Кататония. Палач миров

Глава 2

Ветер сошел с ума: рвал плащ, да еще и в разные стороны, дул, казалось, и в лицо, и в спину, и сразу в оба бока. Темно-синее небо давило на сознание, опускаясь все ниже и ниже, а фиолетовые тучи, плывущие по нему, выглядели как начиненные булыжниками. Немногочисленные деревья вдоль пустой дороги клонились к земле, моля о защите.

Упали первые капли ледяного дождя.

– Лето, – под нос себе прошипел Рене. – В рога и хвост такое лето. У меня уже печенка промерзла.

Очень хотелось погреться магией, но первое, чему учат в Академии – рационально расходовать резерв. Внутренние резервы мага не бесконечны, а из природы просто так ничего не возьмешь – это заблуждение обывателей, тщательно культивируемое самими магами. Пусть их считают всесильными и боятся. Вот и приходилось мерзнуть: ну как понадобится, а Рене все потратил на обогрев.

В такой день вовсе не казалось странным, что Рене стал единственным путником на дороге. Странно, правда, что приближающийся город впереди тоже выглядел пустым. Не может ведь быть такого, чтобы ни у кого не нашлось дел на улице, даже в преддверии грозы?!

Рене дошел до первого здания. Того самого «Свиного бока», где можно было хорошо провести время и вкусно поесть. Маг на мгновение задумался, зайти или нет. В окнах горел свет…

Рене отвернулся. Нет, он не настолько доверял своей силе воли. Стоит снять плащ, усесться на скамью у очага, и выгнать себя наружу станет запредельно трудным делом.

Лучше он зайдет в таверну на обратном пути.

Рене дошел до города и пошел вдоль по улице. Дома как дома. Многие ставни захлопнуты, но в этом нет ничего странного – гроза же. Мало, где горел свет, но это тоже объяснимо: махнув рукой на плохую погоду, люди могли завалиться спать, экономя свечи. Вечер же…

И все же Рене было не по себе. Странной была она, эта пустота…

Улица извивалась, поворачивала. Рене много раз ходил тут. В соседнем доме располагалась оружейная лавка. А вот в том розовом строении – ювелирная мастерская. Рене носил туда кинжал магистра Абеляра для инкрустации рукояти. Вот тут пекут отличные пироги, а в этом доме живет милая блондинка, к которой раньше ходил Эмиль.

Все хорошо знакомо…

Откуда же это скребущее чувство опасности?

Рене повернул за очередной угол. Тут улица шла прямо, просматриваясь далеко вперед, и упиралась в дом бургомистра… которого не было.

Рене отшатнулся. Дома, красивого массивного дома с ярко-желтой черепицей не было. И вообще ничего не было. Там, где располагался перекресток и стояли другие дома, не было ничего, кроме белесого тумана.

Магический огонь сам по себе заплясал на ладони. Маг согнул пальцы, формируя светлячка, и отправил огонек вперед, в туман. Был ли этот туман настоящим, или проявлением злой силы – следовало выяснить. Рене зашевелил кистями, плетя изучающее заклинание, намереваясь отправить его вслед светлячку, но в этот миг светлячок достиг тумана, нырнул в него… и пропал.

Сгустка магии просто не стало.

Он не погасился, не был уничтожен. Просто исчез.

На памяти Рене такого не случалось никогда!

Адепт огня фыркнул и принялся плести новое заклинание. Изучающие чары всегда неплохо давались ему.

Но в этот раз толку от них не было. Все заклинания Рене переставали существовать, едва войдя в туман.

Приближаться к непонятной мгле не хотелось. Рене преодолел себя. Очень осторожно, шаг за шагом, он подошел к туману и, о чудо, тот немного отступил. Стали видны ступени парадного крыльца. Туман будто отдал их Рене. Рене сплел новое заклятие и изучил ступеньки. Ничего особенного: камень, песок, поверху дерево. Никакой опасности?

Рене наклонился и потрогал ступеньку. Поднял пальцы, внимательно взглянул на подушечки среднего и указательного. Их покрывал пепел.

Странно.

Рене подошел к росшему рядом розовому кусту, дотронулся до полураспустившегося бледно-розового цветка. Легкое касание заставило цветок обратиться в прах, но прах этот, к удивлению, не осыпался на землю, а растаял в воздухе.

Рене поежился. Пожалуй, хватит с него исследований. Какая бы ерунда тут ни творилась, он помочь не сможет.

На ум пришли слова магистра об обращении к Великому Князю. Да, о таком необходимо доложить правителю.

Магистр Абеляр не спал. Старик часто засиживался за книгами до полуночи или дольше, поэтому Рене ни на секунду не сомневался, идти ему с докладом или нет.

Абеляр при виде ученика понимающе улыбнулся.

– Видел?

– Да. Вы знаете. Это давно?

– Точно не известно. Что думаешь ты? Что это?

Рене пожал плечами.

– Я не понял. Одно могу сказать: в пределах этого тумана все будто перестает существовать.

– Не будто, – поправил магистр. – Перестает.

– Да, – кивнул Рене,– но я заметил: когда я подходил, туман отступал, и предметы появлялись. Но они были странные…

– Рассыпались при прикосновении.

– Да! Магистр, если вы все знали, зачем отправили меня туда?

– Чтобы ты сам увидел, – серьезно сказал магистр. – Чтобы не сомневался в том, что я скажу. Наш мир исчезает, Рене. И лучше всего это видно по вечерам. И ночью.

Рене непонимающе глядел на старого мага. Исчезает? Мир? Как так? Разве может быть такое, что материя просто перестает существовать, ведь постоянство материи – основополагающий закон магии!

– Наш мир исчезает, – с нажимом проговорил магистр. – Мы не знаем, почему, не знаем, как это произошло. И мы не знаем, как это остановить.

– Ннно, – Рене не верил сказанному, – почему же никто ничего не делает?

– А что мы можем сделать? – устало спросил Абеляр.– Полгода назад стали приходить известия об исчезновении мест и людей, и с тех пор мы тайно ведем исследования. Правда, единственное, что мы поняли: идет необратимый процесс: то ускоряющийся, то замедляющийся. Лучшие умы королевства решали эту проблему. Решения не нашли.

– Великий Князь знает? Ему известно, что это… этот туман… уже почти у наших стен?

– Есть подозрения, что Великого Князя больше нет, как и столицы, – тихо ответил старик.

Рене обессиленно опустился на стул. Ноги его не держали.

– А магистр Милиссар?

– Уже многие люди стали жертвой этого явления. Люди, правда, пропадают иначе, чем вещи. Их не захватывает туман, они… истаивают.

– Истаивают? – Рене содрогнулся. – Как снег?

– Не совсем, но похоже. Люди понемногу теряют память, силы, а потом их физическая оболочка начинает пропадать. И через какое-то время они… перестают быть.

Рене вздрогнул.

– Эмиль, – прошептал он. – Эмиль жаловался на проблемы с памятью. И очень плохо выглядел.

Магистр печально глядел на своего воспитанника.

Рене вцепился пальцами в волосы.

– И что теперь? Что теперь, магистр? Мы все… умрем?

Магистр склонился к ученику, положил руку ему на колено. Сухая морщинистая ладонь источала покой. Покой – вот та причина, по которой никчемный оборвыш однажды припал к этой ладони. Магистр Абеляр был его опорой в самые сложные времена, он был тем огоньком в черной тьме, на который шел Рене.

– Выслушай меня, Рене, – сказал старый маг, – слушай внимательно. Я не просто так послал за Милиссаром именно тебя. Я не зря спрашивал тебя, где ты был и кого видел. Я следил за тобой, мой ученик. Не обижайся. Я заметил одну закономерность. Мир будто уплотняется вокруг тебя. Люди, которые близко общаются с тобой, они все существуют. Лишь недавно они начали… пропадать.

– Вы надеялись, что я застану магистра Милиссара, потому что я… это я?

– Да, – кивнул старик. – Многие магистры жалуются на недомогание. Милиссар чувствовал себя хуже всех. В последние дни он стал… каким-то… нематериальным. И сегодня меня осенило: что если Милиссар пообщается с Рене?

– Но я не успел…

– Не казни себя. Вероятно, дело не в этом. Ведь Эмиль же не стал чувствовать себя лучше, когда ты пришел?

Рене задумался на миг.

– Не стал.

– Вот видишь. И я… я тоже не ощущаю разницы при твоем приближении.

– А вы, магистр, тоже недомогаете?

Абеляр лишь грустно улыбнулся.

Рене со страхом вгляделся в родное морщинистое лицо. За себя он не испытывал страха, но учитель, друзья – совсем другое дело.

– Сейчас я расскажу тебе кое-что, – промолвил Абеляр. – Пожалуйста, не воспринимай это как бред выживающего из ума старика. То, о чем я буду говорить, это предположения. Некие размышления о сверх сущности, о которой мы не знаем ничего, кроме того, что она сама решилась нам поведать.

Рене ощутил, как по спине пробегает дрожь.

– Вы о Создателе?

– Именно. О НЕМ.

……………………………………………………………………………………………………………..

Бывают женщины, тотально уверенные в собственной красоте. Влада красивой себя не считала. Еще в школе, оказываясь в девочко-мальчиковой компании, она знала: выбирая между нею и ее подругой, мальчики выберут подругу.

Уже с высоты своего тридцатилетнего (с хвостиком) возраста, Влада понимала: дело было не во внешности, а в ее неуверенности в себе, в зажатости, которую многие принимали за враждебность. Смотря на собственные фотографии в десяти-двенадцатилетнем возрасте, она испытывала настоящее сочувствие к запечатленной на них девочке: слишком серьезной для своего возраста, глядящей исподлобья. Сама-то Влада знала: это защита. Оборонительная позиция ребенка, знающего, что он хуже других. Потому что живет в неполной семье. Потому что ходит в старых вещах, а то и с чужого плеча. Потому что каждый, кто немного покопается в ее настоящем, легко выяснит, что она – нищебродка, а это стыдно.

Доспехи эти спадали долго и тяжело. Первую трещину они дали благодаря мальчику по имени Артем. Он пришел к ним учиться в восьмом классе, а ушел в другую школу в десятом. Но за неполных три года заставил Владу пересмотреть ее взгляд на себя как на девушку. Началось все с дружбы, когда новенького посадили на первую парту к отличнице-Владе. Та, конечно, ждала, что новоявленный одноклассник на следующем же уроке отправится на «Камчатку» к другим пацанам, но, к ее удивлению, Артем остался сидеть рядом. А через неделю, небрежно повернувшись к ней после последнего урока, предложил:

– Серебрякова, а пошли-ка в кино.

И Влада пошла. Скорее из желания доказать себе самой, что она ничем не хуже других девчонок, что тоже может отправиться на свидание. Сам Артем ее особенно не интересовал, хоть и был видным парнем: высоким, с широкой спиной и длинными руками пловца – он учился в школе олимпийского резерва – с красивыми серо-зелеными глазами и русыми, выгоравшими до белизны на летнем солнце, волосами.

Его просыпающуюся мужскую притягательность она оценила позднее, когда по прошествии трех недель и пяти свиданий он жадно и неумело целовал ее в парадной, провожая домой.

Удивительное дело: едва у Влады появился парень, она стала интересной и другим мальчишкам – и из ее класса, и из параллельных. Потом уже Влада с усмешкой думала о верности фразы: «Женщины обращают внимание не на красивых мужчин, а на мужчин, идущих с красивыми женщинами». В обратную сторону это тоже сработало: парни будто иначе взглянули на Владу.

А может быть, у нее просто грудь начала расти, наконец. Тоже немаловажный фактор, знаете ли…

С Артемом Влада раскрылась. Стала внимательнее относиться к своей одежде, прическе. Начала краситься. Стала свободней в общении.

Их отношения зашли бы далеко, может быть, даже привели бы к чему-то серьезному, но отца Артема перевели на работу в Москву.

– Не смей пропадать, – пригрозил Артем перед отъездом, и Влада серьезно кивнула, давая и ему, и себе обещание сберечь их чувства.

Конечно, ни черта не вышло. Полгода они общались по телефону. На новогодние каникулы Артем приехал к тете в Петербург, каждый день водил Владу на новое свидание… А потом все как-то само собой перетекло в дружбу…

Когда Артем хотел приехать на весенние каникулы, Влада сама сказала: «Не надо».

Одиннадцатый класс прошел как в угаре. Подготовка к ЕГЭ, непрекращающаяся зубрежка. Парень по имени Володя, что случайно встретился на катке, да так и остался в жизни Влады на целых семь месяцев, в ходе которых случилось очень многое. Были и ссоры, и бурные примирения, и горячие часы, когда родителей не было дома…

Влада ушла сама. Просто вдруг поняла, что ничего общего, кроме физического влечения, у них с Володей нет, а на одних гормонах долго не протянешь.

А потом появился Костя. Чтобы остаться насовсем.

Началось все с кружка по праву. Совсем еще зеленая Влада помалкивая сидела за первой, привычной отличнице, партой, слушая чужие рассуждения. Костя, на два курса старше, сделав доклад, спорил с оппонентом-старшекурсником.

«Какой умный!» – подумала она, попутно отмечая и высокий рост, и стильную стрижку на светло-русых волосах.

После занятия она подошла и попросила:

– Презентацией не поделишься? Классный доклад.

Костя не отказал.

Они начали встречаться не сразу. Просто в какой-то момент Костя стал появляться на встречах, которые устраивали Владины однокурсники. Там было много шума и вина, и Владе все это даже по-своему нравилось. Нравились и одногруппники, ненавязчиво проявлявшие внимание… Не всерьез. Скорее чтобы показать умному Константину: видишь, я и без тебя пользуюсь успехом.

А Костя не торопился. Осторожно, будто извлекая из горы драгоценную друзу, отвадил от Влады остальных «кавалеров», как-то незаметно превратился в ее постоянного собеседника – человека, за телефонными разговорами с которым Влада проводила вечера. Минула зима, к концу подошла весна, а вместе с нею сессия…

– Сдавай последний экзамен, и поехали на Елагин остров, – сказал Костя. – Пора отдохнуть.

В два часа дня, когда измордованные первокурсники вывалились, наконец, из университета, он бережно проводил Владу к своему Фольксвагену Поло и повез прочь с Васильевского.

Елагин остров встретил прохладой и зеленью. Костя припарковал машину недалеко от станции метро «Крестовский остров» и вытащил из багажника увесистый рюкзак.

– Что там?

– Увидишь.

Они перешли мост, разделяющий два острова, и Костя сразу повел Владу к лодочной станции.

– Давно ты в последний раз каталась на катамаранах?

– Дай подумать… Никогда.

– Значит, сегодня будет первый раз, – и Костя подмигнул.

Катамаран им достался солидный: массивный, с облупившейся голубой краской и навесом для защиты от солнца. Поначалу нервничавшая Влада – она всегда тревожилась, берясь за новое дело – быстро разобралась с управлением. Впрочем, управлять особо не пришлось: Костя ненавязчиво взял рулежку на себя.

Крутя педали и хихикая, они прокатились вдоль берега. Спугнули в зарослях камыша утку с утятами, приметили в ветвях деревьев белочку.

– Вот бы причалить куда-нибудь сюда, – мечтательно проговорила Влада, указывая на полянку у воды.

– Не выйдет, к сожалению. Берег крутой. Да и правилами проката катамаранов такое, вроде бы, не разрешается. Ты устала? Если да, давай вернем педального и погуляем просто так.

Они вернули катамаран на лодочную станцию и медленно, рука в руке, пошли по тропинке. Листва бросала на песок пятнистые тени, перемешивающиеся с солнечными бликами. Университет, сессия, все жизненные проблемы – все казалось таким далеким…

– Не твоя полянка?

– Она! – присмотревшись, Влада как маленькая девочка захлопала в ладоши.

– Славно! Идем!

Костя пошел к поляне, на ходу сбрасывая рюкзак. Внутри оказался плотно свернутый плед, термос с чаем, пакет сока и блины из «Теремка» в термоупаковке.

– С сыром и ветчиной, – улыбнулся Костя, протягивая Владе одну из упаковок. – Твой любимый.

«Надо же, знает», – с теплотой подумала Влада и поняла, что Костя знает о ней очень много. Практически все, за исключением ее детства…

Но о детстве она ни с кем говорить не планировала. Вот вообще никогда.

Костя раскрутил термос и разлил по стаканам черный чай без сахара – именно такой как пила Влада. Они ели, а день помаленьку склонялся к вечеру. На полянке, кустами отгороженной от дорожки, было уютно и… как-то кулуарно. Как в отдельной ложе в театре.

В какой момент они начали целоваться? Не в тот ли, когда Влада заметила: «Прохладно становится», и Костя накинул ей на плечи куртку? Или чуть позже, когда он вылил в ее стакан последние капли чая и, подавая, коснулся ее пальцев в легком поглаживающем жесте?

Влада не запомнила точно момент, но запомнила сам поцелуй: сначала очень нежный, поверхностный даже, а затем отчаянный и страстный. По этому поцелую сразу стало ясно, как долго Костя ждал, приручая Владу, приучая ее к себе, как трудно было ему сдерживаться…

В постель, правда, они отправились не сразу. Повстречались как порядочные люди три месяца, а затем, очень естественно, Влада осталась у Кости ночевать. Тогда же выяснила, что он переехал от мамы…

Дальше все было как у людей: отношения, притирания, предложение выйти замуж, сделанное с кольцом в бархатной коробочке и в дорогом ресторане. Свадебное платье, на первой примерке которого Влада долго всматривалась в зеркало, отмечая несовершенство черт лица и фигуры и думая: «И все равно я вышла замуж». Подтверждая, что далеко не все в жизни женщины зависит от красоты.

У нее никогда не было ни малейших сомнений: ей стоит выйти за Костю. Она отхватила лучшего мужчину из всех в ее окружении, блестящего студента, хорошего юриста.

Не сомневалась она и теперь.

……………………………………………………………………………………………………………..

Блеклое солнце едва светило, пробиваясь сквозь облака. Серая мгла клубилась на границе, где сливались земля и небо. Город впереди лежал будто накрытый серой вуалью.

Ворота Академии лязгнули, растворяясь, и Рене, не оборачиваясь для последнего «прощай», выехал на дорогу.

Поводья в руках не дрожали. Удивительно: тело порой лучше головы знает, что следует делать. Мозгам иногда стоит брать пример с мышц.

С седла свисали плотно притороченные – чтоб не натереть коню бока – дорожные сумки. Не то, что Рене требовалось много для дороги, путешествующие маги умеют жить аскетично. Просто он знал: за забытым вернуться не выйдет, не взятое в пути не купишь.

Ворота затворились за спиной, словно отрезая возможность передумать. Хотя ее и не было, такой возможности. Рене прикусил губу и сжал руку в кулак. Чего больше он испытывал в этот момент? Страха? Душевной боли? Он не знал, но чувства как волокна в канате сплелись воедино, и разделять их казалось зряшным делом.

В некоторые минуты Рене казалось, что он сошел с ума.

Разговор с Абеляром он запомнил подробно, но теперь казалось: он был слишком сильно шокирован, чтобы все услышать верно и правильно понять.

– О НЕМ, – сказал Абеляр, и Рене невольно подумал, что, пожалуй, учитель и впрямь слишком стар, что начал думать о всякой ерунде.

Но уважение к старику было так велико, что молодой маг смолчал. Абеляр же понял и без слов.

– Мой дорогой мальчик… Те вещи, о которых я хочу тебе рассказать, до этого дня о них задумывались лишь посвященные. Дурные настали времена, если приходится делиться таким со старшими учениками… В гибнущем мире условности теряют значение. Рене, во что ты веришь?

Рене задумался. Вопрос был слишком неожиданным. Если бы до этого Абеляр не заговорил про Создателя, Рене решил бы, что речь о его идеалах, его силах, о чем-то таком, что было связано с самим Рене. Но магистр завел разговор о категории… философской, если можно так выразиться, и Рене ответил:

– В Создателя я не верю, если вы об этом.

Абеляр печально усмехнулся:

– А во что веришь?

Рене молчал. Отчего-то ему стало страшно, очень-очень страшно, но страх этот был иррациональным, он не понимал его природы…

– Вот именно, – промолвил Абеляр, не дождавшись ответа. – Ты не знаешь. И я уверен, спроси я любого другого из учеников, даже большинство магистров, они не ответят. А почему? Потому что им неясно само наполнение слова «вера». В их понимании можно верить в благородство друга, в любовь женщины, в себя. Во что-то, что можно проверить. А я хочу спросить тебя: ты можешь верить в вещи, существование которых тебе не проверить собственным опытом?

– Нет. Поэтому я и не думаю, что Создатель существует. Магия существует, я вижу результат ее работы. – Рене раскрыл руку, и с кончиков его пальцев в чашечку ладони скользнул огонек. Он сжал кулак, огонек пропал. – Существуют духи, их видели. Кто видел Создателя?

– Никто. Но скажи мне, вот ты можешь объяснить, как работает магия, а знаешь ли, откуда она появилась? Лекарь может объяснить, как работает человеческое тело, но как возник самый первый человек?

– Наша наука несовершенна. Она не все может объяснить. Но однажды настанет день, когда все станет понятно.

– Не настанет. Наш мир гибнет, Рене. Если это не исправить, боюсь, некому станет задаваться важными вопросами. И неважными – тоже. Но об этом поговорим чуть позже. Рене, задумывался ли ты когда-нибудь об истоках своей магии? Пытался ли заглянуть куда-то за пределы родной стихии? Не думаю. Мы, люди, бываем удивительно слепы. Мы греемся в солнечном свете, плещемся в воде, лежим на теплой земле, подставляем лицо ветру, но не очень много думаем, как вышло так, что нам дарованы такие милости…

– Наш мир мог возникнуть сам по себе. Просто случайное стечение обстоятельств.

– И ты думаешь, так оно и было? О, я знаю, некоторые утверждают, что ты и крыса по сути одно, и человек вполне мог возникнуть из крысы, но посмотри на крысу и на себя. Мог ли из неразумного зверька появиться однажды разумный маг путем лишь случайного стечения обстоятельств? Взгляни в окно и сам посуди, мог бы ты сотворить нечто подобное из горсти земли, из кусочка плоти? Мог бы сделать нечто настолько же прекрасное и одухотворенное? Мог бы создать кого-то, подобного себе, наделенного мыслями и чувствами? Мог бы придумать магию со всеми ее сложными законами?

– Человек бы не смог этого сделать.

– Да, человек бы не смог. И как от камнепада не строится сам по себе прекрасный дом, так и ничего не появляется само по себе. Но как же вышло, что мы так редко задаемся этими вопросами? Только вдумайся, Рене, мы, люди, не понимаем, как появились мы и все, что есть вокруг нас, и мы никому, совершенно никому не приписываем роль нашего творца!

– Но упоминания о Создателе…

– Вот именно! В научных кругах говорят о Создателе. Кто-то исключительно как о теоретической конструкции, поводе пуститься в философский диспут, кто-то как о шутке. А в обывательских кругах?

Рене задумался.

– Нет, магистр. Люди о таком не говорят.

– Да! Посуди сам: вот, в нашем княжестве ведется какая-то торговая политика. Торговец должен платить налог. Видел он сам Великого Князя? Нет! Но он знает, что вот, налог, налог установлен Великим Князем, нужно платить. И ровно так же во всей нашей жизни! У каждого человека есть внутреннее понимание добра и зла, должного и недолжного, у природы есть свои законы: ночь сменяет день, за летом следует осень. Кто это придумал? Сам поразмысли, ведь в природе человека было бы стремиться разобраться в этом и прийти, как торговец приходит к выводу о Великом Князе, что есть кто-то, кого он не видел, но кто властен над ним! Разве не так?

– Так.

– Но этого нет. Мы, люди, мыслим себя вершиной нашего мира. Мы думаем, что над нами – никого. Почему так?

– Я не знаю. Я никогда раньше об этом не задумывался. Почему?

– Если б я знал! – горько рассмеялся Абеляр. – У меня только домыслы, Рене, да невеликая толика… правды, я надеюсь. Я сейчас скажу тебе прямо, что я решил, к чему пришел путем исследований и размышлений. Но это тяжелое, очень тяжелое знание, мой мальчик. Я не думаю, что ты готов его принять, но… больше некому, Рене. Один я не пронесу это бремя, один я не пройду этот путь. Я стар.

– Вы меня пугаете, магистр.

– Ты не представляешь, насколько я напуган сам. Одно дело – рассуждать, сидя в уютном кабинете, попивая вино из бокала, изредка дискуссируя со старыми пнями, подобными мне. Другое – смотреть наружу, где мир исчезает на глазах, и понимать, что в твоем знании есть страшная правда. Да, мне тоже страшно, Рене. Потому что раньше я только думал, а теперь я уверен – мы не сами по себе, мой друг. Мой дорогой мальчик, мы – не более, чем мысли. Мысли Создателя, и он перестал нас думать.

Рене с открытым ртом смотрел на Абеляра. Ему хотелось сказать, что учитель не иначе как сошел с ума, но слова не вылетали из горла.

Магистр и без того понял, о чем думает ученик.

– Да, я понимаю, звучит это все на редкость абсурдно. Но я не просто так спросил тебя, во что ты веришь, не просто так говорил о том, кто придумал мир. Рене, человеку свойственно объяснять все, что его окружает. Когда не находится объяснений рациональных, человек естественным путем должен прийти к объяснению иррациональному. Если над ним нет творца, человек должен его придумать, должен пытаться понять, зачем творец его создал и чего от него хочет. Человек должен бояться творца и делать что-то, чтобы соответствовать его требованиям. Должен придумывать что-то, что может этого творца умилостивить. Это должно быть подобно отношениям «Великий Князь – подданный», но ничего этого нет, и как раз это иррационально. И знаешь, что я думаю? Что этого нет, потому что Создатель этого не придумал. Если коротко: все то, что не вписывается в концепцию рационального бытия таково, потому что Создатель это не продумал. Ты понимаешь меня?

– Не знаю… Вы имеете в виду, что Создатель должен был бы дать нам способы… общения с ним? А если бы Его не было, то люди… должны были бы придумать себе создателя?

– Примерно так. Но придумывать бы не пришлось. Потому что он есть, и я уже привел тебе достаточно доводов для этого. И есть еще один, но о нем чуть позже. Теперь поговорим о другом. Рене, ты видишь, что мир гибнет?

Рене задумался. Ему очень не хотелось давать положительный ответ, но он помнил крыльцо, исчезающее в тумане, помнил отпечаток тела на кровати Милиссара.

Он кивнул.

– Очень хорошо, – выдохнул Абеляр. – Хорошо, что хоть в этом мне не нужно тебя убеждать. Мы умираем. Медленно, не вполне понимая, что происходит, но умираем. В чем причина? Обиделся ли на нас Создатель? Совершили ли мы что-то дурное? А может быть, он пресытился нами, перестал нас мыслить… Я не знаю. Но я думаю, что причина действительно в том, что он отвернулся от нашего мира, и потому тот уходит в небытие. И я всерьез думаю, что единственный способ спастись – обратиться к нему напрямую.

– Как? Кричать в небо?

– Не думаю, что поможет, да и почему именно в небо? Нет, Рене, мне это представляется несколько иначе… Смотри, вот в семье растет ребенок. По воле родителей он пришел в мир, и связь его с родителями прочна. Пусть по мере взросления ребенка она истончается и, наконец, почти иссякает, с ребенком все равно остается нечто, данное ему родителями. Так подумай, если же между обычным человеком и тем, кто участвовал в его создании, сохраняется связь, может ли она быть совсем утрачена между миром и тем, кто сотворил этот мир? Думается мне, что нет. Как ребенок, раненный жизнью, может прийти к родителю, так и создание может явиться к Создателю. Сам Создатель оставил нам упоминание о месте, с которого, возможно, начался наш мир. Месте, где стоит храм Создателя, откуда, возможно, можно докричаться до него.

Рене удивленно распахнул глаза.

– Оставил упоминание? Как?

– Книги.

– Книги? И вы так безусловно верите в то, что написано в книгах?!

– Нет, – спокойно ответил Абеляр. – Мне приходится верить. Потому что без знаний из этих книг у меня нет другого варианта, как все исправить. Если есть у тебя, поделись.

Рене замолчал. Абеляр некоторое время помолчал, затем продолжил:

– О существовании книг, которые, по некоторым версиям, появились волей самого Создателя как способ созданиям не терять связь с творцом, знало несколько человек в Академии, еще несколько при дворе Великого Князя… Может быть, они догадались, что к чему, а может быть, истаяли как пар в жаркий летний день, прежде, чем связали происходящее в мире с Создателем… А может быть, кто-то все же успел заглянуть в книгу, и на встречу с Создателем уже едет вот такой же парень, вроде тебя… Слушай внимательно, Рене. В мире было несколько книг, в которых записана легенда о Создателе. Из этой легенды известно, откуда пошел наш мир и в каком месте мира можно докричаться до Творца. Раньше книг было четыре. Две из них были утрачены: одна при пожаре, другая во время наводнения. Третья хранилась в Академии, но около столетия назад случилось так, что ее затребовали к Великому Князю вместе с хранителем книги, да так и не вернули обратно. Четвертая была в сокровищнице самого Великого Князя, да там и пребывает до сих пор. В итоге в столице две книги, да толку нам от этого никакого.

– Почему о книгах знает так мало людей?

– А как ты себе представляешь несение такого знания в народ? ОН ни разу не дал понять, что ему нужно наше поклонение. Рене, когда я был маленький, у меня была коробочка, в которой я держал муравьев. Я насыпал им сосновых иголок, положил им еды и устроил поилку. Как думаешь, мне было важно, что муравьи думают обо мне?

– Но если бы муравьи кричали, прося новой еды?

– А если бы я забыл коробочку на полке и убежал играть с друзьями?

Рене содрогнулся:

– То, что вы говорите сейчас, магистр… это очень страшно.

– Да. Поэтому посвященные и не несут знание в народ. Как можно выйти к людям и сказать, что есть тот, кто их сотворил, но они ему не нужны? Это действительно страшное знание. Мне больно, что пришлось поделиться им с тобой. Так вот… книга. Я не видал ее ни разу, я не знаю ее содержание. Но слушай: лет пятьдесят назад в сокровищницу Великого Князя получил доступ один лукавый маг. Он собирал сказания о духах, живущих в разных частях княжества и уж не знаю, каким образом, он добрался и до Книги. Он выписал из нее в том числе и отрывок, говорящий о Храме Создателя. Том самом месте, где Создатель может услышать человека. Отрывок стал частью сборника. А сборник был переписан повторно. Подумай только, по случайности великое знание стало доступно кому угодно… Но никому так и не понадобилось! Я узнал о том случайно… сам переписчик рассказал мне перед смертью… Рассказал, что великую тайну описал как детскую сказку! О, я схожу с ума при одной мысли, как порой удивительные знания… Ну ладно, я разошелся. Сборник переписан. Один из экземпляров – оригинал – утрачен. А второй – копия – хранится у частного книготорговца. Я пытался выкупить его, но книготорговец не продал. Если бы я знал, как важно это будет, я бы упорствовал… но я не знал, я решил: потом. Ведь это лишь отрывок… Ведь у нас есть целые книги… А что теперь? Теперь сборник полусказок – наша единственная ниточка, ведущая к Создателю… Тебе нужна эта книга, Рене. Тебе нужно добраться до нее и узнать, где находится Храм Создателя.

Рене прижал руку к груди, где трепетало, выбивало немыслимые ритмы сердце.

– Почему я?

– Потому что рядом с тобой бытие словно становится гуще.

Молодой маг, не веря, покачал головой. «Похоже, я – не самая удачная мысль Создателя», – внезапно подумал он, и ему стало понятно: он поверил Абеляру. Поверил, и оттого стало еще страшнее. И вдобавок накатился новый ужас. Впервые за последние часы Рене осознал: он умирает. Они все умирают, и он, и Эмиль, и Абеляр, и вдруг будто молнией пронзило создание: Амайя! Он думал о ней редко, гнал болезненные мысли, злился на нее, но сейчас вздрогнул от боли, понимая, что где-то вдали от него она тоже умирает.