Учитель
Пустоцвет не нашли. Никаких следов. Я посылал после праздника Проводников проверить основные места, где мог бы появиться ребенок, но пусто. Даже намека на тело нет. И это меня беспокоит. Если Пустоцвет жив, то уже должен попытаться выйти к замку. Если погиб… Нужно вернуть его Тьме, породившей его.
Полчаса назад вернулись последние Проводники ни с чем. Среди них правда не было Сайлота. Но меня это не удивило. Он детей не любит и искать их не ходит. И если честно, я считаю это благом. Мало ли что в его протекающий мозг придет, если ребенок каким-то образом напомнит ему Арзу.
Дверь в сердце Вселенной передо мной, и я собираюсь с духом. Она будет не в восторге от того, что мы не нашли ребенка Тьмы. Но с другой стороны, она нас всех любит и всегда прощает…
Стучусь и распахиваю дверь. И замираю на пороге.
– Не наступи на мои косы… – чуть насмешливый голос самой невероятной женщины, которую я когда-либо видел, одетой в лиловые полупрозрачные одежды, касается меня привычным теплом. Ее темные тяжелые волосы струятся по белокожей спине и полу, подчеркивая пленительные полукружья лопаток и совершенную линию налитых плеч. Она сидит на низком стульчике, и Свет из появившегося в стене окошка падает на раму из дерева Рова, на которой натянуты разноцветные нити. Вселенная ткет ковер.
– Я… Никогда не видел тебя такой… – мой голос звучит совсем растерянно. Что-то внутри дрожит и трепещет, и я не могу больше чувствовать себя уверенным и всезнающим Учителем.
– Все когда-то бывает впервые, – она улыбается своей толстой костяной игле, которая гуляет меж натянутых нитей добавляя в будущий ковер новые стежки, – проходи и присаживайся.
Повинуюсь ей и сажусь на каменный пол у ее ног. Спиной я ощущаю их плотность и жар. И это так непривычно. Будто она больше не пускает меня в свое сердце, а лишь позволяет касаться невероятно красивой оболочки. И мне не хватает ее объятий. Тех, к которым я так привык и в которых всегда находил уверенность и утешение.
– Почему ты так изменилась? – решаюсь я через пару минут, слушая ее бездумные напевы, с которыми она продевает в костяную иглу нитки разных цветов.
– Захотелось…
– Ты мне больше не доверяешь? – осторожно касаюсь ее белокожей горячей руки с мягкими ловкими пальцами. Мне страшно, что она отдернет руку и прогонит меня. Но вместо этого она лишь откладывает иглу и касается губами моих волос.
– Не говори ерунды… Мне просто захотелось соткать ковер…
– Он что-то означает? – подушечки ее пальцев подобны теплым вытянутым виноградинам вызывают жгучее желание нежить их.
– Конечно… Я никогда ничего просто так не делаю, – она окидывает взглядом, только начатый холст, – здесь будет дорога перемен… Пути Свободных… Проводников… Маховиков… Жнецов и миров, что встречают их с отрытыми сердцами…
– Не надо, пожалуйста… – утыкаюсь лбом ей в колени, обхватывая руками ее сильные икры, – не надо перемен. Все же так хорошо! Ну зачем надо все рушить ради непонятных изменений! Неизвестно же, как все повернется…
– Милый мой, не хочешь же ты остановить картину пространства и оставить ее без новых событий. Ведь тогда время исчезнет абсолютно везде. И само существование ваше потеряет всякий смысл… А все бессмысленное и неработающее, как известно, рано или поздно распадается в ничто… И исчезает… – ее обманчиво мягкий голос холодит, как сталь. – Мне слишком дорог этот дом, чтобы терять его только потому, что один из многих моих детей боится, что новые обои в его комнате не станут навевать ему такие же сказочные сны, как и те, к которым он привык.
– А вдруг в этом новом мне не будет места? – высказываю наконец то, что на самом деле меня пугает до мокрых ладоней и сбивающегося дыхания.
– Место всегда будет. Необязательно то же, что и раньше, но в моем доме все равны и ценны для меня. Что бы ни случилось…
– Даже если узнаешь, что я не нашел Пустоцвет? – внутренне сжимаюсь, стараясь оставаться спокойным внешне.
– Ты не должен был его найти… Да и твои помощники тоже… Это дитя Тьмы приходило сюда не для того, чтобы быть одной из вас.
– В смысле? – невольно хмурюсь, глядя на Вселенную снизу-вверх.
– Она пришла лишь на миг. Чтобы забрать того, кто с ее появлением обрел гармонию и получил свободу.
– Ты хочешь сказать, что кто-то смог снять Маску не на празднике? И с помощью ребенка? Так же не бывает!
Вселенная рассыпается эхом миллиона смеющихся голосов и ерошит мои аккуратно причесанные волосы.
– А почему нет?
– Но это невозможно! С начала начал получалось только так! Мы же старались! – подскакиваю на ноги, принимаясь ходить по залу под ее веселящимся взглядом, – мы все испробовали! Ты сама это знаешь! Если бы Маски можно было снимать в любое время и не во время ритуалов, то Жнецов и Проводников просто не осталось бы! Но они есть, и с каждым Праздником Сорванных Масок их все больше!
– Вера в ритуалы – страшная сила, значение которой зачастую сильно преувеличено, – Вселенная наблюдает за мной, и от ее взгляда веет теплым весенним ветром, – и за этой слепой верой вы никак не можете разглядеть, что не важно на самом деле на кого смотреть, будучи в Маске.
– Правильно! Важен тот, кто смотрит на тебя! И только появившийся ребенок под Маской истинную суть не увидит! Он просто не умеет это делать! Не зря же я их этому почти десять лет учу!
– А может зря? – от ее тихого спокойного вопроса у меня ощущение, что я налетел на ледяную глыбу. Она улыбается мне, все так же доброжелательно, но я чувствую, как ее вера в меня истончается по капле, – Эльрих, ты не слышишь, что я тебе говорю.
– Нет, я слушаю… – губы дрожат. Последний раз она называла меня Эльрихом, когда я только появился и брал у нее первые уроки понимания происходящего вокруг, – я же читаю твои знаки. И слышу голоса миров.
Она вздыхает и снова берется за иглу, та скользит своим костяным кончиком между натянутыми нитями с шумом накатывающих волн.
– Но согласись со мной, что само по себе появление детей не решает проблему Масок.
– Да. Дело не в факте появления, – кивает она, продергивая нить и придвигая ее поближе к другим специальным гребнем, – этот случай скорее был исключением, однако в нем спрятан наглядный ответ на ваш извечный вопрос: по какому принципу кто-то получает свободу, а кто-то так всю жизнь остается Проводником или Жнецом.
– Можно подумать, что это и так неизвестно, – раздраженно фыркаю себе под нос, – Жнецами становятся те, кто слишком яркий представитель рода Света или Тьмы. Они сами так сияют, что затмевают Свет своей пары и видят только Тьму. Ну или наоборот. Соответственно, гармонию своей пары разглядеть в полной мере не могут, вот Маска и не отпускает их, пока они кого-то ярче себя не встретят…
– Логики не лишено. Но дети набирают силу лишь со временем. Только появившись, они, как семена, отмеченные знаками тех, кто их породил, прорастают на благодатной почве заботы о них и расцветают полностью, лишь став совершеннолетними, – Вселенная наблюдает за мной из-под опущенных век, – расскажи об этом Сайлоту…
– Вот и расскажу, чтобы не смел со своим безумием лезть к тем, кто только что появился. Не хватало еще, чтобы он детям начал психику портить своими развлечениями. Ты же видела, что он на пару с Роксетом творит?
– Видела, конечно… – она усмехается вполне себе добродушно в то время, как от воспоминаний меня начинает подташнивать. – Не переживай, больше такого не повторится. Сайлот вернул себе свою истинную радость и теперь ушел искать для нее жизни подальше от жуков-компасов и прочих опасностей нашего дома. Этим двоим свободным здесь места пока нет…
– САЙЛОТ ОБРЕЛ СВОБОДУ???
– А почему бы и нет?
– ОН ЖЕ ЧОКНУТЫЙ САДИСТ!
– Ты к нему несправедлив, Эльрих. – Вселенная качает головой. – Между ним и Роксетом был добровольный договор. Каждый получал, что хотел, и был этим доволен.
– Кстати, насчет Роксета. Я собираюсь поговорить о нем со Светом. Мне кажется, Свету стоит подумать о том, чтобы призвать его к себе. Роксет столько тысяч лет исполняет свой долг, что пора над ним сжалиться…
– Что ж, попробуй. Последнее слово все равно за Жнецом. А он явно не торопится завершить свой путь. Тем более сейчас, когда перемены, не без его помощи, подошли к самому порогу нашего дома и уже стучат в дверь.
С трудом удерживаюсь от жгучего желания шандарахнуть дверью в зал Сердца Вселенной и пойти придушить Роксета…
Сэм
Роксет утащил меня подальше от Замка Тысячи миров с самого утра. Пройдя через Сад Рождений, мы оказались в странном месте, которые Жнец назвал Лугом Парящих Озер. Они действительно висели в воздухе, как неровные набухшие линзы. На мой резонный вопрос зачем мы здесь, он ответил, что не в состоянии сегодня три тысячи раз объяснять, куда делся Сайлот. Да и потом, он собирается играть на гитаре, а все хотят отоспаться. Стены замка очень любят подпевать музыке. И если обычные разговоры за пределами комнат не слышны, то любое пение или игра на музыкальном инструменте слышна в каждом закоулке.
Наконец, мы устраиваемся перед каким-то на редкость перекореженным деревом с иглообразными листьями, пахнущими грейпфрутовой цедрой и солью.
– Ну что, готов? – Роксет набрасывает на себя личину музыканта так, что я не успеваю заметить его изменений. Секунду назад рядом со мной сидел балахон в Маске, и буквально через миг парень с бритыми висками и высоким хвостом настраивает гитару.
– Да. Как говорится, если уж отрывать пластырь, то одним рывком, – вздыхаю, потирая лицо руками. – Давай показывай свои супер-варианты…
– Хорошо… – Роксет приваливается спиной к покрытому странным желто-красным мхом валуну и привычным жестом взмахивает рукой, – вот, смотри. Это утро перед конкурсом, в котором собирается участвовать Чарли. Основные его соперники – вот эта парочка. Сьюзи Веласкес и Коллин Пирс.
Передо мной появляются линии судеб этих подростков. Они выглядят странно. Будто слегка слиплись между собой.
– Они встречаются? – делаю предположение, разглядывая несимпатичную худую, горбоносую девочку в толстых очках и пухлого паренька, который явно стремится к ожирению.
– Можно и так сказать. Скорее это первая проба пера: быть привлекательным для противоположного пола, – Роксет берет какой-то сложный аккорд и делает пометки на листке бумаги. – Им не по пути, они в любом случае разойдутся окончательно через две недели. Сьюзи исполнится пятнадцать, ей сделают операцию по коррекции зрения, и она из гладкого утенка превратиться в харизматичную барышню. Коллин этого не переживет. Он на самом деле считает, что делает великое одолжение, позволяя ей брать его за руку…
– Мелкий говнюк… – бормочу себе под нос, вызывая у Жнеца тихий смешок и неправильно взятый аккорд.
– Однако, у Сьюзи есть еще один поклонник, о котором она даже мечтать боится…
– Дай угадаю… Чарли? – скептически смотрю на попытки Роксета подобрать аккорд.
– Хм, да ты делаешь успехи… Короче смотри, первый вариант развития событий.
Линии судеб расширяются, становясь похожими на экран.
Толпа подростков стоит в коридоре, нервно переговариваясь. Кто-то беззвучно играет пальцами по листу бумаги. Кто-то напевает мотив себе под нос. Кто-то, как Чарли, застыл у окна, скрестив руки на тощей груди. Бегущая по лестнице опаздывающая Сьюзи Веласкес неожиданно поскальзывается на ступеньке и почти плашмя скатывается на пол пролёта вниз, вызывая всеобщий нервный хохот. Очки неудачно слетают с ее длинного горбатого носа и, стукнувшись о железную окантовку ступенек, лишаются стекол.
– Ну ты даешь, Сью, – заливается хохотом Коллин, – упираясь пухлыми ладонями в круглые коленки, – теперь точно первое место мое… Вслепую ты меня не переиграешь…
– Заткнись, Пирс, – Чарли со злостью отпихивает соперника локтем и спускается к растерянной, встрепанной, почти плачущей от стыда девочке. – Как ты, Сьюзи?
– Нор-ик- нор-ик-мально… – она краснеет до корней пегих волос, не переставая визгливо икать, вздрагивая всем телом, – только вот очки…
– Подожди, я сейчас поставлю тебе на место линзы… – Чарли достает платок и, аккуратно надавливая, возвращает чуть треснутые стекла в оправу. – У меня так однажды было с солнечными очками… Вот видишь, все в порядке… Пару часов они продержатся, а потом можно будет отдать их в ремонт. Тут за углом есть хорошая оптика. Хочешь, я тебя провожу к ней после конкурса?
– Ик-Спа-ик-сибо… – Сьюзи неловко поправляет растрепанную косичку, – хоч-ик-у…
Тут она задерживает дыхание, отчего икает громче, морщась всем сухоньким тельцем, и, наконец, успокаивается. Где-то с другого конца коридора распахивается дверь, и педагог зовет участников конкурса в зал.
– Не слушай этого дурака, Коллина, – Чарли помогает ей подняться, – ты играешь лучше всех, это он просто тебе завидует.
– Хотелось бы верить… – вздыхает она, чуть прихрамывая поднимаясь по лестнице, – но все знают, что он лучший.
– Зато я знаю, что ты самая красивая… – тихо бормочет Чарли.
Сьюзи роняет нотную папку и резко развернувшись, целует его с какой-то неуклюжей, но обжигающей страстью, от которой у меня что-то за грудиной екает… Все еще хихикающий над ней Коллин Пирс давится смешком и по-совиному выпучивает обиженные глаза.
– Собственно таким образом обеспечивается выигрыш Чарли… – голос Роксета отвлекает меня от начавшейся перемотки событий, – Коллин расстраивается из-за глупой потери подружки и сбивается постоянно с ритма. Сьюзи слишком взволнована собственной смелостью и у нее дрожат руки, отчего она звучит неуверенно, хоть и чисто. Зато Чарли просто на высоте, ибо в один день он отхватывает девушку своей мечты и впервые целуется, прости Вселенная за эту пошлую и слащавую муть, что я несу… Аж тошно от этого, но вы, люди, зачастую по-другому не можете…
– Странные у него мечты… – скептически замечаю я, – уж не знаю, что из нее вырастет, но сейчас она похожа на пугало.
– Много ты понимаешь…
– Много. Я мужчина… – вижу, как он останавливает события где-то зимой, – и как это все влияет на любовь его матери к нему? Он же выигрывает конкурс…
– Да, но девочка, с которой он начинает встречаться, в ее жизненные планы на сына не входит. Она категорически против их встреч. Ведь он тратит время не на нее и не на музыку, а на какую-то девицу. И собственно кульминационный момент тут наступает, когда, не смотря на запрет, Чарльз и Сьюзи сбегают на каток перед самым Новым Годом.
У меня почему-то по спине бегут мурашки. Хоть я знаю Роксета совсем ничего, но ощущение исходящей от него беды меня похоже не подводит.
Замотанные в шарфы почти до самых глаз подростки неуклюже стоят на коньках, вцепившись друг в друга. У девочки поверх шерстяных лосин натянуты наколенники. Толстые куртки превращают Чарли и Сьюзи в смешные разноцветные помпоны на тонких птичьих ножках.
– Чарли… я… Ой! – Сьюзи неловко хватается за парня, аккуратно делая шаг вслед за ним на коньках. У нее постоянно дрожат и подворачиваются ступни, – я не умею кататься…Ой… Простите… Мне кажется, я сейчас… Ой-ёй… Рухну и костей не… Мамочки!!! Не соберу…
– Не бойся, Сьюзи! – Чарли мелко переставляет ноги, размахивая для равновесия свободной рукой, – я тебя держу… Я тебя в любом случае поймаю…
Пролетающие мимо них на бешенной скорости десятилетние хоккеисты со всего маха толкают Сьюзи в бок, отчего она принимается с визгом заваливаться вперед, но Чарли каким-то образом умудряется развернуться так, что приземляется она на него в то время, как он сам с грохотом валится на лед.
– Вот видишь… – с трудом выдыхает он, неуклюже распластавшись под ней, – я же говорил, что…
Закончить фразу он не успевает, чьё-то лезвие заточенного конька с тошнотворным хрустом проезжает ему по пальцам левой руки, на которую он почему-то не надел перчатку.
– Убери это!!! – почти взвизгиваю я, заставляя Роксета резко взмахнуть рукой и вышвырнуть нас из жуткого фильма в реальность. Желудок противно сжимается, перед глазами все плывет, и спину прошибает липким потом.
– На, пожуй, – пальцы Жнеца буквально силой запихивают мне в рот какие-то невероятно кислые свежие листья. – Не думал, что ты такой впечатлительный. Да жуй, говорю, а не плюйся, они от тошноты помогают, да и нервы неплохо успокаивают.
– Серьезно? – от кислоты меня аж всего передергивает, но желудок перестает исполнять сальто. – Ты предлагаешь отрезать ребенку пальцы, да еще и таким варварским способом?
– Всего мизинец и полторы фаланги на безымянном пальце левой руки… – Жнец снова принимается перебирать струны, – от этого еще никто не умирал, но концертирующим пианистом он уже…
– Роксет, ты вообще себя слышишь? – сплевываю потерявшие вкус листья и вытираю рот.
Жнец вздыхает и откладывает гитару.
– Слышу. Это самый простой способ сделать так, чтобы он ушел из музыки по уважительным причинам, не изматывая себя и окружающих попытками восстановиться и не спиться от того, что не выходит. Ты не забыл еще, что мы его душу чистим и сохраняем?
– Но это просто ужасно!
– Не преувеличивай. В результате из него выйдет отличный учитель физики. И руководитель исторического кружка. У них со Сьюзи из-за его матери будет все сложно, но им сил хватит это преодолеть.
От того, как он отмахивается от очевидной жестокости своего решения, мне становится по-настоящему страшно.
– Ты говорил есть еще варианты…
– Да, конечно… Например, он побеждает в конкурсе, начинает сильно задирать нос, постепенно, благодаря этому, становится самоуверенным ублюдком. Посылает всех куда подальше. Занимается все реже, ибо трахаться с благодарной Сьюзи куда интереснее, чем часами сидеть у инструмента. Впадает в переходный возраст, посылает эту музыку, потом пьет, колется, мать начинает его лечить. Он ей орет, что ненавидит ее, продает вещи, ворует, и она разочаровывается в нем и больше не хочет его знать. Закончит он среднестатистическим продавцом мобильников. Срок жизни сорок два года.
– Почему сорок два? – я опешил, чувствуя, что хлопаю глазами, как девчонка.
– Да печень ни к черту. Плюс плохая наркота, которой травился в юности. Когда его, идущего домой с зарплатой, по башке трубой огреют, это и не даст ему выкарабкаться.
– А хорошие сценарии у тебя есть?
– Хорошие? – Жнец выглядит непонимающим.
– Ну без инвалидностей, смертоубийств и прочей чернухи…
– Да полно. Все тихо мирно. Можешь все посмотреть и выбрать какой тебе нравится.
Его покладистость кажется мне подозрительной.
– И даже свое что-то придумать, если ничего не понравится…
– А в чем будет подвох? – окидываю его недоверчивым взглядом.
– Ни в чем. Разве что я, наконец, избавлю себя от обязанности тратить время на выбор и посвящу его чему-то относительно полезному.
– Договорились. Но если я выберу что-то, что тебе будет не по нраву…
– Возражать не стану.
Кордэ
Я не спала всю ночь. Перед глазами стоял Сайлот, обнимающий Кью. Это было так красиво… Так необычно… Дразнящее своей недозволенностью в обычных обстоятельствах… У меня что-то постоянно дрожало за сердцем от одного их вида. Я видела, как раньше это делали люди. Но это было только забавно. А от того, что я видела вчера, мне было не по себе. Как только началось утро, я встала с кровати и пошла в столовую. Не то чтобы я голодна, но почему-то хочется убедиться, что, несмотря на все вчерашние события, жирный питательный сладковато-терпкий мусс с горсткой округлого рифленого безвкусного печенья я найду на том же месте, что и всегда. Как и кисловатый травяной сок, которым хорошо сгоняется сонная одурь…
В столовой сидит только Жнец. И судя по тому, что никаких ассоциаций его внешний вид у меня не вызывает, это вчерашний новенький.
Беру с раздаточного стола двойную пиалу с муссом и печеньем, а в другую руку кувшинчик с соком, и усаживаюсь напротив Жнеца, вяло возящего ложкой по муссу. На Маске видны неаккуратные мазки еды.
– Привет, Касли. Как ты после вчерашнего? – стараюсь мило ему улыбнуться, но получается не очень с набитым ртом.
Касли внимательно прищуривает еще не утратившие природный вид зеленоватые глаза.
– Привет, – голос у него звучит хрипловато, видимо ночь прошла тяжело, – а мы знакомы?
– М-м-м… Скорее заочно… Я Кордэ, – набираю полную ложку теплого мусса и с удовольствием запихиваю ее в рот.
– А, это тебя вчера Роксет велел увести?
– Ага… Правда, я не послушалась, как обычно… Говорят, меня ждет тоже самое. Хотелось увидеть своими глазами к чему готовиться…
– Тоже мне нашла учебное пособие… – скалится Касли.
– Не обижайся. Я не смеюсь над тобой. Ты чего, кстати, не ешь? Не любишь мусс?
– Люблю, – буркает он, меряя пиалу и меня заодно ненавидящим взглядом. – Маска мешает…
– А-а… – понимающе киваю, встаю со своего места, подхожу к ящикам с приборами и выбираю самую маленькую ложечку. – Попробуй этой. Роксет такую принес Вескелу в его первый день, когда тот тоже не мог позавтракать.
Жнец с сомнением смотрит на то, что я ему протягиваю.
– Она же детская…
– Я не настаиваю. Зато ты не будешь пачкаться… – запиваю мусс соком.
– Аргумент… – вздыхает он, воровато оглядываясь по сторонам. – Слушай, а с соком ты мне не поможешь? А то я все время обливаюсь, как мясо безрукое…
– Что-нибудь придумаем сейчас… – оглядываюсь на лежащие в ящиках столовые приборы, – О, подожди… Я где-то тут видела стальные трубочки…
Но в лотках их нет, заглядываю на пустынную кухню, где тут же нахожу парочку таких возле мойки. Споласкиваю их в проточной воде и возвращаюсь к Касли.
– Держи, – сажусь на свое место и продолжаю завтракать.
– Спасибо. Ты обо всех так заботишься? – Жнец явно несильно доволен моим соседством, но с другой стороны, ему слишком тяжело и непривычно вынужденное одиночество, что настигает всех Жнецов.
– Нет. Просто однажды я рискую стать такой же… И мне хочется надеяться, что на следующее утро после этого события, хоть кто-то сядет со мной завтракать и будет подтирать случайные пятна грязи, которые я буду ляпать на свою Маску. И балахон.
– Думаю, Роксет о тебе позаботится. К тому моменту он уже скорее всего проснется. – Касли несмело улыбается мне, а у меня портится настроение.
– Сомневаюсь. С появлением Сэма он очень изменился… Я его не узнаю.
– Это плохо?
– Нет… Но я опасаюсь, что он обретет свободу и бросит меня одну в этой Вселенной.
– Ну раз он уже столько не может получить ее, пару лет погоды ему не сделают. И потом, если правда то, что о нем рассказывают, то у него шансов на свободу считай нет.
– А ты что имеешь ввиду? – невольно напрягаюсь. Этот разговор все больше наталкивает меня на некую мысль, которая никак не может оформиться, но у меня такое ощущение, что я уже обеими ногами наступила в разгадку тайны невозможности некоторых снять Маску. Осталось только развернуть кусочки головоломки в нужном порядке.
– Он сам про себя ничего не помнит. Если даже у него и появится пара – она в нем ничего разглядеть не сможет не столько из-за его Света, сколько из-за отсутствия в нем хоть чего-то живого, что он мог бы ей показать… Без памяти о себе, мы по сути ничто. Эй, Кордэ, ты чего такая бледная? Ты не подавилась?
– Нет, – головоломка в моей голове извернулась странным живым механизмом, заставляющим меня податься вперед и вцепиться в руку Касли, – ответь мне на вопрос одним словом.
– Хорошо, на какой? – мне кажется, он пугается моего напора, но мужское начало не дает ему этого демонстрировать.
– Кто ты?
Он смотрит на меня так, что глаза не помещаются за Маской.
– Я? Я не знаю правильного ответа…
– Ну подумай и скажи мне, кто ты? – от осознания, что моя версия похоже верна, у меня аж волосы на голове ёжатся.
– Раньше был учеником Эльриха… Теперь я Жнец…
– Это все общие понятия.
– Ты ждешь от меня конкретного ответа?
– Да!
– Я не знаю… – он понуро опускает голову.
И в этот момент я понимаю все. То, что говорил нам Эльрих, было в корне неверным.
– Извини, мне надо срочно поговорить со Вселенной. Думаю, Эльрих меня к ней пустит.
– А почему ты называешь Учителя Эльрихом? Он же Учитель, – вдруг оживает Касли, наблюдая, как я проворно выскакиваю из-за стола.
– Не знаю… Ты вообще-то первый начал… – пожимаю плечами, торопясь к выходу. – До встречи!
– Пока…