Атака Скалистых гор

5. Примерка брони

– В общем, задачка раз плюнуть и отряхнуться, Герман Всеволодович, – задумчиво разглагольствовал майор Драченко, расстилая на столе лист крупногабаритного монитора. – Вот тут, в юго-западной части штата Колорадо, так сказать, почти в самом центре Америки, имеется интересующий нас, а теперь еще в большем смысле и вас, объект. Это подземный цент управления армией. Очень таинственная штука, мало кто про нее знает. В самых секретных документах он именуется эдаким шутливым прозвищем «Прыщ». Расположен этот «Прыщ», естественно, под горой, потому как в тех местах вообще-то сплошные горы, называются Скалистые. Может, слышал?

– Откуда мне, Потап Епифанович, я человек темный, из амурской тайги явившийся, – пожимал плечами Герман, разглядывая электронную карту. – Желаете просветить?

– На счет элементарщины, лейтенант Минаков, читайте в личное время справочники.

– Ну вот еще, майор, – почти натурально возмущался Герман. – Где ж его взять, то личное время? Вы ведь у меня его всегда отбираете. Вон, один раз в жизни хотел проехаться на пароходике по океану, не торопясь; пригласил с собой девушку, и что? Как всегда в самый неподходящий момент явился Потап Епифанович Драченко, прикрываясь все тем же таинственным – этот ваш «Прыщ» рядом не стоит – Центром Возрождения, и пригласил проехаться по небу. Я вот подозреваю, что вы за мной всю дорогу приглядывали, и, как всегда, в самую ту, нужную для души, секундочку повязали.

– Правильно предполагаешь, Герман Всеволодович, очень правильно. Для чего же еще держать в небе спутниковые группировки, как не для подглядывания за интимными моментами из жизни лейтенанта-аэромобильника Минакова, так ведь? Мы ведь очень волнуемся за твою целомудренность, Герман. Очень волнуемся. А то вдруг привыкнешь да пойдешь в разнос. Кто тогда будет таскать по Америке ядерные головные части?

– Э-э, стоп-стоп, Епифанович, – улавливал Герман на лету. – На счет ядерных головных частей сказано, так сказать, ретроспективно или имеется в виду что-то новенькое?

– Во, видишь, Всеволодович, благодаря сохраненному нами целомудрию ты не потерял курсантскую интуицию, – хвалил Драченко. – Ты абсолютно прав, придется снова взваливать на плечи родного экзоскелетика заряды и переносить их куда следует. Да, впрочем, заряды-то ерунда – сто пятьдесят килотонн. Правда, эта самая, упомянутая тобой фирма – Центр Русского Возрождения – напартачила, несколько увеличила вес. Зато теперь это полноценные, пригодные к применению фугасы.

– Мама моя, – присвистывал Герман, расправляя согнувшийся уголок тканевого монитора, – это что же, Центру более не на чем таскать заряды? Лучший вариант моя хлипкая спина?

– Не паникуй, не паникуй, лейтенант. Во-первых, слушать надобно внимательно, я ведь упомянул про «панцири». Так что плечики лямками никак не натрутся. А во-вторых, ты же у нас начальник, правильно? А у начальника всегда и всюду имеются подчиненные. Вот они-то, родимые, и покряхтят, пригибаясь.

– Так-с, а нести, как я снова догадываюсь, придется к этому самому «Прыщу», да?

– Ну, разумеется, мой сообразительный друг, разумеется. Но мы не садисты. Вначале мы вас немножечко подвезем. Въедете со стороны штата Нью-Мексико. Там сейчас бардак высшей пробы. Беженцы оттуда валят большими, неуправляемыми толпами, десятками, сотнями тысяч. Мы рассчитываем, что среди них достаточно легко затеряться. Тем более валят оттуда сплошь белые. Есть там, правда, – уже наличествуют – пункты приема мигрирующего населения. Там дают направления в какие-нибудь лагеря временного размещения, а заодно изучают «кто ж это к нам в гости с югов пожаловал». Но мы рассчитываем ссадить вас с транспорта несколько ранее. Придется сделать пешую прогулку, примерно вот здесь. – Потап Епифанович тыкал в мониторную плоскость.

– И сколько оттуда до места? – проявлял живой интерес Герман.

– Нет, отсюда далековато будет, Всеволодович, – кивал Драченко. – Это так, промежуточный этап – сорокакилометровая прогулка по природе. Дабы обойти всякие полицейские КПП. В тех местах до сей поры леса, так что достойная скрытность имеет место быть. Потом снова транспортные потоки. Но ведь это уже – как бы выразиться – на территории «северян». Так что подход к месту будете осуществлять с севера, то есть с менее ожидаемого направления.

– Я мало надеюсь, Епифаныч, но вдруг нам всего-то и надо, как подойти к этой самой горе, в которую вкопан тот самый «Прыщ», и скромненько забыть около нее один-два легеньких рюкзачка с боеприпасами, не запамятовав, разумеется, инициировать специальные высоконадежные и устойчивые к электромагнитному импульсу часики. Так ли это?

– К сожалению, вынужден разочаровать, Герман Всеволодович. Если бы можно было обойтись только лишь такой прогулкой, я бы считал себя счастливым человеком. Да и вообще, получилось бы обойтись спецами менее высокого уровня. Однако… – чесал постриженную, но все же густую, ибо вообще-то не так давно инплантированную шевелюру майор Драченко. – Как я упоминал, в деле заряды средней мощности – семь с половиной «хиросим». «Прыщ» же вкопан на сто пятьдесят метров относительно предгорья, но поскольку над ним гора Корпуленк, то получается, по вертикали над ним целый километр разнообразных твердых пород. Это ближайшая точка, по горизонтали только с одной стороны что-то в этом же роде, но умноженное на три, а с остальных сторон гораздо поболее. Согласно добытых Центром теоретическим прикидкам, «Прыщ» обязан выдержать десятимегатонную ракетную боеголовку, с вероятностным отклонением сто пятьдесят – двести метров. Точно также его не способна поразить проникающая боевая часть, с углубкой до ста метров, эквивалентом сто-двести килотонн.

– Вот это прыщ, Епифаныч. Просто, всем прыщам – прыщ!

– Уместное дополнение, Герман, очень уместное, – кривился майор Драченко. – Исходя из вышеперечисленного… Хотя, конечно, никто не проводил натурных испытаний, а теория, как известно, это теория. Вдруг даже половина реальной мегатонны сплющит этот штабной комплекс в блин. Но мы, понятное дело, исходим из худшего. Так вот, вам придется проникнуть внутрь этой горы, то есть, занести заряды прямо в рабочий туннель. И, представь, Герман, положить его не где-нибудь скромнехонько у входа, а… Вот посмотри-ка новую картиночку. – В плоском мониторе производилась смена кадра. – Это не совсем точная, но достаточно приближенная к действительности схема. Наблюдаешь тунельчик?

– Вот этот «тунельчик»? – строил мину Герман. – Ничего себе! Дайте-ка масштаб. Так он почти три км длины!

– Ну да, два и восемь десятых.

– И мы значит должны…

– Там пять дверей, рассчитанных на противостояние серьезной ударной волне. Порой это цельные, а порой многослойные отливки. Вес… Лучше уж не знать. В общем, вам придется доставить заряд как минимум вот сюда. Останется только одна дверь, и она при ста пятидесяти килотоннах не спасет.

– Весьма интересная миссия, я бы сказал. Сколько у нас шансов дойти туда, да еще и выбраться раньше, чем то, что мы доставим, рванет?

– Думаю, всякие процентные вероятности вам тоже лучше не знать. По крайней мере, до поры до времени. – И Епифаныч совсем не притворно вздыхал.

6. Паровозная топка времени. Голубые экраны

Значок сидит на рубахе, как будто вшитая на китайской фабрике лейбла «Лэвис». Здесь он всегда, наверное, и был. Теперь ты с презрением щуришься в «сорокаминутку». Прикрываешь один глаз и вздергиваешь руку. Все будто через прицел. Уже получается смотреть на этих счастливчиков, чикающих ножичком колбаску, как на уродливые мишени. И совсем не сбивает с толку то, что девица, с рекламы резиновой куклы для взрослых дядей очень даже ничего себе. Мысленно выпускаем из нее воздух, как из куклы, и бьем в плоскую поверхность рисунка. Вообще теперь ты не просто стираешь время и ускоряешь процессы переваривания, глядя в бесконечный поток счастливых балбесов накушавшихся чипсов «Съешь меня – будешь иметь самый толстый!», теперь ты выполняешь задание. Запоминаешь лица. Вдруг тебе повезет, встретить их воочию! Что, конечно, невероятно – отсюда далеко до столиц. Но даже если не встретишь, сорок минут не потрачены зря. Там, внутри, вместо желудочного сока, загоняется в вены замешанная на правде ненависть. Они внушили тебе, что счастье в потреблении и более ни в чем? Они жестоко пожалеют – приближается час расплаты по неучтенным ранее векселям.

Да, повстречать этих веселых, фарфорозубых ребятушек тяжеловато. Но они должны знать, что мы уже все поняли и раскусили их трюк. Вообще-то эти бодрые старички и старушки, занятые ссыпанием в машинки порошков и замазюканного белья, а так же борьбой с наистрашнейшей болезнью человечества – перхотью, сами являются лишь прикрытием для истинных манипуляторов. Жалко, в отличие от фильмов в рекламных блоках не высвечиваются титры, где указаны имена и фамилии создателей сего опасного барахла. Не того «барахла», что рекламируют, все эти «Фальцваген» и «Сони» как раз на лицо, а вот авторы самого рекламного клипа. Но ничего, ведь они особо и не секретятся, эти современные повелители душ. Рекламы самих рекламных агентств на каждом шагу: вербуют себе новую, молодую поросль. Отсечь бы им щупальца одним эффектным взмахом. Но это когда-нибудь. А пока можно, да и нужно, нанести удар не по направляющей голове и даже не по рукам – всего лишь по орудиям производства.

В деле только десять человек. Те, что не только со значками, но и со спрятанными под спортивными курточками бейсбольными битами. Остальные – с полсотни душ, правда, тоже в основном со значками, но зато без оружия. Это маскировочный пояс. Двигаемся разбившись на группки. Радостно чирикаем. Жалко, конечно, что девчонок подозрительно мало – их не хотят привлекать «в ряды» в большом количестве из-за природной болтливости. Потому толпа, даже рассредоточившись, все-таки выглядит агрессивно. Могут принять за каких-нибудь болельщиков-фанатов, и тогда… Может, бронетранспортер поперек улицы, а может, просто отснимут с вертолетного фоторужья профиль-фас – потом жди гостей с наручниками и с ордером. Но отнекиваться и филонить поздно. Закрутка значка навинтилась уже не только на рубаху. Пробралась по жилам-венам, наслоила макаронинами артерии. Тебе некуда деваться: ты и значок с молотом – единое целое. И неважно, что в руке не молоток. Булыжник – орудие пролетариата, а бита – орудие… Кого собственно? Ладно, это уже теоретический туман, нам его не протаранить, слишком долго наблюдали в экране поедание «Сникерсов». «Сникерсни с нами!» Вот и «сникерснул», годков до шестнадцати. Теперь во что-то больш-меньш сложное уже не ввариться, какие-то контакты в черепушке намертво запаяны, нейроны, мать их так, подохли, закуклились в маленькие «черные дыры». «Туды» входит, назад «ни-ни»! Все благодаря «Сникерсам», их пронесенным мимо твоего рта калориям. Нет бы спросить вовремя: «Вы что ж за меня и есть их будете?» – «Ага!» Но, наверное, не услышал, когда отвечали; неразборчивость сленга заглушила навязчивая музыка. «Подключись к нам быстрее. Всего пять центов!» Вот и подключился. Теперь где найди свободные синапсы для внедрения чего-то сложнее «Приключений Фроси и Моси на Красных астероидах Юпитера»?

Итак, плавненько, рассредоточено подруливаем. Это называется «тактикой стаи». Вот теперь мы в фокусе. В перекрестии гига-маркет «Розовый слон». Но весь он нас не интересует, только отдел, специализирующийся на TV. Все разведано заранее, так что нас пока не занимают увесистые ребятки в помповиками. Заходим со стороны окон-витрин. Все! Шашки наголо! В том плане, что потные биты наружу. Ух ты! Как весело сыпанули стекла. И совсем они даже не пуленепробиваемые. Кто спорил, паниковал? Во! Да тут еще и сигнализация. Нам некогда ее глушить. Ноги повыше! Перешагиваем через обрезки стекол. Зачем проливать напрасную кровь? Хотя и жалеть особо не стоит – вся она пропитана клипами памперсов с младенчества. Нам нечего жалеть себя – мы лишь материал. Наше дело очистить сцену для пришествия новых, не рихтованных рекламой людей, с нормальными, не замкнутыми на «оттяжку» нейронами в черепе. А мы всего лишь жесткий напильник, должный подкроить издержки тупиковой цивилизации.

Ах, вот они, родимые, так нужные ранее TV. Что-то верещат, о чем-то посмеиваются лица-сирены. Вот и пришел ваш, да и наш, час. Опускается тяжелая палица судьбы. Ба-бах! Красота! Какие же они глупые. Этот уже с дырой и искрит, деформируется под кроссовками, а другие все еще не врубились. Хотя нет. Пугают! Пыжит мышцы какой-то культурист-чемпион. Впечатление от охвата трицепса? Нулевое. Опускается палица-бита. О, теперь да! А, обороняются. Выскочил сразу из трех экранов тираннозавр-рекс. Скалит зубы, отворяет пасть шире двадцати девяти дюймов. Не утруждайся, ты не у дантиста! Вот вам конец мезозоя! Рушится сверху палица-метеорит, круша атмосферу. Бегут, поджав хвосты остаточные рептилии. Получите комету Шумейкера-Леви прямо по кумполу! Ах, вымирать так с музыкой? Трясут попами бедолаги певички. Извиняемся, сегодня вас это не спасет! Свистит в кислородной среде разогнанная до лучевой скорости дубина. Ба-бах! И уже нет певичек – осыпались стеклянным туманом. Теперь что там? Муси-пуси? «Спокойной ночи, телепузики»? Дурачим младенчиков? готовим новые кадры для сериальных поездов в старость? Идет по дуге ударная субмарина для гольфа. Ба-бац!

А эти? Что притихли? Прикинулись мертвыми? Молча блестим чернотой, дабы про вас забыли? Спущен рычаг баллисты. Режет атмосферную плотность тяжелый, простой снаряд. Хуг! Ух ты! А ведь можно поднатужиться втроем и перевернуть всю стойку. О, это кто? Выскочил из видеодвойки или тут и был? Кричит что-то, брызжет слюной. А, он, оказывается, что-то тут покупал и оплатил, говорит. Смотри, какой Александр Матросов. Заслоняет свои 32 дюйма туловищем. Взлетает палица судьбы. Ничего, нечего было копить на такую технику. Век TV еще длится, но он уже прошел. Мы их приговорили, как прицельно пущенная комета, динозавриков. Ты что, еще не унялся? Кто вернет денежки за чеки? Ну, уж точно не мы. Раскручивается сверхзвуковая праща. Да отойди ты, баран! Вот, козел! Говорили же, предупреждали: "Не стой под стрелой, когда работает «Катюша». А тем более «Ураган». Что ж, теперь с TV наконец-то закапала кровь. Мы протаранили их душу.

Все, пора сматывать удочки. Хотя вон сколько тут еще TV – маленьких и больших, и еще наверное на складе. Ну вот этот, самый большой, покоящийся на верхотуре как замаскированный ДОТ… Его никак не получится обойти. Работает штурмовая группа. Смотрите, даже не вякнул!

Выскакиваем во все еще визжащие оконные проемы. Так-с… Это что? Мы разве грабители? Кто разрешал прихватывать что-то для себя? Заслужил? Ах ты затесавшаяся в наши ряды мразь. Жаждешь получить палицей? Вот то-то! Верю, что исправишься, а то бы… Прямо сейчас.

Ух ты! А вот и ребятки с помповиками. Бросьте свои «пукалки», посмотрите сколько нас. Вы окружены и плохо кончите, Джон Сильвер! Оружие на пол… То бишь на асфальт! Руки выше! колени согнуть! Вот так-то лучше. Мотаем отсюдова быстрей. Вот-вот тут окажутся «гансы» на «луноходах».

Надо не забыть избавиться от послуживших правому делу бит. Эх, не по специальности вы поработали. Никогда не увидать вам красивых подстриженных лужаек для игры в гольф… Или там… Во что хоть ими играют? Кто знает-то? Ослы мы все-таки, ослы! Но ладно, хоть лягаться обучаемся.

7. Примерка брони

– Оцени, – говорит Епифаныч и тычет рукой в разложенное на помосте экзоскелетное снаряжение. – И, кстати, угадай страну-производителя, допустим, попытки за три.

– Неужто… – с ходу и в сомнении вздергивает брови Герман, подразумевая достаточно невероятный ответ.

– Вот именно! – поднимает указательный перст майор Драченко. – Вот именно. Правда, пока это опытная партия. Может, снова, не дай бог, повторим свой обычный завал дела, когда дойдет до опта.

– Мне почему-то кажется, что нам придется провести испытание этого новячего продукта в бою, так? – предполагает Герман, в неком смутном сомнении за результат такой проверки.

– Ты прав, лейтенант. Настолько прав, что я даже подумываю, не пора ли тебе повысить звание за пытливость и догадливость. – И Потам Епифанович снова вздергивает палец кверху. Ему явно доставляет удовольствие беспрерывно демонстрировать свой новый, на вид совсем не отличимый от настоящей руки протез.

– Послушайте, майор, – кривит губы Герман, – что-то данная мысль не вызывает у меня восторга. Не лучше ли испытать полуфабрикаты на манекенах? Или в конце концов на каких-нибудь других, не столь ценных как мы специалистах?

– Ишь ты! – хмыкает Драченко. – Жаждешь подставить под удар товарищей? Братьев по оружию? Нехорошо, Герман Всеволодович, нехорошо. И кроме того, совсем плохо не верить в достижения далекой северной Родины. Она, понимаешь, о тебе печется, заботится. Почему, понимаешь, столь большое недоверие к успехам Московии на почве новых технологий?

– Новых? – в свою очередь усмехается Герман. – Со старыми…

– Ты потрогай, потрогай, оцени, – останавливает его начальник. – Может, не все так убого, как кажется. И я разумею сомнение, вполне разумею. Вот только намедни лазали по чужому авианосцу в «доспехах» инородного же производства, правильно? И в руках у вас были «плазмобои», тоже очень даже не «made in Rossia», так? А потому и сомнения. А кроме того, обидно, что дают вам какое-то мелкое задание? Усложненный случай показа мод, так? А может, дорогой мой Всеволодович, тут расчет как раз совершенно противоположного порядка. Что, если новинка только и сможет сослужить службу в особо сложном, достойном тебя и твоего отряда задании, а? Ибо будет она у вас дополнительным и очень важным, никем не предугаданным козырем? Что тогда?

– Ладно, Епифаныч. Вам бы в рекламе работать, сбывать подержанные электро-авто.

– Ну вот, как только становятся героями, так сразу и считают, что отсидевшемуся в тылу командиру можно без спроса говорить всяческие гадости.

– Извините, майор, пожалуй с подержанными авто я перегнул, – отрабатывает маневр отхода на исходные позиции Герман. Он наконец протягивает руку и трогает разложенный «панцирь». – Ух ты, какой легкий! Послушайте, а это не скажется на твердости?

– А ты надень, не стесняйся, – убежденно кивает Потап Епифанович.

– Черт возьми, он еще и цвет меняет!

– Да, приспосабливается к окружающей обстановке. Мимикрия, так сказать. Но по команде может и наоборот – менять раскраску на самую яркую. Допустим, когда тебя разыскивают свои, откуда-нибудь с вертолета.

– Ловко, – соглашается Герман поднимая и рассматривая части экзоскелета со всех ракурсов.

– Естественно, обычный набор. Чувствительные сенсоры по всему корпусу, автоматическая накладка шины при переломе, «само-жгутовка» конечностей при разрыве артерий. Есть всякая «бижутерия», автоматически заполняющая эфир сигналами о помощи при ранении, но мы ее, по понятным причинам, отключили.

– Заботливые вы люди, – язвит Герман. – Ясное дело, главное скрытность операции, а люди, людишечки…

– Ето точно, Герман Всеволодович, – улыбается майор Драченко. – Но главное все же, чтобы костюмчик сидел.

– Вы так думаете, Потап Епифанович?

– Да, есть такое выражение, уж не помню откуда. Старею, не молодею, слаб стал на память.

– Но зато новая рука работает у вас что надо, – подхваливает Герман. – А уж про новые ноги, я вообще молчу. Как вы намедни сигали с «вертушки» на палубу? Молодые, выносливые позавидуют!

– Правда, Герман? – совсем расплывается Епифаныч. – Так, может, мне это… Войти тебе в подчинение в качестве молодого и славного пополнения?

– Еще чего, не хватало плодить в команде нездоровую конкуренцию.

– Почему же нездоровую? Очень даже здоровую. Так, ты уже облачился? Ну, теперь давай кое-что проверим. – Майор Драченко обходит большущий стол и извлекает на свет божий девятимиллиметровый пистолет-пулемет «клин».

– Э-э, без шуточек! – отодвигается Герман.

– Не боись, солдат, – убежденно советует Потап Епифанович, снимая предохранитель и передергивая затвор. – Сделаем все без шуму и пыли.

– Епифаныч, учти, я буду обороняться! Сервомотор штука серьезная!

Однако майор Драченко совершенно не шутит. Пистолет-пулемет грохочет в маленьком помещении не хуже зенитки. Причем не единократно – очередью. Вокруг дождь из гильз и визг переотраженных куда-то пуль.

– Епифаныч! Убью! – орет Герман и бросается вперед. Экзоскелет надет на него не полностью, так что движению не могут помочь искусственные икроножные мышцы основанные на памяти металла.

– Все! Все! Солдат, – вскидывает руки Потап Епифанович. – Как ощущение?

– Какое к черту ощущение! – Герман вне себя. – Если бы не твой преклонный возраст, майор, я бы…

– Уймись, Герман Всеволодович, уймись, – подмигивает бывший командир наемников, а ныне представитель таинственного Центра Возрождения. – Как ощущения, спрашиваю?

– Ты что, Епифаныч, очумел? Я только намедни испытывал эти прелести на «Купере». Ты тут в тылу отсиделся, а я…

– Ну и как, ощущения совпадают с «куперовскими» на сто процентов? – как ни в чем не бывало интересуется майор Драченко. – Или все-таки имеются отличия?

– Епифаныч, не шути с огнем, сейчас я тебя пошлю. Я за себя не ручаюсь.

– Нет, все же как тебе? – продолжает любопытствовать Епифаныч. – Больнее? Комфортнее? Как? Нет, правда? Что, не понял пока? Может, мне дозарядить и повторить?

– Издеваетесь, майор? – Герман все еще кипит, а организм гонит по крови повышенные порции адреналина, так что ему покуда не до сравнения ощущений.

– Почему – сразу издеваюсь? Я провожу демонстрацию и проверку снаряжения нового вида, только и всего.

– Только и всего?!

– Конечно, Герман. И все-таки как ощущения? Видишь ли, в ТТХ утверждается, что этот новый «панцирь» прочнее тех, что вы использовали ранее, не просто в разы, а в десятки раз. Потому и интересуюсь. Ты что-нибудь почувствовал? Давай, снимай. Поищем синяки, ссадины.

– Ну, Епифаныч, у вас и шуточки! – ворчит Герман. – Точно решили занять мою штатную должность. Травмируете командира отряда перед важнейшим заданием.

– И тем не менее, лейтенант Минаков, мне все же не ясно, как восприняты пулевые попадания вашей доблестной плотью?

– Нет, правда, требуются показания? Или вы все шутите?

– Какие шутки могут быть с настоящим патронташем, а? Я ведь не холостыми стрелял. Калибр девять миллиметров, скорость пули на столь плотном расстоянии, как положено, четыреста пятнадцать метров в секунду. Правильно? Вот и покажи синяки.

– Да, не чувствую я вроде.

– Тем не менее поглядеть надобно. Разоблачайся, товарищ аэромобильник.

В процессе осмотра подвергнутого экзекуции тела, они продолжили дискуссию.

– Вот видишь, действительно ничего нет, Герман Всеволодович, – совсем без удивления констатируют Драченко. – Знаешь, утверждается, что этот сверхлегкий панцирь способен устоять при попадании снаряда.

– Снаряда?! Ну, это уж…

– Понятное дело, энергия отдачи киданет человека-мишень так, что костей уже не соберешь, – спокойно поясняет Епифаныч, – однако сам «панцирь» будет цел, невредим. Такие дела.

– Да ну, не может того быть, Потап…

– Я рассказываю то, что мне самому довели. И речь, к сожалению, идет не о какой-нибудь кумулятивной сложности, или там о бронебойной дуре, калибром «сто двадцать» или даже «сто». Но все же тут совершенно новые технологии. Думаешь, куда девается энергия ударов при попадании пуль и прочего?

– Как, «куда»? Отражается, разумеется, – теряется Герман.

– Да отражается, но о том разговор особый. А уходит она за счет послойного испарения. Этот материал называется «тысячеслойка». На самом деле слоев там – миллион, может и десять миллионов, точно не скажу.

– Стоп, Потап Епифанович! – соображает Герман. – То есть «панцирь» становится тоньше и тоньше при каждом новом попадании?

– Да, что-то вроде этого. Но слоев миллионы, так что ничего страшного.

– Ну конечно, совсем ничего?

– Ладно, Герман, не нуди. Знаешь, из чего вся эта штука, все эти слои?

– Вот еще, Епифаныч. Я что же, по-вашему, «химическое» заканчивал?

– Понятное дело, нет. Ты обыкновенный тупой аэромобильник – все в курсе.

– Оскорбляете подчиненных за так? Нехорошо!

– Туг ты стал на простые солдатские шутки, Герман Всеволодович. Ну да ладно, издержки долгого нахождения в некогда очень цивилизованной стране.

– Да, наверное, есть маленько. Все равно, вы когда шутите – предупреждайте. И значит, из чего же сие непробиваемое чудо состоит?

– Представь себе, из углерода.

– Ага, значит, опять матушка-нефть. Вообще-то вроде бы не броня.

– Это так званые суперфуллерены, – с умным лицом толкует Драченко.

– Очень красиво звучит, – кивает Герман. – И с чем же это едят?

– Вижу, сами шутить умеем, – констатирует майор. – Это уже хорошо.

– Ну, мне до ваших острот с девятимиллиметровым калибром еще расти и расти.

– И это правильно, лейтенант, – запросто соглашается Потап Епифанович. – Так вот, это самое звучное словечко значит, что материал «соткан» из специальных полых изнутри молекул. Стой, Герман, без перебивки! Он потому и такой до невероятности легкий. Не знаю, сколько там, сотня или больше углеродных атомов выстраивают такие ячейки с пустотой посередине. Так что это чудо, по большому счету, вроде бы состоит из ничего. Весело, правда? В общем, когда-нибудь – хотя может тепереча и никогда – из таких панцирей будут делать звездолеты. И знаешь, почему? Потому что эта структура не рассыплется, даже если ее садануть об стену с первой космической скоростью. А может, и со второй.

– В смысле, эти будущие звездолеты будут, так сказать, без тормозов? То есть можно приземляться сразу и без парашютов?

– Ну, что взять с благовещенского аэромобильника, а? Ты случайно там, на Амуре, с китайского вертолета не сваливался, с относительно приличной высоты?

– Нет, Епифаныч, у меня же не имелось этих чудо-одежек.

– Ну а вот теперь они у тебя будут. Только смотри правда не сигани, а то скафандру, конечно, хоть бы что, а вот твои прямоточные мозги будем из шлема совочком выскребывать.

– Ой, товарищ старший офицер, какие все же у вас шутки аппетитные.

– Издержки профессии, лейтенант, – разводит руками Драченко. – Так вот, при столкновении эти самые пустоты на некоторое время уплотняются, а после атомные силы возвращают их на место. Понятно насчет объяснения чудес?

– Ну да, хотелось бы верить.

– А что, еще не верится? Так давай, облачайся по новой – я поднесу пулемет.

– Ладно, я пошутил, Епифанович. Не напрягайтесь.

– Как скажешь, Герман Всеволодович. А правда, умею я убеждать не хуже вымерших когда-то замполитов?

И оба русских офицера ржут.