Czytaj książkę: «Три метра над небом. Навеки твой»
1
«У Кати жопа лучше всех в Европе». Алая надпись нахально пламенеет на колонне эстакады над корсо Франча.
Каменный орел, сидящий рядом, наверняка знал, кто это сделал, но сказать не мог.
А чуть ниже, словно орленок, укрытый хищными когтями мрамора, сидел он.
Короткие. Почти ежиком, волосы, высокий воротник, как у морского пехотинца, темная куртка Levi’s.
Воротник поднят, сигарета в зубах, очки Ray-Ban. Вид суровый, хоть и нет в этом нужды. Улыбка у него чудная, но мало кому удавалось ее увидеть.
Несколько машин внизу, под эстакадой, притормаживают перед светофором. Выстроились в ряд, как на соревновании, хотя все такие разние. Двухсотый, New Beatle, Micra, американская (не разберешь, какая), старый Fiat Punto.
В двухсотом Mercedes худенький палец с обгрызенным ногтем нажимает на кнопку. Из колонок выплескивается голос какого-то рок-певца. Машина вновь вливается в поток. Вот бы знать, «Where is the love…». И вправду ли любовь существует? Сейчас ей хотелось только одного: чтобы сестра на заднем сиденье перестала беспрестанно напевать: «Дай мне любовь, я хочу любви».
Mercedes промчался мимо, как раз когда докуренная сигарета упала на землю, отброшенная точным щелчком и порывом ветра. Он спускается по мраморным ступеням, одергивает джинсы и вскакивает в седло синей Honda VF 75 °Custom. Как по волшебству всклинивается между машин. Правая нога обута в Adidas, переключает скорости, запускает мотор, и он как на волне влетает в общий поток.
Восходит солнце, чудесное утро. Она едет в школу, а он не ложился с прошлой ночи. День как день. Но на светофоре они останавливаются бок о бок. И день не будет похож на другие.
Красный.
Он смотрит на нее. Стекло опущено. Прядь светлых, пепельного оттенка волос приоткрывает нежную шею. Легкий, но решительный профиль, голубые глаза, взгляд ясный и ласковый, веки полуопущены, она наслаждается песней. Эта безмятежность поражает его.
– Эй!
Она удивленно поворачивается к нему. Он улыбается, остановив мотоцикл рядом, у него широкие плечи и чересчур загорелые для середины апреля руки.
– Хочешь прогуляться со мной?
– Нет, я еду в школу.
– Ну так не езди, пропусти. Я тебя заберу у школы.
– Извини, – она улыбается натянуто и фальшиво. – Я не так выразилась. Я не хочу с тобой встречаться.
– Со мной весело.
– Сомневаюсь.
– Тебе ни о чем не надо будет беспокоиться.
– А я и не беспокоюсь.
– А в этом уже я сомневаюсь.
Зеленый.
Mercedes срывается с места, и его самоуверенная улыбка гаснет. Отец поворачивается к ней:
– Кто это? Твой знакомый?
– Нет, папа, кретин какой-то.
Через несколько секунд Honda снова рядом. Он облокачивается на стекло, правая рука легко касается газа, как будто он еще заботится о безопасности.
Беспокоится только отец.
– Что это за негодяй? Почему он подъехал так близко?
– Папа, успокойся, я сама с ним разберусь.
Она решительно оборачивается к парню.
– Слушай, тебе что, делать больше нечего?
– Нечего.
– Ну так найди чем заняться.
– Я уже нашел.
– И что же?
– Прогуляться с тобой. Я тебя привезу к «Олимпике», на мотоцикле мы быстро доберемся, потом позавтракаем, а потом я тебя доставлю в школу к концу занятий. Обещаю.
– Не верится что-то в твои обещания.
– Ну же, – улыбается он, – ты уже столько обо мне знаешь, скажи правду, я ведь тебе понравился, да?
Она смеется и качает головой.
– Ну все, хватит, – и открывает учебник, извлеченный из кожаной сумки Nike – я займусь тем, что мне и вправду беспокоит.
– Чем же?
– Экзаменом по латыни.
– А я думал, сексом.
Она устало отворачивается. Теперь она не улыбается даже притворно.
– Убери руку со стекла.
– А куда мне ее положить?
Она нажимает кнопку стеклоподъёмника.
– Я бы тебе сказала, да не могу при отце.
Стекло поднимается. Он ждет и отдергивает руку в последний момент.
– Еще увидимся.
Он уже не слышит ее сухого «НЕТ». Легко кренит мотоцикл вправо. Закладывает вираж, набирает скорость и быстро исчезает среди машин. Mercedes спокойно продолжает свой путь к школе.
– Да ты знаешь, кто он? – Голова сестры просовывается между сиденьями. – Его называют супер-парень.
– А по-моему, просто идиот.
Она открывает учебник по латыни и повторяет ablativus absolutus. Вдруг прерывается и смотрит вдаль. А о чем же она больше всего беспокоится? Уж во всяком случае, не о том, о чем говорил этот тип. И все равно они больше не увидятся. Она решительно принимается повторять дальше. Машина сворачивает налево, к школе Фальконьери.
«Мне не о чем беспокоиться, и я его больше не увижу».
Она не знает, как ошибается. В обоих случаях.
2
Бледная луна светит сквозь верхушку дерева.
Отдаленный шум. Из какого-то окна доносятся звуки медленной, приятной музыки. Ниже – белая разметка теннисного корта сияет в бледном лунном свете, дно пустого бассейна печально ждет лета. На первом этаже дома светловолосая невысокая девушка с лазурными глазами и бархатной кожей с сомнением разглядывает себя в зеркале.
– Тебе нужна черная майка от Onyx?
– Не знаю.
– А синие брюки?
– Не знаю.
– Ты слаксы надевать будешь?
Даниела стоит в дверях, смотрит на Баби, на раскрытые ящики, разбросанную повсюду одежду.
– Тогда я возьму…
Даниела подходит, переступая через разноцветные Superga, разбросанные по полу, все тридцать седьмого размера.
– Нет! Не возьмешь, потому что я хотела!
– Я все равно возьму.
Баби резко поднимается, уперев руки в боки:
– Извини, но я даже не надевала…
– Могла и раньше надеть!
– Ага, а ты мне все растянешь?
Даниела насмешливо глядит на сестру.
– Чего! Шутишь? Да ты сама надела мою синюю юбку, и теперь я в ней болтаюсь, как карандаш в стакане.
– Ну и что? Ее растянул Малыш Бранделли.
– Чего? Тебя лапал Малыш, и ты мне ничего не сказала?
– Да нечего там рассказывать…
– Есть чего, судя по юбке.
– Ничего особенного. Помнишь, вчера я сказала маме, что пойду заниматься к Паллине?
– Так, и что дальше?
– Так вот я пошла в кино с Малышом Бранделли.
– Ну и?
– Фильм оказался так себе, да и парень, если приглядеться, тоже.
– Ну, ближе к делу. Как он залез тебе под юбку?
– Ну, фильм уже шел минут десять, а он все вертелся в кресле. Я подумала: ну да, кинотеатр неудобный, но, по-моему, Малыш перебарщивает. А потом он повернулся чуть-чуть и положил руку на спинку моего кресла. Слушай, а что если я надену костюмчик, зеленый, с пуговками спереди?
– Не отвлекайся!
– В общем, со спинки рука переползла мне на плечи.
– А ты что?
– А я ничего. Сделала вид, что не замечаю. Типа, фильм смотрю, как прибитая. И тут он притянул меня к себе о поцеловал.
– Тебя поцеловал Малыш Бранделли! Вау!
– Чего ты так кричишь?
– Ну, он же такой классный!
– Да, только воображает много… Все время перед зеркалом вертится, прихорашивается… Так вот, потом он решил меня завоевать окончательно. Купил мне мороженое. Мммм…вкуснятина. Я отвлеклась, и он начал шарить руками все ниже и ниже, слишком низко, по-моему. Я его отодвигаю, а он не шевелиться, схватился за юбку. Ну…и растянул.
– Вот козел!
– Ну да, он и не подумал перестать. А потом, знаешь, что он сделал? Расстегнул брюки, взял мою руку и направил вниз. Ну, туда, на свою штуку…
– Ого! Нет, он точно козел! А ты что?
– Пришлось пожертвовать мороженым. Сунула его прямо ему в расстегнутые штаны. Он аж подпрыгнул!
– Молодец! Ты его сделала!
Девчонки громко ржут. А затем Даниела под шумок уволакивает сестрин зеленый костюм.
В глубине дома, в кабинете, на мягком кашемировом диване Клаудио набивает трубку. Ему нравится эта возня с табаком, но, впрочем, это всего лишь компромисс. Ему больше не дают курить дома Мальборо. Жена его, заядлая теннисистка, и помешанные на здоровом образе жизни дочери всякий раз отбирали у него зажженную сигарету, так что он перешел на трубку.
– Клаудио, ты готов?
– Да, солнышко.
В маленькой ванной, между комнатами сестер, Даниела жирно подводит глаза.
– Накрасилась, как проститутка!
– Это из-за Андреа.
– Какого Андреа?
– Паломби. Я познакомилась с ним у школы. Он трепался с Марой и Франческой из четвертого. А когда они смотались, я ему сказала, что учусь с ними в одном классе. Я вот сейчас накрашена, так на сколько лет выгляжу?
– Ну да, ты выглядишь старше. Меньше пятнадцати не дашь.
– Но мне и так 15!
– Девочки, вы готовы?
Раффаэлла, стоя в дверях, включает сигнализацию. Быстро проскакивают Клаудио и Даниела, последней появляется Баби. Входят в лифт. Итак, вечер начинается. Клаудио поправляет узел галстука. Раффаэлла взбивает волосы. Баби одергивает темный с широкими плечиками жакет. Даниела смотрится в зеркало, уже зная, что встретит взгляд матери.
– По-моему, ты слишком сильно накрасилась. Ладно, пускай, и так мы опаздываем, как всегда.
Фьоре, превратник, поднимает шлагбаум.
Мерседес ждет их.
3
Ребята с мотоциклами, мощными, как их мускулы. Ачи, Полло, Лукконе, Хук, Сицилиец, Банни, Стелло и другие. За этими прозвищами тянется дурная слава. Работать они не работают. А у некоторых и денег толком нет, но они постоянно оттягиваются и постоянно вместе. Собственно, этого им и хватает. Они не прочь на кого-нибудь наехать, и обычно одним лишь наездом дело не кончается. Они торчат здесь, на площади Джачини на Harley. Парни грезили этими машинами, вздыхали по ним, и наконец добились своего – выклянчили у родителей. Ну, или вытащили из карманов когого-нибудь лоха – оставил бумажник в бардачке Scarabeo или во внутреннем кармане курточки Henry Luard – чего бы и не обчистить!
Они стоят неподвижно, ухмыляются, треплются о чем-то. У них крепкие руки со ссадинами и разбитыми костяшками – память недавней драки. Джон Милиус сходил бы по ним с ума.
Я тут узнал, что на виа Кассиа гулянка. В доме 1130. Это жилой комплекс – говорит Скелло.
– А нас туда пустят?
– Я там одну знаю, – успокаивает Скелло.
Визг тормозов, скрип покрышек – левый поворот. Кто-то проезжает, все тормозят на красный. А затем на полной скорости несутся на Кассиа.
Два года назад. Окрестности кофе «Флеминг».
– Привет, Стефано!
Ему на встречу идет Аналлиза, очаровательная блондинка с которой он познакомился в «Пайпер». Стефано останавливается.
– Что ты тут делаешь?
Да так, ничего. Занималась у друга, теперь вот еду домой.
И тут кто-то сзади сдернул с него шапочку.
– Десять секунд – и чтобы тебя здесь не было!
Перед ним стоит Поппи, мерзкий тип, старше его. Шапочка у него в руках. Модная между прочим шапочка. На Вилла Фламиния у всех такие. Цветная, связанная в ручную на спицах какой-нибудь девушки. Правда, это подарила ему мама – девушки у него еще не было.
– Слышал? Слил отсюда.
Аннализа оглядывается вокруг, и сообразив пятится. Стефано слезает с мотороллера. Компашка Поппи подходит к нему. Они ржут, передавая друг другу шапочку, пока она снова не оказалась в руках Поппи.
– А ну отдай!
– Не, вы слышали? Вот дает. Отдай – Поппи передразнивает его и все смеются. – Чего ты мне сделаешь, а? Врежешь, может? Ну давай. Давай врежь мне.
Стефано смотрит на него, но от ярости почти ничего не видит. Он замахивается, но руку тут же перехватывают сзади. Поппи перебрасывает шапочку кому-то рядом и бьет Стефано прямо в правый глаз, раскроив ему бровь. Потом тот ублюдок, что держит Стефано сзади толкает его вперед, на металлическую ставню кафе. Стефано с жутким грохотом валится грудью прямо на створку. На него тут же обрушивается града ударов. Потом его кто-то переворачивает. Он прижимается, совсем ошалев к этой ставне. Пытается прикрыться, но не получается. Поппи заводит ему руки за шею и держит, прижав к металлическим трубам ставни. Поппи бьет его по голове. Стефано пытается защититься как умеет, но его держат со всех сторон. Из носа течет кровь, где-то кричит женщина:
– Перестаньте, отпустите, вы же его убьете! Это наверное Аналлиза. Стефано пытается пинаться ногами, но ноги не слушаются. Вокруг только шум ударов. Даже почти не больно. Бегут взрослые, какие-то прохожие, владелица бара: «Убирайтесь от сюда!» Парней оттаскивают от него за майки, за куртки. Стефано сползает по ставне, падает на ступеньку. Перед ним его Vespa, поверженная как и он.
– Тебе плохо, мальчик? – красивая женщина наклоняется к нему. Стефано мотает головой. Мамина шапочка валяется на земле.
– Это ты, Стефано? Силуэт матери вырисовывается в дверях кабинета.
– Да мама, я иду спать!
Мать чуть приблежается.
– Ты не заболел?
– Да нет, мам, все нормально.
Стефано хочет дойти до коридора, но мать его опережает. Щелкает выключатель, его заливает свет. Стефано застывает как на фотографии.
– О Господи! Джорджо, иди сюда, скорей!
Прибегает отец, мать испуганно касается подбитого глаза Стефано.
– Мама, мне же больно!
Отец разглядывает раны на руках, изодранную одежды, испачканную шапочку.
– Признавайся, тебя избили?
Его отец всегда внимателен к деталям. Стефано более или менее точно изложил, как было дело, и мать, не понимая по каким правилам живут шестнадцатилетние, завела:
– Но почему ты не отдал им шапочку, я бы тебе связала другую…
Вызвали семейного врача, тот дал ему аспирин и отправил спать. Прежде чем заснуть, Стефано решил: больше никто не посмеет его избить. Поплатится всякий.
За стойкой концелярии сидит женщина с ярко-рыжими волосами, длинноватым носом и глазами навыкате. Да уж, не красавица.
– Здравствуй, ты записаться хочешь?
– Да.
– Имя?
– Стефано Манчини.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать, 21 июля будет.
– Адрес?
– Франческо Бендзиачче 39.
– Телефон? Просто для отчетности…
– Ну уж не затем, чтобы играть в видео покер.
Глаза на выкате смотрят на него еще секунду, затем снова утыкаются в бланк.
– Сто сорок пять евро. Сто за запись, сорок пять ежемесячная плата.
Стефано кладет деньги на стойку.
Женщина сует их в папку на молнии и кладет их в верхний ящик стола. Затем, прижав печать к губке, пропитанной чернилами, решительно оттискивает на пропуске: «Будокан».
– Плату вносить в начале месяца. Раздевалка этажом ниже. Мы работаем до девяти вечера.
Первые недели минуют, становятся легче, уже не так болят плечи, руки стали толще. Он начинает увеличивать вес, ноги тоже укрепляются. Меняет питание. Утром – Протеиновый коктейль, яйцо, молоко, печень трески. На обед немного пасты и бифштекс с кровью, пивные дрожжи и пророщенные зерна. Вечером – в спортзал. Всегда. Чередовать упражнения, один день – на верхние отделы, другой – на нижние. Мышцы сходят с ума от нагрузки. Отдых им – только в воскресение, очень по-христиански. А в понедельник снова к барьеру. Килограмм за килограммом, неделя за неделей, шаг за шагом – поэтому его прозвали Ачи. Он подружился с Полло и Луконе и со всеми в спортзале.
И был день. Прошло восемь месяцев. Поппи со своей кодлой сидят перед кафе «Флеминг», ржут, прикалываются, хлещут пиво. Кто-то ест пиццу с помидорами, с пылу с жару, облизывая стекающий с помидоров сок. Кто-то курит.
И Аннализа тоже там. С того самого вечера она не звонила, не искала с ним встречи. Но это ничего. Ачи не такой, он не станет хныкать от одиночества. С того самого дня он ничего не слышал об этой шайки. И вот настал день, и он, немного взволнованный, пошел их искать.
– Эй, Поппи, чувак, как жизнь?
Поппи глядит на этого странного чужака, что идет прямо на него. Что-то в нем есть знакомое…может, глаза…или цвет волос? Может, черты лица? Нет, не вспоминается. Он хорошо сложен: мощные руки, отличный торс. Ачи поймав вопросительный взгляд, улыбается, наслаждаясь.
– Мы кучу времени не виделись, так ведь? Как жизнь-то?
Ачи дружески обнимает Поппи за плечи.
– Извени, чувак, я что-то тебя не припомню.
– Ты меня прямо огорчаешь. Погоди-ка. Вот – узнаешь? – он достает из кармана джинсов шапочку.
Поппи изучает этот старый кусок шерсти, затем переводит взгляд на лицо этого ухмыляющегося типа. Глаза…Волосы…Ну конечно! Это тот лошок, которому он когда-то навешал.
– Что, память-то девичья? Приветик Поппи – Ачи притягивает его к себе и сразу, мощным ударом – разбивает ему нос.
Ачи уже сидит на нем верхом, держа его за горло. И лепит ему правой – удар, еще удар – сверху донизу, разбивает бровь, губу.
Отступает на шаг – и пинает в жирное брюхо, в солнечное сплетение, так, что тот задыхается.
Кто-то из дружков Поппи пытался влезть, но Сицилиец быстро их тормозит: «Э, слышь ты, остынь, сиди, не дергайся».
Поппи на земле, Ачи охаживает его ногами – по груди, по животу. Поппи пытается свернуться, закрыться, но от ударов Ачи не уйдешь. Он бьет везде, где можно, потом начинает топтать. Размахивается – и каблуком его, каблуком. Сильно, спокойно – по ушам (тут же раскроил), по ногам, по ребрам, почти запрыгивая на врага всем весом. Поппи отползает от ударов, двигаясь скачками, канючит жалобно: «Перестань, ну перестань, ну хватит!» – захлебывается кровью в горле, сплевывает слюну, что течет с рассеченной, кровоточащей губы. Ачи останавливается. Восстанавливает дыхание, попрыгав, смотрит на врага – поверженного, разбитого. Резко поворачивается и бросается на блондина за спиной. Это он держал его сзади – восемь месяцев назад. Бьет его локтем в раскрытый рот, бросившись всем телом. Три зуба выбиты. Два падают наземь. Ачи подсекает его под колени. Охаивает по морде кулаками. Схватив за волосы, тянет его к земле. И тут его вдруг обхватывают сильные руки. Это Полло. Подхватив под мышка поднимает: «Все, хватит, Ачи, сваливаем, ты же его убьешь так.»
4
Душная комната, из огромных окон виднеется «Олимпика». Картины на стенах, одна, точно, кисти Фантуцци. Четыре колонки по углам исторгают звуки хорошо сведенного диска. Музыка опутывает гостей, в разговоре все отбивают темп.
– Ой, Дани, а я тебя и не узнала. Ты как Бонопани, та дура из третьего «б», она еще утром явилась вся перемазанная, – говорит Джулия.
– Ты прямо-таки сама любезность.
– Ну мы же с тобой подруги?!
Джулия наклоняется вперед:
– Поцелуемся и помиримся?
Даниела улыбается. Только хотела поцеловать подругу – как вдруг за ее спиной появился Поломби.
– Андреа!
Она отрывается от щеки Джулии, надеясь применить свое умение на его губах.
– Привет, как жизнь?
Андреа мешкает с ответом:
– Да ничего, а у тебя?
– Отлично!
Они обмениваются поспешным поцелуем. Он идет поздороваться с каким-то своим другом. Джулия подходит к Даниеле и улыбается, стоя рядом:
– Не беспокойся, это он перед другими выпендривается.
Они еще некоторое время глядят ему в след. Андреа говорит с кем-то, потом поворачивается, снова глядит на нее – и неожиданно расплывается в улыбке. До него наконец дошло.
– Вот черт! Ты так накрасилась… Я тебя просто не узнал!
Баби идет по залу. Кто-то из девочек танцует. В углу самодеятельный диджей пытается потягаться с диджеем Франческо, ставя без всякого успеха рэп. Одна девочка отрывается в танце, выбрасывая вверх руки.
Баби улыбаясь, качает головой.
– Паллина! (Катина)
Оборачивается – круглое лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами и диковатой челкой сбоку.
– О, это ты, Баби! – подбегает к ней, обнимает, целует, едва не оторвав от земли. – Как жизнь?
– Лучше всех. Ты к латыни подготовилась? Имей в виду, завтра тебя спросят. Только ты и осталась.
– Да знаю, знаю, я весь день учила, но потом надо было поехать с мамой в центр. Смотри, что я купила, как тебе? – она делает пируэт, подходящий скорее для балерины, чем для манекенщицы, чтобы раздуть миленький комбинезон из синего атласа.
– Не плохо…
– Привет, Баби, – к ним подходит симпатичный молодой человек с черными кудрями и белой кожей.
– Привет, Демо, как жизнь?
– Лучше всех. Ты видела, какой у Паллины комбинезон?
– Да. И если не принимать во внимание мою теорию, то ей очень идет. Пойду поздороваюсь с Робертой, – улыбнулась Баби, – я ее еще не поздравила.
Она уходит, Демо смотрит ей вслед.
– А что это за теория, о чем она?
– Да так, фигня всякая… У нее тысяча теорий и никакой практики. Ну почти что.
Паллина смеется, затем переводит взгляд на Дему. Их взгляды на мгновение встречаются. Возможно, на этот раз они не правы.
– Пойдем потанцуем… – Паллина тянет его к танцующим.
– Привет Роди, поздравляю!
– О, привет, Баби – они от всей души обмениваются поцелуями.
– Тебе понравился подарок?
– Чудесный, правда. Как раз то, что я хотела.
– Мы знали… это я придумала. Но ты как забивала на первые уроки, так и забиваешь, хотя вроде и живешь не так далеко.
За спиной появляется Малыш Бранделли.
– Что это вы тут делаете?
Баби оборачивается с улыбкой, но, увидев Бранделли, скисает.
– Привет, Малыш.
– Ты знаешь, мне подарили замечательный радио-будильник!
– Да, правда, очень миленький.
– А знаешь, Малыш мне тоже такой замечательный подарок сделал!
– Неужели? И что же это?
– Подушку, всю в кружевах. Я ее уже даже на кровать положила.
– Ты поаккуратнее, а то еще попросит ее опробовать, – и, одарив Бранделли натянутой улыбкой, Баби уходит на террасу. Роберто смотрит ей в след.
– Мне правда понравилась подушка. Очень. На самом деле, она не прочь опробовать ее – с ним.
Малыш улыбается ее:
– Я верю, верю. Извини, но мне пора.
– Но… подожди, скоро пасту подадут! – кричит она вслед, пытаясь хоть как-то его остановить.
На выложенной кирпичами террасе стоят мягкие кресла со светлыми подушками, расшитыми цветами, навес из вьющихся растений, рассеянный свет ламп струится из-за побегов. Баби прогуливается. Свежий ночной ветерок играет ее волосами, ласкает кожу, уносит аромат духов и заставляет слегка дрожать.
– Что мне сделать чтобы ты меня простила?
Баби тихонько улыбается, кутаясь в жакет.
– Не спрашивай. Не зли меня.
Малыш подходит к ней:
– Такая чудесная ночь… Глупо тратить ее на ссоры.
– А мне нравится ссориться.
– Я заметил.
– Но мне нравиться и мириться. Даже больше нравится. Но сейчас, не знаю, почему, но я не могу тебя простить.
– Почему ты не знаешь, что выбрать? Тебе и хочется, и колется? Как всегда! Как у всех женщин.
– Вот эти «все женщины» меня больше всего и бесят. – Баби смеясь бросается на него: – Ну ты и козел!
Малыш перехватывает ее руку:
– Стоп. Шутка это. Мир?
Их лица так близко. Баби смотрит в его глаза: такие красивые, и улыбка тоже красивая.
– Мир, – она тоже сдается.
Малыш притягивает ее к себе и нежно целует в губы. Поцелуй грозит стать затяжным, но тут Баби отрывается от него и оборачивается взглянув на улицу.
– Какая прекрасная ночь, взгляни на луну!
Малыш, вздохнув, возводит глаза к небу. Баби глядит вдаль. Дома, крыши, луга на окраинах, вереницы высоких сосен, длинная улица, свет фар, отдаленный шум. Если б она лучше видела, то разглядела бы, как парни едут наперегонки, хохочут, сигналят. Может быть, она бы узнала того типа на мотоцикле. Это он подъехал к ней утром, по дороге в школу.
