

– Если ты, морда, еще раз подкрадешься, ты до ночи не протянешь, понял, ублюдок?

Тот только тихо рассмеялся.

– Ты можешь сколько угодно тут брыкаться, но от меня тебя не уйти, свинка, – с этими словами он вновь отошел к толпе сотрудников, которые не собирались расходиться.

Альфред знал, что рано или поздно их противостояние должно чем-то закончиться, но как это произойдет и произойдет ли вообще…

Он вздохнул и снова уткнулся в свой монитор, забыв о нерешенных математических задачках, которых осталось еще сорок штук.

По окончании рабочего дня, Трясогузов, дождавшись сменщика, который был в этой смене третьим, чтобы слежение было круглосуточным, он, попрощавшись с Филимоновым, сказал:

– Здесь забастовка была, так что будь внимательнее.

– Понял тебя, Альфред, – ответил тот, не задав больше ни одного вопроса, хотя стоило бы. Филимонов уперся взглядом в монитор, предварительно прощелкав все камеры, выведенные на его компьютере.

Как только толстяк отъехал от своего рабочего места и поравнялся с тем телефоном, по которому восемь часов назад он звонил Ястребову, на его плечи легли чьи-то руки. Мгновенно сработавшее предчувствие, не обмануло его и в этот раз.

– Чего тебе надо, выродок? – не оборачиваясь, спросил он.

– Я же сказал – поговорить, – отозвался Малыш из-за спинки кресла.

– Не собираюсь я с тобой ни о чем разговаривать.

– С чего это ты так решил?

– С того, что я сейчас сообщу охране, что ты не тот, за кого себя выдаешь, и тебя тут же скрутят: ты даже до толчка не успеешь дойти – вон как у тебя голос дрожит, наверное, терпел всю смену.

Тут Малыш толкнул кресло, отчего Альфреду стало не по себе, потом он вышел перед ним и сказал:

– Нам надо встретиться в каком-нибудь безлюдном месте и серьезно поговорить: есть важная информация о вашей общей знакомой?

– О какой знакомой? – спросил Альфред, вдруг напрягшись: снова предчувствие что-то ему говорило, но он не мог понять, что именно.

– Помнишь, повариха ваша пропала?

Альфред уставился на него, не веря своим ушам.

– А ты откуда знаешь: ты же пропал с того корабля – мы уж думали, тебя акулы сожрали?

Малыш усмехнулся:

– Ну, нет, приятель, меня не так-то просто сожрать, тем более, каким-то там акулам. Мне удалось скрыться в таком месте, о котором знают только несколько человек, вот они-то меня и прикрывали.

– Ну, тогда вам всем крышка, понял? – сказал Трясогузов.

Малыш кивнул.

– Вижу, ты не понимаешь, что творится на всем архипелаге.

Альфреду надоели эти загадки и он, хотел было проехать вперед, но Малыш выставил вперед ногу и носком дорого ботика уперся в подножку кресла.

– С дороги, урод! – сказал Трясогузов, – я сейчас охрану позову.

– И что дальше – старший-то здесь я! Короче, давай уже не будем валять дурка и назначим место встречи.

– Нет, – отрезал Трясогузов, – мне не нужен это разговор – пусть полиция со всем разбирается, или администрация.

Малыш посмотрел в потолок.

– Да полиции, как и администрации, чихать на всех нас. Ты думаешь, он дадут тебе спокойно работать до конца твоих дней? Нет, конечно же. Они буду ежемесячно трепать тебе нервы, подставляя и обвиняя в том, что ты не делал – это у них распространенная практика устрашения сотрудников, чтобы те были им по гроб жизни обязаны, если их выпускают из-под стражи, например… Там очень много способов превратить человека в раба, пусть он и не сидит на цепях. Ты хочешь такого будущего?

Альфред молчал – ему и впрямь хотелось узнать правду о Светлане от этого страшного человека, и то, что он говорил, было и впрямь на нее похоже.

– И ты от меня отстанешь? – спросил Альфред, не надеясь на честный ответ.

– Клятвы тебя, конечно же не убедят…

– Естественно, нет!

– Ладно, поверь на слово, или даже, нет, лучше я тебе кое-что покажу, но для этого понадобится вернуться к монитору – моему монитору. Поехали, дружище?

Трясогузова аж передернуло от этих отвратительных слов и еще более мерзкой улыбки Малыша. Альфред, собрав всю волю в кулак, поехал за Александром назад, минуя свой рабочий стол и направляясь к двери, на которой было написано: «Старший смены. Посторонним вход запрещен!»

Глава 40

Малыш приложил пропуск к надписи на двери «Старший смены»: щелкнул замок.

– Прошу, – сказал он, пропуская Альфреда вперед.

Трясогузов увидел довольно уютный кабинет, правда, настолько маленький, что он, скорее, смахивал на кладовку, чем на начальственные апартаменты.

На трех стенах висели включенные интерактивные окна, и то, что они сейчас показывали, не отражалось ни на одной из камер толстяка, по крайней мере, Альфред, за полмесяца работы на «Цитроне», не заметил ни у кого из сотрудников этих изображений на мониторах. Фотографическая память Трясогузова была его гордостью, и только за эту одну из его многих способностей, Альфреда держали долгие годы на первом объекте. Например, в этих окнах, развешанных по стенам, были видны самые нижние уровни, где вращались гигантские гребные винты, движущие остров в любом направлении. Сейчас скорость винтов была минимальна – продолжались профилактические работы, позволявшие не застаиваться технике, долгое время находившейся в агрессивной среде, которой являлась морская вода.

В другом «окне» виднелась та часть суши, бывшая, скорее всего, самой западной точкой острова. Камера смотрела с берега на остров: Трясогузов отлично видел огромное поле, где была собрана, как будто, вся военная техника, произведенная всеми странами мира. Танки, самолеты, вертолеты, пушки, бронетранспортеры, еще какие-то железные «монстры», которых Трясогузов не видел даже в фантастических фильмах. Поле напоминало, скорее, кладбище всей этой техники, чем действующий парк, но чтобы детально всё рассмотреть, требовалось увеличение. Однако у этого кабинета был свой хозяин, так что…

Наконец, в третьем «окне» было… небо. Обыкновенно небо, с которого скоро сбежит солнце. Красные облака заката выглядели не так красиво, как в реальности, но, тем не менее, Альфред не мог от них оторваться несколько волшебных минут. Малыш не мешал ему наслаждаться зрелищем: в, конце концов, он сам его пригласил в то место, где посторонним категорически нельзя это видеть.

Малыш включил монитор, стоявший на столе. Он заметно отличался от тех, за которыми сидели простые сотрудники: меньший по диагонали экран, куча разноцветных кнопок на панели, плюс отдельный пульт дистанционного управления с еще большим количеством кнопок.

– Ему только крыльев не хватает, – сказал Альфред, взвешивая в руке увесистую пластиковую коробку.

– Положи на место, – беззлобно сказал Малыш и сам отобрал пульт из рук Альфреда, швырнув его обратно на стол.

Трясогузов еще раз огляделся, и, не найдя больше ничего интересного, спросил:

– Ну и за каким чертом я сюда приехал?

– А вот за каким, – ответил Малыш и переключился на какую-то камеру, транслировавшую видео с такого же незнакомого участка острова, какие были в интерактивных окнах.

– Где это? – вздохнул Трясогузов, равнодушно глядя на высокие скалы и дороги, обвивавшие их. Таких скал на острове точно не было – уж это он знал на сто процентов.

– Это Терсейра – крупный остров к северо-востоку отсюда, – ответил Малыш.

– Ну и что? – спросил вновь Трясогузов, не видя ничего для себя интересного.

– Меньше вопросов – больше ответов, – сказал Малыш, не отрываясь от экрана и продолжая щелкать на пульте какие-то кнопки.

– Что за чушь ты несешь? – поморщился Альфред.

Прошла минута, прежде, чем появилось нужное Малышу изображение.

– А теперь – смотри! – сказал он и отошел подальше от стола. – Спутники иногда способны на такие чудеса, которые тебе и не снились.

Альфред смотрел, но, по-прежнему ничего интересного не видел. Посередине экрана теперь стоял какой-то двухэтажный дом, построенный, наверное, в веке девятнадцатом, или чуть позже. Чугунный решетчатый забор с широкими воротами, открытыми для проезжавшего через них длинного черного лимузина. Как только короткий багажник машины миновал невидимую черту, за которой начинались владения неизвестного хозяина, ворота ту же закрылись. Машина проехала дальше, во двор. Два человека в форме с автоматами, ходившие туда-сюда за воротами, проводили взглядом машину, а потом, отвернувшись, продолжили смотреть на улицу сквозь решетчатый забор.

– Местный наркобарон какой-нибудь? – спросил Альфред.

Малыш усмехнулся:

– Нет, приятель…

– Никакой я тебе…

– Давай не будем устраивать сцен, дружище: смотри, лучше, дальше.

Альфред, тихо вздохнув, увидел, как около ворот появилось несколько человек, которые зажгли сигареты. Те, что были с автоматами, отошли от них чуть дальше, продолжая наблюдать за улицей.

– А что они к воротам покурить вышли: около дома не было места?

Малыш кашлянул.

– Хозяин дома не выносит табачного дыма, который, тем не менее, обожают заместители начальника нашего объекта.

Альфред недоверчиво на него посмотрел.

– То есть, ты хочешь сказать, что эти люди…

– Ну, конечно, ты мне не поверишь, потому что ни ты, ни многие другие на этом объекте, никого из них в глаза не видели. Однако есть у меня один документик.

С этими словами он достал из сейфа папку и открыл ее на нужной странице.

– Смотри.

Альфред увидел кучу фотографий с подписями внизу. Фамилии многих оказались знакомы толстяку: их частенько упоминали, как в комнате отдыха, так и в столовке. Иногда он слышал пару-тройку фамилий, находясь еще там, на «Большой земле», когда жил на пособие по инвалидности. Ежедневные новости по «ящику» как раз и сообщили ему несколько этих фамилий.

– А почему я должен верить в то, что это настоящие фотографии, настоящие фамилии, и вообще, у меня к тебе куча вопросов…

– Подожди, давай по порядку. Во-первых, верить ты мне не обязан. Во-вторых, если тебе не интересно, что будет дальше – воля твоя, может мотать отсюда. И, в-третьих, то, что ты видел на том корабле, который тебя сюда доставил, это была лишь фикция.

– Как это?

– Очень просто, – ответил Малыш и напряженно улыбнулся. – Знаешь, что такое внедрение в сообщество, которое надо прощупать на предмет благонадежности?

– Это как, к наркоманам внедриться, что ли, а потом всех сдать и посадить? – спросил Альфред, не стараясь подбирать слов.

– Примерно так, – кивнул Малыш. – Моей задачей было… Впрочем, настоящий агент не должен раскрываться не только перед посторонними, но и перед своими, так ведь?

– Без понятия, – пожал плечами Трясогузов, – тебе виднее, кому об этом рассказывать.

Малыш снова посмотрел в монитор.

– Я скажу так: твоя деятельность на Пику была долгим объектом моего интереса. Я смотрел за тобой несколько лет и, в конце концов, убедился, что тебе можно доверять.

– Да пошел ты, – ответил Альфред, не понимая, что этому придурку от него нужно.

– Мало того, я знаю, кто твой ближайший друг Ральф Штукк.

Вот тут Альфреда задели его слова.

– А что ты знаешь о Ральфе? – спросил он, злобно глядя на своего злейшего врага.

– Не так много, как хотелось бы, но вот его братец, которого заочно похоронили, много мне рассказал и о нем, и о тех, на кого он работал.

– Кто на кого работал? – спросил, напрягшись, Альфред.

– Ральф, дружок твой, работал на кое-кого, кто нам, мягко говоря, неприятен. И никто, кроме меня и еще нескольких парней, об этом ничего не знают.

Альфред сидел в своем кресле, и ему сейчас так захотелось включить мотор и уехать из этого кабинета, пропахшего сигарным дымом, что у него снова затряслась нога.

Малыш кивнул и сказал:

– Знакомый синдром.

– Какой еще синдром?

– Синдром дрожащей ноги – так иногда бывает, когда мозг хочет подключиться к парализованным конечностям, но что-то ему мешает, – ответил Малыш, как ни в чем ни бывало.

– И что теперь?

– Да ничего, – пожал плечами Малыш, – просто, если устранить то, что мешает, то можно встать на ноги. Извини за чрезвычайно удачный каламбур.

Альфред с недоверием посмотрел на Малыша и, как бы между прочим, ответил:

– Мною уже занимаются.

Малыш кивнул:

– Знаю – эта милая докторша Кондрашкина Маргарита Павловна. Кстати, она в курсе, что тебе можно помочь не только так, как она тебе, на днях, говорила: силой мысли, или укреплением интеллекта, не помню. Задачки по математике еще при тебе?

Альфред резко обернулся.

– Ты откуда знаешь? – прошипел он.

– О, я много чего знаю. Я даже знаю, что на объекте работает твой давний приятель, которого ты, правда, в живую еще не видел… Хотя, постой, я ошибся: не далее, как одиннадцать, нет, двенадцать дней назад ты случайно столкнулся с ним в столовке. Ну как, достаточно убедительно?

– В чем я должен убедиться: в том, что за мной следят? – буркнул Трясогузов.

Малыш показал пальцем на монитор:

– И не только за тобой. Я за этим домом, например, наблюдаю уже вторую неделю, и кое-что заметил: через одну минуту, практически секунда в секунду, появится один человек, который… Впрочем, можешь посмотреть сам.

Трясогузов вновь уставился на экран. Откуда-то со стороны бокового выхода из дома, невидимого из-за большого увеличения другого фрагмента, появилась женщина, напоминавшая и своими волосами, и походкой кого-то настолько знакомого, что Альфред боялся этого не вспомнить. Она стояла спиной к камере наблюдения и разговаривала с одним из замов. Малыш снова приблизил изображение, нажав кнопку на пульте. В это время женщина обернулась, будто ее кто-то позвал. Нога Альфреда перестала дергаться, он открыл рот, сердце гулко забилось: это была пропавшая Светлана. Он хотел что-то сказать, но Малыш тут же выключил монитор.

– Ну, как, достаточно правдоподобно?

Альфред молчал, будто его ударили по башке таким тяжелым мешком, что аж плечи поднялись, да так и остались.

– А теперь, пора баиньки, – сказал Малыш и открыл дверь кабинета.

Альфред не мог двинуть руками, чтобы включить мотор коляски. Малыш вздохнул, взялся за ручки и вывез Альфреда в общий зал. Довезя его до пункта охраны, он, расписавшись в журнале посещений и пожав руку охраннику, ушел восвояси. Альфред еще несколько минут не мог прийти в себя. Охранник, которому махнул рукой Малыш, дав понять, что с толстяком всё в порядке, отвернулся от Альфреда и продолжил нести службу.

Альфред ехал домой долгие полчаса. Брошюрка с задачками, наполовину высунувшаяся из кармана подлокотника, того и гляди могла свалиться на пол, но, проходивший мимо сотрудник, заботливо подтолкнул тощую книжицу и она скользнула вглубь кармана.

Доехав до комнаты отдыха, толстяк понял, что не хочет ни с кем разговаривать, тем более со Штукком, про которого что-то знал Малыш. Тем более, он не хотел ничего говорить о Светлане, чтобы влюбленный в нее самец не начал тут же переворачивать мебель с ног на голову. Он решил, на время, попридержать эту информацию, тем более, что сам Ральф, в последнее время, не очень стремился к общению с Альфредом. Толстяку не были интересны причины такой перемены: теперь он был озадачен совсем другими проблемами…

Трясогузов проснулся ночью: где-то далеко выли собаки. «Откуда здесь собаки? – подумал он, глядя в черный потолок. Кругом храпели, сопели, ворочались с боку на бок. Трясогузов, полежав так с минуту, снова закрыл глаза, и, списав это на тревожный сон, попытался заснуть. Только он стал медленно проваливаться в нежную мрачную тьму, как вновь услышал вой. Он открыл глаза: вой доносился теперь гораздо ближе, чем несколько минут назад.

– Да что ж, такое-то?

Он приподнялся с кровати, и, продолжая думать о том, встать ему или нет, сидел так, прислонившись к мокрой от пота подушке.

Кто-то в комнате проснулся и, скрипнув кроватью, пошел в туалет. Трясогузов подумал, что неплохо бы и ему сходить, а то сколько еще спать? Он взглянул на часы: шесть утра – час до общего подъема. Ну, в общем-то, можно уже и подниматься. Трясогузов сделал зарядку, оделся (вещи он еще с вечера предусмотрительно положил в ноги), и, кряхтя, пересел на коляску. Съездив в туалет, он вернулся, когда в комнате уже горел общий свет: некоторые сотрудники встали и, зачем-то, будили остальных. Трясогузов, подъехав поближе, слушал, как тихо между собой переговаривались сотрудники:

– Вы тоже слыхали?