Рейс в одну сторону

Королев кивнул, не ожидая такой реакции. Тут Маргарита отвернулась, сделала несколько шагов вперед, достала из кармана такой же пульт, какой Королев видел у Валерия, и нажала кнопку. Вдруг стена справа разъехалась в стороны, и обнаружился еще один коридор – такой же бесконечно длинный, по которому шел сейчас Петрович.

– Ну, прошу, – сказала она, пропуская Петровича впереди себя. Он молча повиновался. На сей раз, они сделали буквально несколько шагов, пока не оказались около белой двери, которую Маргарита открыла обычным железным ключом. Королев про себя отметил, что не видел таких ключей с Москвы, то есть, примерно, два месяца. «Женщины такие удивительные создания, – подумал вдруг Петрович, – у них даже ключи есть там, где их заменяют пластиковые карточки, а теперь и пульты». К чему он свалил в одну кучу женщин, железо и пластик, не было понятно, однако одно было ясно – в голове Королева сейчас творился такой бардак, что только Маргарита Павловна Кондрашкина была способна навести там порядок.

Они вошли в маленький кабинет.

– Присаживайтесь, – показала он пальцем на стул, стоявший в метре от ее письменного стола.

Королев сел, наблюдая, как Маргарита достает из небольшого шкафчика какие-то инструменты, прежде им никогда не виданные ни в Москве, ни на этих секретных объектах. Она уложила их на дальнем столике, и, с задумчивым видом, выбирала, что ей может сейчас понадобиться. Наконец, она выбрала. Подойдя к Королеву, она перебросила из руки в руку какой-то серебристый кубик, с цифрами на всех гранях. Вытащив из кармана халата обычный пинцет, она сказала холодным деловым голосом:

– Поверните голову влево, – сказала она.

Королев повернул к ней свое правое ухо. Она заглянула туда, потрогав мочку пинцетом и прислонив кубик к ушному отверстию. Неожиданно ухо пронзила такая боль, что Королев, было, вскрикнул, но рука Маргариты, тут же положенная ему на плечо, как-то мгновенно его успокоила. А, может, она сняла этим жестом боль? Королев не мог разобраться, что от чего произошло, и было ли оно так на самом деле.

– Поверните голову направо, – сказала Маргарита. Петрович повернулся к ней левым ухом. Произошла та же самая процедура, и так же ее рука не дала ему вскрикнуть от повторившейся боли, будто в ухо сунули раскаленный штырь. После этой минутной процедуры он почувствовал себя так, будто только что проснулся от короткого, но глубокого сна.

– Можете одеваться, – скала Кондрашкина.

Королев с удивлением обнаружил, что сидит в одних трусах. Когда успел раздеться, он, естественно, не помнил, да и она не говорила ему ничего такого, кроме «поверните голову направо, налево». Он взял со спинки стула, на котором сидел, брюки, рубашку и халат. Надев все это в ускоренном темпе, он, все-таки решил всё выяснить.

– Вы меня извините, конечно, но что здесь происходит?

– В каком смысле, не понимаю вас? – как ни в чем ни бывало, отозвалась она, отрывая голову от бумаг, лежавших на ее столе.

– Почему я, например, разделся, когда не слышал этой команды от вас?

Она с сожалением на него посмотрела:

– Потому что я вас попросила – только и всего.

– Но я этого не помню, – сказал он, чувствуя, что краснеет.

– Вы и не должны помнить – это не записано в ваших настройках.

Королев не то, чтобы не удивился – он просто ошалел:

– Какие еще настройки?

Она внимательно на него посмотрела, потом вздохнула и сказала:

– Если вас это утешит – вам не нужно знать всего, что происходит в медкабинете.

– То есть как?

– Вот так. Вам уже говорили, что здесь, в некотором роде, ограниченная свобода?

– Это я уже понял. Вы мне про меня скажите: почему я не должен знать, когда я успел раздеться, если не слышал этой просьбы?

Кондрашкина встала из-за стола.

– Григорий Петрович, вам не нужно волноваться по пустякам: вы делаете свою работу, а мы – свою. Если мы все будем выспрашивать друг у друга о тонкостях наших специальностей, интересоваться профессиональными секретами, то жизнь станет скучна, вы не находите?

Петрович не ожидал услышать такое из уст милой женщины.

– Чего вы мне голову морочите? Какие секреты? Послушайте, Маргарита Павловна, я просто хочу знать, почему мои штаны были не на мне?

Она улыбнулась без тени смущения:

– Можно подумать, вы ни разу не снимали брюк перед дамой.

– То есть, как… я вас не понимаю? – он снова удивился такому странному подходу к общению с пациентами.

– Идите, уважаемый Григорий Петрович, до своего рабочего места: в свое время мы вас оповестим о результатах.

– Результатах чего? – не выдержал он, повысив голос.

– Результатах обследования, конечно же, – спокойно ответила она. А сейчас идите – я вас больше не задерживаю.

С этими словами она открыла дверь, за которой стояло двое охранников. Петровича тут же вывели из комнаты, не дав ему опомниться.

– Вас проводят! До свидания! – сказала Маргарита, и захлопнула дверь за его спиной.

Его повели назад, к выходу, и доведя до невидимой двери в стене, выпроводили Петровича наружу. Королев стоял в «своем» уже коридоре, не зная, что и думать. Что это было, и с ним ли всё это произошло?

Он тихо пошел до слесарки, чувствуя, что над ним провели то ли эксперимент, то ли, запрещенное всеми законами, исследование, подобные тем, что проводят инопланетяне, когда похищают людей, а те потом ни черта не помнят. И только когда они всем рассказывают об этих «исследованиях», их принимают за дурачков и больше с ними не общаются, как раньше. Нечто похожее сейчас испытывал и Королев, чувствуя, что никому в этом месте нельзя ничего рассказывать, чтобы совсем не прослыть идиотом, или, в лучшем случае, человеком с богатой фантазией, вредной и опасной, для него же самого.

Он дошел, наконец, до слесарки. Путь до нее показался ему бесконечно долгим и каким-то запутанным. Иногда ему казалось, что он вообще свернул не туда, а, может, и вовсе забрел на другой этаж, если здесь таковые существовали.

– Как есть заплутал: можешь в этом не сомневаться, – сказал он сам себе. Проходивший мимо сотрудник, обернулся, но, покачав головой, пошел дальше. Петрович заметил эту мелочь, и ему стало еще противнее, что теперь будут появляться многочисленные свидетели его странных разговоров с самим собой.

– Да, похоже, меня и впрямь могут определить в комнату с мягкими стенами.

Он, спохватившись, боязливо оглянулся, но никого больше не увидел.

Дверь слесарки была открыта, когда он случайно дернул за ручку. Трое его коллег: Петр, Никита и Егор разбирали, принесенные ими, пруты, укладывая их по длине в порядке возрастания.

– А вот и наш потеряшка пожаловал! – весело сказал Петр. – Ты чего так долго: медосмотр понравился?

В комнате все засмеялись, кроме Петровича: он только помотал головой, дав понять, что вот никак ему не хочется говорить на эту скользкую тему.

– Хорошо, что ты вовремя пришел – тут, как раз, работки тебе прибавилось. Давай, хватай «болгарку» и вперед: коридор будет перекрыт еще четыре, ну, может, пять часов, а потом, извините – подвиньтесь.

Королев подошел к прутам. Слесаря разошлись в разные стороны, освобождая ему рабочее место. Никита вернулся к своему станку, а Егор присел около сварочного аппарата, проверяя его готовность к работе. Это был электрический аппарат, для питания которого использовались миниаккумуляторы – примерно такую же модель Королев видел у ремонтников на Фаяле, когда они шли чинить лифты.

Петрович работал, не отрывая глаз от схемы на грязной бумажке и прутов, меряя железной линейкой арматуру и отпиливая от нее лишние куски. Весь процесс походил на движения какого-то зомби, заботившегося лишь о том, чтобы ровнее положить готовые арматурины друг к другу, и не обращая внимания на то, что сейчас в интерактивном окне появился другой огромный корабль, окруженный со всех сторон дронами. Егор оторвался от своей «Искры-5» и уставился на стальную махину, медленно подплывавшую, будто к самой камере видеонаблюдения, транслировавшей в режиме онлайн прибытие корабля.

Глава 24

За семь часов до прибытия на «Цитрон-4».

Ральф помог Альфреду вывезти кресло на другой борт. Он медленно шел с Трясогузовым до его каюты.

– Спасибо, дружище: без тебя бы я не справился, – благодарил Альфред своего давнего товарища, до сих пор не веря, что так легко отделался от того полоумного.

– О чем речь, Альфи: поверь – так было всегда, так будет и впредь. И вообще, спасать – моя профессия.

Штукк смотрел на чистое небо, жмурясь от солнца, и было ясно, что в пятьдесят три жизнь все еще бьет ключом, и можно быть сильным и полезным. Ральф хотел еще о чем-то подумать: обычно, подобные легкие мысли приходили мгновенно, но сегодня шло туговато – наверное, тому было причиной – внезапный перевод на другой объект. Честно говоря, для него этот перевод был сюрпризом. Когда ему сообщили о ликвидации объекта, он сразу же подумал о физическом уничтожении всех сотрудников, включая и его самого. Он тогда же внутренне приготовился к неизбежной смерти и даже написал завещание, лежавшее сейчас в его чемодане в книжке о каких-то оживших мертвецах. Он с улыбкой вспомнил о, среднего пошиба, ужастике, где люди спасались от мертвецов в старом доме. Не так давно, а именно, несколько часов назад, он чувствовал себя вот таким же мертвецом, только еще ходившим и дышавшим; мертвецом, который уговаривал своего товарища Альфреда Трясогузова не волноваться, когда приедут «чистильщики»… Теперь же, когда всё благополучно разрешилось, нужно было еще добраться до нового места назначения, потом привыкнуть к внутреннему распорядку, затем выполнить кучу всяких, как продуманных, так и не предусмотренных мелочей, способных испортить жизнь любому целеустремленному, храброму, полному сил человеку…

– Да, – задумчиво повторил Штукк, – так было, и так будет.

– Ох, не зарекайся Ральф: неизвестно, что нас ждет на этом «Цитроне»! – раздраженно ответил Альфред. Он никак не мог поверить, что преступник вот так легко ускользнул из его рук. Обожженное лицо с кривым носом по-прежнему стояло перед глазами Трясогузова. Угрозы, расточаемые Малышом, неприятно его поразили: он был готов поверить, что именно он, Альфред, виновен во всех его бедах. Но…

– Но, с какой стати?! – вскричал вдруг толстяк. Ральф, зная своего товарища несколько лет, ни о чем его не спрашивал, понимая, какой ужас тот испытал, оказавшись один на один с каким-то неадекватом, не имея возможности сообщить о своем бедственном положении.

– Знаешь, что я думаю? – спросил он Альфреда, когда они проделали половину пути до его нового места жительства.

– Ну? – нервно отозвался Трясогузов.

– Только ты сразу не отказывайся, хорошо? Думаю, было бы неплохо снабдить тебя тревожной кнопкой. Как думаешь, а?

Альфред посмотрел на него, как на, действительно, полезного, в трудную минуту, человека, иногда опережающего в скорости мозг толстяка, затуманенного сейчас остатками страха, смешанного с гневом и досадой, что акула так легко вырвалась на свободу.

– Да, – отозвался Альфред, грызя последние ногти, – кнопка была бы кстати.

– Я подберу тебе такой вариант, чтобы было незаметно для чужих глаз, и удобно для тебя.

Альфред кивнул, одобряя предложение Штукка.

– Ну вот и прекрасно: на берегу об этом и подумаем, – ответил Штукк. – А теперь – стоп машина! Вот и твоя «квартира».

Они остановились около стальной двери с иллюминатором посередине. Штукк открыл дверь каюты Трясогузова.

Раздражение Альфреда тут же сменилось на глубокую задумчивость, когда он понял, что теперь останется один в этой каюте, и этот его задумчивый вид мог сейчас растрогать кого угодно, вот только на палубе, кроме матросов, занимавшихся своими ежедневными делами, никого не было.

Дверь еще полностью не открылась, а толстяк уже увидел большую часть маленькой, довольно уютной комнаты.

– Твой чемодан лежит вон в том углу, – Ральф показал пальцем туда, где стоял торшер с зеленым абажуром. Толстяк кивнул, шмыгнув носом.

– Тебя уже где-то просифонило? – спросил Штукк.

– Не знаю, – ответил Альфред, – мне не до этого.

– Понимаю, – кивнул Штукк, и помог перетащить кресло через металлический порожек.

***

За три часа до прибытия на «Цитрон-4».

Трясогузов проснулся от тяжелого предчувствия, словно ему вновь предстояло пройти через неизвестные испытания. Как обычно, интуиция его не подвела: в дверь с силой постучали три раза.

– Входи! – крикнул Альфред, заранее зная, что это был Штукк.

Ральф вошел. Толстяк увидел бледное лицо своего друга.

– С тобой-то что приключилось, а? – тут же спросил он, не оттягивая тяжелого разговора: такова уж была его натура – знать сразу обо всем.

– Случилось, – тихим голосом отозвался Штукк. – Светка наша пропала.

– Как пропала? – удивился толстяк.

– Да так – нет ее нигде. Они вместе с Надькой в одной каюте поселились. Надежду кто-то запер в туалете на швабру. По ее словам, в каюте вдруг заорал какой-то мужик, а Светка что-то ему ответила. Надежда не поняла, о чем они говорили, вот только слышала она Светкины крики, стуки о стены, о дверь туалета, но ничего сделать не могла… Потом, где-то через час, дверь открыли матросы и выпустили Надежду. А Светки нигде не было. Уже весь корабль обыскали – нет ее. Думаю, убили нашу Светку и выбросили за борт.

У Трясогузова побелели губы.

– Я даже знаю, кто это сделал! – его пальцы вновь вцепились в подлокотники, когда также, при «дружеской» встрече с Малышом он не знал, как будет убит: ножом, пистолетом или голыми волосатыми руками его вечного врага.

– Нет, Альфред, этого ты знать не можешь. Одно дело, знаешь ли, призрак, которого я, лично не видел, а другое…

Трясогузов с удивлением посмотрел на Штукка.

– То есть, как не видел? Ты же прибежал мне на помощь, когда этот урод стоял прямо передо мной…

– Альфи, – перебил его Штукк, – успокойся. Я говорю только то, в чем уверен на сто процентов. А уверен я в том, что никого, кроме тебя, там не видел. Может быть, тот, кого ты считаешь своим врагом, и был там, но, дружище, в той комнате даже маленькой дверки нет, не то, чтобы настоящего прохода какого-нибудь. Ты же не веришь в то, что он мог пролезть в вентиляцию?

– Мог, черт возьми, мог! – закричал толстяк. – В том то и дело, что эта мразь, когда его прижмут, способен и в крысиную нору пролезть, не то что в вентиляцию!

– Ну, прекрати, Альфи: будь уже взрослым, трезвомыслящим…

– Как?! – взвился вдруг толстяк. – И это говоришь мне ты, мой друг и товарищ? Ты мне до сих пор не веришь?

Штукк с сожалением покачал головой.

– Извини, Альфи, но факты – упрямая вещь.

– Я тоже упрямый! – крикнул вдруг Трясогузов. – Я докажу тебе, что я видел Малыша!

– Кого? – наклонил ухо Ральф.

– Малыша! – снова крикнул Альфред прямо в ухо Штукку. – У этого урода в детстве кликуха была «Малыш». А по-человечьи его звали Александром! Или ты и в это не веришь?

– Ну, в это я как раз верю, но, вот, во всё остальное… Как-то слабовато с доказательной базой, знаешь ли, – он развел руками.

Трясогузов был вне себя от ярости. И ему даже не нужен был валидол – он был просто оболганным человеком, которому нужно найти все доказательства преступления, пока корабль не прибыл на место своего назначения.

– Альфи, будь серьезнее, – сказал Штукк, когда толстяк, в краткой форме, изложил ему ход своих мыслей про поиск доказательств существования Малыша. – Никто не будет заниматься твоим псевдоврагом, пока не решено, где и как будут искать Светлану. Пропажа человека – дело первостепенной важности. А твой призрак пока останется, уж прости, призраком.

– И это говорит мне мой друг?! И ты только что говорил, что будешь меня всегда защищать? К черту тебя и твою тревожную кнопку! Засунь ее себе, знаешь куда?

– Знаю, – ответил Штукк, видя, как расстроен его товарищ. Он понимал, что пройдет не мало времени, пока все встанет на свои места. Ральф отвернулся и пошел в свою каюту, чтобы постепенно готовиться к высадке: он не любил делать всё в последнюю минуту. С молодости приученный готовиться ко всему заблаговременно, он, экономя время и нервы, приходил на любые встречи вовремя, и выглядел всегда спокойным, уверенным в себе человеком, от которого приятно пахло, а не несло за версту, как от взмыленного коня. Штукк всегда был аккуратистом, поэтому нож, пистолет и светошумовую гранату, размером со спелую черешню, он всегда держал в полном порядке. Можно сказать, что именно порядок не раз спасал ему жизнь, оттого он и дожил относительно благополучно до пятидесяти трех лет, не имея, практически ни одного седого волоса. Альфред не редко, в открытую, восхищался его безупречным внешним видом, на что Ральф лишь молча улыбался и всякий раз переводил тему – это было для него всегда само собой разумеющимся, как и для любого здравомыслящего человека, в его понимании.

***

За двадцать минут до прибытия на «Цитрон-4».

Эти три часа дались Альфреду нелегко. Он не знал, как успокоить свои нервы: Штукк ушел, обидевшись на него, пусть и не подав виду. Поехать проведать Надежду было невозможно по нескольким причинам. Во-первых, жила она на второй палубе, а туда вела длинная узкая лестница – это безусловное препятствие для инвалида-колясочника. Во-вторых, скорее всего, ей вообще было не до разговоров: внезапная потеря лучшей и единственной на острове подруги, было для нее таким ударом, после которого не всякий придет в себя. Альфред с горечью подумал, что теперь ее могут вообще выкинуть с работы, и это напрямую зависело от сопротивления ее психики такому стрессу.

Штукк так и не вернулся во все это тяжелое для Альфреда время. Трясогузов с трудом выехал из своей каюты, когда, открыв дверь, крикнул мимо проходящему матросу, чтобы тот помог ему с дурацким порожком.

Когда он, наконец, оказался на палубе, высокие борта корабля его не смутили: в них были проделаны отверстия для… Черт его знает, для чего они были нужны, но Альфред сказал себе, что сделаны они были специально для него, чтобы он мог беспрепятственно обозревать красоты пустого океана. Можно было смотреть как с борта корабля – на водную пустынь, так и, глянув вперед, увидеть, как приближаются искусственные горы и холмы плавучего острова. Трясогузов видел и то и другое, и надо сказать, что ни то и ни это его не поразило – другие мысли занимали человека, два с половиной часа назад узнавшего о трагедии с одной из его любимых поварих. Он отвернулся от надоевшего пейзажа: надо было собрать вещи – его никто ждать не будет, а если корабль и сделает паузу в расписании ради него одного, то это будет считаться не очень приличным. Трясогузов старался дорожить своей репутацией, пусть даже это и проявлялось бы в мелочах. И неважно, что ему сейчас плохо и одиноко, главное, что он должен делать работу, которую ему поручат, в чем он не сомневался. Им двигало понимание того, что без дела он не жилец на этом свете, а пустая, никому не нужная развалина. С этими мыслями он и поехал в свою каюту, где его ждал, так и не раскрытый чемодан.

Всё ближе и ближе они подплывали к «Цитрону». В пятистах метрах от берега корабль окружили дроны: они лениво летали между металлическими мачтами и радарами, не боясь задеть ни одного троса, ни одной тоненькой антеннки: за пультами управления сидели, надо полагать, опытные сотрудники. Эту деталь Альфред про себя отметил, надеясь, что в недалеком будущем, а именно – завтра, ему дадут «порулить» этими дронами. Он надеялся на то, что, как гостеприимные хозяева, администрация «Цитрона» даст им отдохнуть с дороги сутки или около того.

Один из дронов вдруг отделился от общего роя и двинулся к Трясогузову, будто намеренно выбрав человека на инвалидной коляске для того, чтобы лучше его рассмотреть. Кружился он ровно минуту, неспеша подлетая то слева, то справа, то чуть ли не садясь на голову. Потом дрон застыл на месте («На «дистанционке» сидит явно профи», – еще раз с удовольствием отметил Трясогузов), и уставился на толстяка стеклянным черным глазом. Трясогузов вдруг подумал, что, кроме видео в дроне должна быть и аудио трансляция.

– Ну, что ты на меня уставился? Разве не видишь, что перед тобой сидит ха-ро-ший чи-ла-век?! – весело крикнул Альфред, намеренно коверкая слова, будто играл с летающей машиной. Эта короткая забава была сейчас ему необходима, как воздух: навалившееся за день напряжение грозило дать свои неутешительные плоды человеку с такой внушительной массой тела и кучей, приобретенных за жизнь, болячек. Он, для достоверности намерений «защититься» от ненужного внимания, подался вперед всем телом, пугая летающего «охранника» нарочно напускной яростью. Дрон, по-прежнему, стоял на месте, жужжа моторчиками. Прошла еще минута демонстративного опознания по методу «свой-чужой», или как там у них называются такие проверки. Альфред хотел уже подобрать с палубы какую-нибудь железяку, чтобы швырнуть в назойливого дрона, но тот, словно почуяв, что его хотят сбить, плавно развернулся на месте и улетел в сторону причала номер три, где огромная цифра виднелась даже отсюда: Альфреду не пришлось присматриваться к месту швартовки корабля – всё и так было прекрасно видно в ярких лучах солнца.

Альфред уже держал чемодан на коленях, когда увидел свою «Наденьку дорогую». Она была в глубоком шоке: ее нельзя было трогать и нельзя разговаривать – ей были показаны только молчаливые манипуляции опытных рук в медицинских перчатках, тем более, после успокоительного укола, сделанным корабельным врачом. Решено было позвать медиков с «Цитрона». Пока их ждали, Трясогузов успел рассмотреть огромный остров, пока была еще такая возможность, прежде, чем его снова засунут в душный тесный кабинет. Несколько километров основания или «фундамента», сделанного из непонятного материала, покоились на поверхности океана. Чудо инженерной мысли с насыпными берегами, искусственно выращенными лесами, сделанными вручную горами и прочими «природными» прелестями, на которые способна человеческая фантазия, радовали глаз Трясогузова, с придыханием взиравшего на это великолепие, снабженное гигантской системой подводных двигателей, способных переместить этот остров куда только заблагорассудится начальству…

Прибыли, наконец, медики. Трясогузову показалось, что он смотрел на остров всего лишь несколько волшебных мгновений, а прошло, ведь, ровно сорок минут, но ему и их было достаточно. Надежду отнесли на носилках, прикрыв ее до подбородка белой простыней. Трясогузов с сочувствием смотрел на спокойное лицо своего «милого повара», как он ее называл в минуты обостренного чувства голода, и думал о еде, о пропавшей Светлане, а также о своем бывшем друге Штукке, и делал это всё одновременно. Разные, по характеру, мысли еще больше успокаивали Альфреда, чем «игра» с дроном, вот только он никак не мог понять, куда исчез Малыш: он не появлялся все эти семь часов, которые они проплыли на корабле. «Забился в свою нору, крысеныш, и виду теперь не подаст, что он вообще жив», – со злостью думал толстяк. Он прекрасно понимал, что его команду с первого объекта оставят здесь, на плавучем острове, а корабль уйдет дальше по своим делам. След Малыша затеряется где-нибудь на другом объекте, если он вообще не поменяет работу.

Да, уплыла такая прекрасная возможность расквитаться с давними обидами, не прошедшими до сих пор. «А, ведь, это вредно для здоровья – не отмщенные обиды», – успел подумать Альфред, но его отвлекли от сокровенных мыслей знакомым шлепком по плечу.

– Пора ехать, – сказал Штукк.

– Уйди от меня – видеть тебя не желаю, – ответил толстяк, не поворачивая головы.

– Ну, ладно дурить-то: кому ты еще нужен, как не своему старому товарищу? – спросил Ральф, широко улыбаясь.

– Не товарищ ты мне после этого, – не сдавался Альфред.

– Перестань, успокойся, Трясогузов. Найдем мы твоего обожженного, не переживай: я начинаю верить, что ты, скорее всего, прав – этого урода и впрямь нигде нет на корабле. И, кстати, пропала одна моторная лодка.

– Очень кстати, кстати, – не унимался толстяк, передразнив Ральфа.

Штукк не обратил внимания на колкость – ему и так было паршиво на душе. Если учесть, что у него были едва зарождавшиеся чувства к Светлане, то, можно сказать, что сегодня он потерял потенциальную невесту. А, ведь, он втайне надеялся, что главный повар Бычков Б. Б. уйдет с этой романтической дорожки, видя, кто положил на Светлану глаз (Штукк имел в ввиду, конечно же, себя).

Наконец, в рупор было объявлено, что корабль пристал к причалу номер три, и все должны покинуть палубу. Никто из команды бывшего объекта№1 не хотел торопиться сойти на берег, однако Пушкин, этот загорелый офицер, помог Трясогузову снести чемодан на пирс, очевидно полагая, что толстяк непременно задержит отход корабля. Альфред даже не стал благодарить его за столь неожиданную помощь – но Пушкин всё выдержит, даже такую мелочь, как пропавший одноглазый матрос, не правда ли? Толстяк проводил загорелого широкоплечего здоровяка в белой форме таким взглядом, будто записывал сейчас все его «параметры», включавшие рост, возраст и массу тела. «Да, месть – великое дело», – продолжал рассуждать Альфред, так и не сумевший выбросить мысль о сгинувшем Малыше-Александре.

Глава 25

Королев видел в интерактивное окно, как Валерий говорил с каким-то высоким человеком. Наружная камера зацепила краешек пирса, и было хорошо видно, как два человека в белых халатах о чем-то говорят, размахивая руками. Королев бросил взгляд на панель управления и заметил кнопку с, нарисованной на ней лупой. Он приблизил картинку: люди, ожесточенно спорившие на пирсе, оба покраснели – это было видно Королеву даже без приближения камеры – просто он хотел лишний раз убедиться в этой своей догадке, промелькнувшей несколько секунд назад. Сейчас оба человека кричали – это тоже заметил бы и слепой, если бы здесь был звук. На мгновение Королеву показалось, что на шее Валерия вновь, как давеча в конференц-зале, вздулись жилы. Жаль, что не было слышно их разговора, но, к счастью, поблизости от них оказался сварщик Егор, в тот момент осматривавший площадку перед проходной: Петр Тимохин распорядился выявить все недостатки, которые, возможно, не были учтены после приезда ответственной комиссии, случившегося месяц назад. Тогда проверяющие обратили внимание на эти досадные недоразумения, и этот «долг» с привидением в порядок всей поверхности от пирса до лестницы, ведущей в коридор, висел на шее у слесарки. Самое странное, что вплоть до того момента, пока на «Цитроне» не появился Королев, никто не двигался с места, будто об этой «мелочи» благополучно забыли. Когда Королев понял, что этот ремонт как-то связан с его приездом на объект, он по-другому отнесся к, якобы, шуточным словам, сказанным в первый день его прихода в слесарку. «Только тебя и ждали», – произнес тогда Петр, видимо, решив, что им прислали засланного казачка, который будет теперь вести активную деятельность по выявлению шпионов и диверсантов. Еще он тогда же, с нескрываемой иронией, добавил, что теперь дела точно пойдут на лад, коль к ним в бригаду прислали такого молодца. Королев сразу почувствовал неприятие к себе, как к человеку, будто совершившему страшное преступление, и не ответивший за него по всей строгости закона. Как ему намекнул Валерий, вроде бы, невзначай, что скорость распространения слухов на «Цитроне» была ровно такой же, как и в обычной деревне. Сразу, по прибытии Королева на объект, все узнали, что это, тот самый единственный, оставшийся в живых, и что к нему нужен особый подход. «Помягче и посердечнее», – говорил тогда Валерий всему коллективу слесарки, оповестив их о новом работнике.

Егор, осматривавший тогда площадку между пирсом и проходной, услышал, как тот высокий сказал Валерию, что, мол, на третий причал сегодня прибыло два корабля. Один, с бортовым номером 100 – с острова Терсейра, на котором распоряжаются военные, доставил необходимый груз на «Цитрон-4». А другой, с номером 404, с острова Пику, где тоже вскоре разместятся только военные, привез нескольких работников, в количестве двадцати человек, как сказано в документах, которых надо будет где-то разместить, а потом поскорее предоставить им рабочие места. Валерий только кивал и молча слушал. Когда же речь зашла о том, что неплохо бы поговорить о будущем переводе самого Валерия на любой из этих военных объектов, где он будет выполнять…

– Какие-нибудь другие функции, – произнес Егор, так искусно скривившись, передразнивая высокого, что даже Королев, со своим убитым настроением, не смог сдержать улыбки.

– Наш Валера, – продолжал Егор, – покраснел и говорит: я, мол, три года назад мечтал перевестись на Терсейру, но потом отозвал свое заявление и дело забылось. А тот высокий ему и отвечает, что, нет, дескать, шалишь, брат, – у нас ничего не забывается, и теперь, мол, твоя просьба удовлетворена. И будешь ты теперь, дорогой наш Валерик, ходить со всех сторон удовлетворенный. Наш, конечно, парниша, побледнел, потом покраснел, подпрыгнул даже и говорит, что нет, черт возьми, никуда я отсюда не уйду – тут мой дом, моя крепость… Какая крепость, я так и не понял, – сказал Егор, разведя руки в разные стороны, – но на том, похоже, разговор и кончился, да и мне работать надо было, а то у меня, к тому моменту, и конь не валялся.

Петр посмотрел на часы и сказал:

– Да, ребяты, заболтались мы с вами: вон как Королев, заслушался. Ты же понял, что твои сослуживцы прибыли на том втором корабле?

– Ну, да, понял я, – ответил тот, сделав замер на последней арматурине.

Петр, похоже, не хотел останавливаться на первом вопросе, и, наверное, желал что-то для себя прояснить.

– Вот смотри, Королев…

– Смотрю, – перебил его, совсем некстати, Петрович.

Тимохин неодобрительно глянул на него, но продолжил:

– Так вот, твои дружки прибыли с Пико, или Пику, не важно, и теперь они могут занять наши места, так ведь?

Королев пожал плечами.

– Откуда мне знать, кого там привезли. Я только одно скажу: слесарка была лишь на нашем острове, Фаяле. А там, откуда прибыли те товарищи, были лифты с ракетными установками, куча складов и, может быть, подводные порты. Больше ничего сказать не могу.

– А он говорливый, – сказал Егор, все это время внимательно слушавший Королева и глядевший на него, как на трепача.

– Ну, вы же хотели знать правду – вот я вам и сказал, – спокойно ответил Королев, прекрасно понимая, что его вряд ли можно схватить за язык и отвести сейчас к дознавателям: объекты, как он понял, объединены между собой общими секретами, которыми можно делиться только внутри этой замкнутой системы. Если же он не прав…

– Да, – сказал Петр, – ничего такого он не сболтнул: мы же сами хотели узнать, как всё будет. Хотя бы приблизительно. Вот нам товарищ и попытался выдать исходные данные. Так ведь, товарищ? – он хлопнул Королева по плечу, хотя тот не почувствовал ничего, похожего на дружеский хлопок – скорее, это был акт некоего устрашения, что ли, или же предупреждение, что теперь нужно ждать страшной неизвестности. Королев снова внутренне сжался, будто его опять вызывали на допрос с уже готовыми обвинениями.