Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями

Алексей Давыдович повернулся и встал. Словно что-то толкнуло в беззащитное солнечное сплетение Ростислава Фёдоровича, когда он, бегло оглядев клиента, упёрся в его взгляд. Предложив ему жестом следовать вперёд, Ростислав Фёдорович сделал несколько деревянных шагов, потом дал отбой охраннику, дышавшему ему в ухо, потом стряхнул с себя наваждение и пошёл с клиентом в кабинет. В кабинете Алексей Давыдович свободно расположился за столом, закинул ногу на ногу и приветливо посмотрел на хозяина кабинета.

– Я слушаю вас, милейший, – весело пригласил к разговору Алексей Давыдович.

Ростислава Фёдоровича вновь будто что-то толкнуло.

– Да я и сам бы вас с удовольствием послушал, – взял он себя в руки. – Вы пытались обналичить чек, выданный вчера в этом банке одним нашим клиентом.

– И ещё раз попытаюсь, – кивнул в ответ Алексей Давыдович, – как только мы с вами закончим.

– Не думаю, – улыбнулся Ростислав Фёдорович.

– А не надо думать за других, милейший, – мягко посоветовал ему Алексей Давыдович и вынул из плоского портфеля бумаги. – Вчера я продал квартиру, – вот документы. Юноша дал мне чек, сославшись на нехватку наличных денег. Я знаком с вашим банком, – мягко и ядовито добавил он. – Да и чеки живьём не раз видел, вы уж простите. Так что без колебаний согласился в полной уверенности, что проблем не будет. И их не будет, уверяю вас. По крайней мере у меня.

Директор долго смотрел в глаза Алексею Давыдовичу, который улыбался всё шире и шире с каждой секундой. Затем коротко кивнул.

– Действительно! – бодро начал он. – Что ж это я?.. Прошу вас… – Он вопросительно посмотрел на Алексея Давыдовича. – …простите?..

– Алексей Давыдович Штерн, – представился Алексей Давыдович.

– Покойная бабушка псевдоним придумала? – с вежливой улыбкой спросил Ростислав Фёдорович.

– Что вы сказали? – вежливость застыла на лице Алексея Давыдовича посмертной маской.

– Вам деньги в кейс уложить или вы с пакетом пришли? – спокойно спросил Ростислав Фёдорович.

– С походным саквояжем, – успокоил Алексей Давыдович, показав на свой портфель. – Удобен, знаете ли. Рекомендую.

– Всего наилучшего! – улыбаясь, как ясный майский день, попрощался Ростислав Фёдорович.

– И вам… – Алексей Давыдович вопросительно посмотрел на директора: – …простите?..

– Ростислав Фёдорович Иванов, – с готовностью представился тот.

– Какая редкая фамилия! – восхитился Алексей Давыдович. – Ну, Ростислав Фёдорович, не болеть вам!

Алексей Давыдович покинул кабинет и директора в нём в большой задумчивости. Сам же поспешил в коммунальную квартиру, где ему навстречу из своей комнаты пулей вылетел Андрей и застыл в коридоре, не смея даже спросить.

Папа не торопился отвечать на немой и такой животрепещущий вопрос. Папа снял свою безумную шляпу. Папа выпустил из руки саквояж, который звучно и тяжело шлёпнулся на пол. Андрей с сумасшедшей радостью уставился на саквояж.

– Папа, взял, да?

– Концепция поменялась! – торжественно, как Гитлер перед камерой Рифеншталь, возвестил папа.

– Как будто кто-то знал предыдущую! – негромко бросил Болдину Андрей.

– Сына! – воззвал Алексей Давыдович и, выдержав значительную паузу, объявил: – Мы будем брать банк!

КОГДА-ТО ДАВНО

В дальнем углу золотого старого парка, в заброшенном сарайчике, над открытой коробкой из-под кед «Советский спорт» сидел Вовка и смотрел на браслеты, одно колье, четыре кольца, массивный перстень с печаткой и дюжину царских червонцев. Он смотрел и слушал бабушкин голос, который то ли ветер доносил до него, то ли что-то иное, во что он не верил никогда. Голос этот был такой близкий и такой мёртвый, что по холке Вовки пробегала дрожь, но он бы всё отдал за то, чтобы голос не замолкал, чтобы он звучал и звучал каждую минуту его жизни, скрытый ото всех, данный только ему как знак того, что всё – не зря, что всё – можно и что всё – ой, как нужно.

Вовка нашёл в коробке то, что искал: крупный, с кулачок двухлетки, рубин. Вовка поднял его и посмотрел сквозь грани камня на солнце, и прошлое, ещё более дальнее, чем то, в котором он был сейчас, обрело не только голос, но и форму.

– Думаешь, почему меня эта старая кочерга Гретой Гарбо называет? – привычно-насмешливо спросила бабушка.

Ах, какая красивая была эта бабушка! Старая-старая красивая старуха. Пальцы – в кольцах, в зубах мундштук с длинной сигаретой. Глаз перманентно прищурен. Сидит она в кресле, опираясь на трость, и хочется ей поклоны бить и честь отдавать без приказа на то. Сам Вовка, гордый собой после первого в жизни бритья, сидел напротив. Только смотрел он не на бабушку, а на то, что лежало на столе, прямо перед ним. Браслеты, одно колье, четыре кольца, массивный перстень с печаткой, дюжина царских червонцев и крупный, с кулачок двухлетки, рубин.

– Баб, а ты – чё, скажешь, не старая кочерга? – усмехнулся Вовка.

Бабушка молниеносно ударила Вовку по голове через весь стол своей тростью.

– Жало спрячь, щегол! – бросила сквозь зубы.

Вовка с покрасневшими глазами принялся усиленно растирать ушибленное место, злобно поглядывая на бабушку.

– Вовка, отдать хотят всегда, – цепко сказала бабушка. – Важно уловить момент, когда желание перерастает в жгучую надобность, – бабушка на глазах превращалась в хищное животное. – Подстегнуть, заманить, спровоцировать. – Она окинула Вовку одобрительным взглядом. – Ты – смазливый. Выйдет из тебя толк. – Она закурила. – А эти твои инженеры пусть в жопу себе свои дипломы позасовывают! Я из тебя человека сделаю.

– А если я не хочу? – тихо спросил Вовка.

– Чего? – не поняла бабушка.

– Ну, человеком, – хмуро пояснил Вовка.

– А наследство получить хочешь? – усмехнулась бабушка и кивнула на стол. – Думаешь за так царские червонцы получить? Нет, милый, бабушка жадная. Бабушка просто так ничего не делает. – И она крикнула звонким, молодым голосом: – Бабушка хочет веселиться!

Веселье бабушки носило предосудительный характер для всех, кроме неё самой. В тот же вечер она повела Вовку в Большой театр смотреть балет. И сейчас зорко шерстила взглядом толпу желающих приобщиться к высокому искусству.

– Справа. Около кадки с пальмой, – бросила она Вовке через плечо. – Тёмный костюм.

Вовка стоял рядом с ней, но на людей не смотрел. Ему было тошно и очень страшно.

– Мундштук. Трость, – продолжала описывать жертву бабушка. – Голубая кровь!! – Она наконец перевела взгляд на Вовку. – Щегол, у тебя сегодня дебют.

У Вовки моментально скрутило живот. Бабушка смотрела на него.

– Ты сейчас, с этим своим лицом суфражистки, думаешь, что работаешь на меня. Ты ошибаешься. Ты работаешь на перспективу.

Она закрыла своей спиной Вовку и протянула ему пузырёк.

– Это капнешь в нос. А это, – она протянула ему второй пузырёк, – в глаза. По одной капле. Только незаметно.

– Ба, да как я ему в глаза незаметно капну?!! – взвился Вовка.

– Себе, дурень. И в нос – тоже себе.

– А что это? – продолжал сопротивляться Вовка.

– Не беси, мальчик, – бабушка явно теряла терпение. – Пока я добрая. За мной. И очки надень!

И она, не дожидаясь ответа Вовки, направилась к тому мужчине, которого только что с таким сарказмом описала. Вовка быстро вынул из кармана очки, повесил их на нос и мгновенно потерял ориентацию в пространстве, потому что эти очки с толстенными линзами не были рассчитаны на стопроцентное Вовкино зрение. И пошёл Вовка за бабушкой, неуверенно и даже косолапо.

Бабушка, остановившись рядом с мундштуком и тростью, принялась громко причитать.

– Нет, Вовочка, не увидишь самих исполнителей, нет, дорогой! – Она даже всхлипнула. – Ну хоть музыку послушаешь! – Тут она обратилась к мундштуку и трости с выражением лица «ну, мы-то с вами интеллигентные люди!»: – Вот, представляете, в кассе говорю: милая, дайте поближе места! А она мне, нахалка молодая, – вам, бабуля, дома надо сидеть перед телевизором и дальше булочной не ходить.

Бабушка с силой взмахнула рукой и ударила себя сухим кулачком в грудь.

– А я же не для себя! Внучатый племянник моей фронтовой подруги приехал в гости. Ну как мальчику отказать?!

Бабушка повернулась к внучатому племяннику фронтовой подруги, который стоял так ровно, что наводил на мысль о проглоченном аршине.

– У нас в Перепетуйске вообще никакого театра нет, – выдавил он из себя.

Бабушка чуть не крякнула от такой инициативы.

– Могу предложить разделить со мной ложу, – сказал с лёгкой улыбкой интеллигент. – И вы, и внучатый племянник вашей фронтовой подруги можете воспользоваться вот этими билетами. – Мужчина показал билеты. – Мои спутники отправились на ВДНХ, – он пожал плечами с едва заметным презрением. – Каждому, как говорится, своё, но быть в командировке в северной культурной столице и не воспользоваться шансом!!..

А вот это в бабушкины планы не входило. И она, живо пересыпая свою речь многочисленными старорежимными оборотами, отказалась идти в ложу, сославшись на глаукому, диабет и энурез, но внучатого племянника держать не стала и даже больно толкнула его кулачком в плечо. Прозвенел первый звонок, который, собственно, и закончил все разговоры. Вовка в сопровождении мужчины отправился в ложу, оглядываясь по пути с жалобной гримаской. Но бабушке было наплевать – пусть себе погримасничает дурачок.

– Вовочка! – воскликнула она и подлетела к Вовке вплотную. – Ты в антракте, знаешь… – Она убавила громкость и грозным шёпотом чётко провела инструктаж: – Ровно без пятнадцати капнешь в нос и в глаза, потом уронишь ручку на пол, – но смотри! – так, чтобы ручка оказалась у него между ног. Моментально полезай искать. Понял?! И главное – не давай ему вставать. Сиди там, между ног, пока мой голос не услышишь.

Вовка даже возражать не стал. Так и просидел в ложе до положенного времени, тупо пялясь прямо перед собой, игнорируя великолепные прыжки и фуэте балерин и балерунов. Сердце билось в груди так часто, что его легко могли взять внештатным на ударные в оркестр, который, кстати, сказать, совершенно оглушил бедного парня.

Мужчина от души наслаждался представлением, напрочь забыв о Вовкином существовании. Вовка посмотрел на часы, судорожно дёрнул головой в поисках урны, в которую можно было бы незаметно сблевать в Большом театре посредине представления. И не найдя её, принял происходящее как стихийное бедствие: он быстро капнул в глаза и в нос то, что было велено, затем уронил ручку и полез с извинениями под стул к мужчине – ровно между ног. Мужчина, которого все страдания юного провинциала обошли стороной, сейчас вынужден был приподняться. Однако Вовка, помня бабушкин наказ и её трость, обеими руками вцепился в его колени.

– Мужеложец!! – раздался громовой раскат.

Это бабушка потрясала кулачком над своей головой, стоя в дверях ложи. Портьера лежала на её плечах как плащ римского патриция, и бабушка, в общем и целом, была довольна своим эффектным появлением.

От этого дикого словечка мужчина взвился до бархатного балдахина ложи.

– Вы что?! Вы не так поняли!! Он уронил… – залепетал мужчина.

– Совесть ты уронил, сволочь!! – ядовитым, сильным шёпотом перебила его бабушка. – Мальчишка и не слышал про такое!! Что я подруге скажу?! А ему, – она кивнула на Вовку, который продолжал с дурным лицом стоять на коленях, – что я ему должна сказать, а!! Посмотри на него!!! Он же совсем ещё мальчик!!

Мужчина в ужасе перевёл взгляд на Вовку. А тот всё шмыгал носом, да ещё и вытирал скупую мужскую слезу, скатывающуюся по правой щеке. Видимо, капли болезненные оказались.

– Оставайся здесь, – бросила бабушка Вовке и собралась выйти из ложи. – Я сейчас.

Это очень не понравилось мужчине.

– Стойте! Вы куда?!! – с тревогой спросил он.

– За администратором, разумеется, – она неприязненно повела плечами. – Я не знаю, что делают в таких случаях. Пусть он сам разбирается, – милиция, протокол, – ну не знаю! Но мальчишке жизнь ломать я не позволю!!

– Стойте! – проблеял мужчина, ощущая себя, вероятно, так же, как герой Кафки в панцире насекомого.

Он вылетел из ложи вслед за бабушкой. Через какое-то время дверь вновь открылась.

– Пошли, дружок, – сухо сказала бабушка вконец ослепшему Вовке.

Вовка послушно вышел, наткнулся на мужчину, который вдавил своё тело в стену, чтобы – не дай Бог! – не коснуться пацана.

Тем же вечером бабушка отвела Вовку на квартиру патлатого фарцовщика и велела выбирать. Перед Вовкой стояла кровать, заваленная прозрачными пакетами, на каждом из которых то там, то здесь были видны наклейки на прекрасном английском языке.

– А кроссовки где? – строго вопросила фарцовщика бабушка.

– А вам не дороговато будет, бабуля? – спросил патлатый дурень с усмешкой.

– Мой нестриженный друг, я и тебя могу купить, – высокомерно ответила бабушка. – Вот только толку от тебя никакого. – Она повернулась к Вовке: – Ну, что застыл? Меряй!!

Через минуту ровно Вовка красовался перед зеркалом в джинсах, светлой майке с какой-то надписью и белоснежных кроссовках. Куртку он небрежно держал за воротник, набросив на плечо.

– Чего-то не хватает, – прищурилась бабушка и приказал патлатому: – Кепка нужна!

Вовка повернулся к бабушке.

– Спасибо, ба, – тихо сказал он.

– Заработал, сына, – улыбнулась бабушка.

СЕЙЧАС

Поздно вечером Ростислав Фёдорович сидел за столиком в ресторане, который он купил своему сыну. Ресторан ему не нравился, но он принципиально ужинал именно здесь, вынуждая каждого желавшего личной встречи с ним прийти сюда. А поскольку люди в нём нуждались по большей части очень влиятельные, – ну и не очень влиятельные в меньшем количестве, – получалось, что Ростислав Фёдорович, уже закончив финансирование проекта Сергея, всё равно помогал ему. Воспринимал Ростислав Фёдорович это как обязанность малоприятную, поскольку сына не устраивало в этом ресторане всё – начиная с цвета стен и заканчивая отцом, ужинающим здесь каждый день.

К столику подошёл и без приглашения плюхнулся на стул напротив Сергей Иванович. За прошедшие сутки он заметно сдал, и сейчас даже можно было угадать, где у него талия. Плюнув на долгие прелюдии, Сергей Иванович заныл сразу:

– Кинул! Кинул же… Как последнего фраера провёл…

– Сергей Иванович, выражения подбирай, – сказал Ростислав Фёдорович.

– Чё делать, а? Ростик, чё, а? – пропустив мимо ушей рекомендацию, продолжал ныть Сергей Иванович.

Ростислав Фёдорович промокнул губы салфеткой, положил на стол папку, открыл её и не спеша разложил веером перед Сергеем Ивановичем фотографии с камер наблюдения. Чуть выдвинул фото Алексея Давыдовича:

– Ты его знаешь?

– Нет. А кто это?

– Неважно, – Ростислав Фёдорович сразу потерял интерес к разговору.

– Это что? Это с камер наблюдения, что ли? Кто это, а? – продолжал суетиться Сергей Иванович.

– Никто.

Ростислав Фёдорович вернулся к своему ужину, что по сути означало только одно – конец аудиенции. Но Сергей Иванович был слишком расстроен и от рождения лишён такта и понимания.

– Это тот, да, тот, кто деньги получил, да?! – зачастил он. – Ростик, ты это хотел сказать? Да? Ты же можешь его найти тогда! И подонка этого! Вивиан называла его Вольдемар-котёночек! А чё это, это так надо, да, молодую плесень у себя дома завести, да, и ждать, когда Сергей Иванович тебе колечко подарит, да, а потом котёночка позвать и показать, да?.. Ты поможешь?! – взмолился он наконец.

Ростислав Фёдорович закончил ужин, аккуратно положил вилку и нож на край тарелки, перевёл взгляд на собеседника. И после секундной паузы ответил:

– Нет.

– Как?!.. – у Сергея Ивановича даже дыхание оборвалось.

– Это – твоя глупость. – И Ростислав Фёдорович лениво добавил: – Ты мне не интересен.

Ростислав Фёдорович был, видимо, очень весомый человек. Видимо, очень-очень весомый человек, потому что после этих слов Сергей Иванович, не пикнув, отдуваясь, смущаясь, конфузясь, убрался прочь вместе со своей проблемой и обидой.

Его место тут же занял Сергей.

Ростислав Фёдорович никогда не уставал любоваться сыном: ему нравилось в нём всё – и крепкое тело, и манера, не глядя на собеседника, уголком губ улыбнуться так, что тот готов был на край света кинуться по одному только его знаку. Но больше всего в сыне Ростиславу Фёдоровичу нравилось то, что он был умён. Жесток, самонадеян, патологически опасен, но умён.

– Почему отказал? – сразу спросил Сергей.

– Я же просто директор банка! – улыбнулся Ростислав Фёдорович. – Ты же знаешь, Серёжа.

– Хорошо сказал! – усмехнулся Сергей, потом впился в отца взглядом и ещё раз усмехнулся. – У тебя свои соображения, да. Или, может, ещё один скелет в шкафу. – Он наклонился вперёд: – Или два, папа?

– Как день, Серёжа? – мягко спросил Ростислав Фёдорович.

Сергей пожал плечами – мол, так, ничего особенного.

Ростислав Фёдорович слишком хорошо знал сына, поэтому просто молча ждал.

– Знаешь, пап, я постоянно возвращаюсь к мысли о том, что всегда можно всё исправить, – прервал наконец молчание Сергей.

– Перестань, – поморщился Ростислав Фёдорович. – Я устал от этого.

– Понимаю, – кивнул с улыбкой Сергей. – Я бы на твоём месте…

– Нет, не понимаешь, – перебил его отец. – И я скажу тебе, почему. Потому что ты – на своём месте. И, слава Богу, моими стараниями это так и осталось.

Сергей довольно улыбнулся: он с полпинка заставил отца завести свою шарманку. Ростислав Фёдорович тоже это понял и тут же разозлился, но, увы, остановить свою шарманку уже не мог.

– Ты думаешь, тебе тяжело, ты перенёс травму. Нет, сын. Всё, о чём ты говоришь, – это псевдопсихологическая мура, которой тебя напичкали по моему недосмотру. Ты ничего не помнишь и помнить не можешь. У тебя всегда был я. А её у тебя, считай, никогда и не было. – Ростислав Фёдорович ядовито улыбнулся. – А если не было, как ты можешь говорить о боли? Тебе разве есть с чем сравнивать, а? Ну-ка ответь мне. Сын, я не хочу больше этих разговоров. Смотри, ты умница, ты такой красавчик. Кто может сказать то же самое о своём сыне, а?

– Ну папа-сантехник так однозначно не скажет, – усмехнулся Сергей.

– Ладно тебе. Думаешь, мало детей банкиров, которые из себя ничего не представляют?

– Но до небес меня все-таки возносить не надо.

– У тебя проблемы с самооценкой? – с профессиональной вежливостью психиатра осведомился Ростислав Фёдорович.

– Это у тебя проблемы, – коротко хохотнул Сергей. – И не только с самооценкой. – И неожиданно даже для себя самого выпалил: – Папа, мне надоел этот ресторан.

– Не новость, – невозмутимо сказал Ростислав Фёдорович. – И чем ты теперь хочешь заняться?

– Не знаю, – лениво протянул Сергей. – Может, банк? – Он посмотрел на отца в упор, не скрывая насмешки.

– А два банкира в одной семье – не многовато ли? – спокойно поинтересовался Ростислав Фёдорович.

– Или агентство, – сменил пластинку Сергей. – Детективное, рекламное, брачное. – Он заметно оживился. – Чтоб люди, люди, знаешь, были, вся эта суета, надежды, поражения, ну, всё чтоб такое вокруг было.

– Ты – социопат, сынок, – нейтрально, словно диагноз поставил, произнес Ростислав Фёдорович. – Радует, что убивать пока не хочешь.

– Хорошо сказал, – согласился Сергей. – Пока не хочу.

– Определись с профилем. Составь бизнес-план. Завтра жду в банке. —Ростислав Фёдорович поднялся и, уже уходя, не удержался от шпильки: – Спагетти всё-таки отвратительные у тебя. Уволь повара.

– А может, убить? А, пап? – ласково спросил Сергей у спины отца.

Спина услышала и явно не согласилась, но останавливаться не стала.

Сергей вздохнул, оглядел помещение. Делать было решительно нечего. Он встал и тоже пошёл к выходу, намереваясь поехать в клуб и устроить там очередной скандал.

Так бы и случилось, если бы в этот вечер ресторан Сергея не решил посетить Алексей Давыдович, который стал очень даже вольным слушателем беседы Сергея с отцом. И, судя по его лицу, остался этой беседой весьма доволен. Он-то и заставил Сергея изменить планы на вечер.

– Ваш папа́ не прав. Я бы повара тоже убил! – негромко, но внятно сказал Алексей Давыдович, когда Сергей поравнялся со столиком, за которым тот сидел, прикрывшись газетой до поры до времени.

– Я подумаю над этим, – спокойно ответил Сергей, на ходу отвесив Алексею Давыдовичу вежливый полупоклон.

– Я бы использовал семейный фактор, – словно и не замечая, что Сергей уходит, продолжил Алексей Давыдович.

– Что вы имеете в виду? – вежливо, но не скрывая отсутствия интереса, спросил Сергей.

– Знаете, вашему ресторану одно удовольствие слоган придумывать. Потому что вариант может быть только один.

– И какой же?

– Всё лучшее – детям! – провозгласил Алексей Давыдович.

Сергей вернулся на два шага назад, упёрся руками в спинку стула, стоящего напротив Алексея Давыдовича.

– А кто здесь не знает, чей я сын? – спросил с весёлой угрозой.

– А вот комплексы свои, мой мальчик, надо изживать. И лучше перенаправлять на тех, кто вам их навязал. – Сергей опешил. – И если вам не нравится – ну, чисто гипотетически – опека вашего отца, у вас есть только один способ всё исправить. – Алексей Давыдович обманчиво-простодушно улыбнулся: – Мальчик мой, а вы никогда не пытались сделать что-нибудь сами? – Яд, источаемый простодушием Алексея Давыдовича, уже капал на пол. – Ну например, кораблик из бумаги? Или лобзиком что-нибудь выпилить? А?

Сергей озверел моментально: мышцы буграми надулись под рубашкой. Вот только на лице – улыбка, а голос – вкрадчивый.

– Знаете, чем хорош богатый папа? Он всегда вытащит сына из любой передряги. И не было случая, чтобы сын этим не воспользовался, потому как сын – что уж тут? тяжёлое детство, психологическая травма после потери матери и прочее! – весьма неуравновешенная натура.

Алексей Давыдович с жалостью посмотрел на Сергея, положил деньги на стол, холодно кивнул:

– Прошу прощения Я принял вас за другого. Удачных самоисканий, мальчик!

Такого быстрого окончания беседы Сергей не ожидал. Это было тем более удивительно, что закончил её не он, а странный въедливый собеседник.

– Не надо было и начинать, если вам нечего предложить! – выплеснул он таки ярость вслед Алексею Давыдовичу.

Услышав это, Алексей Давыдович замер на месте. Улыбнулся: да, да, мальчик мой, да! И резко развернулся к Сергею:

– Предположим, ты действительно решил убрать повара. Как ты это сделаешь?

Сергей отшатнулся.

Алексей Давыдович не дал ему опомниться:

– Быстро. Не надо долго думать, мой мальчик. Отвечай.

– Несчастный случай.

– Где?

– На кухне.

– Свидетели?

– Без свидетелей.

– Ну и дурак, – широко улыбнулся Алексей Давыдович.

– Чево? – опешил Сергей.

– Где у тебя тут кухня? Веди! – приказал Алексей Давыдович.

Сергей растерянно указал рукой направление, затем, мотнув головой, пошёл вперёд. На ходу, всё ещё пытаясь прийти в себя, он попытался вернуть себе роль ведущего.

– Кухня изолирована – от зала, от туалета, от холла, словом, от всех помещений, где так или иначе могут оказаться наши гости.

– Это тебя архитектор так научил, да? – колко спросил Алексей Давыдович.

Сергей резко остановился, – кажется, зомбирование ему удалось купировать. Но странный этот человек развязно похлопал сына банкира по плечу и прошёл дальше сам – так, словно каждый день тут ходил туда и обратно.

– Скучно тебе, мой мальчик, скучно. Всё есть, а интереса нет. Вон какой костюм. А под костюмом тело натренированное, холёное, качественное. А в голове – что характерно – мозг!

Алексей Давыдович остановился и постучал пальцем по гладкому белому лбу Сергея, в глазах которого тут же отразилось отчётливое намерение руку Алексея Давыдовича отгрызть. Но почему-то, и Сергей сам не понимал почему, он не мог остановить эту пытку.

Алексей Давыдович прекрасно знал, как он действует на детей – даже взрослых и чужих. Он коротко засмеялся.

– Всё есть, а интереса нет у тебя! Нет интереса-то! Что за жизнь, а? И пожаловаться некому, а! И папка весовой есть, а куражу нет!

Алексей Давыдович закурил.

– Вот поэтому ты меня и стал слушать, мальчик.

– Может, вы перестанете называть меня мальчиком?! – беспомощно огрызнулся Сергей.

– С чего бы это? – с любопытством спросил Алексей Давыдович. – Ты мне кто? Начальник-работодатель? Инвестор? Кто ты мне? Или, может, я – твоя маленькая дежурная шлюшка, а? Ты мне – никто. И ты мне уже минуты через две будешь неинтересен. Видишь, у тебя есть время. – И вдруг он весело, по-приятельски толкнул Сергея в плечо: — Идём-ка, попланируем убийство.

Алексей Давыдович прошёл дальше до самой кухни. Сергей, как натренированный глупый бандерлог в дорогом костюме, прошёл следом. Но оказавшись на кухне, он почувствовал себя лучше – настолько, что взял на себя инициативу. Он достал коньяк, и два бокала, и лимон из холодильника, и даже ловко его нарезал тонкими ломтиками.

Алексей Давыдович снял пиджак и сел за разделочный стол.

– И вот что интересно! – повар твой спит и не знает, что двое почти в масках на его рабочем месте решают, как же он умрёт!

Сергей улыбнулся.

– И не потому что его спагетти папе не нравится, – продолжал сказку Алексей Давыдович, внимательно следя за лицом собеседника. – А потому что мы решили: мы сейчас – боги. Ему видится во сне родной Париж и какая-нибудь Иветта, которая, конечно же, вовсе и не жена, а мы смотрим на его рабочее место и думаем, что вот это, – Алексей Давыдович одним пальцем включил электрическую мясорубку, – могло бы с лёгкостью удалить ему палец или даже всю руку – ну при правильной настройке! А вот это, – он взял в руку бутылку с уксусом, – может оказаться не укусом, а соляной кислотой. – Алексей Давыдович поставил бутылку на место и улыбнулся. – Но что бы мы здесь ни придумали, адрес мы оставляем сразу: если это случилось здесь, значит, наш дорогой Серёжа будет долго давать показания.

– А вот это почему это?

– А потому что – колбаса! – И Алексей Давыдович констатировал с явным неудовольствием: – Ты дурнее, чем я думал. – Он выжидающе уставился на Сергея. – Ну?! Удиви меня.

– А почему я должен вас удивлять? – неприязненно спросил тот.

– Потому что тебе этого уже десять минут как хочется. Ну! Включи воображение.

И он принялся опутывать натренированного глупого бандерлога своими словами, вкрадчивыми и такими выпуклыми, что казалось, не речь это, не звуки голоса, а самое настоящее кино, главным действующим лицом которого является он, Сергей.

– Он здесь один. Ты же его выписал из Франции на солидное жалованье. Значит, ему выгодней семейство оставить дома. Во-первых, трат меньше. Во-вторых, свободы больше. И в гостинице он жить не будет, потому что он не в командировку приехал и потому что наш Серёжа считать умеет. Значит, живёт на съёмной квартире. Один живёт?

И Сергея, наконец, включило. По-настоящему включило. Он тоже снял пиджак. Разлил коньяк по бокалам, поставил пепельницу перед Алексеем Давыдовичем.

– Я не думаю, что один. Скорее всего, кого-то приводит – ну так, временами. И всегда разных. А если и живёт аскетом, то это, простите, не имеет значения – в нашем случае. Потому что шерше ля фам – это никогда и ни для кого не проблема. А если женщина может иметь место, то почему она должна быть хорошей?

Алексей Давыдович хлебнул коньяка и довольно кивнул.

– А если это плохая женщина, – сделал испуганное лицо Сергей, – она ведь может быть и жадной! – Он замер и картинно приоткрыл рот, а потом так же картинно прикрыл его ладонью и шёпотом закончил: – А если вообще проститутка?! Значит, уголовщина на фоне неудачного ограбления вполне возможна!

Он довольно посмотрел на Алексея Давыдовича и тоже хлебнул коньяка.

– Дельно, – одобрил тот. – В духе Донцовой!

Сергей поперхнулся и уставился на Алексея Давыдовича с видом обиженным и непонимающим. Алексей Давыдович опрокинул в себя стопку и закусил лимоном.

– Ты выпей, выпей. Протолкни своё долбаное тщеславие. Оно, вон, у тебя комом в горле встало.

Сергей одним махом осушил рюмку и со злостью поставил ее на стол.

– Съешь лимончик, – продолжал издеваться Алексей Давыдович, но тут же сжалился и объяснил: – От того, что это произойдёт в его квартире, тебя исключить из процесса расследования не удастся – это раз. Кто совершит физическое устранение объекта, ты так и не сказал – это два. Наконец, третье и самое важное.

Сергей напрягся.

– Ну ведь ни грамма фантазии, ни капли юмора, ни на цент полёта, мальчик! Как ты живёшь с таким воображением, а?

– Хватит!!.. Что вам надо? – взорвался-таки Сергей.

– Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа.

Алексей Давыдович, наконец, доведя клиента до кондиции, был доволен. Сергей с силой хлопнул обеими ладонями о стол. Звук получился громкий, как выстрел.

– Не надо пугать художника, Серёжа! – рассмеялся Алексей Давыдович.

– А я было подумал, что вы уголовник.

– А есть разница?

Сергей бы и ответил, но оказалось, что ответить ему нечего: он неожиданно понял, что ни художников, ни уголовников в его жизни не встречалось.

– Тебе надоел ресторан. Ты хочешь чего-то нового. Вот тебе бизнес-идея: агентство по исправлению ошибок. Каждый второй считает, что жизнь несправедлива. Этому жена мешает, тому тёща поперек горла, я уже не говорю про конкурентов в бизнесе. И всё всегда упирается в деньги. Этот божок – наш с тобой, Серёжа. Если соорудить алтарь, в прихожанах недостатка не будет. Во-первых, это деньги. А во-вторых, это – весело.

– А почему я должен этого хотеть?

– А почему нет? Счастье, слёзы, похороны, раздел имущества, склоки, нервные срывы, насильственная госпитализация, неравные браки – какой букет эмоций и ситуаций!! И ты будешь знать, что всё это – твоих рук дело.

Алексей Давыдович опять повторил свой фокус – постучал пальцем по гладкому белому лбу Сергея, и опять же без последствий для своей руки.

– Серёжа, у тебя мания величия. И ты это знаешь. И я это знаю. Чего мы будем друг перед другом польку-бабочку плясать? И потом, подумай, сколько нервных клеток твоего отца почат в бозе, когда он начнёт подозревать, что именно он спонсировал? Тебя не греет эта мысль?

– А вам чем отец насолил? – помолчав, спросил Сергей.

– Ну, насолил – это не совсем то слово. – И Алексей Давыдович легко пропел: – Ах, что было, то прошло!

– Вы же из-за него в меня вцепились.

– Нет, Серёжа! Расклад прост, как подгузник. Мне нужна фирма. Официально зарегистрированная. Мне нужно финансирование. Мне нужен весь этот благопристойный антураж, который даст только благопристойная – в рамках нашего больного социума – личность, а лучше две! И вот за этим антуражем будут разыгрываться маленькие божественные комедии и человеческие трагедии за очень-очень-очень большие деньги. Схема уже обкатана в провинции. Но, Серёжа, здесь же и людей больше, и кошельки толще. А у тебя, мой дорогой, крыша хорошая. Папа называется. Сиди себе и играй в своей песочнице! – что может быть лучше?

– А мне кажется, что я теперь могу обойтись без вас. Ну, поиграть в своей песочнице. С вашими игрушками.