Рейс в одну сторону

Как только Королев дошел до слесарки, тут же ему пришлось ждать, пока придет человек с пультом. «И не факт, что это будет Валерий – ему и так выпала участь стать гонцом, приносящим плохие вести», – подумал Королев. Эта глупость с «дистанционным» открыванием дверей, раздражала его всё больше. Ограничение свободы в этом плане, ни к чему хорошему не приведет. Ясное тому доказательство – эффективная атака хакеров-диверсантов: им эти запертые двери все равно, что танку стена из картона.

Пока он ждал, мимо прошла его черноволосая красавица. Она даже не взглянула на Королева, а он постеснялся ее окликнуть. Ну как бы это выглядело со стороны, если б он гаркнул ей вслед что-нибудь, вроде «Эй, привет!», или «Подождите, пожалуйста, я вас искал, чего же боле»? Нет, такое продолжение знакомства его не устраивало, а другого пути, когда и как, хотя бы, имя её спросить, он не видел. Да и, честно говоря, не об этом сейчас он думал: дверь ведь так и оставалась закрытой.

Мимо прошли еще люди, знакомые по комнате соседи – тот бородач, типа покойного микробиолога, и старик – богоборец. «Чего он так подзадержался, – подумал Королев, – вместе, ведь, выходили?» Старик, будто бы его и не заметил, пройдя мимо, гордо задрав клин седой бороды в низкий потолок коридора. А вот «микробиолог» улыбнулся своей широкой улыбкой и кивнул Петровичу, как старому знакомому, хотя видел его второй раз в жизни.

Наконец, подошел Валерий с пультом. Он молча открыл дверь Королеву и собрался уже уходить.

– Постойте секунду, – сказал Королев.

– Ну, что еще? – раздраженно бросил Валерий, брызнув слюной в лицо слесаря. Тот демонстративно утерся, показав, что раздражение куратора перешло некую грань, но сдержанно сказал:

– А вам не кажется, что все пульты от дверей – это уже не актуально? Диверсанты, ведь, не придурки какие-нибудь: они не будут обнаруживать себя в маленьких коллективах, чтоб вот так о них открыто доложили службе безопасности.

Валерий смерил его взглядом, как таракана, и ответил, в свойственной ему высокомерной манере:

– У вас есть конкретные предложения?

– Ну, я не знаю… – начал, было, Петрович.

– Вот то-то и оно, что не знаете! И вообще, займитесь уже делом – ваши станки зря простаивают, а время, между прочим, идет!

Королев пожал плечами, как бы говоря, что он хотел как лучше, но его никто не слушает, а зря.

Валерий фыркнул и пошел прочь.

Королев зашел в слерсаку и, не глядя больше в интерактивное окно, сразу принялся за обработку пластин, которые ему доверил непосредственный начальник. Впечатление на Королева он произвел положительное: простой парень, без апломба. Поможет в трудную минуту, как показалось Петровичу в первый момент, а там, конечно, неизвестно – всем в голову не влезешь. Кульков, бывший его начальничек, тоже вроде простым был, да открытым, а вишь, как дело обернулось – настоящий диверсант: до сих пор расхлебывают.

Королев понял, что это непрерывная цепь атак на все объекты, которая закончится только тогда, когда… закончатся все объекты. Скорее всего, организованы они теми самыми террористами, о которых когда-то говорил Наумочкин. Теперь же атаки направлены на все объекты компании «Новый рассвет», о количестве которых, скорее всего, никому не известно. Агенты, судя по всему, работают внутри компании, и, может быть, это даже те, к кому есть расположение. И та самая красавица, например, о которой грезил Королев вот уж как полтора часа, тоже могла быть тем самым агентом. Но все эти догадки Петрович решил держать при себе, тем более, что начальство, скорее всего, об этом давно знает, да и не нуждается оно во мнении каких-то слесарей, охранников, и прочего обслуживающего персонала. Даже если судить по тому, как людей сегодня согнали в конференц-зал – с ними поступили, как со скотом, который стоял на месте и что-то там мычал, пока не пугнули фальшивым огнем. Ну и в какой серьезной компании так делают?

Петрович, пока голова была занята этими мыслями о внутренних шпионах, сделал почти всю работу, обработав пластины напильником и просверлив половину из них. Когда он поднял взгляд, чтобы посмотреть в интерактивное окно, то увидел, как вдалеке показалось огромное судно, шедшее прямо к острову. «А как же заверения Валерия о том, что крупногабаритные суда они не пропускают?» – подумал Королев, но, тут же, потеряв эту мысль, вернулся к своим заготовкам.

Глава 22

Трясогузов услышал незнакомый голос, который, однако же, произнес до боли знакомые слова. Его не называли Весельчаком вот уже, как лет тридцать пять или больше. А тут, здрасьте – приехали…

Он хотел посмотреть на обидчика и всем телом постарался обернуться назад, но ему не дали крутануть даже шеей: кто-то грубо схватился за уши толстяка и, с такой силой, отвернул голову обратно, что Альфред понял – сопротивление бесполезно. Кресло, ловко снятое чужаком с тормоза, поехало куда-то на правый борт, где не было ни одного матроса, по крайней мере, толстяк никого не видел. Чьи-то сильные руки толкали, отключенное от мотора, кресло, легко перепрыгивавшее через тросы и канаты. Альфред подпрыгивал на своем сидении, как маленький мальчик, которого везли в детской коляске. Сто пятьдесят килограмм живого веса было не проблемой для чужака: ему, похоже, доставляло удовольствие преодолевать препятствия, лежавшие на их пути, и наверное, чем больше их было набросано на не прибранной палубе, тем интереснее было тому, кого даже не одолевала одышка, во время такого странного марш-броска. «Наверное, этот скот и не курит, и не пьет», – подумал Альфред, вжимаясь в спинку кресла, мокрую от пота.

Кричать было бесполезно – шум моторов машинного отделения, над которым сейчас проезжал Альфред со своим невидимым врагом, вряд ли бы позволил прорваться его голосу до чьих-нибудь ушей, кроме, конечно же, того, кто вёз его в неизвестном направлении.

Быстро обогнув стальную башню, Альфреда завезли в первую открытую дверь. Он понимал, что это всего лишь один человек, и с ним можно справиться, но только не физически, а увещеваниями. И потом, этого человека, он, скорее всего, знал в детстве, только не мог понять, кому принадлежал этот голос. Перебрать в памяти всех обидчиков он бы не успел, если только здесь не прослеживалась тесная связь с его утерянным велосипедом. Да, наверно, это касается того старого велика, привезенного из Венгрии знакомыми его родителей. Черт, как бы посмотреть на этого урода?

– Послушайте, – сказал Альфред, – вы не могли бы гнать потише, а то у меня желудок растрясется?

Втайне Альфред рассчитывал узнать этот голос, если его обладатель, черт бы его побрал, еще раз заговорит. Но тот, кто его вёз, только хмыкнул и процедил сквозь зубы:

– Не растрясется, помалкивай, давай!

Альфред понял, что так просто ему не выкрутиться и придется досмотреть до конца эту «пьесу». Он уже внутренне приготовился, что его ожидает самое, что ни на есть, худшее, что может случиться с человеком в его положении, когда одна половина тела не двигается, а другая внутренне вопит от бессилия что-либо сделать. Жаль, что он не может хоть как-то приостановить эту чудовищную гонку, жаль, что все мысли сбились в кучу, такую же, по сути, бесформенную, какой он сам сейчас был, сидя, как огромный мешок картошки, и глазея на скачущие мимо толстые пруты ограждения, сделанные по всему борту. Как же узнать, кто там за спиной? Как бы спровоцировать подонка открыть свою личность?

Его завезли в темную комнату. Он видел, как в свете полуприкрытого шторкой иллюминатора, где-то в глубине комнаты блестел стол. Может, это кухня? Нет, вряд ли – команда должна есть, минимум три раза в день, и повар обязан готовить еду, практически не отходя от рабочего места. А здесь, похоже, было заброшенное помещение, или кладовка.

Ему не дали додумать. Кресло резко развернулось спинкой к иллюминатору, и перед толстяком, в неверном свете через пыльное стекло, возникла та самая обожженная рожа матроса. Альфред, почему-то, не удивился такому открытию: тот сразу ему не понравился, еще там, на берегу, и зря он тогда его пожалел…

– Ну, что, узнал, заморыш? – спросил ходячий «монстр» толстяка.

– Кого? – начал тупить Альфред, стараясь хоть как-то не показать вида, что он испугался того, чего, в принципе пугаться не следует: обожженное, одноглазое, говорящее, в матросской форме, существо… По телу пробежали мурашки – краткий аутотренинг не помог.

– Меня, бестолочь, – ухмыльнулся «монстр» и щелкнул Трясгузова по носу.

Альфред поморщился, явно не рассчитывая на пытки такого рода.

– Прошу прощения, но в темноте вас никак не узнать. – Он старался говорить, как можно спокойнее, и, насколько правдоподобно это у него получилось, сможет ответить лишь «монстр», когда откроет свою личину.

– Да ладно, Весельчак: ты забыл своего старого приятеля? – деланно удивился тот.

– У меня никогда не было таких приятелей, – старался, как можно равнодушнее, ответить Альфред, вцепившись пальцами в подлокотники, что помогало ему сохранить психологическое равновесие.

– А если подумать? – не отставал тот.

– Послушайте, – выдохнул толстяк, – я не играю в дурацкие игры уже довольно давно. Говорите, кто вы есть, и что вам от меня нужно, и я поеду искать себе каюту: мне еще вещи разбирать.

Альфред, как мог, старался сохранять невозмутимый будничный тон, давая понять, что его мало интересует сиюминутное приключение, на которое он не настроен.

– А если я скажу, что ты меня очень хорошо знаешь?

Альфред снова вздохнул, чувствуя, что имеет дело с каким-то идиотом, и только полное игнорирование его стараний заинтриговать испуганного жирдяя, годится лишь для таких же полудурков, как и он сам. Трясогузов с удовольствием высказал бы вслух это умозаключение недоноску в матросской форме, но, честно говоря, опасался, что у того может быть нож в кармане, который тот мог пустить в ход, когда ему заблагорассудится.

– Еще раз вам повторяю, если вы меня не отпустите, у вас будут большие проблемы.

– Это какие же? – нагло спросил тот, улыбаясь во всю ширь своего рта.

«Ведь у него должны же быть гнилые зубы, а? У таких придурков всегда полон рот гнилушек, и просто не может быть иначе», – бешено вертелись мысли в голове бывшего «пультовика».

– Тебя спишут на берег, – выдохнул Альфред и покачал головой.

«Монстр» перестал улыбаться и внимательно посмотрел на толстяка единственным глазом.

– Тебя, наверное, и так с трудом взяли на эту работу? – спросил Альфред, прикрыв один глаз рукой. – А с таким-то фортелем, какой ты сейчас выкинул, и подавно вышвырнут на берег, где ты сдохнешь на первой же помойке. «Ох, не перегнуть бы палку с такими угрозами», – с беспокойством подумал толстяк, уставившись на «монстра» немигающим взглядом.

«Монстр» молчал. Потом, отвернувшись, глухо проговорил:

– Меня нельзя списать – я никому ничего плохо не сделал.

Альфред пожал плечами.

– Да мне плевать, знаешь ли: спишут тебя или нет. Главное, что ты сейчас делаешь, и как потом капитан расценит твой поступок, сечёшь?

Одноглазый повернулся к толстяку.

– Я никому не причинил вреда – меня нельзя списывать, – повторил тот, как будто это был неписанный закон корабля: «одноглазого не трогать».

Альфред мотнул головой.

– Слушай, отпусти меня, и я всё забуду, будто ты ничего не делал, лады?

Тот молчал, словно потерял всякую уверенность в себе, и Альфред очень остро это почувствовал. «Ну, вот и нашлось твое слабое место, урод». Он уже торжествовал победу, когда тот, наконец, решил открыть свое имя.

– Меня зовут Александр. Иногда называли Малышом, помнишь?

«Так я думал», – кивнул Альфред, но решил держать «хвост пистолетом».

– Нет, не могу вспомнить: друга по имени Малыш у меня никогда не было.

– Я у тебя взял велосипед, но не вернул, помнишь?

– Нет, – жестко ответил Альфред, не давая уроду порадоваться той давней боли, которую он принес толстяку своим поступком, в конце концов, приведшим Альфреда туда, где он сейчас находился.

– Нет, – повторил он, – не помню я никакого велосипеда, потому что у меня его никогда не было.

Монстр-Малыш, казалось, опешил, уставясь единственным глазом на странного толстяка, который забыл самый лучший и, одновременно, трагический день в своей жизни.

– Ты не мог этого забыть. Ты никогда ничего не забывал, – Малыш ударил кулаком по столу. – Как твоя фамилия, жирдяй? – взревел он.

– Иванов-Петров-Сидоров. Видишь, какой винегрет?

Малыш вращал единственным глазом, будто туда попал стальной опилок, и он силился вытащить его с помощью слезы. Но спасительной слезы не было, как не было и сочувствия толстяка к обезумевшему матросу, которое проявилось бы в, болезненно ожидаемом, узнавании.

Альфред только сейчас понял – вот она, единственно правильная тактика против этого чудовища – полная потеря памяти, ноль реакции на его желание громко захохотать при виде удивленного взгляда толстяка, узнавшего, кто перед ним стоит. Но нет, Альфред не реагировал – он просто смотрел на это прыгающее, вокруг него, чудовище, своего давнего противника, на его вытекший глаз, на обожженное лицо, сломанный нос, оторванное ухо. Трясогузов уже не жалел себя – ему было жаль вот этого нечастного, полоумного неудачника, так бездарно прожившего свою жизнь. Альфреду даже не были интересны подробности его биографии – он и так прекрасно видел, чем она заканчивалась. Скорее всего, ему и жить-то осталось не так уж долго – он чувствовал, что те миллион разочарований, которые Малыш испытал на своем жизненном пути, вряд ли поднимут его выше той ступени развития, на которой он сейчас находится.

– Слушай, – вздохнул Альфред, – давай я уже поеду, и мы забудем этот странный разговор. Я не помню ни тебя, ни велосипеда, и меня мало интересует твоя жизнь – не буду я тебе ее ломать. Всё, я поехал.

Он попытался развернуться на своем кресле, но Малыш подскочил к нему и, взяв за ворот футболки, притянул к себе:

– Слушай сюда, сопляк, я не для того притащил тебя сюда, чтобы вот так просто отпустить. Мне нужны ответы на вопросы. Если я их услышу – отпущу. Если нет – пойдешь рыб кормить, а они в этих местах ох какие голодные, дошло?

Альфред понял, что этот невменяемый не уймется, пока, не случится чуда. Он закрыл глаза, и, в общем-то, ни на что не надеясь, произнес про себя: «Господи, вытащи меня отсюда». Такие простые молитвы были у него всегда наготове, когда он не знал, как поступить в безвыходной ситуации. Точно также он молился, когда слесарь Королев бежал от фаяловских чудовищ и чудом спасся от их зубов и когтей. И тогда было их общее чудо – Королев спас свою жизнь, а Трясогузов, попросил, чтобы это было возможно, и оно сбылось…

– Чего ты там бормочешь, жирный? – спросил Малыш.

– Ты не поймешь, – ответил Альфред.

Малыш отошел от него и сел на стол. Альфред знал, что скоро его начнет искать Ральф Штукк, если уже не ищет. Кричать, конечно же, бессмысленно – всё еще неясно, есть ли у Малыша нож или ствол. Но, вот, сидеть спокойно и не подавать виду, что боишься – это хоть какая-то возможность потянуть время и спасти свою жизнь, если Ральф, конечно, успеет.

– Итак, ответь мне на вопрос. Когда я взял у тебя велосипед, кому ты об этом рассказал? – спросил одноглазый.

Альфред смотрел на иллюминатор, мечтая, чтобы шторка хоть на один сантиметр отодвинулась, и он увидел бы кусочек чистого дневного неба. Может быть, кроме неба, он заметил бы мелькнувшую тень своего спасителя, тогда бы он точно заорал «помогите», что было бы, конечно, его последним криком в жизни…

Он отвернулся от грязной шторки, закрывавшей Альфреда от всего мира в этой тесной мрачной комнате.

– Повтори вопрос? – сказал он, надеясь, что все на этом и кончится.

– Кому ты сказал обо мне, когда я взял твой чертов велосипед?

– Никому я ничего не говорил, – спокойно ответил Альфред. – Какой-то нездоровый у тебя интерес к моему велосипеду. Что вообще за чушь творится?

– Ага! – радостно подпрыгнул одноглазый. – Вот ты и признал, что велик был твоим!

– Ну и что? – спокойно спросил Альфред. – Ну, признал, ну, мой он, да, и что дальше?

– Кому ты сказал… – снова стал повторять одноглазый.

– Никому я ничего не говорил, – пожал плечами толстяк, уже не опасаясь перебивать этого рычащего придурка. – Мне некому было говорить – я не успел. Хотя нет, папаше с мамашей все-таки успел, но они не хотели устраивать скандал с твоей полоумной…

– Заткнись! – прошипел Малыш. – Еще хоть одно слово… Попробуй только…

Альфред не стал злить дурачка, и, сложив руки на толстом своем животе, снова уставился на одноглазого, пытаясь внушить ему бесполезность его театральных прыжков и стремления запугать единственным вытаращенным глазом.

Малыш молча походил вокруг Альфреда, иногда задевая его кресло грубыми башмаками, отчего то неприятно дергалось в стороны. Потом, словно что-то обдумывая, он сказал:

– Если это не твои родители, и не твои дружки, которых у тебя, как ты говоришь, никогда не было, тогда кто плеснул в меня бензином и поджог, а?

– Ну, откуда же я знаю? – ответил Альфред, которому явно надоело это нытье Малыша, и он хотел лишь выехать отсюда на свежий воздух.

Малыш вопросительно смотрел на толстяка и не знал, что делать дальше.

Что-то шевельнулось в душе Альфреда, и он спросил:

– В каком году это было?

Одноглазый удивленно на него посмотрел:

– В восемьдесят шестом.

– Ага, ясненько! А мой велик ты отнял в восемьдесят пятом, сечешь?

– Ну?

– Что, ну? Год целый прошел! Какой, к черту, велик? Это ты не мне, а кому-то еще дорогу перешел.

– Кому? – обалдело спросил Малыш.

– Ну а мне почем знать. Вспоминай, кто от тебя страдал да плакал. – Альфред чувствовал, что вот и подошел к концу их чудненький диалог, и можно, раскланявшись, произнести последнее «прощай».

– Нет, не может быть, – потерянно просипел одноглазый, мотая головой. – Я знаю, что это ты, или твои родители… Я знаю, что это из-за той поганой железяки на колесах…

– Да, ты точно свихнулся от своей одержимости, – сказал Альфред, кусая губы, понимая, что дело затягивается, и надо как-то рубить этот гордиев узел. «Может быть, надуть дурачка? Почему бы и нет, если оно стоит моей жизни?» – подумал Альфред. В уставшей от духоты и ненужных переживаний голове тут же возник простенький план.

– Слушай, я тут связан, по своей работе, со всеми (ого, как я круто взял – удивился про себя Альфред таким множеством неожиданных знакомств), да, да, – продолжал он, – со всеми службами безопасности целого архипелага, а их девять, между прочим. Плюс – их собственные связи, плюс – техника, транспорт (надо дурить голову этому дебилу, пока он окончательно не поверит в мои «сказки»), еще у них есть вертолеты… Короче, я могу их попросить… нет, уговорить… или даже так – заставить их начать вести расследование. Они свяжутся с теми, кто сейчас на материке, а именно с теми, кто сидит в нашем гарнизоне… Кстати, городок-то наш на месте?

– Да, – кивнул ошарашенный неожиданным поворотом, Малыш, – вроде стоит там же, где и был.

– Так вот, – продолжал Трясогузов, – помнишь фамилию тамошнего участкового… Хотя, нет, участковый нам не нужен: мы пойдем выше – до начальника милиции…

– Полиции, – перебил его Малыш.

– Как? – спросил Альфред, сморщившись от этого киношного слова, будто пришедшего из какого-нибудь старого американского детектива, где все ходили в шляпах с сигарами во рту, а кругом револьверы, кастеты, ограбленные банки…

– Полиции. Теперь в России полиция, а не милиция.

– Да ладно, правда, что ли? – спросил Альфред и расхохотался так громко, что звук его голоса отразился от, погруженных во тьму, стен и, может быть, проник даже наружу, потому что через полминуты, когда толстяк еще не успел отсмеяться, дверь с шумом открылась – на пороге стоял Ральф.

– Ты здесь, Альфи?

– Да! – крикнул Трясогузов, резко обернувшись и ойкнув при этом – больно потянуло в шее.

– Ты здесь чего делаешь, дружище?

– Тебя жду, мать твою! – закричал толстяк. – И не я, а мы! – добавил он, задыхаясь от, пришедшей вдруг, радости, поворачивая голову в сторону Малыша. Но того и след простыл.

– Где он? – крикнул Альфред.

– Кто?

– Да тот урод – моряк с катера! – в отчаянии вскричал Трясогузов.

– Никакого моряка я не вижу, – пожал плечами Ральф. – Ладно, поехали ужинать – а то там девчонки такого наготовили – пальчики оближешь.

Альфред напряженно всматривался в полумрак комнаты, но ничего не видел. Наверно, в каком-нибудь малоприметном закутке была потайная дверь, куда этот идиот и смылся.

– Поехали, – вздохнул Ральф Штукк и включил мотор на инвалидном кресле.

– Подожди! – снова крикнул толстяк. – Ищи его! Не мог он далеко уйти!

– Да кого искать-то, Альфи? – добродушно улыбнулся Ральф, – говорю, остывает уже всё.

– Чёрт! – крикнул Альфред, не двигаясь с места и продолжая смотреть то на стол, на котором только что сидел Малыш, то в пространство темного угла комнаты, куда тот смылся.

Ральф, не обращая больше внимания на странные протесты своего друга не трогать его, а продолжать искать какого-то Малыша, развернул кресло, помогая колесам мелкими, но сильными толчками крутиться по направлению к порогу. Преодолев железный порожек при выезде из комнаты, и старясь шагать рядом с Альфредом, Штукк говорил о том, как ловко он всё устроил. Каюту он нашел на этом же уровне; с поварами договорился, чтобы Альфреду не ездить в столовку, а чтобы еду ему приносили прямо туда, где он будет жить. Продлится, правда, такая сладкая жизнь всего не долго – до соседнего объекта они доберутся за семь часов тихого хода.

– И, кстати, да, нас перевели в другое место. – с гордостью сказал Ральф. – Я был прав – это «Цитрон – 4», плавучий остров.

– Плавучий? – переспросил толстяк, поворачивая голову и вновь ойкнув от заболевшей шеи.

Пока Ральф еще что-то рассказывал, Альфред внимательно смотрел по сторонам, стараясь заметить одноглазого, если тот вдруг попытается прошмыгнуть мимо них. Но все его старания был тщетны – ни одного признака присутствия Малыша на этой палубе не было. Альфред понял, что эти несколько часов ожидания прибытия на другой объект, могут прибавить ему седых волос.

Глава 23

Королев еще раз посмотрел на приближающийся корабль. У него сложилось впечатление, что тот вообще не двигается – так медленно он шел, что любая черепаха обогнала бы его.

– Петрович! – окликнул его начальник, – Ты чего всё в окошко таращишься?

Королев повернул голову.

– Какой-то корабль к нам идет.

Петр ухмыльнулся:

– Эка невидаль: таких к нам штук по десять за день наведывается – и ничего.

– Но он такой здоровый…

– И что теперь: будто бы ты таких не видал?

Королев вновь посмотрел в «окно».

– Нет, дело не в этом. Мне Валерий сказал, что крупногабаритные суда они не пропускают.

Петр покачал головой.

– Слушай, Королев: вот тебе-то какая разница – крупногабаритный он или нет? Какой надо, такой они и пустят, и нас с тобой не спросят, понял?

– Ну, да, понял.

– Вот и отлично. А теперь давай – принимайся за работу.

– Так я ж, практически всё сделал.

– А мы сейчас проверим.

С этими словами Петр подошел к столу Королева, вынул из нагрудного кармана штангенциркуль, и стал измерять расстояния между просверленными отверстиями.

– Ну, с этим всё в порядке. Так, теперь скажи мне, ты прутья железные для лестницы нашел?

– Нет еще – не успел, – ответил Королев.

– Тогда давай, бегом – ищи.

– Куда бежать-то?

– На склад: соседняя, с нашей дверью, каморка – как выйдешь, сразу налево поворачивай. И да, рукавицы взять не забудь.

– А сколько прутов брать надо?

– Не помню точно – считать нужно. Возьми, пока пятнадцать-двадцать, если унесешь.

– Понял. Пошел, – сказал Королев и, найдя грубые рабочие рукавицы, вышел в коридор.

«Черт, забыл!» – вспомнил он, и вернулся назад. Дверь захлопнулась. Ну и кого теперь ждать с пультом, чтобы замок открыть? Он, что есть силы, забарабанил в дверь. Петр, матерно отозвавшись из недр мастерской, шаркая, подошел ближе.

– Чего забыл-то? – спросил он, не открывая замка.

– Как открыть склад?

Петр молчал. Потом просунул под дверью пластиковую карточку.

– Попробуй вот этим.

Королев растерянно посмотрел на ключ-карту.

– Так ведь считыватели все сняты.

Тимохин приложился губами к щели двери и тихо сказал:

– Ты коснись карточкой там, где должен быть обычный механический замок – туда помещено запирающее устройство.

Королев дошел до склада, и так и сделал. Дверь тут же открылась. Вот только почему этот секрет до сих пор скрывался от Петровича, если всё оказывается так просто? «Наверное, дело в доверии», – подумал Королев, и включил свет.

Помещение склада было, в общем-то, ничем не примечательной комнатой с такими же, как на Фаяле, стеллажами вдоль стен, и с тем же набором необходимых материалов.

Он отыскал под разобранными моторами от станков, несколько толстых прутов. Вытянув один, он прикинул, примерно, как он ляжет в щель между ступенями лестницы – вроде бы подходило. Он вытащил еще один такой же прут, только был он намного корче.

– Ладно, и этот сгодится, наверное, – проговорил он.

На других стеллажах он отыскал еще несколько – получилось только семь прутов разной длины – этого явно не хватало.

Петрович, с прутами на руках, как будто с длинными поленьями дров, вышел из кладовки, и, забыв погасить свет, захлопнул дверь ногой.

Подойдя к слесарке и попутно здороваясь с теми, кто шел по коридору, он несколько раз пнул дверь. Снова послышался приглушенный мат, но замок открыли быстро. В слесарке, кроме Петра был Егор-сварщик.

– Явился – не запылился! – сказал Петр. – Ну-ка, давай посмотрим, что там у нас?

Королев бросил пруты на пол, боясь, по привычке, нагнуться, чтобы не сорвать спину. Поднялась бурая пыль.

– Ты их откуда откопал, таких чумазых? – спросил Петр.

– Со стеллажей.

– Понятно, что не со дна океана. Где конкретно ты их нашел?

– Под моторами. Ну и еще под чем-то.

Петр кивнул.

– Тогда понятно. Короче, на складе у нас пусто. Мне, конечно, надо еще раз самому туда сбегать, но, как там Валера говорит: «оказывать недоверие коллеге мы не будем».

Егор хмыкнул и взял самый длинный прут.

– Вот этот сгодится, а остальные придется пилить, подгоняя под нужную длину, и потом, на месте, сваривать.

– Вот Королев этим и займется. Да, коллега? – Петр подмигнул Королеву и дал ему какую-то бумажку.

– Егор принес размеры, так что, давай – занимайся. «Болгарку» найдешь в шкафу. Времени у тебя три часа – потом пойдем варить. Справишься?

– Постараюсь, – ответил Королев.

– Старайся, старайся, – сказал Петр, – а то, как раз к тому времени, перекроют тот вход, чтобы нам никто не мешал.

– А как же люди пройдут?

– Через другие проходные, – ответил Петр. – Ты и этого не знаешь? Ну, ты даешь!

Он отвернулся и продолжил, прерванный с Егором, разговор.

Когда Королев пошел к шкафу, его глаза случайно снова глянули в окно. Огромный корабль медленно, но верно, шел к острову, однако до линии защиты было еще далеко. Петрович прикинул, что при такой скорости он будет идти, минимум три часа, или больше. Дронов в небе он не видел. «Наверное их всех отправили на профилактику», – подумал Петрович и вернулся к своими прямыми обязанностями.

Не прошло и получаса с того времени, как он занялся обрезкой прутов, как дверь слераски распахнулась – на пороге стоял Валерий.

– Всем здравствуйте, – сказал он.

– Привет, Валер, – отозвался Петр, не поднимая глаз от резца, которым он снимал блестящую желтую стружку с латунной заготовки.

– Я к вам, Григорий Петрович, – сказал Валерий с самого порога и направился к нему.

Королев вытер руки о халат и пожал протянутую ему теплую и слабую ладонь.

– У меня к вам только два вопроса, – начал с ходу Валерий. – Скажите, сколько раз вы сегодня покидали помещение?

Королев задумался.

– По-моему, два: первый раз, когда в конферец-зал пошел, а второй, когда отправили на склад.

Валерий придирчиво на него посмотрел, и произнеся вопросительное «да?», ушел.

Петровичу стало вновь не по себе – повторялась история с каким-то необоснованным недоверием. «А потом что будет – снова допрос? Как же это все достает», – подумал Королев и продолжил пилить пруты.

– О, смотрите – он курс меняет! – сказал Егор.

Королев снова оторвался от работы и уставился на океан.

– Должно быть, причалит к соседнему пирсу, – отозвался Петр.

И будто, в подтверждении его слов, корабль плавно повернул вправо и, набрав скорость, через минуту скрылся из виду.

В который раз щелкнул замок двери слесарки – на пороге опять стоял Валерий, а рядом с ним… Королев не мог поверить своим глазам – черноволосая красотка, у которой он так и не спросил имени.

– Григорий Петрович! – позвал его Валерий, – подойдите, пожалуйста, сюда.

Петрович отложил «болгарку», разогнул затекшую спину и, стараясь не задеть ногами пруты, лежавшие на его пути, подошел к Валерию.

– Разрешите вас представить: Маргарита Павловна Кондрашкина.

Егор с Петром хмыкнули. Валерий грозно блеснул очками в их сторону, однако это не возымело должного успеха: те, как ухмылялись по-дурацки, так и продолжали ухмыляться. Валерий бессильно промолчал.

– Григорий Петрович Королев, – в свою очередь, представил он Королева. Петрович, зачем-то поклонился.

– Ручку не забудь поцеловать, – заботливым тоном сказал Егор.

– Не забудет – не переживайте, – отозвался Валерий. Потом он снова обратился к Королеву:

– Маргарита Павловна – наш врач. Вернее, одна из врачей. Вам нужно пройти с ней на осмотр. Потом сразу ко мне.

– Куда это, к вам? – удивился Королев.

– Ну, сюда – в слесарку, – ответил Валерий, некстати улыбнувшись и почему-то нервничая, стоя рядом с Маргаритой.

Королев кивнул и поспешил за Кондрашкиной.

Как только они вышли из слесарки, она коротко сказала:

– Налево и прямо.

Он послушно повернулся и вновь пошел по тому же маршруту, по которому шел три или четыре часа назад в конференц-зал. «Какой длинный сегодня день» – подумал он, идя за, уже успевшей его обогнать, Маргаритой, торопившейся провести медосмотр. Королев хихикнул при этой забавной мысли.

Маргарита оглянулась.

– Что вас так рассмешило, молодой человек?

Королев неожиданно весь напрягся, но старался не подавать виду, что слегка растерялся.

– Мою жену зовут Маргарита, – ляпнул он первое, что пришло в голову.

– М-м, какие интересные сведения. И что? – спросила она, отворачиваясь и ускоряя шаг.

– Ничего – просто забавное совпадение, – ответил Королев, глядя на ее широкие бедра, спрятанные под белым халатом.

– Ничего забавного в этом не вижу, – сказала она, уже не оборачиваясь.

– Не обращайте внимания, – сказал он тихим голосом – это так, воспоминания о прошлой жизни.

Она остановилась и, повернувшись к Петровичу, глядя на него снизу вверх, проговорила:

– Ваши шутки и неуместные замечания никому здесь не нужны, в том числе и вам. Это понятно?