Он словно сам тогда ушёл на ту сторону тени. Когда обезумевший пытался достать что-то в обжигающе холодной воде полыньи голыми руками, воя в бездушную бездну. А затем метался среди умирающих своих и чужих солдат, разыскивая Эль. А потом Тансинг, старший брат умирал у него на руках. И – как ни жутко звучало – это было уже хорошо, потому что, по крайней мере, от брата осталось тело, тень которого можно проводить на ту сторону как полагается.
Там Рин словно навсегда заледенел, оставив все чувства в зимней Айу. И сейчас он не испытывал страха, просто – отстранённое любопытство. Кем был этот затаившийся в степи противник, заставивший цветок калохортуса плакать кровавыми слезами?
– Ринсинг, – Син вернулся и уже несколько минут стоял у него за спиной, не решаясь окликнуть.
Командир патрульного отряда сингов обернулся. Взгляд был тяжёлым и равнодушным. Не лицо, а застывшая маска.
– Что? – Рин медленно, стараясь не тревожить кровоточащий цветок у себя на груди, поднялся. Он сразу понял: случилось что-то более чудовищное, чем внезапное нападение на его отряд.
– Тел нет, – доложил Син.
– Как так?! – Рин нехорошо прищурился.
– Пропали, – развёл руками Син. Растерянно, совсем не по уставу. – И наши, и чужие. Исчезли. Как будто ничего не было. Но треть нашего отряда… Я видел, как падали синги. Динсинг, Варсинг, Жаксинг… Они не отозвались на перекличке. Их нет среди нас. Но тел – тоже.
– Совсем ничего? – рявкнул Рин.
– Стрелы, – торопливо пояснил Син. – На месте боя остались окровавленные стрелы. Мы собрали их.
– Дай, – коротко приказал командир. В его ладонь тут же послушно легло лёгкое древко, выпачканное кровью вперемешку с землёй.
Рин повертел стрелу в руках. Точь-в-точь как те, что тихонько перезвякивались за его спиной в колчане. Это была стрела сингов.
– Наша, – сказал Рин, ощупывая бороздки на древке. Он знал каждую линию с раннего детства. – Ты идиот? Зачем мне наша стрела? Нужно опознать, какое племя устроило эту засаду.
– Да, – кивнул с чувством собственного достоинства Синсинг. – Они все такие. Наши.
– Что?!
– Все, которые мы собрали на поле. Один в один. Но их слишком много. В два раза больше, чем мы выпустили. То есть половина из них замаскирована под наши.
– Ты посчитал?
Син опять кивнул.
– Надо немедленно сообщить отцу, – сказал Ринсинг.
Он потянулся к сумке, чтобы достать пергамент и перо, но как представил, сколько времени и сил уйдёт на выведение этих дурацких закорючек, его сразу же прошиб холодный пот. Честное слово, Рину лучше бы ещё раз схватиться с полчищем обезумевших выворотников, чем взять в руки перо, измазанное чернильным камнем. Перемётная сумка так и осталась непотревоженной.
– Передашь на словах, – произнёс торопливо, но тоном, не терпящим возражения. – Только точно, ничего не пропустив и не напутав. Доставишь вместе со стрелами.
Глава шестая. Странная находка
– Ты просто нечто, – сказала Улия, с наслаждением прислонившись спиной к чахлому кустику. Сёма тут же выпрыгнул на её колени, покрутил чёрным носом, требуя положенный ему обед. – Как говоришь? Вытащил образ из тени, увидел лицо, но не знаешь, кто он и где его искать?
Тинар развязал свою котомку.
– На самом деле, у меня есть план.
Они шли целый день по выжженной степи, ни разу не присев. Улия сбила ноги, они выкручивались и ныли в лодыжках, но больше всего ей было жалко безвозвратно испорченных туфель.
– Почему мы не взяли повозку? – спросила она грума, когда поняла, что выбивается из сил. – Я видела несколько таких на большой дороге, от которой мы тоже почему-то стараемся держаться подальше…
Она махнула рукой в сторону «Виа соляриа», связывающую соляной кевир, степи Ошиаса и столицу Таифа.
– А почему ты до сих пор шла пешком? – вопросом на вопрос ответил Тинар. – С самой границы?
– Я не видела там никаких наёмных повозок, – сказала Улия, пожимая плечами. – Только толпы беженцев. Они все шли пешком.
– Нам не нужно светиться, – признался грум, почувствовав, что ответить всё равно придётся. – То, что знает чахил, знают все.
– Чахил?!
– Гильдия перевозчиков, – пояснил грум. – Их называют чахилами. Они связаны с особыми имперскими отделами. Думаю, главная их обязанность: докладывать, кто и куда отправляется по дорогам Каракорума. Так что, идя на важное дело, не стоит светиться в повозке чахила.
Он произнёс это таким тоном, что девушка поняла: путешествие в повозке не состоится, и смирилась. Когда наконец-то Тинар сказал, что можно отдохнуть, Улия ничего не произнесла вслух, но с облегчением вздохнула.
– Нам всё равно въездную дорогу не миновать, – пояснил грум, зацепив глазами небольшую полянку, окружённую относительно пышными кустами. – Если мы хотим попасть в Каракорум, придётся влиться в толпу, но чем позднее это сделаем, тем безопаснее.
Он отправился к присмотренной полянке, чтобы привычными уже движениями расположиться на ранний привал. Улия не стала дожидаться, когда грум разложит на тряпице свои неизменные мешочки, торбочки и сниски – этот процесс мог затянуться – и опустилась на мягкую траву. Покров здесь оказался более свежим и приятным на ощупь, чем, откуда они пришли. Улия с удовольствием провела ладонью по мягкой траве и вдруг замерла. Сёма, уловив перемену в её настроении, тут же проснулся и вопросительно пискнул, выставив заспанную мордочку из складок её плаща.
– Мне кажется, совсем недавно тут что-то произошло, – сказала Улия.
Тинар поднял взгляд от разложенной еды и увидел лёгкое свечение аликорна, пробивающееся сквозь плотную ткань капюшона.
– Где? – переспросил он.
– Прямо здесь.
Улия опять провела рукой по траве, но уже осторожно. Всё ещё не веря своим ощущениям, девушка подняла пальцы к глазам и выдохнула.
– Это кровь… Тут всё пропитано… И ещё чем-то. Оно страшнее, чем кровь, и ещё, кажется, я уже встречалась с этим.
– Непонятно, – сказал Тинар, делая вид, что ему совершенно наплевать на коричневые пятна, оставшиеся на пальцах Улии. – Это может быть кровь раненого животного. Например, зайца, которого сожрал ястреб. Их много тут. И ястребов, и зайцев.
Он поднял палец, указывая в небо. И в самом деле, где-то высоко в синеве плавно кружило несколько тёмных точек.
– Ястреб сожрал зайца, – грум тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но хотел успокоить девушку. Тревога и в самом деле могла быть ложной. – Что в этом страшного? Ну, если не смотреть на ситуацию глазами самого зайца…
Он незаметно ощупал землю вокруг себя. Улия была права: ладонь наткнулась на наконечник стрелы. Равнодушно глядя прямо в глаза девушке, Тинар провёл пальцем по заострённому металлу. Остриё на ощупь казалось шероховатым, на нём явно запеклись сгустки крови. Грум не знал ни одного ястреба, который бы охотился на зайцев с помощью стрел. Здесь шёл бой, и, судя по тому, что земля ещё не полностью впитала кровь, произошло это несколько часов назад. Он незаметно сунул наконечник в карман.
– Ешь давай, – сказал Тинар, искренне надеясь, что хозяин стрелы не собирается возвращаться на поле битвы. – А то этот проглот всё подчистит. Не успеешь и глазом моргнуть.
Несправедливо обвинённый Сёма укоризненно уставился на грума круглыми большими глазами.
– Лошадиные копыта, – сказала Улия. – Много следов от лошадиных копыт.
– И? – Тинар трезво рассудил, что не может всё свалить на ястреба. – Вся степь испещрена такими следами вдоль и поперёк. Это территории сингов. А они рождаются прямо на лошадях.
Если грум не ошибался, несколько часов назад тут и в самом деле схватились между собой синги. Тинар даже на ощупь определил, каким дорогим был наконечник. Чистый металл, прекрасно обработанный. У простых разбойников, промышляющих грабежом вдали от центральной дороги на Каракорум, навряд ли имеется подходящее оружие для такой стрелы.
– Точно? – спросила Улия, глядя в упор. – Нам точно не о чем сейчас волноваться?
Тут она попала в точку. Чего волноваться, если они при любом раскладе не смогут убежать от вооружённого конного отряда? И кроме того, вдруг судьба повернётся к Тинару и избавит от долгих поисков врага, лицо которого запечаталось в памяти грума при помощи юного безносого вайнира? Вдруг она пошлёт этого синга прямо вот сюда, на блюдечке?
Тинар утвердительно кивнул и даже засвистел немудрённую песенку. Улия, хотя ещё немного переживала, всё-таки успокоилась. В конце концов – это родина Тинара, и он лучше знает, когда нужно волноваться, а когда нет.
– Так какой у тебя есть план?
Улия, кажется, сомневалась в способности Тинара составить вразумительную схему действий. По крайней мере, интонации в её голосе звучали очень недоверчиво. Наверное, после всего, что случилось накануне в Ляльках, Тинар казался Улии простофилей. Он не стал переубеждать аликорна, хотя грума задело её неверие в его стратегические и тактические способности. Просто сказал:
– То, что я собираюсь найти первым делом, – имперские списки номов. Желательно, с портретами.
– Что это? – удивилась Улия.
Ну, конечно. Она же была из Тумалы, Тинар всё время забывал об этом, и приходила в недоумение от целой кучи вещей, которые казались само собой разумеющимися для того, кто всегда жил в Таифе.
– Каждый ном составляет списки всех, кто имеет более-менее существенное значение. Вообще-то, быть в списке, значит очень многое для достоинства рода.
– А ты есть в списке?
– Не знаю, – пожал плечами Тинар. – Раньше грумы всячески избегали попадать в поле зрения императора, списки составляли только на тех, кто вынужден иметь дело с высокими домами. Это необходимо для установки торговых связей. Начальники гильдий находились на уровне бароната, поэтому все Фэнги там были точно. Что сейчас происходит в грумгороде, мне сложно сказать. Наверняка с тех пор, как начальником гильдии стал мой отец, многое изменилось…
Впервые за долгое время Тинар упомянул отца. Кажется, Улия действовала на него, как те сонные травы, которыми поят заботливые мамы чересчур возбудимых грумят, когда те не могут уснуть.
– Мне мало что известно, – пояснил он всё тем же спокойным и даже рассудительным голосом. – Сейчас я толкьо пережидаю там необходимое для восстановления время, стараюсь никому не попадаться на глаза и ни во что не вникать.
Это было правдой. Тинар не хотел видеть никого, кроме Келли (и то – по необходимости), а когда она заговаривала с ним о делах в грумгороде, давал понять, что не хочет об этом слышать. Так же, как и не собирается встречаться ни с близкими, ни просто со знакомыми. Он не знал, как смотреть им в глаза. Ему – сыну Торка Моу, который предал своего старинного друга. Жгучий стыд опалял жаром лицо, как только Тин думал об этом.
Улия внимательно посмотрела на грума:
– Это безумно, но заслуживает уважение. То, ради чего ты оставил Ляльки.
Тинар покачал головой:
– Просто обещание из тех, что нельзя отбросить. Каким бы оно не казалось безумным, опасным, даже никчёмным или глупым. Кроме того, мне уже назначили цену за его образ. Так что нужно просто пойти и сделать. Времени у меня не так уж много.
– Какую цену? – удивилась девушка. – Кто назначил?
– Капь, – непонятно ответил Тинар. – Капь явила образ из тени. Она выставила счёт, который я не могу не оплатить. Чуть позже, но это всё равно нужно будет сделать.
Он помолчал. Затем вдруг произнёс те слова, которые Улия никак не ожидала от него услышать.
– На самом деле я сейчас ничего не боюсь. Потому, что испытал это. Своими глазами наблюдать, как унизили и растоптали близкое тебе существо, но не в силах ничего предпринять. Вот это – самая мучительная вещь на свете.
– Хорошо, – просто сказала Улия, отбирая огромный кусок солонины у Сёмы. Зверёк повис под её рукой, вцепившись зубами в желанный ломоть, но понял, что захотел больше, чем в него влезет, разжал челюсти и полетел вниз.
– Я просто ещё немного должен подумать, так как мой план нуждается в некоторой доработке.
– Доработке?
– Думаю, я не рассмотрел все варианты, – Тинар махнул рукой и схватил кусок солонины, провожаемый жалобным взглядом Сёмы. – А что насчёт тебя? Ты так и не рассказала, почему пошла со мной. И вообще – зачем ты появилась в Таифе?
Улия вздохнула:
– Не только ты можешь давать обещания, которые нельзя не исполнить.
– Ты кому-то поклялась?
– Не так, чтобы прямо поклялась-поклялась… Я пообещала Эль кое-что.
Улия не знала, стоит ли говорить Тинару о некоем мальчике Рафе, и решила пока утаить эту часть своих поисков.
– О фенирах, – сказала она. – Я пообещала, как можно больше узнать о фенирах.
Тинар с недоумением воззрился на девушку:
– О фенирах? В Таифе? Какого… Какой задней части зверя Ниберу ты решила, что здесь известно о них больше, чем в Тумале?
– Врага изучают тщательнее, чем друга, ты не находишь? – Улия вдруг развеселилась. Словно вспомнила что-то забавно прекрасное. – Наверняка здесь я могу найти сведения, которые в Тумале сочли незначительными.
И в самом деле…
– А ведь ты права! И… Нужно поторопиться, если мы не хотим ночевать прямо посреди степи.
С некоторых пор Тинар ненавидел ночевать в степи.
– Просто не копайся. Если нас ничего не задержит, то после полудня мы будем уже у стен Каракорума. И если мне не изменяет память, то попадём аккурат на празднование совершеннолетия наследного принца.
Глава седьмая. Утро совершеннолетия
Его высочество наследный принц Раф в утро своего четырнадцатого дня рождения проснулся в слезах. В этом юный дофин не мог признаться даже самому себе, но факт оставался фактом: лицо и подушка были мокрыми, когда первые лучи солнца робко заглянули в опочивальню. Он полежал ещё немного, пряча высыхающие щёки в летучий шёлк одеяла и пытаясь унять неистовый перестук сердца. Раф чувствовал, что Дарс стоит у кровати, и тень старого дворецкого навалилась и вдавливала в ложе.
«Он видел», – думал Раф, – «Он жалеет меня, и это так стыдно».
Принц плакал, потому что ему снилась девушка, тянущая серебряные нити из облака.
Сначала сон был радостным и безмятежным. Раф смеялся и баловался: старался запутать луч света, выстроившийся в тонкую линию, а она деланно сердилась, пытаясь скрыть улыбку за суровым выражением лица.
С Эль в этих снах они всегда встречались не на земле, а в каком-то неизвестном пространстве. Там, обнявшись, летали – широко и свободно, не скованные толпой озабоченных насущными проблемами существ. И Раф знал, что это состояние монолитности и полёта – единственно правильное из всех возможных. Свобода и наполненность. Поток и целостность. С тех пор, как наследный принц Раф три года назад встретил в храме Первозверя Ниберу светлую путницу, он всегда чувствовал острое одиночество. А после сегодняшней ночи к этому выматывающему душу ощущению пустоты без неё прибавилась тёмная, мрачная тайна.
Неземным, потусторонним холодом надвинулась на Эль и Рафа неожиданная туча, нити, не выдержав её напора, лопались с протяжным стоном, разъединяя принца и путницу. Эль тонко вздрогнула, взмахнула руками и полетела вниз, как если бы в твёрдом небе вдруг образовалась дыра, и она в неё скатилась, не удержавшись на скользком краю. Раф рванулся следом, но без Эль в нём не было энергии, а у неё без Рафа не осталось полёта, поэтому она всё падала и падала в неизвестность, на ходу вращаясь и отскакивая всем телом от невидимых стен тоннеля.
– В этом только твоя вина, – сказал кто-то наследному принцу его же голосом. – Ты торопишься, Раф, всё время торопишься. Постоянно забегаешь вперёд и поэтому – отстаёшь. Почему ты так спешишь?
И Раф почувствовал себя куском мяса, наколотым на шампур над разгорающимся костром. Едкий дым окутывал его, а горячий, острый соус стекал по бокам, прожигая кожу. У куска мяса не нашлось рук, чтобы защититься от кипящих подтёков, и ног – поджаться от наступающих языков огня. Тот, кто старательно лил на него подливу с пряными приправами, неумолимо продолжал:
– Ты поспешил родиться почти на век раньше, чем твоя огненная часть, и всё пошло не так, как нужно.
В тот же миг Раф почувствовал себя кем-то очень старым. Тело, в котором оказался скорчившийся от боли кусок мяса, избегало лишних движений, казалось, что кожа расползётся от ветхости. Именно в этот момент принцу стало вдруг так горько и страшно, как не случилось до сих пор, даже когда он висел абсолютно беспомощным куском мяса над разгорающимся огнём.
– Шон, – неожиданно для самого себя позвал Раф. – Почему ты явился только сейчас?
– Ты становишься мужчиной, – ответил старый незнакомый вайнир сам себе, – тонкая грань между прошлым и будущим, именно сейчас тебе позволено заглянуть за пределы физического тела.
– Это не я, а ты торопился, – догадался вдруг Раф. – Это тебе нужно было срочно устранить ошибку во времени. Ты настолько промахнулся, что физически не мог дождаться её. А с моей помощью пытаешься это исправить, так? И меня же ещё и винишь…
– Прекрати!
Старый Шон закричал на него:
– Пустые слова, никчёмная трата времени и сил. Не цепляйся за бесполезные вещи. Найди её. Времени мало, так мало его всегда в этом мире, умирающим зверем Ниберу…
Шон, которым был во сне Раф, с трудом обернулся (принц чуть не взвыл от неожиданного прострела в пояснице), и увидел… Эль. Девушка сидела на красной от пенящейся лавы земле, судорожно вцепившись в неё двумя руками, и беспомощно смотрела в безнадёжно бурое небо, сильно запрокинув голову. Её волосы стали совершенно белыми, как у старухи, а верхнюю половину лица Эль закрывала плотная маска. Она хваталась за горячую, чёрную от копоти пену лавы настолько привычно неуверенно, что не возникало сомнений: девушка слепа. И так давно, что успела привыкнуть к этому состоянию.
– Эль! – закричал Раф, выбиваясь из ненавистного старого тела, – Эль!
И проснулся. Почувствовал мокрое от слёз лицо и натянул на него одеяло, словно этим жестом мог стереть ужасный кошмар. Старый вайнир Шон, уходя, оставил на совершеннолетие наследного принца подарок. Непонятное послание. Что-то в словах умершего сосуда для духов заставило Рафа сесть на постели, отбросив одеяло, и прикусить палец. Младенческая привычка, от которой Дарс с трудом отучил его к пяти годам от роду.
– Ваше высочество, с днём рожде…
Дарс, уже несколько часов ожидавший, когда принц проснётся, замер с заготовленной фразой на устах. Во взгляде Рафа всего за одну ночь появилось что-то совершенно потустороннее. От этой мудрой до отчаяния старости верному слуге вдруг захотелось немедленно отправиться в паломничество в храм Первозверя Ниберу. Закрыться в ветшающем зале от всего мира и долго-долго не выходить из его покоя.
– Дарс, слушай… А ты случайно не знаешь что-нибудь о вайнире по имени Шон?
Чего угодно мог ожидать в это праздничное для всей страны утро старый дворецкий его высочества Дарс, только не подобного вопроса. Он подавился воздухом (которым благополучно дышал всю свою жизнь, а тут вдруг глотнул слишком много) и закашлялся.
– Откуда вы… – растерянно пролепетал он, когда приступ кашля немного спал, и Раф увидел в глазах слуги страх, и тут же сам испугался.
– Значишь, знаешь… – принц обречённо вздохнул. Последняя попытка представить, что сон оказался просто глупым кошмаром, потерпела неудачу. Всё в Дарсе – паника во взгляде, внезапно и предательски задрожавшие руки, сорвавшаяся фраза – говорило о том, что он явно в курсе загадочной истории с Шоном.
На несколько секунд в опочивальне нависла гнетущая тишина. Затем Дарс взял себя в руки.
– Это просто слухи, ваше высочество, – сказал он, отворачиваясь, якобы для того, чтобы подать Рафу праздничные штаны.
Сдержанный гул за парадными дверями спальни недвусмысленно говорил о том, что придворные давно собрались у порога поздравить наследного принца с совершеннолетием. Штаны были необходимы, учитывая это обстоятельство, но всё-таки главным образом, отвернувшись, дворецкий пытался скрыть выражение своего лица от пристального взгляда принца.
– Какие слухи? – Раф приподнялся, чтобы Дарс смог стянуть с него пижаму.
Дворецкий ловко освободил нижнюю часть высочества от спальных штанов и принялся натягивать на стройные ноги принца бриджи, искусно вышитые мордами зверя Ниберу. На чёрном бархате золотом горели пышные гривы. Таким же чернильно-огненным был и камзол, который Дарс подготовил поверх белоснежной блузы с пышными, тяжёлыми кружевами на обшлагах рукавов и по вороту.
– Слухи, что вас в первые секунды жизни у подножия тени Ниберу встречал старый вайнир Шон, – дипломатично вывернулся Дарс.
Дворецкому пришлось это сказать. В замке запрещено упоминать о некоторых деталях появления на свет наследного принца, но, если Раф решил разузнать о своём рождении, его навряд ли кто-то или что-то остановит. Свидетелей смерти вайнира Шона с плацентой новорождённого в зубах оказалось слишком много, чтобы наглухо запечатать эту тайну. Кто-то всё равно проболтается. Лучше он сам, Дарс, поведает принцу старую историю наименее драматичным способом.
– Как это – встречал? – юный принц не оценил изящного оборота дворецкого, который пытался найти достойное определение такому действию, как «принимать роды».
– Когда вы появились на свет, он оказался единственным, кто находился подле императрицы, – продолжал выкручиваться Дарс.
Он застегнул белоснежную пену жабо под самым подбородком Рафа и смахнул невидимые глазу пылинки на чёрном бархате камзола.
– А остальные? – сложно представить, чтобы такое грандиозное событие, как его появление на этом свете, не удостоилось хотя бы обычной помпезности.
– Вайнир Шон был старинным… гмх… другом его величества императора Сента, вашего венценосного родителя, – пояснил Дарс. – Ваш приход в этот мир сопровождался некоторыми сложностями. Дворцовые повитухи и шаманы не могли справиться с возникшими трудностями. Поэтому его величество позвал великого вайнира на помощь. Но… Почему вы сегодня заговорили об этом?
– Проснуться, не значит перестать видеть сны, – глубоким, будто не своим голосом произнёс Раф.
Словно отзвуком из сновидения.
И расстроился.
– Да что же это такое, – воскликнул он уже привычно звонко. – Неужели так чувствуют себя те, кто достиг совершеннолетия? Сосудом, в который перелили подвыдохшееся вино…
– Извините? – Дарс всё никак не мог понять перемены настроения, слишком стремительные даже для наследного принца Рафа.
– Как ты думаешь, Дарс, может один человек во сне видеть памятью другого?
– Я всё ещё не…Ваше высочество?
– Хорошо, оставим…
Как Раф мог так измениться всего за одну ночь? Интонации, взгляд, движения – всё теперь в нём дышало глубоким достоинством. Мальчишка, звонкий ветерок, вдруг за несколько часов превратился в сдерживаемый своей собственной волей могучий ураган.
– Дарс, – сказал он, не обращая внимания на уже нетерпеливую возню за закрытыми дверьми опочивальни. – Ты помнишь, что случилось на Айу?
Старый дворецкий беспомощно развёл руками. О прошлогодней битве, бесславной и унизительной для Таифа, запрещено было говорить в империи. Даже отчаянный Раф никогда не упоминал о событиях того страшного утра, в одночасье перемоловшего лучшие отряды военной силы Таифа в ледяную кровавую крошку. И вот сейчас, именно сейчас наследный принц почему-то заговорил об этом.
– Ладно, – торопливо произнёс Раф, заметив ужас в глазах слуги. – Я не о… Ты понимаешь, да? О чём я не говорю? Сейчас я имею в виду Эль…
– Девушку, которую вы спасли из-подо льда застывшей реки?
– Ага, – довольно кивнул принц. – О ней. О моей Эль. Что случилось тогда? Ты помнишь?
– Вы сказали, что видели знак, и в самую неподходящую минуту… переправы через Айу… помчались к другому берегу. Я и опомниться не успел, еле догнал вас тогда.
– Ты очень медленный, – покачал головой Раф.
– Я стар, ваше высочество, – упрямо ответил Дарс. – И никогда не скрывал, что мне трудно перемещаться в вашем темпе. Хотя… Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет успеть за вами…
– И потом?
–Мы увидели подо льдом девушку, которая билась о застывшую поверхность, пытаясь выбраться наружу.
– Это была Эль, Дарс!
Больше всего на свете дворецкий наследного принца хотел бы сейчас закончить разговор и никогда в жизни к нему не возвращаться.
– Я не разглядел, ваше высочество, простите! Мы вытащили девушку, кажется… Просто я потерял сознание, простите ещё раз, наследный принц Раф. Когда очнулся, девушки нигде не оказалось, а вы лежали далеко от этого места белый, как снег, и плечо у вас было разодрано и окровавлено. Словно вы попали в лапы дикому хищнику. К тому времени стало совсем тихо, по мёртвому тихо, как на той стороне тени, не будь она упомянута. Пара уцелевших солдат из наших помогла мне переправить вас, ваше высочество, за границу Таифа.
Раф сморщился, потирая плечо:
– Значит, мне не пригрезилось, и я действительно схватился с этим альфином.
– С кем?
– Не смотри с таким ужасом, я в своём уме. И, в самом деле, перелетел границу с Эль, но по пути на меня напала эта животная птица. Или птичье животное…
Раф передёрнулся:
– Такой урод! Накинулся, словно я у него что-то невероятно ценное забрал. Но, кажется, ему от меня тоже хорошенько досталось. Жаль только баронг с собой был, броню и большой меч я скинул, потому что подняться в воздух мешали… Дарс…
Его голос стал проникновенным, торжественным и в то же время немного растерянным:
– Я и в самом деле летал. Поднялся и полетел. Наяву.
– В юности часто кажется, что ты летаешь, – тихо сказал Дарс, почти прошептал. – Вы будете удивлены, выше высочество, но я помню это ощущение.
Он взял большой костяной гребень, чтобы провести по мягким каштановым локонам принца. Раф отмахнулся с досадой, и в этот момент опять стал самим собой – прежним. Жизнерадостным щенком, беззаботным лёгким бризом.
– Я же говорю тебе: НЕ КАЖЕТСЯ. Это не был сон, галлюцинации или бред. На самом деле, Дарс, на самом деле.
Он сорвался с места, в мгновение ока распахнул входные двери и закричал на отпрянувших от неожиданности придворных:
– Ну, давайте сюда свои подарки! Поздравляйте!
***
Сент недовольно нахмурился. Рыжий бар, охраняющий вход в императорское галле, встрепенулся: малейшее неодобрение со стороны хозяина доставляло ему боль. Это было душевное страдание, но настолько сильное, что переходило на физический уровень. Даже когда раздражение не имело никакого отношения к самому бару. Убрать эту боль можно только одним способом: устранить причину недовольства.
Но причина сейчас была недоступна для устранения. Император гневался на своего единственного наследника. Уже давно и так непоколебимо, что запретил широкие гуляния по поводу дня рождения принца Рафа.
– Он только проснулся? – голос шелестел сыпучим песком, но, казалось, его слышал даже ничтожный младший подмастерье в отдалённых конюшнях.
– Ваше императорское величество, но сегодня у него день…
Под закрытыми веками скрипели горячие искры. С недавних пор Сент с трудом различал голоса, которые крутились у ушей, словно надоедливые мухи. Он никогда не жаловал шумные компании и старался избегать церемонии, требующие огромную свиту, а сейчас – чем дальше, тем больше – и вовсе погружался в непроницаемое одиночество. Все те, что постоянно крутились рядом, оставались за воздвигнутой самим императором личной стеной, призрачные и безликие, с одинаково тусклыми голосами.
Кто сейчас ответил ему? Кажется, второй смотритель галле. Впрочем, какая разница? Галле окружён барами. Злоумышленник и подумать не успеет причинить Сенту вред, как его тут же разорвут на части.
– Скажи, чтобы явился немедленно, – Сент не дослушал, отмахиваясь с досадой от коробящего голоса.
Говорить с наследником не хотелось так же, как и общаться с кем-либо ещё. Эти встречи были самыми раздражающими, потому что принц, своевольный и бесстрашный, не выказывал к отцу достаточного почтения. Но именно Раф нужен Сенту, как никто другой во всей Ойкумене.
– Ваше величество! – голос изменился.
Этот, второй, казался даже смутно знакомым и невероятно настойчивым. Его нельзя проигнорировать.
– Что?! – никакая сила не заставит Сента открыть глаза. – Говори уже.
Он поморщился.
– Сегодня совершеннолетие наследного принца Рафа, – голос был настроен в любом случае донести всё, что собирался.
– Я знаю. Дальше.
– Крикуны на городских площадях очень оживились.
Сент правильно понял возникшую паузу и промолчал, давая одобрение для доклада.
– Всплыло старое пророчество. О монстре, зачатом с помощью колдовства, который погубит Таиф.
Пауза. Молчание.
– Говорят, что с совершеннолетием Рафа, предсказание начнёт стремительно вступать в полную силу. И это не слухи на пустом месте. Уже несколько лун как в разных частях степи Ошиаса на путников нападают странные существа. Без опознавательных знаков, непонятного роду и племени, и без всяких видимых причин. Они не грабят своих жертв. Налетают, наносят урон и скрываются в густом белёсом тумане, появляющемся с ними. А потом… Когда туман рассеивается, на поле боя не остаётся никаких трупов. То есть они забирают только трупы, словно это и была их главная цель. И ещё… Докладывают о стремительно участившихся случаях выворотников. Из-под взрослых сильных существ, не склонных к внезапным испугам.
– Хорошо, – сказал Сент.
Начальнику императорской показалось, что император остался даже… Доволен? Чуть дрогнули уголки запавшего, иссохшего рта, почти незаметно, но внимательный взгляд высшего стражника не мог ошибиться. Император улыбнулся.
– Простите, ваше величество, – это движение губ так поразило начальника стражи, что он осмелился перечить императору. – Простите великодушно, но я, наверное… Наверное, я настолько глуп, что не вижу в этом ничего хорошего… Совсем наоборот. Из Ошиаса пришло известие, патрульный отряд сингов…
Начальник дворцовой стражи замолчал, вперив взгляд в высохшие руки Сента. На узловатой фаланге выделялось единственное украшение: массивный перстень из закрученного в замысловатый узор серебра с тростниковым опалом. И сейчас тончайшие пальцы, словно паучьи лапки, гладили его с невиданным сладострастием. Каждое прикосновение к опалу сочилось мистическим, непонятным наслаждением.
– В зад зверя Ниберу сингов, – сказал император, и начальник дворцовой стражи оцепенел от ужаса. – Кому теперь нужны синги? Немедленно зови мне наследного принца. У меня есть для него прекрасный подарок. На день совершеннолетия.