Рейс в одну сторону

Она вылезла из душа, вытерлась насухо полотенцем, оценивая свое отдохнувшее лицо в большое зеркало, и, когда, наконец, переоделась во все чистое, вышла из санузла, прислушиваясь к тем звукам, которые могли запросто повториться. Постояв примерно две минуты около двери санузла, мысленно себя ругая за то, что не прихватила с собой пистолет, она, так ничего и не услышав, кроме биения собственного сердца, с облегчением выдохнула, и вновь села за рабочий стол.

Как только она написала первую строчку в журнале дежурств, в котором значилось, что ее смена, растянувшаяся на двое суток, подошла к концу, тут же затрещал внутренний телефон, висевший на стене.

– Алло, парикмахерская, – сказала она, заранее зная, кто может звонить в такую рань.

– Марго,– прозвучал на том конце провода голос пожилого человека. – Ты не могла бы подняться ко мне?

– А что случилось, Семен Павлович?

– Ничего особенного, просто мне нужен твой совет, – ответил Полозов. – И да, по телефону я не могу об этом говорить. Всё, жду. – В трубке раздались частые гудки.

Маргарита вздохнула: не такого утра она ожидала, тем более, что через час сорок придет ее замена, Рыльский – зануда и скучнейший человек на планете. Он, как всегда, поздоровался бы с ней, назвав по имени-отчеству, потом обязательно спросил бы о ее здоровье, о происшествиях за ночь, о том, что там у нас новенького. Вот, кто бы знал, как ей не хотелось сегодня с ним об этом разговаривать: у нее было очень важное дело к начальству, а тут этот плешивый долговязый нудяга Рыльский, которому неудобно было наговорить грубостей – она, ведь, воспитанная очень, в старых добрых традициях скромной советской семьи интеллигентов. Черт, как же бесило, что она не могла слова сказать в свою защиту, когда это было необходимо!

Кондрашкина окинула взглядом стол, будто что-то пытаясь на нем найти, или, наоборот, спрятать подальше от глаз Рыльского, чтобы не было пустых ненужных вопросов, но, так ничего и не обнаружив, надела медицинский халат, и, выключив свет, вышла из кабинета. Она нарочно хлопнула дверью, чтобы охранник, наконец уже проснулся. И, что интересно, ей не было его жалко. Кто ее пожалел хоть раз на этом объекте? Никто, ни один человек: все только пользуются ее добротой, ничего не отдавая взамен – обидно, что и говорить.

Охранник проснулся, зевнул, кивнул, поднял с пола книжку и встал со стула, чтобы размять ноги.

– Ну, как дела, Ритуль? – спросил он, наклоняясь из стороны в сторону так, что аж спина хрустела.

– Как сажа бела,– ответила она. – Буду не скоро, – бросила она через плечо и вышла из медицинского крыла в общий коридор.

Кондрашкина шла по пустому коридору, пока все спали. Изредка встречались ей по пути охранники: кто дремал, кто бодрствовал. Они встречали и провожали ее скучными взглядами: «Не спится же в такую рань молодой красивой женщине», – витало в воздухе никем не озвученное непонимание.

Маргарита спешила на встречу с Полозовым, ее учителем и наставником еще по медицинскому университету. Он, заведующий кафедрой психологии, дал ей, в свое время, рекомендацию на работу сюда, на «Цитрон», в качестве высокооплачиваемого медработника широкого профиля.

Сейчас он вызвал ее по довольно интересному, как это у него всегда бывало, делу.

Она преодолела километровое расстояние, дойдя до северной стороны острова, и, поднявшись по темной лестнице на второй уровень, постучала в первый же кабинет. Ей открыл сам Полозов. Его медсестра еще не пришла, да он в ней особо и не нуждался – она была приставлена так, на всякий случай, как сказал ему некто из администрации. Полозов, поговорил в тот же день с медсестрой, прекрасно понимая, в каком звании был этот персонаж, но, будучи всегда острожным, всегда следил за своими словами. Он не привык быть под пристальным взглядом соглядатаев, но работа на данном объекте не могла выстраиваться по-другому. И, всё-таки, здесь было что-то еще, чего Полозов никак не мог уловить, несмотря на свой богатый опыт общения с довольно разными людьми…

Кондрашкина вошла в кабинет. Полозов поклонился ей и поцеловал руку. Маргарита не возражала.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, Марго: как утренний цветок, едва проснувшийся под первыми лучами солнца, он тянется своими нежными лепестками…

– Может, хватит издеваться, Семен Павлович: мне еще письмо писать и ответа ждать, – сказала Кондрашкина нетерпеливым тоном.

– Не любишь издевательств? Привыкай, дорогуша, скоро нам им всем придется испытать на собственной шкуре.

– Опять вы за свое? Несколько лет эта странная мысль о грядущей катастрофе буравит вам голову.

– А в чем я не прав? Вон, не далее, как на прошлой неделе, на Фаяле…

Маргарита вздохнула:

– Вы путаете, уважаемый коллега, катастрофу с рядовым несчастным случаем, когда некоторые явления оказались не под нашим контролем.

– А под чьим тогда? – спросил он, хитро на нее взглянув.

– С этим пока еще разбираются наши деятели. Однако, есть у меня кое-какие предположения, но об этом после. Чего вам от меня понадобилось в такую-то рань?

– Ну, вы прямо хотите всё и сразу! Какая вы нетерпеливая, однако. Давайте, сначала вы мне расскажете о своих проблемах, а потом я, договорились?

Маргарита посмотрела на него, как на несерьезного человека, которому в без пятнадцати шесть утра совершенно нечем заняться.

– Ну, хорошо, хотите поболтать – значит поболтаем. Значит так, у меня остался всего час с небольшим, когда мне нужно будет кинуть на внутреннюю почту письмишко нашему боссу. И если я не успею этого сделать, то буду опять не спать всю следующую смену.

Полозов с удивлением посмотрел на нее.

– А по вашему виду и не скажешь, что вы не спали. По-моему, вы так очень даже выспались и набрались сил.

– Вы не поверите, но иногда горячая вода творит чудеса, особенно, когда все спят и в кране хороший напор.

– Охотно вам верю. Так что вы там говорили о бессонной ночи?

Маргарита смотрела куда-то мимо него и не сразу ответила.

– У вас было когда-нибудь ощущение, что за вами следят?

Полозов засмеялся.

– С этим ощущением я родился, милая вы моя! Мания преследования, знаете ли, это именно то, что определило мою специальность. Можно сказать, что именно ощущение постоянного преследования кардинально повлияло на мою жизнь, и если бы не оно, то я бы здесь не оказался! Но это все, конечно, лирика – давайте, выкладывайте уже, что там у вас стряслось.

– В общем, вчера я снова услышала, как кто-то дышал в моем кабинете, когда я работала над своими бумагами. Сначала хотела списать всё на вентиляцию, но потом страх перевесил и я вынуждена была прибегнуть к антикислородному методу решения проблемы.

– Оригинально вышли из ситуации, ничего не скажешь! – Полозов захлопал в ладоши. – Ну, и чем дело кончилось?

– Да, ничем – никого в комнате не было: наверное, действительно, вентиляция живет своей жизнью.

Полозов кивнул, потом встал с дивана, на котором они сидели, и подошел к рабочему столу.

– Вот тут у меня завалялся один старинный документик – ему уже месяца два, наверное, так вот, здесь сказано, что на «Цитроне» удачно завершен проект, под общим названием «Проникновение». Вам не кажется, что название это несколько вульгарно? – он ухмыльнулся, глядя озорным взглядом на Кондрашкину.

– Вы опять за свое, Семен Павлович, а ведь я вам говорила, что развод – тяжелая штука, – ответила она, глядя прямо на него. Он отвернулся, слегка покраснев.

– Как же, как же, прекрасно помню ваш совет, и, тем не менее, не жалею, что расстался с той фурией…

– Но с той фурией вы прожили двадцать пять лет, – никак не унималась Маргарита.

– Так всё, хватит – мне эта тема неприятна! – крикнул он, и Маргарита поняла, что, действительно, пора остановиться.

Помолчав минуту, Кондрашкина вновь спросила:

– Что за «Проникновение» такое?

Полозов, не глядя на нее, включил настольную лампу, хотя в кабинете было светло, как днем, и тут же ее выключил. Потом опять включил и выключил. Маргарита не отрывала профессионального психолога от этого важного ритуала, который, очевидно, успокаивал Полозова. Дождавшись, пока он в десятый или пятнадцатый раз щелкнет выключателем, она, наконец, встала и прошлась по кабинету.

Полозов кашлянул и сухо произнес «извините». Потом, снова повертев в руке бумагу, осипшим голосом сказал:

– Проект под этим чудным названием, можно сказать, мечта всех исследователей, как в области оптики, так и в сфере шпионских технологий, как бы грубо это ни звучало.

– Да профессор, сейчас вы были очень грубы, – шутливо отозвалась Маргарита.

– Прошу прощения еще раз – больше этого не повторится, уверяю вас, – сказал Полозов на всякий случай, вполне допускавший, что мог сказать или сделать, незаметно для себя то, что не понравилось его ученице.

– Только при определенных условиях, так ведь? – спросила она.

– Вы опять начинаете? – сдерживаясь, сказал он.

– И вы меня простите, – отозвалась она, запутав его еще больше. – Продолжайте, пожалуйста.

– Значит так, на чем это я… Ах, да, технологии в шпионской сфере… Они, знаете ли, не стоят на месте, и, как бы сказать, находятся в постоянном развитии. Вот и два месяца назад, например, как я уже упомянул выше, они создали нечто такое, что может привести к настоящей катастрофе, если не предпринять соответствующие меры. Ими, в местных лабораториях, были созданы, во-первых, невидимые костюмы, работающие исключительно на атомной энергии, а другой у них просто нет. Один из таких костюмов, кстати, украли там, на Фаяле, с чего, собственно, всё и началось…

– А вы можете рассказать подробнее, что там вообще произошло? – спросила Маргарита, как бы между прочим.

Полозов вздохнул.

– Зачем забивать такую прелестную головку всякими ужасами, тем более, что оно вам и не нужно.

– Откуда вы знаете? – вновь спросила она, не глядя на своего учителя.

– Ну, потому что… потому, что… даже и не знаю, как сказать.

– Скажите, как есть, а я уж разберусь.

Полозов чуть помялся и проговорил:

– Я только могу в двух словах. Некий человек украл костюм-невидимку. С помощью него совершил ряд каких-то диверсий, одной из которых было освобождение из-под замка неких тварей, которые сожрали весь дружный коллектив половины первого объекта, то есть, острова Фаяла. Вот, собственно, всё, что я знаю. А за подробностями можете обратиться к вашему покровителю, хотя, вряд ли он вам поможет, – Полозов как-то нехорошо усмехнулся, но Кондрашкина сделала вид, что не поняла его подколки.

– Ладно, коллега, что там дальше насчет их проекта? – спросила она, уставшим голосом: прошло почти сорок минут, как она сидела на его жестком диване, и хотелось поскорее отсюда уйти.

– Ну, в общем, так. Второе гениальное изобретение заключается в том, что наши выдумщики могут теперь проходить сквозь стены практически любой толщины. Ну, конечно, здесь тоже есть свою нюансы: качество материала, толщина стен – всё это требует колоссальных энергозатрат, но такого количества радиации не выдержит ни один человек. Так что, если к вам в кабинет придет кто-нибудь из подопытных проекта «Проникновение», извините, можно на девяноста девять и девять быть уверенным, что того субъекта уже нет в живых, если, только они не выдумали средства от мгновенного избавления от чудовищных доз радиации.

Маргарита сидела, как прибитая к кожаному дивану. Она и представить себе не могла, что к ней проберется кто-то ночью, чтобы… Чтобы что: шпионить за ней, или проверить, как работает суперкостюм? Она подняла глаза на Полозова.

– Что вы мне порекомендуете? – спросила она, заранее зная, что он ответит.

– Вы умная женщина… – начал он.

– Спасибо, я знаю.

– Пожалуйста. Так вот, вы настолько умны и проницательны, что сразу же решили послать письмо тому, кто, в конечном счете, всё это, и затеял.

– То есть, вы хотите сказать, что наш «король»…

– Вот именно, дорогая моя, «король» наш, оказывается, ведет какие-то грязные игры со своими же сотрудниками. И с вами, в том числе. Мы, естественно, не может влезть в его голову, но то, что он дал санкции на разработку этого проекта, и что он был прекрасно осведомлен, где будут проводиться первые испытания, а именно, на этом объекте… А вы еще смеялись за моей спиной, говоря, что я жертва «теорий заговора».

– Я и сейчас над вами смеюсь, правда, глубоко в душе, – сказал она, еле сдерживая улыбку.

– И не стыдно вам так обижать старика.

– Нет, не стыдно, тем более, вы еще не старик…

– Так, хватит, я сказал, мне эти темы не приятны! – он снова покраснел, как рак и чем-то ударил по столу: Маргарита не успела разглядеть, что стукнулось о стекло на столешнице, но оно треснуло пополам.

– Вот видите, до чего вы меня довели? – вскричал Полозов. – Где я теперь возьму такое же?

– Закажете органическое, или пуленепробиваемое, – спокойно ответила она.

– Издевайтесь? Я люблю наши, отечественные, «натуральные» стекла, чтобы они были холодные, чтобы о них стучать можно было обратной стороной карандаша, и они при этом издавали бы характерный дробный звук, а не этот полумягкий, противный – фу!

– Ну, вот, опять я вас расстроила. Простите меня, пожалуйста, – сказала Кондрашкина.

– Вы всегда меня расстраиваете – не заметили разве? – спросил Полозов с едва заметной дрожью в голосе. Он выдохнул три раза, приводя давление в норму и, чуть подождав, спросил:

– У вас есть ко мне еще вопросы?

– Да, – ответила Маргарита, – зачем вы мне звонили?

Полозов встал из-за стола и прошелся по кабинету.

– Есть у меня здесь, на объекте, любопытный экземпляр. Он калека на все сто процентов. Самое удивительно, что он в это безоговорочно верит и не надеется на чудо – вот таких я люблю больше всего на свете: обожаю сопротивление, которое надо ломать, и всегда жду того удивленного взгляда, когда всё получается. Тьфу, тьфу, тьфу, – Полозов постучал по деревянной ножке стола.

– Да уж, вы знатный «ломатель», – сказал она, явно что-то вспомнив из прошлой жизни.

– Нет такого слова, Марго. Есть слово «разрушитель», или, хотя бы, «вредитель». Нет, опять не то. Ладно, короче, есть такой пациент, который уверен, что ему большое не встать на ноги.

– А кто это?

– Вы пока его не знаете. Не перебиваете меня, а то я что-то сегодня с утра никак собраться не могу. Значит так, этот человек, будем так его называть…

Маргарита хихикнула, но быстро накинула на себя маску серьезности.

– … он полагает, я это твердо знаю, что ему ничего не поможет. Самое удивительное, что он, при этом, хлопочет за своего товарища, который тоже уверен, что неизлечимо болен. Вы понимаете, как им обоим, на Пику, промыли мозги?

– Они оба с Пику? – удивилась Кондрашкина.

– Ну, да – это те самые, которых на днях Пушкин привез.

– Ах да, старина Пушкин! – вспомнила что-то Маргарита. – Давненько я о нем не слышала.

– А что вы должны были слышать? Бороздит моря и океаны, помощник капитана, и, по-прежнему, не женат, без детей, силен, бодр, энергичен. И, потом, вам тоже надо устраивать личную жизнь…

– Теперь вы начинаете меня доставать? – спросила она, метнув в него молнии.

– Как говорится, что посеешь, моя милая, то и пожнешь. Да, чего-то мы сегодня долго болтаем, и всё не по делу, правда? – он посмотрел на часы.

– Так что там с вашим пациентом? – вновь спросила Маргарита, тоже мельком взглянув на свой циферблат.

– Ну, в общем, вчера был первый сеанс, неофициальный, правда.

– Как всегда, – понимающе кивнула Кондрашкина.

– Да. Так вот, результатом я доволен – реакция есть, правда, он сам еще этого не понял. А так, я уверен, что если приложить максимум усилий, то можно сдвинуть камень с места.

– Только сами не двиньтесь при этом, пожалуйста, – она слегка покачала головой.

– Марго, вас так прочно держит прошлое: отпустите же вы его – пусть уходит далеко и надолго.

– Стараюсь, Семен Павлович, стараюсь. Так и что же требуется от меня?

– Я бы хотел, чтобы вы провели некоторые анализы. Человечка я вам отправлю, скажем, сегодня, ближе к полудню. Ну и вы там, своими методами, проведите полную диагностику, насколько это, конечно возможно. И, еще раз повторюсь, можете спокойно плевать на местные законы – они же именно так с вами и поступили, правда?

Маргарита откинулась на спинку дивана и устало посмотрела на Полозова.

– Во-первых, моя смена на сегодня закончена. Во-вторых, вы знаете, как это опасно, и, тем более, если они взялись за мной следить, во что я с трудом могу поверить, тогда, не знаю…

– Зато я знаю, чем заканчиваются подобные вещи! – грубо ответил Полозов. – Так, Марго, я устал и хочу спать, до свидания! И да, ждите клиента в свою смену, и можете не благодарить.

– Ну, до свидания, – ответила она. – Провожать не надо.

– И не стану заниматься такой ерундой! – крикнул ей Полозов, когда она закрывала дверь, и вновь сел за стол.

Маргарита вышла из кабинета. Теперь она понимала, что чуть не совершила ошибку, заранее настроившись на то, что сообщит о происшествии в медкабинете начальнику объекта, пусть тот и видел в ней свою покойную дочь. «Бред какой-то» – прошептала она, теперь понимая, что это была элементарная уловка, чтобы она ничего не вздумала затевать против него, если вдруг решит от него отступиться. Только почему вдруг ему пришла в голову такая мысль, ведь, она ни единым своим поступком не дала понять, что настроена против его деятельности? Ей всегда нравилось здесь работать. Она чувствовала, что нужна людям и люди нужны ей. Но теперь, похоже, всё катится в пропасть, и надо постараться, хотя бы теоретически, удержаться за ее края. Как же это противно, осознавать, что теперь ты под прицелом, и в любую минуту они могут сделать всё, что им взбредет в голову. Есть, правда, одно оправдание в пользу начальника: испытуемый мог элементарно перепутать кабинеты и, тем самым, попасть к ней. А начальник, получается, ни при чем. Но это еще надо доказать, а для этого нужно время и внимание, которое ей не хотелось уделять тому, что не касалось её работы.

Маргарита вздохнула, оказавшись в интеллектуальном тупике, не зная, как теперь себя вести с человеком, которому она, до сегодняшнего дня всецело доверяла.

Она медленно шла по коридору, вдыхая прохладный воздух, пахнувший утренним морем: кондиционеры с «умной» подачей воздуха, сохраняли все запахи, которые содержались в окружающей среде, и передавали их внутрь объекта.

Маргарита успокоилась в плане ненаписанного письма: теперь не нужно никому ничего докладывать. Единственная проблема, которая оставалась нерешенной, это рапорт охранника о ночном происшествии, если, конечно же, у них была заведена подобная практика, о чем Маргарита как-то не задумывалась. «Надо узнать у этого сони, что он успел передать своему старшему» – подумала она и пошла быстрее, чтобы успеть до общего пересменка, когда вместе с ней, менялся и тот охранник.

Глава 35

Серое огромное облако, просочившись сквозь едва видимые щели стального пола, вылезло наружу и, окутав собой задремавшего молодого человека, начало душить его невидимыми руками. Егор кашлял, но никак не мог проснуться, а серое подобие чужеродных рук все сильнее и сильнее смыкалось на его горле, вдавливая кадык все глубже, и, наконец, с громким хрустом сломало шейные позвонки. Тело Егора вмиг обмякло и завалилось на стол. Серое нечто аккуратно поддержало еще теплое тело, не дав упасть ему на пол, чтобы никто не услышал, что здесь творится. Бережно уложив труп на стол, облако тихо поднялось вверх и «посмотрело» на свою работу от уровня верхней стороны интерактивного окна, словно проверяя, как сделано дело. Потом оно, еще раз, обогнув стол, вернулось туда, откуда вылезло – к железным пластинам, закрывавшим платформу. Облако, медленно, заталкивая свое «тело», уползало обратно, в черный колодец – пора было возвращаться туда, где оно впервые «родилось», на нижний уровень, где работали гребные винты, и было много живых людей, только доступ к ним был затруднен – среди них работал бывший священник, знавший кое-что об этом и других призраках.

Тело Егора пролежало всю ночь нетронутым. Никто так и не появился в слесарке до самого утра. Когда, с первыми лучами солнца, появившимися в интерактивном окне, дверь слесарки открылась, на пороге стоял Тимохин, о чем-то думавший по дороге сюда. Новый заказ, поступивший вчера днем, когда Королев был в то время на нижнем уровне с полусотней медных болтов, снова предусматривал участие всего коллектива в его выполнении.

Тимохин открыл дверь. Глядя себе под ноги, он не сразу заметил, что лежит на рабочем столе, за которым вчера Королев пилил медные болванки. Задумчивость Тимохина поразила бы любого человека, окажись он в тот миг в слесарке. Бригадир, постояв на месте минуту, оглянулся на входную дверь, и, хотел было, выйти из помещения, как вдруг, с того самого рабочего стола на пол упала сумка Егора. Планшет, охваченный матерчатым ремнем, пополз вслед за сумкой, и, не удержавшись на столе, упал на пол, стукнувшись пластиковым углом о бетонные плиты, выстилавшие всю поверхность. Лопнул экран планшета, раздробился пластик – кончилась виртуальная жизнь… И только тут Тимохин обернулся и увидел, что лежало на столе. Его глаза становились всё больше и больше. Он хотел закричать, но горло вдруг чем-то сдавило, и из давно нечищеного рта донеся лишь беспомощный хрип, будто его душили точно так же, как несколько часов назад душили Егора. Он только мог схватиться за голову и присесть…

Так он и сидел, пока не подошла остальная бригада. Пришли все, кто был приписан к слесарной мастерской. Первым вошел Сергей, потом Никита, а последним пришел, Королев. Он не выспался за сегодняшнюю ночь: его будто кто-то толкал в бок с десяти вечера до шести утра, и тряс за плечо, как вчера это делал Егор, когда Королев поднялся из черного колодца.

Все увидели сидящего на полу Тимохина. Сергей, поначалу, улыбнулся, но, как только его глаза поднялись чуть выше, он увидел рабочий стол. Потом этот стол заметили и все остальные. Сергей молча смотрел на тело, и беспомощно открывал свой рот. Остальные работники просто оцепенели, не имея сил сделать хотя бы шаг к страшной утренней находке.

Королев был самым «живым» из всей этой группы. Он подошел к телу, приложил пальцы к шее Егора, хотя и так, по синюшному лицу, было ясно, что перед ним труп, и, спокойно отойдя назад, направился к телефону. Набрав вчерашний номер санитаров, он, заодно, позвонил в медслужбу, у которой был другой телефон. Опыт звонков на этом объекте, похоже у него был самым большим, учитывая его срочные разговоры на Фаяле, когда происходили те или иные события. В другом коллективе, в мирной спокойной обстановке, его бы прозвали человек-ЧП, или еще как-нибудь, и он бы не обиделся. Но здесь, на «Цитроне», в данный момент ему не было замены.

Через пять минут после звонка, пришли все, кого он вызывал.

– Доброго вам дня, – пробубнили санитары, и не дожидаясь ответа, протиснулись сквозь плотно сгрудившихся, возле мертвого Егора, слесарей.

Они молча уложили тело на носилки и, хотели было, уже уходить, но тут в слесарку забежал запыхавшийся полутораметровый медработник, с неизменной улыбкой до ушей, со вчерашнего дня так и блуждавшей по полному сытому лицу.

– Так, где больной? – спросил он, оглядывая всех.

Тимохин обернулся к Королеву и вполголоса спросил:

– Ты ему не сказал, что ли?

Королев посмотрел на него каким-то мутным взором, и неуверенно пожав плечами, сказал:

– Не помню.

Медработник, больше никого не спрашивая, заметил, наконец, санитаров, и радостно кивнув, подошел к ним.

– Ох, ты! – воскликнул он. – А почему мне об этом не сообщили? Я-то, грешным делом, подумал, что опять у кого-нибудь нервный срыв.

Ему никто не ответил.

Медработник покрутился возле тела Егора, сделал необходимый осмотр, потом взял какую-то бумажку, и, почиркав в ней ручкой, вопросительно посмотрел на бригаду:

– Кто здесь старший?

– Я, – тут же отозвался Тимохин и взял, протянутое ему, свидетельство о смерти. – А подробности будут? – спросил он медработника, собиравшего уходить.

– Позже, позже, уважаемый, сейчас не до того! – он выбежал из слесарки. Санитары, накрыв зеленой простыней тело Егора, спрятав под ней его голову с модной прической, вышли вслед за медработником, навсегда унося с собой тело веселого, в прошлом, парня, готового всегда помочь каждому или поддержать в тяжелую минуту…

Кто-то из бригады смахнул вдруг набежавшую слезу. Кто-то просто шмыгнул носом, как от попавшей в него пыли. Королев молча смотрел на закрывшуюся, минуту назад, дверь слесарки, и ни о чем в этот момент не думал: всё кончилось так внезапно, что невозможно было поверить в то, что, человек, с которым только вчера разговаривал, сегодня уже будет лежать в холодном морге.

Никто не хотел говорить. На людей словно напал страх, который лечится лишь молчанием. Странные ощущения испытывала вся бригада: многие потом говорили, что, когда они стояли около страшного стола, отмеченного смертью, то чувствовали чьё-то невидимое присутствие даже в пустой слесарке. Позже, на допросах, Никита и Тимохин, вспоминали, что им несколько дней подряд казалось, будто в помещении сильно пахнет сигаретным дымом, хотя никто из ребят никогда в жизни даже не пробовал курить. Они упоминали этот момент несколько раз, но следователи даже не вносили в протокол эту, ничего не значащую мелочь, списывая всё на нервное потрясение работников, которые, очевидно, впервые в жизни видели покойника.

В тот трагический для всей бригады день, медработник шел к себе, насвистывая какую-то веселую мелодию. «Наверное, есть повод», – думали многие сотрудники, проходившие в тот момент мимо него по коридору и невольно оглядываясь на коротконогого веселого человека. Они не часто слышали от него свит, или песни – в основном, он просто молча улыбался, когда шел по своей надобности, часто перебирая коротки ножками.

Медработник пришел в кабинет в прекрасном расположении духа. Если так на него влияет смерть, то каково же бывает потрясение этого человека от новой жизни. Он, правда, не испытывал еще этого чувства, так как на объекте никто и никогда не рожал, но, у медсестер, знавших его многие годы, поначалу складывалось впечатление, что с этим человеком не всё в порядке. Но потом, по прошествии некоторого времени, эти нюансы забывались, и медсестры видели в нем прежнего, «много улыбчивого», как они втайне выражались, человека.

– Валюша! – крикнул он, когда зашел в кабинет в тот самый день. – Принесите мне, пожалуйста, карту работника по фамилии П., а звать его Егором.

– Сейчас всё будет, Пантелей Эдуардович, – отозвалась Валюша, рыжая толстая девица, передвигавшаяся, тем не менее, быстрее многих худышек. Это несоответствие замечали многие, кто видел ее за работой, когда она помогала при операциях или, например, мгновенно заполняла карточки на компьютере, в свое время моментально его освоив.

Найдя требуемую карточку, она, подражая своего начальнику, то есть, улыбаясь до ушей, положила ему на стол обтрепанную брошюрку неизвестно каких годов, и отошла на метр от стола.

Доктор, продолжая улыбаться, посмотрел удивленными глазами на карточку, отчего его улыбка вдруг превратилась в зловещий оскал, живо напомнивший рыженькой Валюше американский ужастик с незапоминающимся названием, от которого она, в свое время, чуть не превратилась из рыжей в седую, где все вот также улыбались, когда в них вселялась некая сущность, которая потом всех убивала их же руками.

Она инстинктивно отошла еще дальше от стола.

– Это что еще такое? – спросил он таким злобным голосом, что Валюша чуть не осталась с приклеенной улыбкой до конца своих дней. Губы ее тут же опустились, превратив рот в рыбий, отчего личико мгновенно изменилось, выдав истинный возраст, который она так тщательно скрывала.

– Карточка, как вы просили, – ответила она дрогнувшим голосом.

– Какая, к чертям собачьим, карточка? Ей сколько лет, по-вашему? – он швырнул «брошюрку» на край стола. – Нет, вы не отходите – вы возьмите ее и посмотрите внимательно, в каком году ее завели?

Валентина посмотрела на дату оформления карты.

– Всё правильно: в этом году я ее сама заводила, три месяца назад, когда он к нам сюда прибыл, – ответила она, вжав голову в плечи, ожидая новой порции ругани.

– Почему вы не внесли ее компьютер, как полагается?! – вскричал доктор.

– Не знаю, – тихо ответила она, – по-старинке вышло, наверное, или компьютер не работал…

– А кто знает? – вновь крикнул он. – И что значит, по-старинке: вы забыли, где работаете?

Валентина не знала, что на это ответить, но что-то надо было сказать, и она сказала:

– Не понимаю, как могло такое получиться, но…

– Ну, что, что, что?! – заорал он. – Может, это Галечка, или Сонечка заполняли? – не унимался он. Его губы покрылись белой пеной, как у бешеной собаки. Руки Валентины невольно потянулись к своим губам, чтобы показать доктору, что у него не все в порядке с внешним видом, но он вновь так на нее глянул, что ее руки мгновенно опустились по швам.

– Я вам тут устрою комфортные условия: развели мне, понимаешь… – прошипел он, открыв, наконец, карточку, и набросав в ней несколько строк. – Потом внесите все в компьютер, и чтобы я подобного больше не видел. Сегодня же проверить все карточки, которые вдруг случайно завалялись, как это у вас всегда бывает. Не справишься одна, зови свою Софочку, Галечку, или еще кого – мне плевать, но чтобы здесь был идеальный порядок, понятно?!

Валентина кивнула. Ее била дрожь: никогда он, прежде, так с ней не разговаривал. Что могло его вывести из себя, она начала догадываться позже, когда переносила данные в компьютер. До нее вдруг тогда дошло, что это, скорее всего, смерть того молодого человека могла внести такие странные изменения в его поведение. Она, конечно, в первую минуту отмахнулась от этой догадки, но со временем, убеждалась, что так оно и было на самом деле.

Валентина печатала страшные слова о том, что слесаря удушили без помощи посторонних предметов, то есть руками. Она случайно сказала об этом девчонкам, и те, также случайно, сказали кому-то еще. Плавучая «деревня» ожила, и к вечеру поползи слухи, что Егора удушили свои же слесаря.

Свои «пять копеек» добавил и Валерий. Когда его, наконец, откачали, он, придя в себя, стал требовать одного из следователей, занимавшихся диверсиями на северной стороне «Цитрона». Тот пришел не сразу, полагая, что куратору новичков вряд ли что есть сказать по интересующему его делу.

– Добрый день, – сказал следователь, как только вошел в отдельную палату, где лежал Валерий.

– Добрый, – отозвался куратор, – хочу вам сообщить о происшествии…

Следователь предупреждающим жестом остановил лишний поток слов, и, спокойно присев на стул, открыл свою черную папку.