Рейс в одну сторону

Тут он услышал, что вся процессия чудесным образом прекратила все разговоры и, развернувшись на месте, о чем ясно дали понять звуки чиркнувших об пол подошв не менее десятка ботинок, удалилась по коридору, бубня что-то нечленораздельное на разные голоса. Королев не мог различить ни одного слова, но он понял, что его оставили в покое на довольно короткое время. Почему они вдруг поменяли свое решение не вламываться в слесарку? Неужели из-за того ЧП они прекратили за ним охоту? Петрович не понимал и, честно говоря, отказывался верить в то, что только что произошло: такого в жизни не бывает в принципе – раз уж пришли за тобой, то обязательно должны или арестовать, или, хотя бы, провести серьезную беседу. Но чтобы вот так – развернуться прямо перед дверью, даже не заглянув в помещение… Нет, здесь творится что-то странное, что не подчиняется никакому логическому объяснению.

Королев еще стоял некоторое время, прислонившись к двери и невольно прислушиваясь к шумам снаружи, но там было тихо, как в школьном коридоре, когда все дети мирно сидят в своих классах, и внимательно слушают учителя.

Когда он тихонько отошел от двери, то услышал, как вновь в коридоре возник странный шум. По его спине, в который уже раз, пробежал холодок и он почувствовал, как слабеют ноги. Снова кто-то подошел к слесарке. Королеву показалось, что в дверь постучали. Он, затаив дыхание, ждал, когда повторится этот стук. И он повторился. Королев на цыпочках подошел к двери.

– Петрович, – раздался бас Тимохина, – ты там уснул, что ли? Открывай, давай!

Королев с облегчением выдохнул и нажал кнопку открывания двери.

– Ты чего такой бледный, а? – весело спросил его вошедший Тимохин.

– Да, приходили тут пять минут назад, да входить не стали – передумали, наверное.

– И кто бы это мог быть? – поднял в удивлении бровь Тимохин.

– Без понятия, – ответил Королев. – Только, странно всё это.

– Странно, странно, – передразнил его Тимохин. – Ты мне лучше скажи: Валерий, дружочек наш странный, приходил, или как?

– Да, – ответил Королев, – приходил часа полтора назад.

– Ну и?

– Да, ничего особенного. Наговорил только какой-то ерунды и убежал.

– А что за ерунда такая? – не отставал Тимохин.

– Да, по-мелочи… – начал было мямлить Королев

Тут Тимохин его перебил, очевидно поняв, что ничего путного тот ему сам не скажет.

– Ты узнал от Валеры, кто придет на наши места?

– Нет, – помотал головой Королев.

– Ну, а ты, хотя бы, намекнул ему, что мы здесь все обеспокоены, и находимся в подвешенном состоянии?

– Ничего я ему такого не говорил.

Тимохин хлопнул себя по бокам.

– Зачем он тогда приходил, чудо ты в перьях?

– Я же говорю, по мелочам был разговор, считай, ни о чем, – уклончиво ответил Королев, явно не удовлетворив любопытства Тимохина. Он, хотел, было, задать еще несколько наводящих вопросов, но тут в слесарку вошел Егор, а, следом за ним и остальные ребята.

– Ну, чо, как дела, Королев? – с ходу спросил Егор, зачем-то протягивая ему руку.

– Нормально, – ответил тот, пожимая крепкую грязную ладонь в ответ.

– И у нас нормально: все щели заделали, почти всю площадку поправили. Завтра снова пойдем – доделать кое-что надо.

– Понятно, – тихо отозвался Королев.

– Так, – сказал Тимохин, – считаю рабочий день законченным, можете расходиться кто куда хочет. И да, завтра приходите на час раньше – будем заказ один делать: нужны все рабочие руки. Это всем понятно?

– Да, – отозвался весь коллектив, и бригада стала потихоньку расходиться.

– Ты сейчас куда? – спросил Егор Королева.

– В столовку, наверное.

– И мне туда надо.

– Ну, надо, так надо – пошли, – отозвался Королев и открыл дверь слесарки. – Пока, ребят, – сказал он.

– Пока, пока, – ответил за всех Тимохин.

Петрович вышел в коридор. Холодный воздух, нагоняемый кондиционерами, приятно освежил вспотевшую голову, и Королев, закрыв глаза, прошел так несколько метров, пока не уперся носом в стену.

– Ты смотри, куда идешь-то, – весело сказал Егор, – а то, наскочишь на какого-нибудь «кренделя», и будет тебе потом премия!

– Да ладно, устал я что-то сегодня.

– От чего это ты устал, интересно мне знать? – удился Егор.

– Сам не понимаю, – пожал плечами Королев. – Еще несколько дней назад чувствовал себя бодрячком, а сегодня чего-то расклеился – погода, наверное.

– Какая еще погода? На улице – благодать: солнце жарит, как бешенное, на небе ни облачка, птички летают – мошек всяких ловят, будто тут и впрямь настоящие джунгли растут. Что ты? Сейчас только жить, да радоваться! – он подмигнул Королеву. – Ладно, я вперед пойду, а то всё вкусное съедят. Ты там давай, не отставай! – и он побежал вперед, словно опаздывал не в столовую, а на свидание.

Королеву не хотелось спешить: он и впрямь чувствовал себя не на высоте. Ломило спину, и глаза видели не так хорошо, как вчера. Было впечатление, что всего лишь за одни сутки ему на плечи повесили лишних двадцать килограммов свинца и при этом заставили идти быстрее и бодрее. Но никакой радости, а тем более бодрости он не ощущал, мечтая лишь об одном: лечь в кровать и забыться крепким сном. Он даже готов был пожертвовать ради этого ужином, но понимал, что если не поест, то протянет ноги.

До столовки он шел так долго, что ему показалось, будто прошло полдня, прежде чем он добрался до заветной двери.

Он подошел к раздаточному столу. Взяв картошки-пюре, небольшой кусок жареной рыбы, несколько кусков помидора и пять перьев зеленого лука, Королев прошел со своим подносом поближе к тому столу, над которым висело маленькое интерактивное окно. Оттуда была видна восточная часть острова, та самая, на которой был распложен местный «Эверест». Петрович, поставив поднос на стол, уперся взглядом в искусственную гору, на которой виднелась огромная «тарелка» ретранслятора. Рядом с ней были два бетонных куба, назначения которых Королев не знал, да и предположить не мог, что это могло быть: с воображением в последнее время что-то у него не ладилось. Он пожевал суховатую рыбу, заел ее картошкой, попробовал кусок помидора, кислого, как лимон, и, наконец, закончил свою трапезу перышками зеленого лука, запив это все холодным компотом. Ему было не радостно на душе: нелепые подозрения Валерия, обвинившего его, черт знает в чем, сегодняшний приход неизвестно кого, и, так и не открывшего двери слесарки, что испугало его больше, чем, если бы за ним действительно пришли. Страх неизвестности пугал его похлеще тех беспочвенных обвинений, которые ему бросили в лицо, не удосужившись сначала всё проверить, а уж потом делать из него преступника. Настроение было препаршивейшее, если не сказать хуже. Он посмотрел на «Эверест», заметив там какое-то движение: люди в зеленой форме, с автоматами наперевес, группой в десять-двенадцать человек, ходили по вершине горы-холма и что-то осматривали среди деревьев и кустов. Один человек отделился от группы и направился к «тарелке», стоявшей на огромных железных подпорках. Он смотрел в сторону ближайшего берега, расположенного к северу, и, наконец, приложился к биноклю, висевшему на его шее. Что-то подозрительное он заметил в бескрайних просторах Атлантики, но что, можно было лишь догадываться. Смотрел он долго, практически не отрываясь от окуляров, потом, повернувшись к своим товарищам, что-то им крикнул. К сожалению, на панели управления интерактивного окна не было кнопки приближения изображения. Королев подумал, что такой экран был выбран не случайно – чтобы посторонние люди не рассматривали детали этого объекта. Наверняка, эта гора хранила свои секреты, и лучше бы о них не знать простому смертному.

Петрович перевел взгляд на кусочек океана, видневшегося в маленький экран. Он заметил, что в некотором отдалении от острова стоят несколько кораблей. Наверное, охраняют базу от внезапного вторжения, или чего-то ждут: может, за продукцией приплыли, или еще по какой надобности…

Королев вздохнул, снова вспомнив неприятный разговор с Валерием и, доел, наконец, свою остывшую картошку. Тарелку он оставил на столе, хотя здесь было самообслуживание. Народу в столовке практически не осталось, кроме, разве что какого-то инвалида-колясочника и здоровенного рыжего человека в черной форме охранника. Те разговаривали о чем-то своем. Человек, сидевший в коляске, был неимоверно толст и весил, скорее всего, не менее ста тридцати килограммов, но, похоже, ему не было это в тягость: он был настолько увлечен разговором со своим товарищем, так легко размахивал руками и раскачивался в стороны во время этой беседы, что Королеву показалось, что этот человек вовсе и не инвалид, а просто присел на свободное место в виде инвалидного кресла, и после еды спокойно встанет и уйдет на своих ногах. Тут толстяк чему-то весело рассмеялся, в отличие от своего приятеля, который был серьезен, как человек, которому поручено ответственное задание, и он ни в коем случае не должен расслабляться ни на минуту.

Королев засмотрелся на этот интересный тандем, на который ему, почему-то было приятнее смотреть, чем на полусекретную гору со снующими по ней людьми с автоматами.

Он, кряхтя, встал из-за стола и пошел к ближайшему банкомату, стоявшему около выхода, чтобы проверить свой счет. Вставив карточку в щель приемника, он дал команду показать баланс. Через секунду вышла такая информация: «На вашем счету 15 рублей 00 копеек. Спасибо, что пользуетесь услугами Сбера».

Он, разинув рот, стоял возле аппарата, не веря своим глазам: за то время, пока он последний раз проверял баланс, прошло около полутора месяцев. На карточке должно было быть, минимум четыреста, или пятьсот тысяч, а тут пятнадцать рублей! Да как так-то?

Он обернулся, в надежде прояснить ситуацию хоть у кого-нибудь, наивно полагая, что ему всё сейчас внятно объяснят те, кто сами являются всего лишь рядовыми сотрудниками на этом объекте. Петрович снова повернулся к аппарату и повторил все свои действия с проверкой баланса. Через секунду он получил другой ответ: «На вашем счету миллион четыреста тысяч рулей, ноль ноль копеек. Спасибо, что…»

Королев вытер вдруг вспотевший лоб. Это что сейчас было, а? Что за ерунда здесь творится? Может, еще раз всё проверить, или пойти уже спать, чтобы посмотреть баланс завтра, на свежую голову? Вопросы мелькали в голове Петровича, как велосипедные спицы. Он никак не мог решиться отойти уже от аппарата и покинуть эту странную столовую.

– Вам помочь чем-нибудь, уважаемый? – спросил его рыжий охранник, тот, что сидел за одним столом с инвалидом.

Королев, обернувшись, ответил:

– Нет, спасибо, я разберусь.

Охранник, однако, не спешил переводить свой взгляд на какой-нибудь другой объект для созерцания, а продолжал упрямо смотреть на Королева, будто сделал для себя уже какие-то выводы, и теперь будет действовать, согласно внутреннему распорядку.

– А если еще раз подумать? – вновь обратился он к Петровичу.

Было похоже на угрозу, и Королев, чувствуя, что этот козел просто так от него не отстанет, вжал голову в плечи, и, не выдержав больше взгляда охранника, выбежал из столовки. За спиной хлопнула дверь. Он бежал по коридору, оглядываясь каждую секунду, опасаясь, что охранник бросился за ним вдогонку, и если он его настигнет… А что будет дальше, одному Богу известно. Петрович бежал, не останавливаясь, до самой комнаты отдыха. Когда он, наконец, до нее добежал, то, похлопав себя по карманам, вспомнил, что дверь ему просто так не открыть: придется искать Валерия с его чертовым пультом. Да, эти нововведения с отменой личных пропусков давали дополнительный повод нервничать по пустякам. Он постучал в дверь, в надеже, что его кто-нибудь пустит, но ответа не было. Королев, не зная, куда теперь идти, просто сел на пол, прислонившись в стене, и стал ждать, пока хоть кто-нибудь придет, ну, или откроет дверь изнутри, если там вдруг проснутся. Надо же так попасть с этим дурацким ужином. Конечно, ему одному никто не откроет просто так эту проклятую дверь и, по-хорошему, нужно было идти вместе с бригадой до комнаты отдыха, а там бы ее уже открыл Валерий, или кому сегодня поручена эта суперответственная миссия.

От пришедшей внезапно скуки, в голове Петровича неожиданно возникло одна мысль. Он никак не мог вспомнить, что хотя бы раз видел инвалида в комнате отдыха, если тот, конечно, не работал в другую смену. А может быть, он работает в другой части острова? Или… Или, что? Ни к какому выводу Королев так и не пришел, но вопрос остался неразрешенным. А у него всегда так: если он что-то для себя до конца не проясняет, значит дело стоит того, чтобы им заняться, ну, или хотя бы, не забывать об этой, якобы, мелочи. Однако, Петрович, все-таки о ней благополучно забыл, когда увидел в дальнем конце коридора гигантскую фигуру того, кто жутко напоминал Королеву микробиолога Люттэ. Тот шел неспеша, вразвалку. Королев, по-прежнему сидя на полу, помахал ему рукой – Люттэ не ответил: видимо был занят своими мыслями. Петрович не стал больше предпринимать попыток обратить на себя внимания и стал спокойно дожидаться прихода здоровяка.

Тот шел довольно долго. Петровичу показалось, что он вообще не торопится дойти до комнаты. Всё это напоминало дурной сон, в котором был, собственно, не тот самый здоровяк, а его призрак. Королев зажмурил глаза и «подержал» их в таком состоянии минуту, как давно ему советовал психолог на его предприятии, когда он в молодости стоял у станка. Тогда психолог говорил, что зажмурив глаза, в мозгу происходят своеобразные реакции, которые способствуют его «пробуждению», если вдруг произошел какой-то легкий сбой, или посетили странные галлюцинации, не испытываемые раньше человеком. Петрович подождал, на всякий случай, еще одну, дополнительную, минуту и открыл глаза: никакого Люттэ в коридоре не было! Вот это сюрприз от собственной головы! Петрович не на шутку испугался. Всё тело вмиг покрылось испариной, и он подумал, что неплохо бы сейчас обратиться к Маргарите Кондрашкиной: пусть она и подвергла его странному осмотру, но она, всё же, врач, который может дать ценный совет по этому инциденту. Черт возьми, что же с ним все-таки происходит?

Позади него щелкнул замок. Дверь открылась и несколько человек вышли из комнаты отдыха. Королев поднялся на затекшие, от неудобного сидения, ноги, и вошел в комнату. Он бросился на ждущую его целый день кровать, и провалился в бездонную тьму.

Глава 28

– Кого ты там увидел? – переспросил Трясогузов.

– Брата своего, – повторил Ральф и снова отвернулся.

Трясогузов пожевал в раздумье губы и сказал:

– Ты знаешь, обычно после любого переезда, у человека в мозгу…

– Заткнись, Альфи, без тебя тошно, – сказал Штукк.

– Понял тебя, брателло – затухаю, – ответил толстяк. – А без меня и впрямь иногда тошно бывает, правда?

Штукк ничего не ответил. Он достал из своего чемодана маленький фальшивый сейф со встроенной, в одном из его металлических углов, миниатюрной видеокамерой, и положил его в тумбочку, где уже лежала часть его личных вещей.

Трясогузов, отметив про себя эти мелочи, вновь вернулся к загадочному кубику. Он, как ребенок, увлекшийся своей игрушкой, никак не мог поверить в то, что сейчас перед ним предстало. Как только он вновь подбросил кубик, тот также, как до разговора с Ральфом, завис на короткое время под потолком, едва не касаясь кондиционера. Это было ему уже знакомо. Но потом началось что-то, действительно, из ряда вон выходящее. Кубик, повисев в воздухе, вдруг поплыл в сторону от Трясогузова и оказался в руке какого-то товарища, которого Альфред уже где-то видел. Он напряг память, на минуту забыв о кубике. Где он мог встречать это лицо: на корабле, на Пику, или же здесь, на берегу «Цитрона»? Нет, определенно, он видел его очень давно, и, может быть, даже не на архипелаге. Но то, что лицо человека, державшего в руке его кубик, было Альфреду знакомо, в этом не было никаких сомнений.

Тут его внимание вновь вернулось к кубику.

– Как вам это удалось? – крикнул через всю комнату Трясогузов. Незнакомец приложил указательный палец к губам, хотя все, кто находился сейчас в комнате, прекрасно видели весь это эпизод из жизни загадочного предмета.

– Потом как-нибудь расскажу. А теперь идите в столовую – ужин стынет.

– А как же поспать? – спросил его Трясогузов, улыбаясь так, будто с ним затеяли какую-то забавную игру и он с удовольствием принимает ее не озвученные правила – лишь бы весело было, и без вреда для окружающей среды.

– Спать будете после еды – качественный сон зависит от вовремя принятой пищи, – сказал незнакомец.

– Первый раз о таком слышу, – ответил Трясогузов, явно не понимая, почему ему нельзя прилечь хотя бы на часок.

Ральф подошел к нему и, похлопав по плечу, сказал:

– Давай, Альфи, не спорь: видишь, люди тоже собираются идти. Не надо нам отделяться от коллектива на первых порах, а то, знаешь, как бывает с незнакомыми людьми?

– Ну и как же?

– Очень просто – не примут и всё. Будешь изгоем на всю оставшуюся жизнь: нужно людям сразу понравиться, иначе будет поздно.

– Вот только не надо всякой ерунды говорить! – вскипел Трясогузов. – Если уж ты не понравишься людям, то ничто здесь не поможет. А знаешь почему? Человеческое нутро очень чувствительно к чужакам вроде нас. И если они нам сразу же выкажут свои симпатии, то так оно и будет, пока сами всё не испортим.

Тут к ним подошел тот самый, кто «перехватил» кубик.

– О чем спорите, друзья мои? – спросил он, улыбнувшись. Его улыбка тот час напомнило Альфреду улыбку Пушкина, офицера с 404-го корабля. И, вроде бы, даже загар такой же, и, может быть, заряжен он оптимизмом ровно настолько, что и впрямь под стать Пушкину.

– Да, вот спорим, есть в столовой пироги с капустой или нет, – сказал Трясогузов первое, что пришло в голову.

– У нас там всё есть… – начал, было, незнакомец.

– Как в Греции? – перебил его Трясогузов, по-прежнему старясь показать себя простым веселым парнем.

– Вот именно, товарищ, как в ней.

– Прекрасно. Тогда мы едем, правда, Ральф?

– Правда, – кивнул Штукк и рассмеялся, не в силах больше сдерживать горьких эмоций по поводу увиденного в туалете призрака, моментально поменяв при этом «минус» на «плюс». Его способность мгновенно превращать испуг и удивление в спасительный смех, поражали Трясогузова всякий раз, как только он это видел. Вот и сейчас толстяк внутренне восхитился выдержкой Штукка, который ни единым лицевым мускулом не выдал своего недавнего смятения.

Незнакомец засмеялся в ответ и протянул широкую ладонь Штукку:

– Меня зовут Семен Павлович Полозов. Я психолог широкого профиля, ну и немножко фокусник. – При этих словах он показал кубик, до этой минуты лежавший в его ладони. Как только он раскрыл свою ладонь, в следующую секунду кубик просто испарился, как кусок льда. Трясогузову даже показалось, что от ладони психолога поднялось маленькое облачко то ли дыма, то ли пара. Никакого запаха толстяк при этом не почувствовал, значит, это был всё-таки пар. На этом его маленькое расследование закончилось.

– Ничего себе! – удивился Трясогузов. – Такого я точно еще не видел!

– И не увидите – это очень энергозатратная, как бы поточнее выразиться, демонстрация. Обычно я делаю всё гораздо проще, но сегодня мне захотелось хоть кого-нибудь по-настоящему удивить.

– И это вам удалось, черт побери! – вскрикнул Трясогузов, – Браво, маэстро! – он захлопал в ладоши, как ребенок в цирке. Люди, наблюдавшие эту картину, молча улыбались и старались не мешать Полозову делать свое дело.

– Ну что, вы готовы идти в столовую, или так и будете аппетит нагуливать? – с улыбкой спросил Полозов Штукка.

Тот кивнул и помог Альфреду повернуть его коляску к выходу.

Они шли втроем по длинному коридору – строго на юг. На «Цитроне» была одна общая столовая, до которой добирались приблизительно одинаковое время, как с южной, так и с северной стороны. Альфред за веселым приятным разговором и не заметил, как они добрались до столовой. Помещение было битком набито людьми, но около раздаточного стола стояла лишь короткая очередь, так что ждать пришлось недолго.

Когда веселая тройка сотрудников приблизилась к салатам, стоявшими перед всеми остальными блюдами, Трясогузов сразу взял себе тарелку «советского салата», как было указано на этикетке, прислоненной к похожей тарелке, стоявшей чуть дальше. Салат представлял собой обычную нарезку из помидоров и лука колечками. Вся эта красота была слегка припорошена свежим укропом и полита подсолнечным маслом.

– Соль по вкусу, – сказал Альфред, поставив салат на поднос, и тут же протягивая руку за мягким черным хлебом.

Раздатчица, услышав его слова как-то странно отреагировала на его размышления вслух:

– Здесь соли достаточно, товарищ. А если вас что-то не устраивает, для этого есть «Книга жалоб и предложений».

Альфред открыл рот, но через секунду сообразил, что это дело нельзя так оставлять, и внутренне приготовился к ответу.

Сотрудница столовой бросила им в пустые тарелки какую-то жижу, которую, на такой же бирке, как на салатах, назвали овсяной кашей, но Альфред знал толк в кашах и понял что это совсем не овсянка, а нечто другое. Он сразу же отреагировал и на эту подделку, и на возмутивший его жест работницы, небрежно швырнувшей им маленькую порцию неизвестного продукта.

– Ей все должны, что ли? – возмутился Трясогузов, нарочно сказав это громко, чтобы все слышали. – Или муж скот и дети уроды, да?

Раздатчица зло на него посмотрела и продолжила с ожесточением раздавать еду «гостям», которых, в общем-то, не ждали и не хотели здесь видеть.

– Уймись уже, Альфи, – сказал Штукк, готовый и сам ответить взбалмошной сотруднице, никак не желавшей понять, что люди устали и хотят просто поесть в спокойной обстановке.

– Да щас! – вскричал он. – Какое-то мурло, извините, будет мне тупые замечания делать, а я должен молчать? Харя не треснет?

Всё это он сказал, не отрывая своего гневного взгляда от свиных глазок раздатчицы, очевидно, стремясь довести ее до белого каленья. Ему даже понравилась эта схватка, в которых он был мастер, благо жизнь научила его общаться с подобными хамоватыми особами. Он продолжал с вызовом смотреть на притихшую раздатчицу. У той шевелились посиневшие губы, но вслух она ничего не говорила. Альфред победно глянул на Штукка, но тот отвернулся от своего друга, терпеливо ожидая, пока люди, стоявшие перед ним, закончат наполнять свои подносы.

– Компот не забудьте! – вновь крикнул Альфред, явно надеясь на новую схватку. Раздатчица плеснула в стакан желтоватой жижи с тремя мятыми черными ягодами, и поставила его перед Трясогузовым. Тот не стал говорить спасибо, хотя краешком мозга, понимал, что можно было, таким образом, попытаться сгладить острый угол. «А, впрочем, черт с ней», – подумал толстяк и, положив поднос на рукоятки кресла, поехал вслед за Штукком, который уже нацелился на свободный столик.

– А ты скандальный малый, как я погляжу, – сказал Штукк, откусив половину свежего огурца, заедая его черным хлебом.

– Да, я такой, – тут же отозвался Альфред. – Ты же знаешь – я редко молчу, когда меня достают. Это ты у нас, как скала – крепкий и нерушимый. А я не такой: мне нужно сразу ответить, иначе я замкнусь на проблеме и начну комплексовать, а я очень этого не люблю. Поэтому, только вперед, товарищ, на мины – без всяких отступлений и долгих раздумий.

– Но я всегда видел в тебе человека разумного, умеющего огибать острые углы, – сказал Штукк, поднимая на него глаза.

Альфред вздохнул, очищая зеленоватый банан.

– Не всегда, знаешь ли, получается их огибать: иногда приходится идти напролом, если, конечно же, нет риска сломать себе шею.

– Ну, с этой-то особой ты явно ничего не боялся, так ведь? – Штукк кивнул в сторону раздаточного стола.

– Конечно же нет. Это вообще мелочь, – спокойно сказал Трясогузов, дожевывая банан и приготавливаясь отведать «советский салат». – У меня с такими разговор короткий.

– С какими такими? – никак не унимался Штукк.

– С теми, кто лезет в бутылку, Ральф. Слушай, не перебивай себе аппетит – давай, лучше вон, набивай себе пузо, пока опять куда-нибудь не позвали. Чует мое сердце, что мы здесь спокойно сидеть не будем.

– У меня тоже такое ощущение, – отозвался Штукк, – причем тот самый Полозов намекнул мне, что здесь стряслось что-то серьезное, и теперь все, как на иголках.

– Да, а что такое? – спросил Альфред нахмурясь, отчего его лоб покрылся глубокими морщинами.

– Не знаю пока, но Полозов сказал, чтобы мы были ко всему готовы, иначе можно попасть под раздачу.

Альфред откинулся на спинку кресла.

– Ты знаешь, вот сейчас я вообще ничего не понял. Ты можешь мне поточнее объяснить, что здесь произошло?

– Нет, не могу я тебе ничего сказать определенного: мне как сообщили, так я тебе и передаю – ни больше, ни меньше.

– Да? Ну, ладно – будем тогда есть, что дают, как говорила моя бабка.

– И то верно, – ответил Штукк, наворачивая салат, и глядя лишь в свою тарелку, словно боясь пронести мимо рта хоть мельчайший кусочек.

Трясогузов тоже, уставясь в стол, съел последовательно кашу, салат, подъел весь хлеб, выпил компот. Как только он сделал последний глоток, сразу же рассмеялся, словно вспомнил забавный анекдот.

– Ты чего это, а? – спросил Штукк, невольно отрываясь от салата.

– Да так – нервы, наверное, пошаливают.

– Смотри, поаккуратнее с этим.

– Спасибо за предупреждение, – ответил Альфред и снова некстати рассмеялся, раскачиваясь из стороны в сторону. Этот момент как раз и наблюдал издалека слесарь Королев, стоявший рядом со своим столиком, собираясь идти к банкомату. Трясогузов не видел, как тот сделал первые шаги к аппарату, но Штукк, будучи чрезвычайно внимательным, обратил внимание на этого гражданина. Народа в столовой, к тому времени, почти не осталось, и поэтому Королев был, как на ладони. Штук, не отрываясь, следил за его нервными манипуляциями около банкомата, а потом предложил свою помощь. Королев странно отреагировал на это добродушное обращение и после повторного предложения, сорвался с места и выбежал из столовки. Штукк удивленно смотрел ему в след.

– Да, ну и кадры у них тут работают, – сказал он, доедая последние колечки репчатого лука.

Альфред молча пережевывал остатки хлеба – ему явно хотелось что-то сказать, но он либо сдерживался, либо что-то вспоминал, отчего морщины на его лбу стали еще резче и глубже.

– Ты чего, дружище, притих? – спросил Штукк.

Альфред поднял на него вопросительный взгляд, но через мгновение, будто стряхнул с себя оцепенение, странно при этом дернувшись всем телом, отчего кресло слегка закачалось.

– Ты знаешь, – сказал он тихо, – по-моему, я где-то видел этого чувака.

– Да, и где же?

– Вот, хоть убей, не могу вспомнить. Но его «физия» мне определенно знакома. Черт, где я видел этого невротика?

Ральф доел, наконец, свой лук и, неспеша потягивая холодный компот, откинулся на спинку стула.

– Ты знаешь, Трясогузов, мне кажется, этот тип был на нашем острове, и, по-моему…

– Точно! – выкрикнул Трясогузов, – он это!

– Блин, да кто он-то?

– Тот самый, что сбежал с острова! Ну, тот, которого я «вел» до ангара с капсулами. Как же его… Царьков? Корольков? Не помню. Но это точно тот самый «кекс», единственный оставшийся в живых!

– А ты, прям, точно в этом уверен? – спросил Штукк, показывая полное равнодушие к вдруг проснувшейся памяти Трясогузова.

Альфред переменился в лице: оно вмиг стало посеревшим и каким-то скучным.

– Вот ты сейчас спросил, и я чего-то вдруг засомневался: может это и не он вовсе. – У толстяка был такой потерянный вид, словно он упустил что-то важное в своей жизни, и чтобы это вернуть, потребуется истратить вторую половину этой жизни. Штукку стало жалко своего товарища и он, улыбнувшись, сказал:

– Не расстраивайся так, Альфи, пусть даже это и тот самый Корольков-Царьков, это уже не так важно. Главное, что ты выполнил свою задачу и спас человека, а всё остальное – мелочи жизни. Ты со мной согласен?

– На все сто, – тут же отозвался Трясогузов, и улыбнулся ему в ответ.

– Ну, вот и прекрасно. А теперь, давай-ка, собираться до дома, до хаты.

– Давай, – ответил Альфред и включил моторчик на своей коляске.

До комнаты отдыха они добирались дольше, чем когда ехали в столовую. Их новый товарищ, Полозов, ушел раньше них, поэтому им пришлось вспоминать дорогу самостоятельно, путаясь в лабиринте коридоров, на стенах которых не везде были развешаны указатели. И только благодаря случайным прохожим, им удалось, наконец-таки добраться до своей комнаты и заснуть крепким сном.

Альфреду снились беспокойные сны, где по океану плавали акулы, киты, электрические скаты со своим очень полезным мясом: они весь сон норовили ударить Трясогузова током, но тот ловко от них уворачивался, как большой вёрткий угорь. А в одном из фрагментов ему привиделась пропавшая Светлана, которая что-то ему говорила, но он ее не слышал…

Ральф же спал, как здоровый младенец, которому всё нипочем. Его сон был самым крепким в этом беспокойном мире. Человеку с чистой совестью нечего бояться: у него нет никаких поводов для бесконечных неврозов, никто не может выбить у него почву из-под ног – одним словом – скала, а не человек. Его мощная грудь спокойно вздымалась при каждом вдохе, приподнимая тонкое верблюжье одеяло, и его огромные легкие, забиравшие чуть ли не весь воздух в комнате, отдавали потом приличную порцию углекислого газа, с чем, впрочем, удачно справлялись мощные кондиционеры, гнавшие свежий морской воздух.

В то время, пока все спали, кто-то, на дальней восточной стороне острова, решил поиграть с гравитацией, нажав ради развлечения соответствующую кнопку. В комнате отдыха, в которой спали Трясогузов, Штукк, Полозов и другие, со всех столов поднялись те самые загадочные предметы, аккуратно сложенные кучками. У многих поднялись оделяла, а те, кто любил спать в одежде, сами приподнялись в воздухе, правда, это не было никому не видно – вся комната спала, как убитая. Кому понадобилась эта шутка с отключением гравитационного поля, можно было только догадываться. Но вопросы здесь стояли другие – зачем это нужно было делать, и каким будет наказание для шутника? Этот кто-то давал повод для лишних разбирательств, которые собирались устроить те, кто наблюдал эту забавную картину – это были охранники, всю ночь дежурившие в коридорах и почувствовавшие на себе, как отрывались от пола их стулья, на которых они сидели, дав отдых натруженным за день ногам.

Пока спало все северное крыло, испытывая на себе все прелести антигравитационного шутовства, в южном тоже происходили кое-какие «шалости». Медик Кондрашкина, оставшись в своем кабинете на ночь, вдруг почувствовала, что за ней кто-то следит. Она оторвалась от своих бумаг и тревожно оглянулась, боясь кого-нибудь там увидеть. Никого не было. Она выдохнула, но вслед за этим послышался еще один выдох – где-то в глубине кабинета, ближе к шкафам, где хранились лекарства и инструменты. До шкафов было несколько метров – пять или шесть, не больше. Кондрашкина хотела, было, вскочить с места и броситься к выходу, но тут она подумала, что вряд ли успеет, поэтому надо сидеть, как ни в чем не бывало. Она спокойно открыла ящик своего стола, на дне которого лежал маленький блестящий пистолет, бывший всегда при ней после одного памятного трагического случая. Подумав еще раз, она сосредоточилась на посторонних звуках, надеясь вновь услышать чужой вздох. Иногда, правда, бывало, что так работала вентиляция, но сегодня ее звуки очень уж напоминали человеческие, и Кондрашкиной это, ух как, не понравилось. Она сидела, не шевелясь, несколько долгих минут, однако, тех звуков больше не повторилось. Маргарита задвинула ящик, медленно встала из-за стола, и, сняв свой рабочий халат, пошла к выходу, заранее протянув руку к выключателю.