Рейс в одну сторону

– Да, и еще мне нужен большой, да нет, просто, огромный стакан сметаны, и огурцы. Три штуки. Свежих. Резать их не надо – так съем.

Он выдохнул, и этот не совсем спокойный выдох она заметила, усмехнувшись последней части заказа.

– А что такого я сказал? – в удивлении поднял бровь Трясогузов.

Она бросила на него короткий ехидный взгляд.

– От огурцов и сметаны может быть понос, товарищ, – последнее слово она произнесла, делая особый упор на шипящих, давая толстяку понять, что она змея, а не женщина, и что его дальнейшие подколки или что-нибудь в этом роде, могут ему вернуться в виде ее змеиного яда.

Он сделал вид, что не услышал этого замечания и вновь повторил:

– Сметану, в большом стакане, нет, в огромном стаканище, и три огурца.

С этими словами он отвернулся, дав понять, что дискуссия окончена. И только сейчас он возблагодарил Бога за то, что в эту минуту в столовой не было ни одного человека, кроме, конечно него и этой энциклопедистки-макулатурщицы. Он вдруг представил себе, как люди, только что услышавшие его требования, потом обсуждали бы его хамское поведение, и как ему потом было бы противно сюда ездить и голодать из-за этого несколько дней, пока собственный организм не заставил бы его крутить колеса в направлении столовой.

Он закрыл глаза и ощутил, какими горячими, от стыда, стали его веки. Он посидел так несколько минут, пока раздатчица не окликнула его, сказав, что всё готово. Он повернул свое кресло, и, взяв поднос, нагрузил его тарелками и стаканами. Про себя толстяк отметил, что раздатчица, без напоминания, поставила ему стакан с компотом, в котором плавали не мятые, а целые абрикосы, или еще какие-то, неизвестные ему ягоды. Он выдавил из себя сухое «спасибо» и поехал к столу, который располагался под интерактивным окном.

Трясогузов посмотрел на экран: одиноко стоявшая гора была покрыта белой пеленой – снаружи шел дождь, которого Альфред не видел уже несколько месяцев, и это только по камерам. В живую он не наслаждался дождем несколько лет, о чем уже и вспоминать перестал. А тут вдруг такой сюрприз – дождь на острове, да еще такой сильный, словно в океане разыгралась буря, и ее остатки долетели сюда, омыв гору пресной водой. Трясогузов вздохнул и принялся за свой обильный «скромный» ужин.

Как только он приступил к сметане и огурцам, вспомнив усмешку раздатчицы, в столовую вошел Полозов. Толстяк невольно оглянулся на скрип дверей и увидел психолога, улыбавшегося раздатчице во всю ширь своих тридцати двух зубов. «Принес же черт», – подумал Трясогузов. – Ты еще ручку ей поцелуй. Хоть бы он не подходил ко мне сегодня!»,– взмолился Трясогузов, глядя на гору, которая стала светлеть: дождь заканчивался. Но его ждало жестокое разочарование: психолог подошел к столу и, имея наглость, спросил:

– У вас не занято?

Трясогузов не хотел сдерживаться и, в свойственном ему духе, ответил:

– Посмотрите внимательно еще раз: разве вы не видите десятерых человек, сидящих рядом со мной?

Полозов терпеливо улыбнулся.

– Вижу, вы пошли на поправку: чувство юмора – есть верный признак того, что человек пока еще в своем уме, и это, несомненно, радует.

«Ах ты, сволочь, – подумал Трясогузов, не глядя на психолога, – еще намекаешь мне тут, крыса!»

– Понимаю ваше негодование, товарищ, но вы, действительно, теперь полностью здоровы, только пока еще не знаете об этом.

Трясогузов тяжело вздохнул, как от надоевшего фильма, от которого просто так не отделаешься: зал в кинотеатре переполнен, а ты сидишь в самом центре, и чтоб оттуда выбраться, придется преодолеть пару десятков чужих коленей, упёршихся в спинки передних кресел.

– Как я должен расценивать ваши слова? – спросил толстяк, совсем не желавший ни о чем его спрашивать, но какая-то неведомая сила вырвала из его уст этот дурацкий вопрос.

– Я говорю вам чистейшую правду…

– Ага, как депутаты любой страны, когда у них зад подгорает, а дело идет к выборам, – ответил Альфред, вытирая рот носовым платком.

Полозов положил свою ладонь на руку толстяка, но тот резко ее отдернул, приготовясь взять свой поднос и уехать уже из столовки. Он даже рад был бы запустить этим увесистым куском мятого алюминия в голову психолога, но тот, скорее всего, обладает неограниченными медицинскими полномочиями, и после подобной выходки мог бы запросто упрятать Трясогузова подальше от людей – в одинокую комнату с, оббитыми матрасами, стенами.

– Нет, нет, уважаемый Альфред, не знаю вас по батюшке…

– Семенович, – зло ответил Трясогузов. – Папу моего так звали, Семен, или Симеон по-старорусски.

Полозов внимательно смотрел на толстяка и было похоже, что его ничем не пронять.

– Вижу, что вы еще не до конца отошли от нашего разговора, но ничего, я вам помогу.

– Вы мне уже помогли! – ответил Трясогузов, и губы его затряслись от гнева, или от обиды – сам он не мог определить, какие реакции сейчас блуждали в его перевозбужденном организме.

– Я вам еще ничем не успел помочь, товарищ. Но вот вы себя элементарно вымотали непониманием того, что от вас требуют, правда? – он смотрел на Трясогузова, как кобра какая-нибудь, пытавшаяся его загипнотизировать и превратить в орудие его преступления.

– Так вот, если вы расслабитесь и послушайте меня внимательно, то поймете, что вам нечего бояться, что нет никакой грозы, что мир распахнут перед вами, и он, то есть, мир, желает вам только добра, если вы, конечно же, не настроены к нему враждебно. Раз, – сказал он и хлопнул в ладоши. – Теперь попрошу вас поднять левую ногу настолько, насколько сможете.

Нога Трясогузова дернулась и поднялась: он видел это собственными глазами, но сам не мог пошевелить ни единым суставом.

– Прекрасно, – сказал Полозов, видя, как нога Трясогузова уперлась снизу в столешницу, и если бы чуть-чуть можно было отодвинуть кресло назад, то нога поднялась бы до уровня лба толстяка, только Полозов не хотел, чтобы свидетелем сего чуда была раздатчица.

– Два, – сказал Полозов и снова тихо хлопнул в ладоши. – А теперь ваша спина начинает чувствовать сильно жжение, будто вас бросили в кипящий котел. Ну, вспомните, например, «Конька-горбунка», когда царь бросился в кипяток и там сварился. И вот теперь вы тот самый царь, который возжелал молодую девицу, и готов ради ее любви прыгнуть в котел, надеясь, впрочем, на чудесное омоложение. Итак, вы в котле. Три, – он снова хлопнул и Трясогузов вскрикнул от пронзившей его боли в пояснице.

– Всё, закончили сеанс! – громко сказал Полозов и Альфред тут же почувствовал, как жжение прекратилось, а его поднятая нога, рухнула вниз, ударившись ботинком о подножку кресла. Раздатчица подняла голову и сонными глазами посмотрела на доедающих свой ужин, двоих мужчин.

– Мальчики, у вас там всё в порядке? – спросила она, явно не помня, к кому обращается: уж Трясогузова назвать мальчиком у нее бы язык не повернулся, да и Полозов, честно говоря, в свои семьдесят не был похож на пацана, а тут, здрасьте-пожалуйста, нашла мальчиков.

Альфред хмыкнул и, вновь глянув на экран интерактивного окна, увидел, как красные лучи заходящего солнца окрасили «Эверест», превратив его в нечто прекрасное, а именно в то, по поверхности чего хотелось бы сейчас пробежаться босыми ногами, пиная футбольный мячик, или просто бежать, набирая с каждой секундой скорость, чтобы потом споткнуться на ухабе и полететь вниз лицом, стукаясь плечами, руками, головой о землю, покрытую зеленой сочной травой…

– Вы снова куда-то уплыли, Альфред Семенович, – сказал, улыбаясь, Полозов.

– Надо же, вы даже отчество мое запомнили, – сказал толстяк.

– А как же: я всегда запоминаю важную информацию о своих пациентах.

Тут Трясогузова передернуло, как будто он коснулся оголенного провода.

– Как вы сказали?

– Па-ци-ен-та! – ответил Полозов нарочито громко и по слогам, чтобы Трясогузов не списывал это на бред после легкого гипноза.

– Какого еще пациента?

– Обыкновенного – потенциального,– улыбнулся Полозов. – Но я уверен, что до этого не дойдет, если, конечно же, вы будете себя хорошо вести.

Альфред почувствовал, как по плечам пробежал холодок.

– Хорошо вести? – повторил он.

– А что здесь такого? – развел руками Полозов, – Хорошее поведение всегда говорит в пользу потенциальных пациентов, которые, со временем, перестают быть таковыми и вновь становятся обычными здоровыми людьми.

Трясогузов молчал, подавленный и неспособный как-либо спорить с этим страшным человеком.

– Впрочем, я могу вам с уверенностью сказать, что вы уже неплохо справляетесь со своими эмоциями, и вам остается только следовать правильным курсом. Вы меня понимаете, Альфред Семенович?

– Очень хорошо понимаю, – ответил Трясогузов. Его била внутренняя дрожь, но он не мог показать этого Полозову, чтобы тот не сделал еще каких-нибудь выводов, свидетельствующих не в пользу Альфреда.

– Так значит, на том и порешим: ведем себя хорошо, воспринимаем любую ситуацию спокойно, и никому, с этого момента, не грубим, понятно?

Трясогузов молча кивнул. Полозов, словно ждавший этого подтверждения, тут же встал и мгновенно вышел их столовки. Альфред даже не успел увидеть его спины, когда тут же оглянулся, чтобы бросить ему в след какое-нибудь проклятие.

Глава 33

Королев шел на, мелькнувший в темноте, свет искр, совершенно не страшась за свою судьбу. Не пройдя и ста метров, увидел фигуру Ивана Петровича, прислонившегося к стене туннеля: ждал, чтобы… «Чтобы мне помочь?» – спросил себя Королев, и не найдя ответа, невольно прислушался к гулким ударам своего сердца, которые стали слышны по мере удаления от грохота работавших гребных винтов.

Дойдя до недавнего своего проводника, Королев остановился и в упор посмотрел на Ивана Петровича. Тот глядел на него в ответ. На секунду Королеву показалось, что из глаз проводника льются слезы, едва заметные в такой темноте. Они стояли друг напротив друга, не решаясь двинуться вперед или назад. Королев не мог понять, кто сейчас перед ним подпирает стену: пробравшийся на объект диверсант, или призрак, что вообще невозможно? Как теперь поступить, зная, что в любую минуту можно получить нож под ребро или пулю в лоб, а, может быть, накинется старое привидение на человека, да и придушит его невидимыми руками? Более чудовищных преступлений Королев выдумать больше не мог, поэтому, перекрестившись, толкнул тележку дальше и прошел мимо Ивана Петровича. Тот стоял, не двигаясь с места, и лишь голова его, с блестевшими от слез глазами, медленно поворачивалась вслед за уходившим от него слесарем. Королев боялся смотреть в сторону проводника, а, тем более заговаривать – уж лучше так, молча пройти – авось отстанет. Пусть это и смотрелось наивно, но для Королева это было единственным выходом – не реагировать на диверсанта-призрака, а идти только вперед. Он так и шел мимо, ни разу не оглянувшись. Проводник-призрак даже не кашлянул и, кажется, больше не курил. Королев знал, что Иван Петрович всё еще смотрит, не отрываясь, ему в спину, и хочет только одного: разговора, ну или еще чего, о чем приходилось лишь догадываться.

Как только слесарь дошел до платформы, начал загонять туда телегу. Напрягая последние силы, при помощи мелких толчков, вкатил телегу на металлический лист платформы и, взявшись за выдвижные перила, нажал кнопку вызова, расположенную на дальней правой стойке. Платформа поехала наверх. Если бы в тот момент он оглянулся назад, чего ему не хотелось делать, дабы не сталкиваться взглядом с Иваном Петровичем, Королев увидел бы, что, как только платформа оторвалась от пола, тут же, позади него, мелькнула тень. Тот, кто был недавним его проводником, вцепился сильными пальцами в край металлического бортика платформы, и так и поехал вместе со слесарем, повиснув на руках под железным полом, иногда задевая грубыми ботинками за неровные стены черного колодца. Тот, кто был добродушным стариком с вонючей сигаретой, сейчас, как бы играючи, чиркал старыми окаменевшими подошвами по бугристым стенам, вылитым из чугуна, и Королев слышал странные звуки, исходившие снизу, будто и по дну платформы, и по всему колодцу скребли железными ножами. Это продолжалось всю дорогу, но Королеву было плевать на посторонние шумы: он просто закрыл глаза и, облокотившись локтями на ручку телеги, позволил себе задремать.

Платформа выехала, наконец, на поверхность, остановившись на уровне пола слесарки. Резкая остановка встряхнула Королева, но он не проснулся – разбудили его толчки в плечо. Он открыл глаза и увидел лохматую голову Егора. Тот несколько раз мотнул Королева из стороны в сторону. Петрович машинально кивнул, намекая, что он уже здесь, и неплохо бы Егору от него отстать.

Королев, слегка шатаясь, встал на ноги, еще не вполне отойдя ото сна. Он взялся за ручку телеги, и толкнул ее с платформы. Ничего не получилось: короткий сон не дал ему сил, и он жестом попросил Егора помочь сдвинуть телегу с места. Егор помог, не произнеся ни слова.

Когда они откатили телегу, в тот же миг Петрович почувствовал запах сигаретного дыма. Он подумал, что это, наверное, его халат провонял, когда курил провожатый. Но потом, случайно оглянувшись, и зацепив взглядом интерактивное окно, Петрович вновь увидел в нем чайку, обследующую видеокамеру. Он тут же забыл и об этом дыме, и о призраке-диверсанте, и вообще, весь нижний уровень с его машинным отделением были теперь так далеко, и так давно, что можно, наконец, вздохнуть спокойно, помечтав о кровати и безмятежном сне.

Птица, суетливо копошившаяся возле камеры, интересовала его несколько секунд. Резкий тычок в бок вывел Королева из полудремы.

– Ну, ты как? – спросил Егор.

– Нормально, – ответил Королев, отворачиваясь от «окна». – А где все? – спросил он, заметив, наконец, что в слесарке, кроме них двоих, никого нет.

– Ужинать ушли, а потом – на боковую. Долго же тебя не было – заблудился, что ли?

Королев ничего не ответил, и лишь спросил:

– Куда теперь ее везти?

– Наверное, на склад. Тимохин, на этот счет, никаких распоряжений не давал, но думаю, здесь ей не место, во всяком случае, лучше, если этот хлам не будет мозолить глаза, согласен? И еще, Тимохин просил передать: как только вернешься, опустить тебя до комнаты отдыха, пусть, говорит, сил набирается.

– Заботливый, значит, – кивнул Королев, думая о чем-то своем.

– Да, он у нас такой, – ответил Егор, и уже намылился, было, залезть в свою сумку. Королев смекнул, что парень собирается достать планшет и погрузиться в виртуальный мир.

– Ладно, тогда я поехал, – сказал Петрович. – Есть у тебя пропуск от склада?

– Ну, да – Тимохин оставил, на всякий случай.

– Похоже, именно этот случай он и предвидел, – глухо отозвался Королев, подгоняя телегу к выходу. – Открой дверь, чтобы не задерживаться.

Егор, аккуратно поставив сумку на пол, открыл дверь слесарки, и, выбежав в коридор, дошел до склада, по пути доставая другую пластиковую карточку из верхнего кармана халата. Как только его рука начала подносить пропуск к считывателю, тут же, за спиной, раздался визгливый голос Валерия:

– Стоять на месте!

Егор резко отдернул руку. Королев, едва подкативший телегу к двери слесарки, не узнал голоса Валерия, и подумал, что это очередная шутка Тимохина, который в последнее время вел себя так, будто находится на грани нервного срыва, или же настроил себя на то, что ему нечего терять, кроме работы, которую у него непременно отнимут. Вот и сейчас Королев подумал, что Тимохин, мастерски поменяв голос, опять кривляется, пытаясь себя развеселить, к явному неудовольствию окружающих, на которых бригадиру было плевать. Несколько человек шли в этот момент по коридору, но, заметив издалека неприятную сцену, тихо, по стеночке обошли это странное место.

Выглянув в проход, Королев увидел, что это верещал Валерий. В руке он держал что-то вроде тонкой резиновой дубинки, которые Королев видел только по телевизору. Он явно угрожал Егору ударить этой дубинкой, если тот не отойдет от склада. «Да, что на него нашло?» – подумал Королев.

– Вы что от него хотите? – крикнул он Валерию.

Тот, не реагируя на слова Петровича, продолжал бешеными глазами смотреть на Егора и, кажется, приготовился уже ударить.

Королев подбежал к Валерию и выхватил дубинку из его побелевших рук. Тот, очевидно, не ожидал такого резкого поворота, когда подчиненный взбунтуется и будет проявлять к нему, официально назначенному куратору новичков, агрессивные действия, каковыми он не считал свои собственные, когда размахивал дубинкой перед лицом Егора.

Королев отошел подальше от взбешенного Валерия и, посмотрев на внушительный инструмент, необходимый для примирения и согласия, отбросил дубинку подальше в противоположную от Валерия сторону.

– Что вы от него хотите? – вновь выкрикнул Королев.

Валерий вдруг из красного превратился в бледного. Его губы мелко задрожали и он, пытаясь что-то сказать, рухнул на пол. Он не двигался. Королев, не ожидавший такой развязки, бросился в слесарку, и пробежав глазами список телефонов, висевший на стене, набрал номер медицинской службы. Когда ему сонным голосом сказали «аллё», он крикнул в трубку:

– Тут человеку плохо! Он без сознания! Или умер, не знаю!

– Вы где, и с кем плохо? – спросили на том конце провода.

– Я в слесарной мастерской!

– Сколько лет пострадавшему? – раздался в трубке спокойный голос, будто речь шла о чем-то отвлеченном, что требует долгих томных раздумий.

– Да какая разница? – вскричал Королев, – не знаю я, сколько! Приходите немедленно – может он при смерти!

– Ах, так это мужчина! – сказали вновь, по-прежнему, сонным голосом.

– Вы там совсем, что ли, мышей не ловите? Я вам русским языком говорю: человек при смерти, или без сознания – я не врач, поэтому не знаю… Да какого вообще черта? Вы придете, или нет?

– Конечно, приду, куда мне деваться? – ответил голос. Королев так и не понял, кто с ним говорил: мужчина, женщина или робот, которому в электронную башку впихнули специальную программу, когда он на срочный вызов должен отвечать вот таким дурацким, полным спокойствия, голосом.

Королев бросил трубку и вновь подбежал к Валерию. Егор присел, наклонившись над ним.

– Ты знаешь, по-моему, он не дышит.

– А ты откуда знаешь?

– Руку поднес – тыльной стороной: никакого тепла я не почувствовал.

– А, может, пульс пощупать? – предложил Королев.

– Может и пощупать, – кивнул Егор и приложил два пальца к шее Валерия. – Не-а, ничего не пульсирует. Наверное, он всё-таки, гикнулся. – он поднял на Королева растрерянный взгляд, а потом посмотрел куда-то далеко за его спину. – Вон, бежит уже, – сказал Егор.

Королев оглянулся. В самом деле, по коридору мчался маленький толстый человечек с большим портфелем под мышкой. На шее у него болтался стетоскоп, что вмиг напомнило Королеву эпизод из какого-то старого советского фильма, где все врачи именно так и выглядели.

– Где больной? – спросил, запыхавшимся голосом, подбежавший медработник.

– Вот он лежит, – удивленным голосом ответил Королев, не понимая, почему тот не видит очевидных вещей: человек, во весь свой рост лежит на полу, не двигая ни рукой, ни ногой.

– А, прекрасно! – ответил медик. – Сейчас мы вас послушаем, – сказал он и вставил в своих уши «оливы» стетоскопа.

– Ну, что ж, – сказал он через минуту, – сердце в переделах нормы. Я хотел сказать, в пределах его, то есть больного, нормы. Бьется с частотой сорок ударов в минуту – ослаб, наверное. Вы не видели, в каком состоянии он был до того, как очутился на полу?

Королев не знал, что и сказать. Но тут на выручку пришел Егор:

– Да в нервном он был состоянии. Я бы даже сказал, в бешеном.

– Ах, вон оно как! – закивал медработник. – Ну, в таком случае, всё ясно: нервное потрясение, которое и привело к глубокому обмороку. Так, – обратился он к Королеву, – вы сейчас наберите номер 333-222 и попросите, только вежливо, пожалуйста, пусть пришлют двух санитаров с носилками: будем откачивать.

Королев рванул в слесарку, набрал нужный номер, рявкнул в телефон, чтобы срочно выслали двух дармоедов с носилками и, бросив трубку, вернулся к медику.

– Ну и как скоро они придут? – спросил Королев, чувствуя, что уйдет на это минимум полчаса.

– Думаю, скоро: мы же здесь – за углом находимся, – улыбнулся медик и вновь стал слушать сердце Валерия.

– За каким еще углом: тут, в оба конца – прямая дорога?..

– Не забивайте себе голову, уважаемый: это такое наше выражение, сугубо медицинское, – тут он хихикнул, отчего у Королева пробежали мурашки, как от осознания того, что перед ним находится какой-то шизик, а не врач.

– Доктор, вы-то сами в порядке? – спросил Королев, надеясь на адекватный ответ, а не на дурацкий смешок. Но он ошибся: медработник вновь ощерился, однако, ничего не сказал. Королев мысленно поблагодарил Гиппократа, который придержал язык своего ярого служителя.

– Конечно, я в порядке, – через несколько секунд ответил доктор, и пошевелил губами, очевидно, убедившись в том, что это и в самом деле так. Королеву всё не понравилось в этом человеке, а именно какая-то ненужная легкость, когда необходимо сосредоточить все свои силы на спасении вот этого придурка, лежавшего на полу с высунутым языком и повернувшем голову так, будто ему профессионально, одним ловким движением, свернули шею.

Прошло три-четыре минуты, когда подошли, наконец, санитары с носилками. Они молча уложили полуживое тело Валерия на грязный брезент, годный, разве что, для переноски покойников, и, не оглядываясь, унесли его туда, откуда пришли.

– С вами свяжутся в ближайшие часы: не отходите от телефона, – сказал медработник и опять улыбнулся. До Королева вдруг дошло, что это, наверно, у него нервный тик, а не выражение радости. Успокоившись на этой мысли, он вернулся к общему, с Егором, делу, грубо прерванному его куратором.

Он прошли на склад, поставили телегу ближе к левому стеллажу, чтобы не загораживать проход дальше, вглубь помещения.

– Вот пусть здесь она и стоит, – сказал Егор и выдохнул. Королев прекрасно понял человека, на которого неожиданно напали из-за угла, сыпля угрозами и обещаниями расправиться с ним физически, пусть это и был не просто какой-нибудь работяга, а человек, близкий к начальству.

Королев повернулся и пошел в слесарку. Егор поплелся за ним.

– Ну, что, пойду я, пожалуй, отдохну. Как думаешь? – спросил Королев.

– Конечно, как договаривались, – ответил Егор, – а я пока тут останусь, до восьми.

– Зачем до такого времени здесь сидеть? Почему в столовую не пойдешь? – спросил Королев, впрочем, мало уже интересуясь, как Егор проведет этот вечер: он сам устал, как собака, и ему хотелось только вытянуть ноги на своей любимой кровати и уснуть сном младенца.

– У меня аппетит пропал, если честно, – улыбнулся Егор, но Королев чувствовал, что тот что-то скрывает.

– Ну, ладно – не хочешь есть, значит, не хочешь. Я тогда уже пойду.

– Ага, пока! – ответил Егор и открыл свою сумку.

Королев шел по коридору, как в тумане: глаза видели настолько паршиво, что он, того и гляди, втемяшится в стену, и будет потом ходить с разбитой башкой, пока ему не наложит повязку тот самый придурковатый медик со стетоскопом на шее. Он замедлил шаг, стараясь держаться поближе к стене, слегка касаясь ее рукой – все-таки, какая-никакая, а гарантия того, что он не хряпнется посередине коридора.

Так он и дошел до комнаты отдыха. В следующую минуту Королев дрых, как суслик без задних ног. Сон? Какой сон: просто черная яма, в которую он провалился и остался там на долгие восемь с половиной часов, не шевеля ни ногой, ни рукой. Кто-то в комнате даже подумал, что теперь у них здесь покойник, и не вызвать ли того очаровашку медработника, в полтора метра ростом, с идиотской улыбкой до ушей. Но потом, очевидно, заметив, как слегка поднимается грудная клетка насмерть уставшего сотрудника, заботливые граждане, наконец, от него отцепились и занялись своими делами: шахматами, картами, кроссвордами и интересной болтовней перед сном.

Егор, оставшись один в слесарке, добрался, наконец, до своего планшета. Он пользовался им вопреки строжайшему запрету, распространенному на всех объектах архипелага, вплоть до тюремного заключения. Но люди – есть люди: многие обходили этот запрет на свой страх и риск, надеясь, что их никто не выдаст. Этим пользовались и те, кто был нечист на руку, правда, таких быстро вычисляли и, согласно тринадцатому пункту инструкции, увольняли. Но, как уже когда-то упоминалось, увольняемых больше никто никогда не видел. Егор, скорее всего, не представлял никакой опасности: обычный молодой человек, интересующийся мировыми новостям, которому скучно сидеть на одном месте, изолированном от интересной жизни больших городов. Вот и сейчас, он сидел на рабочем столе Королева и, болтая ногами, читал, что на Кубе, ближайшем их соседе, если плыть напрямки по океану, никуда не сворачивая, снова восстание – имя лидера предусмотрительно не указывалось, но говорилось, лишь, что главным в этом восстании является народ. Расплывчатое «имя» лидера вызывало только улыбку, но внимание Егора тут же переключается на Америку, где творились очень странные дела.

– Опять зомбаки лютуют, – усмехнулся Егор, листая свежие фотографии, на которых, словно из фильмов-ужасов, грязные, все в крови, зомби нападают на людей, разрывая их на части. Он верил в эти новости и одновременно сомневался: не могут мертвецы нападать на людей – они же давно умерли, и всякая неживая плоть должна быть неподвижна. Он махнул рукой и снова перелистнул страницу: теперь кратко освещались события в Европе. В полуголодной Франции осталось лишь полмиллиона человек, и то они все собираются переселяться в Ирак, но самолеты уже давно не летают, а поезда не ходят…

– Короче, кирдык вам всем настал, – пробубнил себе под нос Егор. – Так, что там у нас творится? – он снова пролистнул новостную ленту. Россия, как закрытая страна, новостей о себе не давала. Иностранные журналисты, которым было уже не интересно следить за новостями соседей, сосредоточились лишь на своих странах, где творился такой бардак, что Америка, по-сравнению с ними, была детским садом, где наступил тихий час…

Глаза Егора слипались от долгого сидения за планшетом: дорвался, называется, до дорогой сердцу игрушки. Его голова склонилась на грудь, а ноги перестали весело болтаться, как это делают подростки или маленькие дети. Он не мог сейчас заметь, как в слесарке появился густой дым. Помещение наполнилось запахом дешевых вонючих сигарет. Из-под железных пластин, скрывавших платформу, вслед за дымом, в слесарку просочилось что-то серое и большое.

Глава 34

Маргарита Кондрашкина спокойно доработала ночь в своем кабинете. После необходимой процедуры с выкачиваем кислорода, она больше не слышала ни единого постороннего шума, кроме, как за дверью своего кабинета, когда несколько раз на пол падала книга из рук спящего охранника. Ох, и устроит же она ему головомойку, как только взойдет солнце! Она посмотрела на часы – было уже пять утра. Письмо с просьбой проверить состояние ее кабинета, еще отправлять рано и надо, как-то своими силами решить эту проблему, как им много раз советовали заместители начальника объекта. Этим заместителям очень не хотелось получать нагоняй всякий раз, когда происходило ЧП. «Что за люди такие? – постоянно возмущалась Кондрашкина, когда слышала новости от других сотрудников, что там или сям произошла очередная катастрофа. Их было так много, что она со счету сбилась. Предпоследняя, на ее памяти, которая привела сюда слесаря Королева, в буквальном смысле, «за ручку», заставила ее думать, что так будет постоянно, пока что-то не изменить в этом бардаке. И вот, на днях, всему дружному коллективу сообщили, что на их острове произошло очередное происшествие, только пока никого из нарушителей не нашли, а слухи-то уже поползли. Она сама слышала, как Валерий, куратор всех новичков, с кем-то говорил по телефону. Это было пару дней назад – тогда он обвинял того самого Королева, в том, что тот проник на нижний уровень, что, в принципе, невозможно без спецдопуска. Плюс ко всему, Королев, якобы, ворвался в информационный центр, чтобы полазить в главном компьютере! На кой черт простому слесарю нужен главный компьютер, который, во-первых, просто так не включить; во-вторых, нужно знать на память сотни паролей и расположение необходимых файлов. И, в-третьих, горе-куратор – ни следователь, ни дознаватель, ни полицейский, и даже не охранник, у которого, в плане доступа к различным кабинетам, и то полномочий больше, чем у этого истеричного Валерия. Короче, не понятно, что он там затеял, но так тоже нельзя! Отстал бы уже от слесаря: ну, работает себе человек, и пусть работает: не трогайте его – он и так чудом спасся от каких-то чудовищ, которые, как говорят, наводнили весь Фаял. То есть получается, что целый остров вышел из-под контроля, хоть и говорят, что он теперь под властью военных, но там еще нужно порядок навести, а это не так просто. А теперь еще и их «Цитрон» подвергся нападению! Красота, ничего не скажешь.

Маргарита еще некоторое время подумала обо всех этих неприятностях и решила, что в семь утра, когда, наконец, проснется главный над объектом, она тут же отправит ему электронное письмо-требование, чтоб он разобрался в ночном инциденте в ее кабинете.

Она откинулась на спинку стула и решила принять душ, который находился прямо за дверью, чуть отстоящей от шкафов с лекарствами. Создание совмещенного санузла в ее кабинете, было очень удачным решением, за которое она была благодарна начальнику. Он, в свою очередь, благоволил к Маргарите, относясь к ней, как к дочери. Его родная дочь погибла несколько лет назад в авиакатастрофе. Ходили слухи, что это было кем-то подстроено, и начальник пребывал в полной уверенности, что ему хотели отомстить за ряд проектов, которые он воплотил в жизнь.

Она открыла дверь санузла. Там же быстренько разделась и включила горячую воду. Напор был хороший: все еще спали, и никто не пользовался горячей водой. Имея возможность зайти в индивидуальную душевую; стоять вот так под огненными струями воды, смывая с себя всю тяжесть дня, и все страхи, накопившиеся за последний час – чего еще желать? Да, всё-таки через два часа она пошлет письмо тому, от кого зависела жизнь многих на этом объекте. Маргарита мысленно сочинила текст послания, и когда она во второй раз мыла голову, подумала о том, что неплохо бы выпросить себе несколько аппаратов для работы. Ну, например, ей нужен был электронный микроскоп, которого у нее отродясь не было. Тот, что стоял сейчас в шкафу, был такой древностью. К тому же, однажды какой-то буйный пациент, фамилии которого она не помнила, да и вообще не любила вспоминать покойников, бросил аппарат об пол. Конечно, он его испортил, но Маргарита тогда не видела в нем особой необходимости. И только когда она взяла анализы у Королева, ей показалось, что без хорошего мощного электронного микроскопа, она просто не сможет справиться с той задачей, которую перед собой поставила. Ей ужасно хотелось разобраться в том, что происходит с человеком, который уже больше трёх недель не получал «счастливого душа», или «душа радости», как, на разные лады, называли эту процедуру опрыскивания, в последний раз проводившуюся как раз около месяца назад. Это на Фаяле боролись за право его применения до последнего, но здесь, на «Цитроне», начальство категорически запретило его использование. Она знала, какие побочные эффекты возникают после длительного перерыва между «сеансами», поэтому хотела еще раз всё проверить, благо, что нужный пациент был у нее теперь «под рукой».